Виктор Ильин. Символосфера философии Светланы Савицкой

Подробности

Категория: Статьи

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 3161

Золотая дюжина предисловий к избранным произведениям писателя.

Представить творчество многожанрового многотомного и многогранного автора, как Светлана Савицкая, возможно ли, не подключившись к вселенским законам философии?
Сама личность автора давно вышла за грани определения просто женщины или просто художника. Бесспорно, она есть объемное, ассоциативное событие современного мира, вмещающее богатство собственных внутренних духовных и практически-духовных символических форм и внедряющее эти формы в сознание читателя, воспитывающее, вдохновляющее, заставляющее думать, анализировать.
Обозреть детально все ее творчество возможным не представляется, но есть шанс задуматься над сим символическим процессом, как реальным знаком высокого.
Метосознание дает рецепт, состоящий в различении субъективной и объективной плоскости символического созидания Савицкой. «Субъективно, в плане внутренней явленности, действуем мы, объективно же это уже не мы, но через нас действует кто-то другой» . Только с помощью метасознания и возможно охватить подетально объем в виде романов, повестей, рассказов, стихов, сказок, притч, и тех элементов, которые работают в смыслообразах ее произведений, выводя некий особый пласт культуры человечества на новый уровень.
И эта новизна культуры автора совокупно преодолевает дуализм субъективно-объективного. Такая совокупность не позволяет толпе закапывать мерила высокого, скажем проблематизируя живописание по линейке Малевича, Николсона, Олбера. Только она обладает чутьем бить тревогу в недопущении лицемерной саморазгрузки. Только она утверждает: не все достоинства человека состоят из недостатков. Только баланс внутренних ценностей «…обязывает человека сознательно относиться к миру, и придавать ему известный смысл» .

РОМАНЫ
Назови имя Бога, Ангел Беды, Зачем сгорает Феникс
Светлана Савицкая прежде всего автор – символист, выбирающий собственные предметы, образы, смыслы, символы, знаки.
Ее становление как романиста произошло в 33 года в возрасте Иисуса Христа. Пройдя страты, которые она ясно обозначает в более позднем произведении «Нарисуй миллиард» женщины половой тряпочки, женщины подъезда, женщины города – она неожиданно разворачивает крылья и вырастает с романом «Зачем сгорает Феникс» в женщину мира.
И, если в быту она продолжает быть женщиной, обозначенною ею же самою, как «половая тряпочка», ее творчество приобретает планетарные масштабы по глубине проникновения в философию мира от самого короткого произведения в несколько абзацев до крупного исторического романа-эпопеи.
Умело используя показательный материал, автор героизирует нудные банальные события, создает культ подвига. Она идет непроторенным путем, когда многие современные авторы используют наборы кочующих сюжетов. У Савицкой всегда свой сюжет. Своя линия. Свои образы. В литературе есть постулат, кто первым «сравнил женщину с цветком», был поэтом, второй стал плагиатчиком. Савицкая никогда не «сравнит женщину с цветком». В романе о Фениксе она смело делает энергетическую субстанцию женской души цветком «реально», но в продолжение дает вторую жизнь в душе птицы, выворачивает в следующей жизни женщиной, и потом дарит бессмертие в виде центра галактики.
Оперативное восстановление собственной сложности символического позволяет возводить его под регуляризирующую картину. Исток: будничность факта. (В романе «Зачем сгорает Феникс» - детский дом Виола. В романе «Назови имя Бога» любовь зрелого мужчины к молодой женщине. В романе «Ангел Беды» жизнетворчество писателя). Опосредование: образные, складывающиеся в цельность общения факты. Упор на правдоподобие (без которого правда – отвлеченная аллегория). Завершение: приведение к типическому (без которого правдоподобное случайно). Гипостазис (наделение статусным существованием). Эффект: в ночи читательского воодушевления возгорается искра воображаемого – дивный образ в знаковой плоти Ангела Беды, Женщины-Феникса, путешественника по временным пластам профессора Лебедева.
Смелый ход приближения себя в детстве к себе зрелому. Светослав 50 лет-Светик 5 лет. И потрясающее открытие читателя, подкрепленное полусотней цитат первоисточников: Бог-он сам!
Используя оборот Фета о писателе Савицкой, можно сказать: целый мир символического свидетельствует, что человек, помимо всякой достоверности, всякой вещественной пользы, ищет в возвышенном на свою потребу чего-то другого. Другого чего? «Святого безумства». Чем, к слову сказать, была жизнь Дон Кихота.
Рыцарь вышел в мир, спасать его от сил зла. Рыцарь Савицкая с открытым забралом выходит к читателю с первой публикации в 1979 году, но так и остается на поле без Санчо Пансо. У автора собственные способы борьбы. Она не воюет с ветряными мельницами героических кластеров прошедших эпох. Она любит своих героев, как положительных, так и отрицательных, поскольку это лишь знаки времен, преподносит смакуя. Несколько раз цитируемая ею цитата из Тибетской книги Мертвых «Бардо Тодол»: «когда в смертельном сне увидите вы страшную пасть, поцелуйте ее и воскликните – ты, это я! – и рухнут цепи Сансары, и вы не полетите в еще одно беспамятное существование, а очутитесь на более высокой ступени воплощения». В романе «Зачем сгорает Феникс» отрицательный герой Миша буквально целует спящую Анну, выполняющую на земле миссию Христа.
На нисходящей дистанции символ проходит лишь путь от самоотрицания к самоотречению. Других путей не бывает. Несогласное с ним, инородное ему символ воспринимает с вежливой невозмутимостью.
Жить по Символу, предложенному в таких произведениях трудно. Штрихами профессионального живописца рисует Савицкая выдуманное так правдоподобно, что читатель узнает приметы времени. Верно, правда жизни – сермяжна. Между тем деонтологически полнота жизни к данной правде не сводится. Не сводится, потому, что есть символическое – представления высокого, глубокого, светлого, окрыляющего. Homo sumbolikum есть Homo effikas – он самопревозмогает, самопреодолевает себя. Руководство к действию дает символ, поддерживающий тонус деятельностного порыва императивом Пушкина «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Жить по символу Савицкой трудно, но обязывающее.
Толстой всю свою жизнь проводил в том, что искал «красоту». В этом поиске, противостоя сущему, именуемому «геенна огненная», он тешил себя светлой надеждой, упоялся воодушевлением.
Реально-нереальный всепоглотительный поиск всю свою жизнь вел Достоевский, искавший земное пристанище спасительных заветов Христа.
Сходство обуревало Соловьева, под занавес жизни открывшего: в жизни есть смысл – «культ силы и красоты невольно указывает нам, что этот смысл не заключен в силе и красоте, отвлеченно взятых, а может принадлежать им лишь при условии торжествующего добра ».
Невыразимые в словах, понятиях шифрограммы «божественный голос», «эманация», «имя Бога» вдруг получают в произведениях Савицкой достаточно точную фиксацию: достоинство человека – высота Бога:
«Если ты уже воплотился на земле, значит, тебя ждет большее, чем просто цвет и форма тарелки, из которой ты ешь».
Те, кто поступает иначе, плодят не символы, а профанические химеры. Таков Ницше, предлагавший экспериментировать над людьми и терзать их . Такое мышление не символогично.
Организация текущих моментов романов выбранного нами автора дает счастье принимать «почерковую», равномерно-текущую речь. Ярко выписаны образы и коммуникативные процессы предлагаемых ситуаций. Замыслы, помыслы, умыслы творят с читателем метаморфозы.
И, увлекаясь углублением в тексты, не задумываешься над сложностью матрицы человеческого символического сознания. И метахимия становится вдруг метафизикой, алгебра - алхимией, алфизикой…
Талант любого писателя различается мерой. Латинское «норма» передается как наугольник – мера вертикали. Согласно символической шкале мер, человеческая личность, как носитель выразительного духовно-образного исходного, вписана в ролевые планы крупно-жанровых форм писателя Светланы Савицкой.
Поскольку латинское «persona» эквивалентно «театральная маска, роль», поскольку символическое человеческое есть «сущее для лица». (Стоики впрямую «вместо человека» приравнивали «маске роли») . Панеций полагал, будто каждый из людей подводится под маску «человека», «индивида», «социального положения», «профессии». Совершенно очевидно, масок – оперативных образно-выразительных символических реляций в пантеоне героев и героинь Савицкой – много больше. И ее демонстративное безапелляционное снятие многочисленных масок в одной из ранних сказок «Белые цветы» - лишь начало ряда дальнейшего глубочайшего исследования человеческих сложных душ.
«Всегда приятно посмотреть на истинное лицо человека» - констатирует Анна из «Феникса».
«Оказывается, он разглядывал фотографию три часа!» - всматривается в душу избранницы без маски Скородумов из «Ангела Беды».
«Назови имя Бога» - одна из поздних вещей автора помещает одновременно нескольких «человек» в «голову» умирающей старухи. Это также своеобразные маски - сама бабка, Светослав-Светик, профессор Лебедев, собственно, оказавшийся здесь невольно читатель, и, безусловно, автор, чье присутствие мы чувствуем лишь тогда, когда главный герой просто и кратко наконец таки называет «имя Бога».
Таким образом, мы приходим к выводу, что «мера» рассматриваемого автора – безмерность. Способами передачи символических смыслов выступают как разные художественные варианты кодировок, так и некое паранормальное прямое узрение содержания, намерения, смысла, которое нестандартным способом входит в орбиту научного рационального сознания.
Очень интересно Савицкая строит линейки стратификаций. Расставляет на полочки героев. И те, в свою очередь, либо прочно остаются на этих «полках» от начала до конца повествования, либо мимикрируют от маски к маске, от статуса к статусу. Растут или деградируют в зависимости от сюжетных линий.
Как подмечает Уайтхед: «В любом человеческом обществе одной из фундаментальных идей, пронизывающих каждую деталь людской деятельности, является общее понятие статуса индивидуальных членов групп, какое бы место в сравнении с другими людьми они не занимали» .
Влияние статусов – элементов социальной системы по горизонтальному основанию дополняется влиянием ситусов – элементов подобных систем по вертикальному основанию. В качестве солидарного влияния статусно-ситусного присутствия у Савицкой кристаллизируется эффект весомости коммуникационной позиции: заявляемая языком линия усиливается либо ослабляется существом представляемой агентом коммуникации «социальной организации» (ровно как стабилизационного, кризисного и т.д. сознания).
Любая авторская находка, например, та же «стратификация любви», не рассматриваемая никакой наукой.
Особое слово хотелось бы сказать о языке Светланы Савицкой. Литераторы называют это понятие просто «язык». Для читателей добавляются фиксирующие прилагательные: «хороший» язык, либо «сочный» язык, «высокохудожественный» язык. Наличие «языка» у автора – такой же важный признак, как символ «литература», к которой можно добавить для читателя такие же усиливающие прилагательные «хорошая», «высокая», «художественная». Настоящая литература от простого текста или примитивных мемуаров отличается именно тремя китами понятий:
- язык;
- символ;
- новизна.
Кроме всего прочего традиция именно русской литературы и русского менталитета содержит немаловажный элемент «выше чем»: «поэт в России больше чем поэт», что большинстве случаев утратило смысл. С изучением произведений данного автора, обнаруживаем, что «феномен писателя Савицкой на планете Земля больше, чем писатель».
Ее внутренний мир раскрывается посредством слова(языка), с помощью слов(элементарных символов) развертывается ее способность индивидуального суждения, рассуждения. Язык Светланы Савицкой, как средство семиотического моделирования действительности обладает буквально необозримыми, несчетными ресурсами знаковыразительности и знакопредстаавительности от фонетики( просодия, орфоэпия, эвфония, вокализация, интонация) до семантики, от стилизации( единообразие лексики) до стилистики (приемы уклонения словесных конструкций от «норм»), от словесной до несловесной( паралингвистическое варьирование смысловых фраз) коммуникации, от экспрессии до компрессии( экономия сообщения, свертывание речевых оборотов), от изъяснения до умолчания( когда можно не говорить и даже лучше не говорить, дать читателю додумать самому, полагаясь на эмпатию ), от разъединения до объединения(введение тождеств, использование сочетания при сопряжении несопрягаемого – «человек-бог»), от архаизмов «иди домой, там живет хромой, портянки сушит, тебя задушит» до неологизмов «бинарная пара», от индивидуализации до деиндивидуализаци (обезличивающая замена человека поименованной сущностью) и т.п.
Савицкая умеет по Малларме: «рисовать не вещь, а производимый ею эффект».
Собирательный образ талантливого литератора Юрия Вольнодумова с мягким любованием и глубокой горечью сострадания подан читателю. Сверхзадача и идея произведения – у каждого творческого человека есть ангел Беды, который жестоко наказывает всех, кто мешает художнику творить. Но, если подзащитного угораздит полюбить ангела, а потом с ним расстаться, он неизбежно будет «чувствовать себя так, как будто душу его поцарапало сразу двенадцать кошек».
Романом «Ангел беды» раскрывается «техника творчества».
О символизме писательской деятельности сама автор «говорит» мыслями сына главного героя романа Вовки.
«Ангел Беды. Глава 2 Вовка».
«Стрелки часов двигались. А Вовка читал. Он залпом проглотил неоконченный роман. И этого показалось мало. Он перечитал юношеские стихи отца. И этого тоже показалось мало. На улице давно стемнело. А Вовка все читал. И хотя в произведениях отца он не нашел ни строчки о себе, он понял, что все, созданное Юрием Вольнодумовым, было о нем, о Вовке. И это открытие настолько ошеломило и потрясло, что даже есть захотелось.
Размышляя о том, что обычно-то в школьных сочинениях делают вступление, а затем пишут основную часть и заключение, и что все это абсолютно неправильно, что надо писать о главном: о снах, облаках и глазах любимых, Вовка зашел на кухню и, открыв холодильник, стал уплетать все подряд. А насытившись, принялся за повесть, и целый поток чувств заставил любить и ненавидеть, страдать и восхищаться. Ведь главное в них было не само действие, а размышление, анализ происходящего, справедливость и благородство, волшебство, вызванное самим Словом, посредством которого рождаются и умирают жизни, целые вселенные. Повесть как бы венчала все, написанное отцом, Вовка нашел в повести несколько фраз, которые стали особенно дороги именно сегодня:
«- Послушай, а ведь мы с тобой уже МЫ!
- ?..
- Знаешь, когда мы стали МЫ?
- ?..
- Когда между нами появился первый секрет!»


