Перекличка поэтов к 70 -летию Победы
- Подробности
- Категория: Публикации
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2534
К 70-летию Победы
Александр РАТКЕВИЧ (Полоцк)
НЕИЗВЕСТНЫЕ СОЛДАТЫ
Неизвестными солдатами страны усеян стан,
и не счесть их, как не счесть в ржаных полях семян;
от Прибалтики до Крыма колосятся души их,
и горячим хлебом входят в плоть оставшихся в живых;
насыщают их не злобой и не холью сытой,
очищают их собою, как муку сквозь сито:
ты – рядовой Иванов,
ты – сержант Петров,
ты – лейтенант Сидоров.
Неизвестные солдаты – наши вечные отцы –
не известий безымянных бесконечные столбцы,
а сгорающих в апреле прошлогодних трав поклон,
уходящий дымом белым в предвечерний небосклон,
чтоб ветрами и дождями просочиться в каждый кров,
вешней памятью наполнить нашу боль и нашу кровь:
ты – рядовой Иванов,
ты – лейтенант Сидоров,
ты – сержант Петров.
Неизвестным ли солдатам в день, когда и лёд горюч,
лица, скрытые землёю, озаряет солнца луч;
их сердца в ночи безбрежной пульсом вечности стучат,
лунной горечью сияют, звёздной немочью кричат;
и в быту и на парадах, средь бессонницы и снов
как живых или как мёртвых вспоминаем вновь без слов:
тебя – сержант Петров,
тебя – лейтенант Сидоров,
тебя – рядовой Иванов?
Пожинаем мы златые семена –
да святятся ВАШИ ИМЕНА.
БАЛЛАДА О ЖЕНЩИНЕ ТЫЛА
I.
Несчастливица неимоверная,
кто ты: женщина-сатана,
мать-страдалица непомерная,
сверхъязычница суеверная
или – преданная жена?
Осиянна войной-поминками,
помнишь, мужа шла провожать:
не кропила траву слезинками,
а сказала: "Я буду ждать...".
И лицо твоё, как созвездие,
молчаливо льющее свет,
замерцало, словно возмездие,
уходящим составам вслед.
Мысль о смерти была мучительна –
жизнь дороже, милей была.
Дома свечку задула решительно,
дочь растерянно обняла.
И сквозь блёклой луны сияние,
сквозь бессонницу, что огнём
обжигала твоё сознание,
мужа видела богатырём.
II.
Были письма его как моление.
Он писал: "Отступленьем сыт, –
будет вскорости наступление,
потому как сердце болит
по земле, что давно не пахана,
по траве, что давно не кошена,
по хозяйству, что дома брошено,
по тебе..., ведь тебе не сахарно".
Только ты управлялась, времени
доставало и дров нарубить,
и в колхозе с утра до темени,
и трёхлетнюю дочь накормить.
Было нечто в тебе глубинное,
святогорское даже точь-в-точь,
что давало силы былинные
невозможное превозмочь.
И в судьбе, что была мучителем,
и в тоске, и в работе любой
мужа видела ты победителем,
голос слышала мужа живой...
III.
Кто ты, женщина часа военного?
Муж погиб твой, но почему
ты в потоке страдания бренного
отправляешь письма ему?
"Не подумай, что я сумасшедшая,
мол, пишу неживому..., но
вот и весточка есть, пришедшая
после боя давным-давно.
Просишь ты уберечь нашу девочку
и вдохнуть в неё душу-стать,
и почаще, почаще весточку
для тебя на фронт присылать.
Я теперь одна-одинёшенька;
дочка учится, вся в пути;
написала мне: "Мама, роднёшенька,
собираюсь замуж идти".
Я звала их к себе решительно,
но – отдельное ближе жильё;
знаю, в этой жизни мучительной
каждый ищет что-то своё...
К одиночеству я приучена.
Помнишь, я сообщала тебе,
как кричала в ночи измученно,
как изверилась в ворожбе.
Я уже не кричу нисколечко
и не верю, что ты придёшь,
понимая: не доля, долечка
пронизала мне сердце сплошь.
Я старею, и в этой таинственной
круговерти весь род людской...
Милый мой, дорогой, единственный,
я исполнила долг свой".