«РАСПУТАЙ ВРЕМЯ»
От сказки к сказке – целая дорога. От притчи к притче – целая жизнь. От романа – к роману почти бесконечность. Путь индивидуума – понять, в том ли направлении он идет. Остановиться, если надо. Ведь остановка может оказаться частью пути, выбранного собственным поиском. По Савицкой «…долой цветные стеклышки очков, я научилась видеть мир собственными глазами!» Она не только сама научилась это делать. Она предлагает, взывая к нам (в последних строчках романа «Распутай время»): «За работу, душа моя! Распутывай время! Тебе еще предстоит сказать самое главное!» И точка финала становится для одного запятой, для другого многоточием, а третьего завораживает знак бесконечности.
Никогда еще в основу философии «не был положен целостный, полный, неискаженный опыт, а с ним целостная полная действительность» , - сетовал Дильтей. Не был положен, потому, что и не мог быть положен. Наиболее тонкий, чувствительный тип философии автора Савицкой – всегда открытый опыту не монументализм, а моментализм, ищущий завершений не в финале, а в полноте переживаний мигов жизни.
В романе «Распутай время» символические формы возникают как намеренные смысло-образные конструирования действительности с ориентацией на разные мегасвязи: предметность – наука (напр. глава «Княгиня Арина Старицкая»…); художественность – мифология, искусство (главы «Белые пещеры», «Когда жаворонки спят»…); интересы-идеология, политика (главы «Пока не выросла крапива», «Кто пал, а кто пропал»…); нормосообразие – право (глава «Где зимуют кукушки»…); абсолютное – представление разных религий ( вступление, главы «Самосожжение», «Поющая чаша», «Едын бутэ, а другий пантофелик»…); потустороннее – эзотерическое ( глава «Знак в могиле», «Камни сейды»…). По этому случаю читаем у Баратынского «есть бытие, но именем каким его назвать?» .
Мы можем отметить основные отличительные типы строя духовной жизни, своеобразные разряды символосозидания романа. Институциональное сплочение их осуществляется
- онтологически: освоением разных срезов сущего, - а) бытие как данность – наука; б) бытие как заданность – миф, политика, право, искусство; с) бытие как преданность – миф, религия, экзотика (оккультизм, мистика, магия);
- гносеологически: освоением сущего разными стандартизирующими схемами, - а) казуальность – причинно-следственная типологизация явления; б) телеологичность – инверсия казуальности – следственно-причинная типологизация явлений в движении проекта (цель, интерес, идеал) к объектевизации; с) сакраментальность – священность, заветность, сопричастность – типологизация явлений через связку «значение – причина» - предрекания, проскопия, оракультство, знахарство, мистика;
- феноменологически: освоением сущего по разным «априорным» рамам-правилам принуждения мысли( «сколько очков на мне было одето!» - восклицает автор в последней части романа), - а) социокультурный контекст – варьирование атрибуций реальности; б) сословный контекст – дифференциация сословия и их идеалов; с) онтогенетический подтекст – выстраивание «семьей», «школой», «эпохой» персонального миропонимания;
- логически;
- методологически.
Символические формы обозначены в романе уже в названии частей:
ЧастьI - Глубинная память. Дети неба.
ЧастьII - Вскипающие свечи душ. Дети земли.
ЧастьIII - Дева Мария. Дети двоеверия.
ЧастьIV - Знаки судьбы. Хранители.
ЧастьV - Возвращение слова. Дети неверия.
ЧастьVI - Распутай время. Пробуждение сознания творца.
Каждая часть, каждое слово, имя, действие наполнено символизмом. Деление людей по стратификации «Книги Святогора» расточители-хранители-творцы.
Согласно гностической типологии, в сообществе людей выделяются:
- пневматики – причастные божественному духу(идеалисты);
- психики – в природе которых заложено смешение духовного и материального;
- соматики( галики) – в организации которых превалирует материальное.
По Книге Святогора, которую автор берет за базовую идеологическую основу, это символизируется символами – дети Земли и дети Неба.
Таксономические разряды – жестки, непереходимы, непроницаемы. При всей условности переноса оснований разбивки человеческой организации на организацию знаковую не будет натяжкой утверждать: знаки-символы – идеалистичны, знаки – галики – материалистичны. Они разделены китайской стеной.
Идеалистический знак-символ - роман «Распутай время» оживляет дремлющие мыслительные, эмоциональные ореолы; он пафосен, духоподъемен, динамичен, всегда готов( по Фету) «Шепнуть о том, пред чем язык немеет, усилить бой бестрепетных сердец».
Но в романе множество и материалистичных знаков-гиликов. Они применяются с целью зафиксировать визуально регистрируемые признаки, позволяющие проводить на поверхности лежащие опознавания-распознавания.
Символические формы романа не воспроизводят, они производят – воображательно, продуктивно конструируют. По этой причине пребывают не подражанием – мимесис, но «созиданием», «произведением» - поэзис.
Обыденность, окружающая читателя – возможность действительного. Символичность произведений Савицкой – действительность возможного, здесь мир имеет основание не в себе, а в ином. От высот последнего позволительно многое – например, неприятие рутинно-профанного, заурядного.
Как эпатировал Северянин: «Я презираю спокойно, грустно, светло и строго людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых». И хотя с позиций более мощных символических систем отсчета сам Северянин не дотягивал до «высот и глубин» (по Брюсову, «вместо бесконечности мировых путей таланта перед ним всегда… лишь тропки его маленького садика» ), презирать посредственность (подражательность) он, несомненно, имел право.
У Савицкой мы находим весьма похожую мысль в ее сатирических «Заповедях творца». Заповедь восьмая: «ПОЧИТАЙ БОГА, как учителя, учителя, как Бога! Уважай отца и мать, чти родственников, будь терпим к своим детям и врагам и критикам. Они не виноваты, что Бог создал тебя по своему подобию, а не их!»
И после восьмой заповеди понятна станет первая: «Не забывай, художник, Бог создал тебя по своему подобию, а мировоззрение пользователя ты создаешь по образу и подобию тебя, поэтому ВОЗЛЮБИ даже самого дальнего юзера, КАК САМОГО СЕБЯ!»
Так в шуточной форме изящно и просто продемонстрировано терпеливое философское мировосприятие действительности и положение в ней страт.
Но вернемся к духовным символическим формам романа. Они поглощаются триадой: знание( episteme) – ум (nous) – мудрость (sophia).
Невычислимая и невычисляемая красота бытия приобретает на страницах некую имманентную рациональность в истолковании ее в терминах творения. Читатель становится счастлив, делая открытие за открытием. Так в чем же это счастье?
Сошлемся на Дьюи: «В строгом смысле слова для личности невозможно остановиться, она находится в постоянном становлении. Именно в качестве становления заключается ее достоинство. … Если человек направит свои мысли и желания на сам процесс эволюции, а не какую-то конечную цель, то он обретет свободу и счастье» .
К редким символическим авторским находкам относится, например, звукообраз-идеофон Светланы Савицкой, названный ею А-а-а-А! – тот самый редкий случай, когда вводится символ – идеограмма. Это имя ангела или имя Бога, которое произносит( по Савицкой) рожаница, чтобы помог ей освободиться от бремени, и когда произносит женщина в кульминации интимной жизни, чтобы небо увидело и помогло пережить восхищение.
Введенные символы идеалов «Вера и правда – это идеи или эпидемии?» взыскуют практического переутсройства. Идеалы революций и войн обваливаются. Освободительная война против кулачества вырождается в брутальный грабеж. Идея интернационала показана в действительности, когда «по национальному признаку» загоняются в лагеря, и там расстреливаются жители послереволюционной России. Но невозможно обвалить символическую идею чистоты помыслов ведения борьбы за жизненно-важные интересы. Разница: идеал «свобода страны» - символ «герой-освободитель» фундаментальна. Она выявлена еще Гельдрином, в романе которого герой (Гаперион) при невозможности обмирщить идеал( национальный интерес) становится отшельником – носителем символа. Чистота борьбы за национальный интерес не как акция, но как интенция прослеживается и у Савицкой. Образы древней России – отцы старцы. Образы довоенной России – отцы старцы Белогорья. Образы современной России – отцы носители культуры. И нововведенный символ: «А какая смерть у храбрых?» И ответ: «У храбрых нет смерти».
«Две непостижимые идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же как два тела не могут в физическом мире занимать одно и тоже место», - высказывает Пушкин.
Планы романа символического и наличного в общественном сознании разводятся. План «символическое» укладывается в духоподъемный контур – тотальное прославление подвига легендарных-действительных в жизни лиц: прабаб, баб, прадедов и дедов. План «наличное» укладывается в критико-аналитический контур – тотальное неприятие деятельности государственной управленческой элиты.
Символический опыт Савицкой открыт в сверхреальное. За счет чего? Лучшие умы человечества бились над темой, ища пути выходов в сопредельное, отыскивая рычаги скачков в трансцендентное. К чему пришли? Актив позитива не то что скромен, он – скуден, фактически исчерпывается одновозможным – судьба.
Что есть судьба в романах данного автора?
- судьба в ее реконструкции не есть «темный фатум»; судьба есть взаимное действие меня на мир и мира на меня; судьбу имеет тот, кто имеет свободу действия, выбора, утверждения; вещи, лишенные всего этого не судьбоносны ;
- покрыт мраком гносеологический остов позиции – в результате каких именно процедур талант проявляется, озарение наступает. Не впечатляют догадки ни Платона ( контакт с потусторонним – испить из Леты «глоток сомнения и злобы», «Федр»), ни стоиков (допущения связующего человека с миром разума-гегемоника), ни Прокла (допущение состояния «озарения», где сознание, единясь с сущим, проникает в его сущность). Эзотерика, мистика, наитие (многочисленные учения о творческом «безумии» - Декарт, Шеллинг, Верлен, Рембо, Блок, Вагнер и др.) – но не теория.
Разрубить гордиев узел загадки таланта вообще, в состоянии доктрина символического. Символический взгляд писателя Савицкой на обыкновенные вещи поставляет такую трактовку.
Оттолкнемся от замечательного плотиновского «место людей – между богами и зверьми». Савицкая обозначает человека между цветком-птицей и галактикой. Что это за место? Оно определяется двойственностью, смешением двух капитальных начал – самости и чужеродности. Стереотип дуальности человеческой природы, точно молния, буквально пронизывает толщу культуры: оппозиции божеского-человеческого; небесного – мирского; духовного – тварного; психики – физики и т.д. Феменологически установимая антимония: символическое – профаническое.
Первое( образ Анны, Алексея) – созидательная сила сопричастия высокому, катарсический эффект воодушевления, беспрецедентный душеный подъем, творящая мощь возвышенного, восторг приобщения прекрасному, могучие импульсы внутреннего роста. Второе (Миша, Светлана Владимировна) – разрушительная тяга к осквернительному, пошло-заурядному, бесовскому, ходульной стихии, где «черт всюду сует свой хвост» (Гофман).
Первое – платоновский эрос, самообогатительные, самоприрастительные стремления души. Второе – фальстафовская утроба, которая губит.
В первом вечное говорит. Во втором «вечное… молчит» (Сезанн). В первом открывается вид с «самой высокой башни» (Рембо), забравшись в которую, облачась в тогу «вечности задолжника» (Пастернак), погружаешься в созидательную среду мышления, заставляющую «жить то, что не существует» (Валери).
Что привносит символическое в романе «Распутай время»? Возможность следовать на небеса, куда за героями, праведниками, блаженными устремлен Homo symbolikum, приобщенный к эталонным символическим формам. Здесь: «подвиг», «любовь», «мать», «красота», «сила», «добрая воля», «свобода» и т.д. Символические формы играют роль прочнейших архетипов, - воспаряя над действительностью, приобщают не к тому, что есть, а к тому, что должно быть.


РОМАН «БАЛКАНЫ»
Масштабная батальная художественная символическая философская вещь «Балканы» врывается в сознание читателя с первых строк множеством философских вопросов о главном. И держит внимание до последней точки в постоянном состоянии собственного поиска.
Как мечи скрещены заповеди нескольких религий. Выпукло вырисовываются пласты глубинных времен. Остро и динамично не связанными на первый взгляд штрихами обозначены реагирования разных страт обществ Болгарии, Турции, России, Франции на Освободительную войну 1877-78 гг.
Савицкая баталист дает несметное количество исторических ссылок, призывая участников сражений в Болгарии, Румынии и Турции быть самих свидетелями событий.
«Балканы. Глава 21» «…Я паду сраженным под этим знаменем, но не отдам его в руки врага!» (Подполковник П.П. Калитин. 06. 05. 1877г.)
Савицкая символист выстраивает события, продумывая каждую деталь.
«Балканы. Глава 3» «Не успела самая верхняя каменная горгулья Нашей Дамы в Париже( Нотр-Дам де Пари) проглотить последний луч солнца, город затих. Перестал трещать, точно угасший костер. Успокоились у кормушек усталые за день кони. В глубоком предвечерье постукивал слуга Радица, прилаживая по приказанию хозяина острые высокие гвозди к выступу башенки. Близ него кружили, пытаясь устроиться на прежнее место насеста, белые голуби, но поранив лапки до крови, возмущенно бурчали. Хлопали крыльями».
Савицкая прозаик с высоким литературным слогом дает детальное описание предметов и местности, одежды, интерьера обозначенного рамками заданного времени.
«Балканы. Глава 9» «Толи горы казали древние постройки, как кости, толи сами глубинные доисторические подземные храмы выпирая ребра, стряхивали с остатков кирпичных стен, точно с плеч, зеленые бархаты вековых мхов. Толи габры(грабы) приколдовывали и заклинаниями оживляли вечеряющую дорогу».
Современность сможет понять всю грандиозность данного эпохального произведения, если оценит творческие находки.
По Бальзаку: «Главная задача художника, которая делает его равным государственному деятелю и даже, быть может, выше его, - определенное мнение по поводу изображаемых событий».
«Балканы. Глава 5» «Вижу, - шептала Патрикевна. - Идут люди. Факелы несут к твоим костям. Через весь град идут. Бубны бьют. Много людей. Много огня. На колени встает пред костями твоими весь град. Правнучка кровная молвит: «Земля! Прими их прах! Небо! Прими их души!» Тут ты испустишь вздох последний хладный из-под земли, из-под воды, из-под сабли кривой, и обретешь рай… жизнь вечную!...»
Кстати, Энгельс называл создателя «Человеческой комедии» доктором социологических наук.
Эпизод романа «Баланы. Глава базарного торга.
«– Светаник, дорогой! Давай по-мужски! Цены видишь? Знаешь? Не торгуюсь! Не ходи к Абдуле! Ко мне ходи! Мой кофе лучше! Вся Эски Загра знает. Мой кофе лучший во всей Балкане! Во всей Турции мой кофе лучший! Видит Аллах, Эмин не хотел обидеть семейство Драгановых! Эмиль даст тебе, дорогой, триста грамм за те же деньги! Четыреста грамм! Эмиль даст полкило!
Цветан остановился, и глубоко вздохнул, опустив голову. Сестра уже отошла далеко, не глядела на товары, и даже на ленты. Он чувствовал, если Живка отвернула лицо, значит, плачет.
- Эмин не отпустит так дорогого покупателя, - потащил турок обратно к прилавку парня, сквозь зубы шепча смуглому слуге сербу, - полкило живо…»
По Дидро: «Сделать порок отталкивающим, добродетель привлекательной… вот задача.. человека, который берется за перо, кисть, или резец».
«Балканы. Глава 22»
«Нижние кривили губы, чтобы кровь верхних не попадала в их рты. Головы морщились, и корчили гримасы.
Турок увидел на куче голов косички с нарядными бантами. Под косичкою блондинки блестела сережечка в аккуратном детском ушке. Бесцеремонно он выдрал из ушей Бонки обе серьги, подаренные когда-то теткой. Наверное, голова почувствовала боль. Даже вышитые вишенки на бантах как-то скрючились. Глаза отворились. Из них потекли слезы. А ротик стал открываться, и закрываться. Но голос не рождался, так как у головы осталась лишь половина горла, из которого с шипением и воздухом высунулись позвонки и трубки голубых вен…»
Блок о предназначении литератора и платформе гражданственности писал о Родине: «Мы… писатели, должны играть роль тончайших и главнейших органов ее чувств. Мы – не слепые ее инстинкты, но ее сосредоточие боли, ее думы и мысли, ее волевые импульсы».
«Балканы. Глава 21»
«Когда поняли, что тело просто так турки теперь не отдадут, штабс-капитан Николай Попов отдал приказ:
- Шапки долой! На колено! Почтим память любимого командира! Он поклялся тогда нам всем в Румынии, принимая знамя, что умрет, но не отдаст его в руки врага! Он выполнил клятву.
Все встали кругом и отдали честь, ни сколько не обращая внимания на турецкую пальбу.
Может быть от этого, стрельба затихла. Видя, что бойцы отдают честь офицеру, турки также прекратили огонь. Янычары уважали храбрых...»
Бунин: «По-моему, наивно видеть в художнике существо особого порядка… Соприкасаясь с жизнью, воздействуя на нее в свой черед подвергаясь ее влиянию, художник волей-неволей становится общественным человеком».
«Балканы. Эпилог»
«На утро Любомир прибежал по жаре к гостинице и повел к той самой церкви, где было загублено две с половиною тысячи душ.
Ощущение пролитой крови заставило сконцентрироваться и заледенеть...
На земле… возделана грядка в виде креста, огороженная колышками… Листочки здравеца, как головы или ручонки загубленных детей тянутся к небу, шевелятся на ветру.
Обласканные солнцем души. Много душ!
Они помахали и мне:
- Здравствуй!
- Отлично! Я схожу с ума! Я уже слышу, что говорят цветы!...»
По Хлебникову: «Одна из тайн творчества – видеть перед собой тот народ, для которого пишешь».
«Балканы. Эпилог»
«Минута молчания. Все встали на колени. Весь город! На колени в честь и память загубленных душ!
Я никогда не делала этого в жизни. В смысле, я не вставала на колени пред иконами. Но поддаваясь общему влиянию, волнительно, я опустилась на землю. В общем единении молча и скорбно трепетали сердца. И я слышала их биение.
Мне казалось, что закачалась планета. Под толстым слоем грунта зашевелились зарытые неприкаянные мученики и герои.
Прикоснувшись коленями и руками к Балканской сырой земле, и закрыв глаза – я увидела много огней. И сказала:
- Братья мои, болгары, я скорблю вместе с вами. Земля, прими их прах. Небо! Прими их души!
Легкий вздох из костницы ответил мне эхом. Сдул волосы у меня со лба…»
По Залыгину: «Большого и философствующего писателя никогда не покидают два понятия, одно из них о конце мира, другое о возможности переустройства мира на новых и справедливых началах».
«Балканы. Глава 21»
«- Значит, она за турка вышла, эх, сестра-сестра!
Джемал поднялся, подал руку Цветану, и, твердо глядя в глаза, произнес:
- Ты не суди, брат, перед людьми и небесами мы правы. Растили детей в любви и согласии. Городу помогали. А то, что я турок, а она болгарка, так ты у любого болгарина в крови поищи, найдешь турка, и у любого турка там, в Турции покопайся, увидишь славянскую кровь!»
Говоря о романе «Балканы» нельзя не подчеркнуть, что в этом произведении в большей степени выражена сверхзадача художественного человековедения. У того же Чехова( как и у всякого маститого художника) за основной прямой дробной темой «моя жизнь», - неотчетливая, приглушенная, но сквозная «жизнь вообще».
Какие творческие средства обеспечивают развертывание генерального художественного проекта – «человековедение», каким способом Савицкая погружается в «жизнь вообще»? Вот, например, эпизод, обезличивающий имена и национальности.
«Балканы. Глава 7»
«Старый дед. А, кажется, что дурака валяет. То нога провалится куда-то. То рука. Вываливаются суставы. Идет – нет ноги! То есть, она есть, конечно, только дед ее не чувствует!
Думает дед: «На полях в этом году хороший урожай вызрел! Насилу убрали. А рассчитаться с налогами все равно не смогли. В долгах вся деревня, как наложница в шелках!»
В Романе индивидуализация, пропускание реалий через своё «Я» («чужое – мое сокровище» Батюшков), их само-созидание влечет
а) гипертрофию мгновения: «мелочи жизни являются все более проводниками Вечности» (А. Белый), напр. Вводная Глава о прекрасном граде Эски Загра;
б) абсолютизацию случайного: «случай – лучший романист мира» (А. Бальзак) напр. Выражение трагедии одного города через трагедию славянских городов Балкан;
в) гиперболизацию персонального: «вся философия мира не стоит Джульетты» (Шекспир) напр. Эпизод с отрубанием головы старой еврейки Селмы.
Философская формула «все во всем» заменяется художественной формулой «все в малом». Через отдельные главы выстраивается эпохальное событие – от мирного времени до полного разрушения и полного дальнейшего восстановления. Показывается цикличность таких разрушений Балкан – греки, римляне, Византия, фракийцы, турки, болгары…
Эпистемологическая головоломка «загадка индукции» находит в романе естественное разрешение.
Даются картины ближнего вида с ничего не значащими( не репрезентативными) бытовыми подробностями. Неискушенному взору открываются вещи вполне заурядные. Что видится? Самое обычное –болгарский дом.
«Балканы. Глава 7»
«Поливает Живка здравец, улыбается, умиляясь, приговаривает:
- Где цветок, там и медок!
Тодорка, глядя на нее, аж руками всплеснула:
- Из одного и того же цветка пчела делает мед, а змея яд!
- Но и той и другой жить надо! – отвечает Живка...»
Вводится диалог. И кончается созерцание. Наступает понимательное прозрение.
Для науки – нелепость. Однако же мир не только до самого конца отображен, но и запечатлён сложением уже не образов, а понятий, где художественное полотно становится живым, наглядно чувствительным.
Исторические моменты и справки крепко сцеплены судьбою влюбленных Живки и Джемала.
Есть вещи дискурсивно невыражаемые. Наука их избегает. Искусство на них базируется. Религия им поклоняется. Миф ими живет. Это Вера, Надежда, Любовь…
В нитях повествования автору удается сконцентрировать в образах главных персонажей символы эпохи, это говорит о том, что вещь удалась.
Приведем В. Рождественского: слова « их цвет, вкус, запах возникают лишь в сочетании, в органическом и естественном слиянии, в содружестве… как в некоем замкнутом комплексе, который в свою очередь живет не только прямым выраженным в нем смыслом, но и принимает в себя бесчисленные оттенки живой авторской интонации, образное богатство творческого воображения, то есть те краски жизни, какими создается чудо …»
Эту особенность художественных текстов пытались оседлать символисты и футуристы, ее эксплуатировал Северянин.
Савицкой удалось это в символе сна перед трагедией уничтожения города Эски Загра, в сцене форсирования Дуная, когда погибает Христо и Красимире под ноги взрывной волной падает рыба, в молитве Бекура, главе о подсолнухе и др.
Истина «страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах, - настаивает Пушкин, - вот чего требует наш ум от драматического писателя ». И конечно, не только его.
Гносеологическое достоинство романа – раскрепощение мысли, смелость парадоксальных решений без оглядки на требования обоснования. Воспринимающая действительность через интуитивно-образную оптику ассоциативность значительно расширяет круг идей, выдает продуктивные соображения, обогащает возможностями. Как отмечает Вавилов, мир писателя «удивителен и сказочен: в этом мире между явлениями природы смело перекидываются мосты-связи, о которых наука иной раз еще не подозревает ».
Автора романа «Балканы» можно отнести к сильным художникам слова. Он неподсуден в своем производстве символического – и «можно все простить за плачущий сонет».
Страницы романа сбалансированы и дозированы в них радости и ужасы и сильнее всего любовь – к семье, к человеку, к Отечеству, к миру.
Мандельштам высказал мнение, что «нельзя жить, сознание свое затоваривая полуобморочным бытием».
Роман совершенно не перегружен ни бытовыми, ни батальными сценами. Они вводятся лишь для обозначения в пространстве и времени. Вводятся мастерки и точно, почти кинематографично.
По Вагнеру: «сила поэта… это рассудок, сделавшийся чувством ».
«Самое прекрасно в жизни – это прекрасный человек». В заключении можно сказать, самым прекрасным в романе может показаться, собственно еще один главный герой, выведенный за рамки романа - сам автор, как художник-пророк, носитель божественного дара.

ПОВЕСТИ
В художественной литературе, кинопроизводстве и науке «запада» сложилась ситуация, когда дефицит идей не удается перекрыть даже самым смелым броском мысли.
Новизна. Собственное лицо. Новое мудрое слово. Те самые понятия, которые обязан вводить в мир автор, если это действительно автор.
От повести к повести, не зависимо, на каком периоде творческого пути была она создана, креатив Савицкой торжествует над генами, в то время, как над креативом каждого ее произведения, торжествует ее собственная внутренняя культура. И не известно, чем таким может она еще удивить читателя. А ведь может!
В возрасте от сорока давно сошли с дистанции спортсмены. Приготовились к пенсии обыватели. Писатель-символист же только окреп. И начал работать. Ее сознание – некая совокупность мозга и культуры развилось, органично включившись в социализацию.
Здесь мы подошли к фикс-пункту. Ядро человеческого в данном авторе – символическое, позволяющее действовать свободно, независимо, продуктивно. Неавтоматичное сверхприродное соматически фундировано неокортексом, а социокультурно (социализационно) – символическим комплексом.
Результат творчества Светланы Савицкой – надприродный уровень современного символического пространства, передающего идею духовно оформляемого порядка, который позволяет духовной мерой измерять величие души.
Палитра выразительности повестей усилена фонемами. Плавно льющуюся повествовательную речь «Изабеллы», «Необычного расклада», др. можно читать на вдохе и на выдохе.
«Верь в звук слов: Смысл тайн в них,» - декларировал Брюсов. И как мы пытаемся показать, не только. Сакраментальное сближение голоса автора с логосом происходит непроизвольно. Оно близко европейской традиции. Молитва-завораживание используются в психических практиках.
Очень ответственно относится она к стилистике.
Речь идет о специфичности манеры, индивидуальности демонстрации, особенностях оформления, обработки материала, способе воздействия на аудиторию, причастности к иерархии, статусу.
Далеудаленной предпосылкой ее стилизации выступает живая сущность языка, сугубо творческое семиотическое моделирование реалий, находящее непроторенные пути от смысла к слову( в широчайшем толковании), от мысли к вариантам ее закрепления, передачи.
Не так-то много у любого писателя подручных средств. Всего 32 буквы! «Есть 50 способов сказать «да» и столько же способов сказать «нет»; тогда как только один способ написать это,» - утверждает Б. Шоу.
Каждый из героев повестей Савицкой имеет собственную сверхзадачу, идефикс, увлечение – обозначенную и пока не досягаемую мечту: ребенка, как символа новой эпохи, речку, олицетворяющую идеалы некоего экологически-чистого детства, и т.д.
Символы, на гране с фантастикой так реалистично и выпукло доступны, что читатель верит им, точно перед ним срез его собственной жизни. Умышленный порядок мечты становится невещной реальностью.
И, если вспомнить известные фразы классиков: «над вымыслом слезами обольюсь»; «правды жизни нам дороже нас возвышающий обман», станет понятна техника созидания таких произведений.
Горький поднимал человека со дна. Андреев опускал его в эту бездну. Савицкая становится плечом к плечу на равных с читателем, предлагая «рецепты» выхода из «кризисных времен перемен» в повести «Полюби меня снова»; описывая мужество жены армянского поэта Эгише Чаренца в повести «Изабелла», отказавшуюся признать его врагом народа и попавшую на долгие годы из-за этого на Гулаг; а поветь «Грешен! Господи!» выстраивая, как откровения души перед совестью простого повара, условно убившего собственного ребенка.
«Слова поэта – уже суть его дела» - говорит Пушкин. В искусстве допускается многое, но не все. Исключается бездарность и духовная низость.
«Испортишь дело – выйдет мерзость» - подсказывает Чернышевский.
Каждая предлагаемая история жизни героев повестей Савицкой – достойны пристального внимания, изучения. Нежное чувство, возбуждаемое трогательным взаимодействием с обыденному неведомым благородно-глубоким называется катарсисом.
Ощущение отрады, когда душа источает слезы сопереживания, радости и награды – сжатие сердца великим томлением испытает каждый, соприкоснувшись со сборником повестей Савицкой.
Особый же эффект достигается автором при использовании «сакральных» символических форм.
Ее повести – не собрание знаков, а сочинение по Бельмонту «где дух словом дышит».
Их жизненное назначение – одухотворять, быть обнаженной совестью, обостренным самосознанием человеческого, - «человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека ».
Искусство, считал Пастернак – «кубический кусок горячей, дымящейся совести», и эти горячие куски великолепно поданы на стол читателя в книге повестей Савицкой, ведь Высокохудожественное всегда и везде заставит себе верить.


ПРИТЧИ ДЛЯ МУДРЕЦОВ
«Символами, по расхожим предубеждениям, мыслят дети, поэты, безумцы ». Символическое – искони человеческое. Не случайно человеческую историю называют историей развития символического. Со стороны своей символичности человек и интересен, именно этим и удивителен.
Приобщением к символическому, способность понимать символы (знамения, откровения, знаки), по преданию, дарованная Яхве из числа четырех отроков Даниилу.
Надиндивидуальность притч Светланы Савицкой, а их у автора более 200, постоянно предлагает читателю посмотреть на себя и на ту или иную проблему, обозначенную в сюжетах, как бы со стороны, как бы сверху «облака со стороны солнца» называет это состояние автор.
Остается непонятным. Откуда у Савицкой берется видение «со стороны солнца», ведь она же земное существо и живет, как и мы в тех же условиях.
«Кому боги хотели открыть не только видимость мира, но и его сущность, - отмечает Вагнер, - тому они закрывали глаза, чтобы своими прорицаниями он открывал смертным не больше того, что они могли бы видеть только в мечтах». И далее: «…поэт был ясновидцем, он видел не действительное, а истинное, возвышающее над всей действительностью; и он сумел так верно передать это жадно внимавшим ему… что всё представлялось им ясным и понятным, будто ими самими пережитым. Это и сделало ясновидца поэтом» .
Переведем рассуждения из ракурса «художник – ясновидец» в ракурс «художник-провидец». Свободно и легко невозможное в жизни понятно в мире притч Савицкой, так как делается возможным благодаря комбинированию экспрессивными формами по законам красоты.
В книге «Притчи для мудрецов» присутствует богатство и глубина символов, а стало быть, перспективность их прочтений, духовных удостоверений велика.
Главенствующее место в притчах Светланы Савицкой занимает символ. И никуда от него не деться. Его надо принимать, понимать, задуматься, как правильно применить на дальнейшем жизненном пути.
Так что же такое представляет собою литературный символ? Это некая идеально-смысловая конструкция, которая семантически сближается с идеалом – идеально-смысловой конструкцией чаемого. Дифференцировка одного от другого обуславливается основанием выражения: символ – идеально-созерцательный образ совершенного. Идеал – инициативно-активистский его образ (у автора образ Человек и образ Тень. Притча «Тень». Образ Ангел и образ Демон. Между ними человек. Притча «Ангел и демон»)
Символ сопряжен с неосязаемым сущим, с каким, по Платону, сопряжено знание, - а именно: он соотносится со сферой, которую объемлет «бесцветная, лишенная очертаний, неосязаема сущность, подлинно сущая, зримая лишь кормчему души – разуму; на нее-то и направлено истинное знание ».
Символ, заложенный в притче Савицкой, требует умственного проникновения.
«Я с веком поднимал болезненные веки», - признавался Мандельштам, - «Народу нужен стих таинственный, родной, чтоб от него он вечно просыпался…»
Вот чего нет, так нет. В произведениях, да и в биографии Савицкой, как она сама замечает «решительно нет ничего болезненного». Однако, миссию «вечно будить», она охотно берет на себя.
«- Ну что, ушла от одиночества? – спросила старуха Время и тут же сама ответила: - нет!
Я не знала, что сказать, и опустила глаза в землю, чтобы вновь не превратиться в песчинку.
- Вспомни о том, кто поверил в тебя. И возвращайся. Тебе еще не время…
И я вернулась…»
Ее философия есть самосознание от имени разума, она «схватывает» эпоху мысли. Такое искусство есть самосознание от имени образа, так как «схватывает эпоху в символе».
«Корни мощного дуба сгрызли маленькие злые мыши…» (Притча «Дуб и дубочек»).
«В кабинете сидела толстая крыса, а, может быть, надутая мышь…» (Притча «Взятка»).
«Ваше время прошло. Теперь в этом городе будут петь только каркающие птицы!» (Притча «Детские песенки»).
Примером можно приводить массу. «Все в этом мире есть символ», - озадачивал Гёте. Перефразировав это заявление, можно сказать: «все в притчах писателя Светланы Васильевны Савицкой есть символ».
Ее неординарное сознание, обладающее редким талантом пробуждать и возбуждать символическое – в своем роде уникально.
Ее символическое активирует фабульную сторону, предписывающую руководствоваться не «причинностью», а «превосходительностью».
Закон символического, закон «превосходительного», вытекает из кодекса избранничества натур творческих, призванных по К. Бельмонту: «Молиться всегда неземному в нашем хотеньи земном» и опять же по К. Бульмонту через это самоисключительно вставлять себя в твердые рамки вечного: «Среди людей ты божества наместник, так помни, чтоб в словах твоих был Бог!»
Притча Савицкой «Деревянная верность» божественно нежна и трогательна. Высокие отношения человеческих чувств предлагает автор понять через трагедию и вечное счастье любви (деревьев): «Состарившийся и почти засохший, он не скрипит от боли, он поет от счастья. Он сам мне об этом сказал».
Писатель Савицкая вводит новые понятия и символы времени в роли главных действующих героев: «старик-судьба», «старость», «былье». Необыкновенная «Лучезарность» ее существ принимается читателем на веру, их поступки воспринимается некими высшими знаками.
Она себя ни с кем не сравнивает. И не оспаривает место в мировой классике. Она просто по Хлебникову относится к «новому роду люд-лучей, что пришли озарить вселенную». И по Мандельштаму: «От нее будет свету светлей».
Удивительно, насколько тонко чувствуют ее творчество дети. 20 миллионов школьников на конкурсе «Зеленая планета» в течение десятка лет рисовали к ее произведениям рисунки, делали фото, мультфильмы, сценические постановки, видео, аудио записи. Мастерили поделки и кукол.
Савицкая платит добротой. И не только.
Вексель, по которому следует платить в искусстве, - неординарность, оригинальность создания. Мы имеем дело и истинным искусством, которое перекрывает трясину будничного глубиной, высотой, смелостью духовного подъема. Такое художество – аболиция заурядного, являющегося его антиподом. По той просто причине, что будучи онтологически косным, заурядное эвристически недухоподъемно, образно невыразительно, пошло, свертывает в «творог седые сливки бытия» (Пастернак).
Сама автор Светлана Савицкая считает: «притчи – некие камни алытыри, дающие векторную реализацию пути. Направо пойдешь – женату быть, налево пойдешь – богату быть, прямо пойдешь, судьбу свою найдешь». И хотя греки не различали «искусство» и «искусность», пользуясь синкретизирующей лексемой «техне», Плутарх, тем не менее, вводил дистинкцию «изящное искусство» - обыденная ремесленная выработка». Следовательно, и для во многих отношениях основополагающего античного метасознания не все в искусстве «техне». При учете сказанного искусство (не искусность) – удел богов-демиургов, творцов. Причастный к искусству художник – всемерный дерзатель, превосходитель жизненной прозы, богопордобный креатор возможного мира, вызываемого к жизни новаторским взрывом воображения, жаждой самовыражения «Умей хотеть – и силою желаний Господен дух промчится по струнам» (К. Бельмонт).
«Печати не нужны! Оригинал! Лишь он один способен править миром!» - утверждает Савицкая.
По непрерывному обилию ее созидательной деятельности, превозмогающей рутину затрапезного, мы не можем обнаружить плагиата.
Каждый сюжет – собственность.
В мире, где проводится ежедневно демаркация «оригиналов», она – явление уникальное.
Ее произведения множат воспроизведениями. Она первична, копии с ее работ – вторичны.
Она – показатель духовной силы. Остальные, паразитирующие на избитых сюжетах и образах – слабости.
Почему автор Савицкая в так называемом отборе победителей конкурса «Золотое Перо Руси» проявляет жесткость? Так как сама она является творцом, она четко видит и отличает продуктивное от репродуктивного. Расцвет креации и его подавление. Оплот творчества и логово эпигонства. Межу одним и другим ни в чем никогда не может быть заключен даже молчаливый союз. По Заболоцкому:
«Два мира есть у человека:
Один, который нас творил,
Другой – который мы от века
Творим по мере наших сил».
Жизнь – щедрый дар, коему мы должны найти достойное применение. Тщета земного бытия преодолевается творчеством. Художественное явление современного мира «Притчи для мудрецов», переведенные на 12 языков мира - экстракт творческого, расценивается в качестве высшего типа символического освоения действительности; субъект же его, писатель Светлана Савицкая, - в качестве полномочного его представителя.


СКАЗКИ САВИЦКОЙ
Читаем сказки, входя в особый мир познания.
Вот Черничный человечек, дарующий молодость. Вот Лучезарное существо, забирающее все, что подарило. А вот Пшеничные человечки в сказке «Совесть». Их голос нашептывает вору: «Не пахал, ни сеял, пшеничку то вернуть надо бы!»…
Резкая социальная примета современности в деформации символического – гуманитарное выхолащивание продуктивных инструментов бытия, перевод науки, искусства, политики в режим отстраненного формотворчества. Попытаемся передать смысл сказанного вызывающей безудержное отвращение мыслью Ламетри: «… самое важное… это освободить человека от совести» (схожее, не в виде пожелания, а уже в виде предписания, практиковали громилы II Рейха, искоренявшие из сознания «химеру совести».)
И вопреки этой идее с 1996 года выходят на первый взгляд наивные сказки «Совесть», «Головешка», «Звонкий смех». С самых ранних своих сказок автор твердо заявляет о собственном исключительном стержне нравственности. Любая из них - символ, как эталон совести, будит в нас «нашептывающие» грехи, которые не простит бог, потому что мы сами простить их себе никогда не сможем.
В виду совести не может быть бутафории. Она также невидима, как Пшеничный человечек Савицкой. Грандиозный общечеловеческий материал – все народно-эпическое, фольклорно-мифологическое достояние автор с легкостью использует как парадигму философии, что была до нее и на ней, как на полу( что для других потолок) выстраивает новые сюжеты, вводит новых героев над-этажа, над-стройки нынешней действительности. А мы, пребывающие в современном мире, естественно, делаем выводы нового времени, являющихся лишь проекцией выводов о главных нравственных ценностях, на которые ссылались ученые древности, лежащие в основе всех религий.
Сказки Савицкой сплетены языком народных преданий, былин, легенд, заповедей, сказаний. Назидания народной мудрости в них не забыты, а продолжены. Пересказаны иначе. На новых примерах работает ток заряжающий энергией жизнелюбия. Автор оставляет нас наедине с небом достаточно часто. Вот «Жадная звезда». Вот «Лети, как Киа!» А вот «Птицы-облака». Стимулируя сосредоточие души, автор всецело сопротивляется тлетворному глумотворству. Символизм ее жизни и творчества, отменяя жизнь в кругу посягательств на святыни, тем самым обуславливает ее значительность. Высшее в бытии есть одновременно символическое в нем.
Очень важен лейтмотив над-ситуативности. Он неизменно переходит из сказки в сказку. Из мысли в мысль. Жизнь – самое дорогое у человека. А что дороже жизни?
Из сказки «Золотой принц» мы видим, что любовь. Странная фраза цыганки, обращенная к Золотому принцу «Жизнь я люблю больше, поэтому выбираю смерть!» Читатель понимает, что в слове жизнь заключено что-то другое. И невольно задает себе вопрос – а что же для него жизнь? И даже не просто жизнь, а некая Жизнь с большой буквы, символизирующая полноту этой жизни.
В сказке «Тин-Ти-Ней» олицетворение полноты жизни приходит через дождь. «Звезды в соломенной шляпе» щемяще напоминают о мечте юности.
«Белые цветы» буквально от и до пронизаны символами над-ситуативных ощущений.
Изображение предметности оказывается в сказках Савицкой неожиданным воплощением идеалий, оформляющихся на стыке «романтической приподнятости», «гражданской панорамности», «эмоциональной сопричастности» и близких им смысловых линий. Фантазия, темперамент, шлифуясь композиционно, изобразительно, достигают правдоподобия в сочленении событийного и сентиментального измерений происходящего, возносят неоригинальный предмет обыденности ( «В непролазной чаще черного леса стоял когда-то угрюмый город. И жили в нем несчастные люди…») на пьедестал оригинального произведения «Белые цветы», поставленного десятками сцен, и переведенного теперь на 12 языков мира.
Любой символонесущий объект ее сказок утрачивает идентичность, как только читатель «засасывается» в этот реальный-волшебный мир.
Вместо того чтобы выражать самого себя, символ выступает в роли выразителя другого (других). Возьмем к примеру сказку «Пустой орех». Объект преодолевает путешествие от матери орешницы, и попадает на стол, а потом в руки мальчика, который из ореха мастерит президента целого шкафа самодельных человечков! Одна из наиболее популярных сказок автора «Пустой орех» выбиралась, как пример для учеников «вот, если не будете учиться, будете, как пустой орех». В одной из бывших союзных республик чуть не сняли с должности главного редактора газеты опубликовавшего сказку, потому как их президент носил очки, и его помощники вдруг увидели «некое» сходство. Как матрешка в матрешке в сказку заложен символ в символ.
Пирамидою смыслов выступают и «Детские песенки» и «Бабочка с поломанным крылом» и «Клопиная история».
В данном случае правило тождества отступает, замещаясь правилом со-причастия. В реальный опыт символического праксиса они вовлечены как метки-заместители располагающихся за ними идеалий.
Скажем, хлеб, инкорпорированный в евхаристию, трансформируется в просфору, фигурирующую в культе под видом тела Христа в качестве пищи духа. Никому и в голову не придет насыщаться просфорой.
Символ у Савицкой всегда не презентант, но репрезентант, выразитель не себя, но иного, гносеологически он эксплицируется актами расщепления формы и содержания, облика и наполнения, создающими предпосылки дупликации бытия – расслоение его на «материальный носитель» и «манифестацию». Традиционные формально-логические концептуализации в импликативной схематике «причина-следствие» заменяются интерпретативными концептуализациями в схематике «причина(предмет) – значение», предающими сознанию специфическую многоликость.
Обособленная от всех и квалифицированная в своем аспекте engross способность писателя Савицкой «представлять-воплощать» оказывается не чем иным, как способностью параморфного моделирования действительности(выражение одного через другое), составляющего краеугольный камень символического.
Сходна с ней сознательная операция аттестует рафинированное символическое сознание, выискивающее в предметности всякого рода «склонности», «способности». Савицкая ученый «видит» в осязаемом – энергии, силы; Савицкая художник – гармонию; Савицкая музыкант – мелодию. Говоря просто, если она способна в «соломенной шляпе» увидеть звезды, сказать про старика волшебника: «а по дороге шел мальчик с золотыми кудрями», - она – не охваченная необузданной фантазией дикарка, не живущий в мире иллюзий безумец, она - заслуживший уважения Homo symbolikum, осуществляющий свое человеческое призвание.
Определенно, творец Савицкая с рождения пронизана стремлением проникновения за пределы опытной реальности. Последним обнаруживается ее антипозитивистский характер. Ее философия не может быть наглядной. В опытном мире, замечает Вейль, «мы живем как люди, составляющие часть природы ». Однако, как носители символического, мы выходим за пределы природы – пытаемся быть сопричастными стоящему за чувственными данностями миру.
Сеансами «сказкотерапии» названы многочисленные встречи с писателем в школах, детских домах и домах престарелых, тюрьмах, экологических и молодежных центрах… Почему?
Некая универсальная лингвистическая терапия заложена Савицкой в каждую сказку. И воздействует особенно ярко в кульминационных символических моментах:
«Не плач! Ты – самая добрая, самая лучшая девочка на свете! – восклицает волшебник (сказка «Девочка и волшебник»).
«..взял он в ладонь маленький мертвый цветочек, оторвав от трубы скрюченные корешки. И Великая тайна открылась ему. Он понял загадку живого цветка» (сказка «Мастер и Маргаритка»).
«Лучезарное существо взобралось на струну и пошло по ней. Струна оказалась очень тонкой. Существо скоро порезалось. Из ножек на пол побежали капельки прозрачных слез. Но Существо дошло таки до окна, хотя что-то менялось в нем с каждой секундой» (сказка «Лучезарное существо»)
Символическое раскрепощение души, «Немыслимой, невиданной свободы, неслыханной судьбы волшебство», как приобщение к божественной тайне, избавление сознания от фантомов « Лучи коснулись горба Анжелики. Внутри что-то звучно хрустнуло. Лопнула кожица, как бутон пиона. Из спины стремительно развернулись крылья. Анжелика взлетела над удивленной площадью…»(сказка «Замок крылатых») слезами благословенной радости излечат еще много душ.
«Читай обратно!» - воскликнул четырехлетний мальчик, когда отец читал ему эти строки. «Ты не понял?» «Я понял! Но так хорошо!» - ответил ребенок. Академик А.Н. Малюта еще в 2000 году подчеркивал на своих многочисленных лекциях: «сказки Савицкой надо издавать миллионными тиражами. Они несут ключ запуска гиперкомплексного спасения общества».
К сожалению, мы повсеместно наблюдаем снижение параллельных рядов нашего культурного времени. Это:
- подмена образования обучением, медиаоперациональностью, к чему относится привитие умений проходить тесты с утратой креативных способностей создавать произведения;
- упразднение творчества, содержательной иновационности, оригинальности, самостоятельности, замещаемых натаскиванием, механическим тиражированием текстов, передачей сообщений, приобщением к готовым результатам, распознаванием информации;
- вытеснение знания сведениями, способности думать способностью идентифицировать.
Современный мир доллара диктует славянскому менталитету переходить на систему, где «мысль» редуцируется к «сообщению», сознание – к имитации, генерация – к трансляции, продукция – к репродукции.
Мы наблюдаем кроме того по всему земному шару специфическое бегство от мышления, выражаемое снижающими параллельными рядами нашего культурного времени.
Движение к массомедийному социуму с характерным вытеснением творчества информационным потребительством давно и точно осмысленно в философском сознании под видом становления «технического интеллекта» (Шиллер): «вычисляющего мышления» (Хайдеггер); псевдомышления» (Фромм).
Такого рода мышлению оппонирует подлинно символическое контрдвижение жизни и творчества писателя Савицкой, поднимающее на щит культуру как прорыв, а не распознование; «Я» – как свободную реализацию, а не калькуляцию; познание, как поиск, а не приобщение; мышление – как активность, а не реактивность.
Личное участие творцов такого уровня в наращивании символической формации – разработка наук и искусства, - а не знание прежней мудрости, и определяет в конечном итоге прогресс мировых культур. Ее словами это выражено так: «Не умеем, как надо, значит, сделаем так, как не было никогда!»
Сказка «Серебряные врата». Точка катарсиса:
«Не спали в эту ночь не-весты. Сели спиралями у костра. Взялись за руки. И давай мечтать.
И сознание дев непорочных было столь мощным и столь прекрасным в своем отчаянии, что появился над землею огромный крылатый корабль, точно белый лебедь, украшенный самыми благоуханными цветами молодых не-вест. Не из бревен он был сбит, а из призрачных мерцающих радуг. Веслами того корабля управляли любовь и счастье. В высоких шелковых парусах – трепетали теплые весенние ветры. Вместо штурвала – блистательное солнце! Вместо пушек – смелые звезды! Оживают на том корабле самые лучшие самые веселые игрушки. А на палубе – все радостно смеющиеся дети земли!
- Вперед – скомандовала Не-Веста, - постоим за наших отцов и дедов, баб и матерей, за наших братьев и за нашу Землю!
И ринулся рожденной галактикой мощный непреодолимый энергетический сгусток - этот прекрасный коллективный сон в разрозненные сны врагов, которые мечтали лишь о власти, деньгах и славе. И те под ничтожеством своих стремлений, превратились в камни и пыль».
Мир современной русской сказки формируется у нас на глазах. На корабле, построенном в уме «дев непорочных», добро принимает бой зла и побеждает. Вершится профессиональное дело, возникает нетривиальный продукт по Шиллеру:
«В царство сказок возвратились боги,
Покидая мир, который сам,
Возмужав, уже без их подмоги
Может плыть по небесам».


РАССКАЗЫ-ПЕРЕВЕРТЫШИ
Оригинальная литературная техника появилась у Светланы Савицкой уже в начале творческого пути. В 16 лет юная особа создает рассказ «Елка», переизданный множественными изданиями, в том числе с другими названиями, напр. «Настоящая елка». В рассказе душа ребенка совершает непростой выбор – капроновая елка, красивая, но не настоящая. Новый отчим богатый, удобный с подарками, но внезапно вернувшийся отец это отец. Неожиданный в конце рассказа диалог: «Ты ведь не уедешь больше, правда?» «Уеду сынок!» «Но куда?» «Туда, где нужны настоящие мужчины».
Рассказ-перевертыш «Винь-ч-ч», написанный в 19 лет до сих пор просто вызывает уважение зрелыми осознанными символами и приемом переворачивания с ног на голову события и временные петли.
Так у Блока:
«О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе».
Прозаизм блоковской оправы сближает нас с изображением. Однако слово «сияло» окрыляет читателя духоподъемной значимостью.
Далее в коротком промежутке единого стихотворения поэт развенчивает образ иконы:
«Уж не мечтать о нежности о славе.
Все миновалось. Молодость прошла.
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола...»
Так с легкостью перевернул поэт и свое отношение и наше.
Мастер короткого рассказа Светлана Савицкая в произведении «Нелюбимая» выбирает символом достаточно прозаическую вещь – манную кашу. Рядом с образом манной каши проходит еще одна ярчайшая метафора – стучание ложки о тарелку. Как же ненавистно это все герою рассказа в начале. И насколько торжественно преображается в конце «О! это стучание ложки о тарелку с недоеденной манной кашей!» А нелюбимая(какая из них решать читателю – каша, жена, любовница, его собственная боль ли, жизнь, судьба, карма?) вдруг становится необходимой, как хлеб и воздух, как соль земли.
В «Красной точке» перевертыш обозначен буквально. Когда Мерелин Монро, будучи маленькой девочкой в приюте забывает на большом пространстве среди других детей перевернуть накидку белою стороной и остается единственной красной точкой. Через образ «неперевернутой двуцветной накидки» показана душа актрисы. Символ или секс-символ. Она и сама не знает, что это такое. И будучи популярной в жизни предстает перед нами безнадежно стеснительной.
Символом-перевертышем в рассказе «Часы без стрелки» выступает восклицание «Вах!». В рассказе «Скатертью дорога» - «черные дорожки коры берез, уходящие пуповинами в землю». В «Мираже» - путник, бредущий по пустыне, которою вдруг оборачивается холодная зимняя перенаселенная бездушными людьми Москва.
И, если у Блока лик перестает вдохновлять, то символы-перевертыши Савицкой звенят в сердце еще долгое время, как «пепел Клааса (что) жжет мою грудь» .
У Блока переход от лица к лику низводит символ до знака. У Савицкой переход от манной каши до манной каши возводит ее отношение до символа.
Сопоставительно со знаком символ рассказов писателя аттестует специфическую способность «тайнозрения» - способность узревать в материальных формах ценностно-образное. В «высокой воде»- высокие отношения». В богатстве бедность, а в бедности богатство( рассказ «Телегония расцветшего лотоса») «да, Ван Гог был нищ перед смертью, но сколько у него было картин Ван Гога!» В тесных семейных узах рассказа «Накануне одиночества» - духовное опустошение.
Мы из рассказа в рассказ наблюдаем заостренную способность символов быть орудием «тайного». Активация «второго плана» бытийного, коей «первый план» представляет. Пленницей прорыва символического в жизнь становится любая единица вечности, воспаряющая над своей естественной основой, подменяющая реалии воображаемым, мнимым.
В рассказах и более объемных формах можно наблюдать процесс символического управления связывания: Homo simbolum суть Homo religios по вектору – от явного элемента к скрытому праэлементу. «Верующий не тот человек, который верует в Бога, а тот, в которого верит Бог».
Богом автора Светланы Савицкой является ее совесть и некая межпланетарная совесть, совесть объективная.
Иногда в характере связывания у нее превалируют термины трансцендентного, открывается перспектива иерозиса – оккультизм, мистицизм, спиритизм, телепатия, оракульство, илюминатство.
Иногда превалируют термины фидеистического, открывается перспектива апофеозиса – религия.
Поведенческие термины открывают перспективу праксиса – право, традиция, мораль.
Время от времени превалируют термины объективистского, открывается перспектива ноэзиса – наука.
Но всегда превалируют термины художественного, открывается перспектива эстезиса – мифология, эпос, искусство. В каждом произведении вводятся знаковые термины – и открывается перспектива семиозиса – будь то звук, слово, буква, жест, рисунок.
Сказано в книге От Матфея: "Не все вмещает слово… но кому дано» . И всегда причисление в роду Homo идет «по способности» обладать разумом.


РАССКАЗЫ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА
Многие авторы пишут о детях и детям.
Многие создают рассказы о взрослых и взрослым.
Очень короткий период так называемого переходного возраста для фундаментального творчества едва неуловим.
Давно и устойчиво не занимаемая писателями ниша рассказов для юношества профессионально заполняется ныне рассказами Светланы Савицкой.
Она умудрилась построить многозначную, многомерную многозначительную реальность буквально стереоскопично и достаточно динамично. Процессы установления причастия и сопричастия, протекающие в рассказах, получают материализацию лишь в свободной игре ума, дающей простор ассоциативной, сочетательной, версификационной мощи интеллекта.
Как образование ассоциативное, полифундаментальное, кодированное, символ планеты - Куриного Бога у старухи в переднике рассказа «НеревиДимка» есть сочетание понятия и созерцания через опосредование генеративной схемы. Ментальные схемы – продуктивные монограммы интеллекта в рассказах «Враг по расчету», «Заяц из льна», «Дед говорил», «Сердце солнечного моря» - проводят означивание реальности в человеческом отношении (в истоках –эффекты одушевления, одухотворения, оживления мира).
Автор инстинктивно развертывает на страницах рассказов для юношества общую формулу развертывания символического:
- введение символа;
- введение поражающего механизма;
- введение креативных смыслов – продумывание, передумывание, претворение, перетворение (символ без смысла – пустая оболочка).
После прочтения рассказа «Нарисуй миллиард» становятся ясными новые, введенные автором понятия «девочка Мира» и «мальчик Мира». Поразмыслив над рассказом «Дед говорил», мы поймем, что такое «зимний сад» и почему дед говорил, что «иллюзии правят миром».
Наиболее интересное в рассказах Савицкой – диалоги. Но они буквально утопают в разнообразии выражения через подручные литературные способы действий, настроений, символических обозначений.
Она пишет, полностью опираясь на родоначальника современной прозы в России А.С. Пушкина, который считал, что «письменный язык оживляется поминутно выражениями, употребляемыми в разговоре, но не должен отвлекаться от приобретенного им на протяжении веков». «Писать единственно языком разговорным – значит, не знать языка»(Пушкин). Следовательно, в письменной речи нельзя «писать, как говорят», - надобно «писать, как должно бы говорить».
Хорошая «ученица», следуя заветам, демонстрирует богатый словарный запас, запас знаний, следовательно, богатую культуру потока письменности, обращенной к юному читателю. Она выдает литературу не просто остросюжетную и захватывающую, но и грамотно воздействующую на образовательный процесс читателя. Использует систему кодифицирующих средств фиксации содержания. Лексически и грамматически ее письменная речь отличается от речи многих других современных авторов более строгими требованиями к соблюдению языковых норм – отработанность синтаксиса, фразеологии, а главное, сужетно-образного стержня.
Звукоосмысленная оркестровка рассказов Савицкой не прекращает воздействия, даже если закрыть книгу. Выделение звуковых, цветовых, предметных доминант происходит под удивительным правилом соблюдения пропорций, выдерживания тональностей. Наблюдается уникальная полнота языкового эстезиса, захватывающая все многообразие символических форм, группирующихся вокруг ритма, тоники, колорита. Преобладающим основанием распределения здесь служит каноника сочетания и размеренность упорядочения, порождающая эффект совершенства.
Главная черта данного автора – мера, по принципу «необходимо и достаточно». Порою пышно разросшийся сюжет неожиданно и скупо обрывается( напр. «Нарисуй миллиард»). И происходит прозрение – а ведь больше нечего добавить. Все сказано! Ведь слово – это абстрактная живопись(Гарнье), пробивающая лед будничности смелостью и даже дерзостью художества. С одним ограничением: лишь бы она(дерзость) «безвкусно и бессмысленно не выходила за пределы искусства» (Фет). Дышать чистым, свободным воздухом искусства позволяет словесное формотворчество – сооружение оригинального из пластичного, мягкого материала слова, которое, как таковое, единосущно есть «минимальная свободная форма»(Блумфильд).
На Западе, утрирующем «право», «гражданство», преобладает достижительность в самоутверждении. В России, акцентуирующей «духовность», «моральность», есть склонность к исканиям( вплоть до самоотречения с обретением самоуважения). Откуда – отсутствие самоинициации в напряженном достижении статусов( за статусы в России не борются всеми правдами и неправдами, на статусы в России приглашают – прецедент С. Радонежского).
Юные отроки и отроковицы писателя, вылепленные в рассказах для юношества, не только ищут свой личный статус, но и находят его.
Содержательный каркас каждого ее образа содержит смысл – семантический отклик на ощущение, отображение реального в умственном. Читатель ощущает не только чувственно, но и сознанием выход из детства, погружается в собственные переживания, делая кальку на себя самого. Заново пережтвает детство, юность и зрелось, как три кита, три мифа – в символически представленных образах, фантастичных по смыслу и реалистичных по категориальному выражению.

СТРАНА СВЕТЛАНИЯ. ТАВТОГРАММЫ
Относительно «бессмысленные» своды формальных записей встречаются как в науке - электродинамика Максвелла, гиперболическая геометрия Лобачевского в авторских редакциях, так и в искусстве – содержательно-непритязательные, но выразительные более или менее сбалансированные ритмические решения:
«Лила, лила, лила, качала
два тельно-алые стекла.
Белей лилей, елее лала
бела была ты и ала ».
Более всего смысловых несоответствий встречается в акростихах, еще больше в тавтограммах, еще больше в палиндромах.
Эти формы существовали вплоть до чистых звукообразов-идеофонов:
«Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй – пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь ».
Перефразируя Станиславского, о таких произведениях можно сказать: перед нами случай, когда внешнее должно быть оправдано изнутри, и поэтому – захватывать.
Но процесс количества произведений, появившихся в литературной ноосфере и символосфере, неизбежно должен был перерасти в качество.
Прозаик Светлана Савицкая опыт за опытом демонстрирует многообразие и богатство русского языка. Ее многорифмы осмысленны и понятны, в отличие от множественных подобных опытов в этом стиле поэзии у других авторов.
«Уйдет
Беда
Пройдет
Вражда
Ты –
Навсегда!
Я –
Навсегда»
Авторские палиндромы отличаются неизбитой оригинальностью. ( «Театр тает»).
Все символы тавтограмм являются к тому же идеограммами. Поэтому, онтогенетически ее тавтограммы пиктографичны. Мало-помалу предметные рисунки мысли трансформируются в условные знаки, каждый из которых обозначает слово. Это почти примитивное фразовое письмо. Оно подкрепляется фонетическим (словесным). И льется так, словно автор начинает каждое слово не с одной буквы, а, используя все буквы алфавита. Причем, ни одно слово не повторяется буквально.
Рассмотрим отрывок из рассказа, составленный на одну букву С:
«Столетье за столетьем славится свободолюбивая страна Светлания. Страна – сон. Страна – совершенство. Сюда стремятся самые справедливые и способные.
Согретая светозарным светом стародавних солнц, сия страна сверкает среди смолистых сосен симметрией спиралевидных серпантинов строений, совершенствуется счастливыми семьями, слагает сказы соразмерным слогом»…
Организация звуковых сигналов, звуковых знаков обогащает коммуникацию знаковыми типами значений. Складывается способность переноса – посредством слов( выражений) приписывать признаки одних реалий другим.
Рассмотрим отрывок из рассказа, составленный на одну букву Ш:
«Шиншилловая шубка шептала шинели:
- III-ш-ш-ш!
В шнурованных шевровых штиблетах на шпильках шествовала шляпка с шелковым шарфом.
- Шик! Шанель шесть! – шептала шубка, - Шик!
Широкополая шляпка шуршала шелком шарфа. Шоколадный шиньон шокировал шиком шерстяные шмотки»…
Обосабливаются фонетико-признаковые слова, знаково-признаковые обозначения, появляются носители чистых образов-смыслов. Рассмотрим отрывок из рассказа, составленный на одну букву Р:
«…Развевались роскошные ростки роз. Рыдающими рассказами роптали разрушенные родные ристалища рабов. Разбитые резкие равносмирительные рабыни ранили и разочаровывали Руслана. Разрушали распрями равновесие. Рассыпались распутьями религий. Располагали к раздумью. Распадались на решения ратные.
Раскаяние распыляло резвые ребра. Руслан рождал решение у ракит о роли русского резерва. Разогнал-развеял рои разбойников.
Рокотом развернулся резонанс робких риз. Расступилась родная рожь рушниками рыжими. Расславься, ранимая! Расцветай, румяная! Радуйся родимая!
Россия!»
В русском языке весь запас слов, начинающихся на букву «А» составляет не более 10 глаголов. Запас глаголов в словах, начинающихся на букву «Я» практически отсутствует. Их очень мало в А, Е, Ё, Г, нет в «Ы». Автор ловко уходит от их использования. Либо моделирует новые слова-знаки-символы.
С завершением монополии узкого питкографического, фонетического опыта, где значения получают чувственно удостоверяемые корреляторы, набирает силу семантический опыт, где значение знаков( графов, звуков, слов) сознается.
Рассмотрим отрывок из рассказа, составленный на одну букву «Я»:
«…Я – явление языческое.
Я – яр ясности.
Я – ядрёное яблочко!
Я – ядовитая ягодка!...»
С фазы семантического опыта в тавтограммах Савицкой устанавливается связь слова не с предметом, а со словесным значением. Ее знак – абстрактно-духовное замещение. Ее символ – более чем знак; он – идеограмма, где в знаковой оболочке синкретезированы визуальное обрамление, интерпретативный контур, и как следствие - гуманитарная ценность.
Рассмотрим отрывок из рассказа, составленный на одну букву «Л»:
«Лес лепетал листвою ландышевым лепесткам легенды о любви. Лиственницы лили ладан. Летели легкокрылые ласточки. Лениво лаяли лисицы.
Ласкала Лада любимого Леля летом в лунке люцернового луга у лагуны:
- Лёли-Лей, Лилейничек. Любимец! Люблю, люблю, люблю!
-Лада-ладушка, любушка-любава, лань-ланушка, лакомая лоза, лебедушка, лапонька, - лелеял Ладу Лель. Любовался»…
В который раз в творчестве Светланы Савицкой через палиндромы, тавтограммы, другие необычные формы подачи материала проявилась креативность. В общем случае – проецирование действительного на фон возможного, открытого в бесконечность, свободно создаваемого умом многообразия. Для обогащения мысли новыми обертонами уместно обратиться к учению о потенциях Шеллинга, который фундирует его идеей парения бытия между сущим и несущим.

ДЛЯ ДЕТЕЙ
Объяснить смысл мироздания ребенку, лишенному символической культуры, усваивающему абстрактные операции через комбинирование предметами в мире твердых тел, - практически невозможно.
Посредством добрых образов писатель Светлана Савицкая без морализма и навязчивых нравоучений показывает самому нежному возрасту, что хорошо и что плохо. Она оставляет рассказы без окончательного вывода, предоставляя ребенку самому решать сложные задачи нравственности, облаченные в наглядные бытовые сюжеты.
Но даже эти простые примеры таят в себе как основные коды добра и зла, так и множество символов. И сказку для детей читатель мудрого возраста прочтет иначе. Задумается.
Главное в опыте стихотворений для детей и рассказов для детей – начало обмена человеческим опытом, человеческими ценностями, приобщение к этим смыслам-ценностям.
«Человеческие существа обмениваются между собой практически всем, кроме существования », - высказывает Левинас.
И вот повседневные предметы разворачиваются для ребенка целым подвигом, трагедией, собственным преодолением в рассказе «Три конфетки». Чьим опытом обменивается автор? Для малыша этот опыт может оказаться всем в становлении нравственности, в одной из основных заповедей «не укради».
В символическом созерцании рассказа «Волшебная монетка» автор превращает монетку действительно в волшебную, потому что раздумья ребенка становятся осмысленными, решение высоким. Малютка принимает самостоятельно не детское, а взрослое и правильное решение.
Бытие раскрывается в коротких рассказах не через вещности, а через знамения. Эти знамения – их личные открытия от знака – к действию. От действия – к выводу как делать или как не делать. Но вывод этот ребенок делает всегда самостоятельно.
Первые радости:
«…а лужи мы любим за то, что в них отражается радуга…»
«Ну мама! Мамочка! Смотри! Пчела живет в цветке!»
Первые свершения:
«.. и подарочек готов маме в день рожденья»
«Осторожно! Не закрась беленькие кромки!»
«…чтобы мама нам сказала: Ай да детки у меня!»
Первые ценности:
«всех зверюшек и птиц накормили!»
«лужи – тоже не беда.
Мама зонтики купила нам с тобой, вот это да!»
Творимый искусством, детский мир, в который приглашает Савицкая, вызван по Батюшкову: «источником сладких дум и сердцу милых слез» – ее мечтой.
«Ведь мир летит на трех прекрасных бабочках,
Безумно в этот мир влюбленных…» - заявляет автор о структуре собственного мира мечты, и мы ни сколько в том не сомневаемся.


ПОЦЕЛУЙ ВЕТРА Стихи
Для выражения настроения поэту дано мало и много одновременно. Статичное слово может сыграть злую шутку, если помещено не в «той компании» других статичных слов.
Если же мозаика верна, слово может явиться рычагом, Архимедовой точкой опоры, способной перевернуть мир.
Окутывая «да» и «нет» словами и слово-формами, и меняя при этом настроение читателя, с легкостью использовать богатство палитры слов для превращения порою «да» в «нет», а «нет» в «да», может лишь настоящий мастер. Читаем у Савицкой:
«Чтобы услышать: Нет!
Я больше тебя не отдам!»
Соединением несоединимого, генерацией шокирующих парадоксов метафора «радуги», которой предлагается «возьми меня на руки!», подрывает капитальный для интеллекта закон тождества, и строит новые модальные логики.
Истолкование метафоры крепится на введении условий истинности, правдоподобности, буквализм интерпретаций:
«Я долго терпеть училась,
Улыбкой сжимая слезы,
Спасая стихи от прозы…», обессиливая метафору вначале и резко усиливая воздействие в финале:
«И лишь однажды взмолилась
Минутной радуге между дождями:
-Возьми меня на руки!
Мне трудно идти по расплавленным звездам!
Возьми меня на руки!»
В осеннем цикле мы встречаем метафору, введенную путем предикации – приписывания предмету отстраненного, отъединенного, побочного контрагента:
«.. видишь, ангелы клином идут?
Хорошо так идут,
Ну а мы остаемся!»
Или:
«… я не устала. Ищу на тебя
Ответ…
На тебя ответ!»
Или:
«в белый холст простыни, как сомнительный дар,
Не вмещается, корчаясь, неувиденный сон…»
В поэзии Светланы Савицкой часто возникает эффект синергии( совмещения несовместимого):
«Я все обменяла на камень,
Молилась ему, как Богу,
Но только глубинная память
Меня позвала в дорогу…»
Глубину ее метафор дает богатство ассоциаций, резонирующая сила неожиданных употреблений:
«Ведь мир летит на трех прекрасных бабочках,
Безумно в этот мир влюбленных…»
Или:
«Это – не волшебное видение,
А реальность наших лучших дней!
Это дерзновенное совпадение
Двух мелодий на одной струне!»
Примыкает к метафоре сравнение – некое средство нащупывания подобия:
«Окна горят, как глаза у дьявола…»
Или:
«…полоща, как в озере, белый холст зимы»
В масштабе, более развернутом:
«Я сброшу однажды
Субстанций чужих чертог!
Я – вереск!
Я – ветер!
Я – в скалах влажных
Зеленый…
Дикий цветок!»
Автором создается собственная художественная речь, и образы выстраиваются так, как будто бы они были другими:
«Прими от меня
Лучинку света,
Миллионами бликов
В течении теплом.
Прими от меня
Поцелуй ветра,
Насквозь проникающий
В душу сквозь стекла…»
(эпитет, сравнение, инверсия, синекдоха)
«Не снег то первый выпал,
И не листвы поток!
То ветер - мальчик дерзкий
Принес дневник мой детский
И весело рассыпал
Стихи у твоих ног!»
(Инверсия, синекдоха, эпитет)
Объективной основой использования этих тропов, как и метафоры, служит недоутонченность, нестройность, расплывчатость понятий, допускающих объединение по нестандартным признакам.
«Как краюху печеного хлеба,
Выгнет бурую спину земля.
Нет теней. Есть Высокое небо.
Оно пристально смотрит в тебя…»
«Акварели стихов» сочатся, щедро сдобренные семантическими преобразованиями, влекущих выработку содержательных оттенков, условностей, косвенных смыслов, иносказательности, фигуральности.
Поэзия автора снабжена всеми «техническими средствами»: аллегорией, анфиболией, перифразом, гиперболами, антономазией, аллюзией, эллипсом, литотой, параболами, экивокой.
В словотворчество вводятся новые номинации. Присутствуют риторические фигуры, приемы варьирования речевой практики. Савицкая иногда использует особые формы речи.
В отличие от обыденно-практического обиходно-бытового языка, в языке высоких поэтических жанров применяются различные формы.
Встречаем у выбранного нами автора
- палиндромы с новыми словообразованиями ( Напр. Слово «разрадужить»):
«…Ради престижу дар зари разрадужить, серп и даР…» Отрывок из произведения «Театр тает»
- каламбур:
«Купила мама Ксюшке
Три маковые сушки.
Глядит на сушки Ксюшка.
А сушки то в веснушках!»
- заумь:
«И в тишине свыкаясь с шуршанием вечным,
Червей,
что в черепе чьем-то давно уже свили гнезда…»
- макаронический стих:
«Боже правый! Уволь от подлости!
Хватит боли!
Не надо боли!
Дай мне радости!
Дай мне твердости!
Дай мне гордости!
Дай мне воли!»
-анациклический стих (танец принцессы ОлЕ из мюзикла «Олли»:
«Ты будешь хлопать,
Я буду,
Я буду плясать
И весело смеяться!
И улыбнется свет
В ответ
На танец мой.
Танец очень простой.
И встанут в хоровод,
Как золота россыпь
Яркие звезды!
Ты слышишь дили-дили-дили- Дон!
Раздается солнечный звон?!
Вырастают цветы.
И сияют мечты.
И я и ты –
Мы танцуем с тобой
и поём!...»
- внутренняя рифма( танец муравьев из Мюзикла «Олли»:
Нет
Бед
И обид
У того, кто занят работой!
След в след
Коллектив
Хором поет в одной только ноте.
Сквозь
Мрак
Мы идем
Нам по плечу
Настоящее чудо!
Стой
враг!
Мы не вдвоём
Нас, пойми,
Очень много повсюду!» ...
- рифма-эхо:
«… прошло, отболело, пропало,
снова любовь, только мумия,
только муляж, только идол…»
- акромонограмма:
«Листья падают из катаклизма
Ветра –
В ладони поэта.
А на листьях – линии жизни,
Длинною в лето!»
ФИГУРНЫЕ конструкции:
- архаика:
«Жил в деревне дед. Сколько ему было лет? Да сто лет в обед!»
- акростих (Напиток княжеского слова).
- просторечие:
« …и телевизор, а в нем
Рассказывали намедни,
Как муж ее старый большой Улитон
Пел блюз в ресторане соседнем»…
- анафора:
«Меня можно продать,
Меня можно украсть,
Меня можно купить,
Меня можно убить…»
- антитеза:
«… даже знаешь, можно просто забыть,
Потерять, как песчинку в семи ветрах…»
- оксюморон:
«Войти в сень улыбки и не вернуться.
Зависнуть над телом во сне новой яви…»
-эпифора:
«Я все узнаю, можешь не рассказывать.
Я все прощу, но только не сейчас…»
- парцеляция:
- «мой мир над тобою завис парадом планет,
Отказываюсь понимать
Смысл, которого нет,
Которым хотела стать!»
- параллелизм:
«Ты для кого-то журавль в небе,
а для кого-то синица в руке!»
- ассонанс:
«…пожить ли мне этой жизнью? Пожить ли?»
- аллитерация:
«Галантный Гендель глушил гаммами гостей.
Где гладко, где гадко.
Главное, громко!»
- градация:
«…не смОтритесь в воду,
И даже в огонь,
Не видите землю и небо…»
- окказионализм:
«…Винь - ч - ч! – это роботы смешные ходят!»
- гипербола:
«… от первого жара любви задохнуться
до боли,
до смерти…»
- литота:
«… вся жизнь, лишь дорога на гору,
с которой смеется Смерть!»
- перифраз:
«Тоскуя, бунтуя и не любя,
Старея от бытия,
Наверно всю жизнь я искала тебя.
Да! Я искала тебя!»
Эвфемизация( облагораживание речи) наиболее ярко происходит в акростихе «Напиток княжеского слова».
«В Новый год, друзья примите
Акростих с настойкой литер…»
Эвфония звуковых смыслов и знаков наполняет еще один стих, положенный на музыку этого же автора «Новогодний сон».
Уже название дает разгадку перечисляемых «видений сна».
Стихотворение было написано под влиянием научно-популярной книги Евгения Цветкова «Счастливые сны», где автор явно указывает средство быть счастливым, то есть составить своеобразную молитву из счастливых образов сна , увидев которые человек вправе ожидать счастье, любовь и т.д.
Стихотворение буквально нашпиговано «положительными знаками сновидений»:
- белокрылые лошади;
- ангелы;
-факелы;
- замок призрачных грез;
- двери и окна откроются…
И станет ясным, зачем Светлана Савицкая вводит в финале «несуразицу:
«…пусть ступни легких милых танцующих ног
добрых фей тебе снятся, мой ласковый», ведь по значениям Цветкова, голые ступни снятся к любви .
Стихи, где вас может «поцеловать ветер», «взять на руки радуга», «березовый срез предсказать любовь», а листья, развернувшись, открыть свои «линии жизни, длинною в лето», переходят знаками и символами за рамки простых словосочетаний. Это уже Поэзия.



ДОСТОЯНИЕ ОТЕЧЕСТВА Интервью со звездами
Древняя арамейская легенда гласит:
«Умер один человек, и увидел на берегу следы своей жизни. Рядом были следы ангела хранителя. Но в трудные периоды жизни следы прерывались.
- Ага! – сказал разочарованно человек! – Когда мне было трудно, ты летал где-то…
- Когда тебе было особенно тяжело, я нес тебя на руках! – ответил ангел».
В своих интервью Светлана Савицкая выбирает не просто звезд. Это яркие неординарные личности, не похожие на остальных.
Джуна. Никас. Ляпко. Халаджи. Лагуна. Ножкин. Химичев. Бухаров. Тихонов…
Савицкая инстинктивно угадывает, что называется, ангелов земных. Они, обладая исключительными талантами и дарами богов, «посланы на землю», чтобы помочь небесам, и, когда небу особенно тяжело, они, как титаны, призваны держать на руках небо. Кто знает? Может и она сама послана на землю с этой целью. Не зря же все и всегда сравнивают ее именно с ангелом.
Избранные, попавшие в ее поле зрения, естественно, дают глубокую информацию для очерков-интервью. Статьи эти, естественно, символичны.
А может ли неизбранный так писать об избранном? Вот в чем вопрос.
Вот начало интервью с Ножкиным:
«Человек оставляет себя в этом мире в нескольких ипостасях – ребенком, отроком, зрелым человеком, стариком, и, если удастся, философом. Но вдруг на сотню, на тысячу рождается философ уже сразу, с детских лет. Перерождение его из жизни в жизнь идет вопреки законам внешнего мира, не из гусеницы в кокон, а потом в бабочку. А сразу, одаренный крыльями мастерства, воплощается он на новой спирали из бабочки в бабочку, из птицы в птицу, аз ангела в ангела. И, в противовес поговорке «от добра добра не ищут», поиск жизни феномена трудными переходами проходит не терциями и не квартами, как у тысяч других, а сразу октавами от До до До: от добра - к добру».
Проникаясь в тему, читатель как бы приближается вплотную к рассматриваемой личности. «Гламурные» газеты и журналы отвечают автору отказом в помещении подобных материалов на страницы своих изданий: «интересно написано, но у нас другой формат».
У Савицкой «свой формат» подачи интервью, очерка, сказки, повести, рассказа, романа, стиха, песни, жизни.
Мастерски использует она народный фольклор, но на правах, данных ей «музыкой сфер, музыкой вечности»(С. Савицкая), раскрывает понятия иногда лирично, порою резко, а то и дерзко, но всегда оригинально. Вот интересная мысль из очерка «Джуна. Одиночество солнца»: «Есть места, куда лучше не попадать, например, коридоры власти. Это только в сказках герой оказывается по локоть в золоте, по колено в серебре.
В жизни – по колено в трупах, и по локоть в крови.
А Джуна и вовсе не хотела приезжать в Москву. Коридоры эти загадочные заинтересовались ею сами.
Сами прислали машину.
Черную машину».
Бездуховное не в состоянии созидать духовное. Нетворческое не способно быть творческим, нехудожественное художественным. Умение рифмовать не делает поэтом; умение ставить пятна на холсте не делает художником; умение передавать( или не передавать) шумы не делает музыкантом.
То, что писатель Светлана Савицкая «не берет, а рождает» (Эдшмит), ясно, однако же не настолько, чтобы отчетливо представлять, каким образом?
Недосказанное – генеалогия творимого (не перенимаемого) в искусстве мира – волнует, возбуждает мысль аналитическую.
Как ни парадоксально, Савицкая живет практически по Пушкину:
«…Твой труд
Тебе награда – им ты дышишь…;
Поэтам… дорого творенье ,
Пока на пламени труда
Кипит, бурлит воображенье…»
Если нет высокого чувства радости труда, получается по Ахматовой: «Здесь все тоже, тоже, что и прежде, здесь напрасным кажется мечтать…».
Мистика и реальность, высокий слог и глубокое внимание к изучаемой личности, географическая точка – очерк, где можно и должно не только мечтать, но и реализовать меты, – все это ждет читателя, который заинтересуется сборником «Достояние Отечества» в интервью со Звездами писателя Светланы Савицкой.

Ильин Виктор Васильевич
Профессор МГУ им. М.В. Ломоносова. Известный специалист в области эпистемологии, политологии, микросоциологии. Автор многих фундаментальных работ по философии. 
 

• < Назад
• Вперёд >