ВОЙНА НЕ ДОСТАЛАСЬ МНЕ, К СЧАСТЬЮ
Война не досталась мне, к счастью, но часто,
когда я по полю иду, где бомбёжек
следы ещё живы, где вьются траншеи,
как змеи, порывистый ветер, как ножик,
доносит ко мне нарастающий скрежет
немецких «пантер», наползающих стадом;
летящие пули меня прижимают
к земле пересохшей. В траншею к солдатам
я прыгаю… Танки уже на подходе.
Сержант Соколов, приготовив гранаты,
кричит, ухмыляясь: «Ещё мы увидим,
как ваши пупки-то, фашисты-пираты,
сейчас надорвутся!.. Сынок, драгоценный, –
и мне подаёт две гранаты, – спокойно!
Вон тот сковырнёшь, что четвёртый от края».
В груди моей сердце, как колокол знойный,
гудит, заглушая и грохот, и скрежет.
Слегка приподнявшись, забыв про траншею,
я танк тот четвёртый глазами стреляю.
«Но где он, но где он?» – шепчу и не смею
сержанта спросить… Рядовой Семенкович,
во взгляде моём обнаружив смущенье:
«Ну-ну, не робей», – поддержал меня, тут же
опять «поливает», лелея отмщенье,
пехоту немецкую, свой пулемёт
держа с интересом, как держит в землянке
в минуты покоя лихую гармошку.
А танки? Со свастикой чёрные танки
почти у траншеи… И вдруг – безмятежность:
и замерли выстрелы, замерло пламя
горящих «пантер», и над полем гнетущим
безмолвно пульсирует красное знамя.
Погиб Соколов, Семенкович в воронке
лежит, в пулемёт упершись головой,
погибли товарищи их… Почему же
я не убит – и живой, и живой?
СЛЕД
Идём – за нами след кровавый
вновь неоконченной войны;
и те, кто раньше были правы,
теперь страдают от вины.
За что? От истины далече,
срываем недозревший плод,
и падает на наши плечи
некстати прерванный полёт.
Мы все крылаты от рожденья,
но в том-то и беда, что вдруг
нам для последнего сраженья
вновь не хватает крыльев-рук.
Нам не хватает полувздоха,
крупицы памяти, бойца,
когда с нас требует эпоха
вершить победу до конца...
Чем глубже, суетней, заздравей
мы проникаем в гущу лет,
тем не виновней и кровавей
войны недовершённой след.
ПОБЕДА
Рейхстаг был взят. И в пепельное небо
бойцы бросали каски и пилотки,
победное "ура!" из сил последних
кричали так, что разрывались (надрывались) глотки.
Взлетали в воздух пули фейерверком,
сквозь дым сияло солнце, словно факел,
смывая с лиц безумье и усталость,
а я всё плакал, плакал, плакал...
Игорь ПИЛЯЕВ (Киев)
На 70-летие Победы
Я испытывал драйв под Берлином,
В Будапеште кровил на камнях,
И в домишке за красной калиной
Двадцать тысяч ночей перебарывал страх.
Мне осколки завязли в груди
От фашистских гранат и комет коммунизма.
Я за метры земли шёл на смерть впереди –
Только Русь, говорят, нам теперь не отчизна.
Матерясь, я за Сталина шёл умирать,
А зарыли меня в постмодерную жижу.
Только имя моё всё кровит по утрам
На стенах от Рейхстага и Эйфеля выше.
* * *
Неужели пустые слова –
То, что подвиг отцов не забудем?
Неужели пустые слова
Говорили коварные люди?
Подвиг Бреста и подвиг Москвы,
И встающий в огне Севастополь...
Неужели все клятвы живых –
Только ветер, играющий в поле?
Разметает ковыль да полынь
И исчезнет в безбрежном просторе...
И окажется словом пустым
Адов круг всенародного горя.
Алла ПОТАПОВА (Киев)
МЫ – ДЕТИ ВОЙНЫ
И ЭТО У НАС НЕ ОТНЯТЬ
Мы – дети войны.
Как будто война
Может иметь детей.
Как будто войне
Дети нужны
Среди взрослых смертей.
И всё же война
Игрушки для нас
Клепала день за днём:
Осколочек,
Где взорвался фугас,
Гильзочку
С битым дном.
Ушла в Историю та война,
И дети её седы.
Ушла в историю даже страна,
Спасшая мир от беды.
И там, где следы от бомб и гранат –
Лишь дикие травы растут.
И только слово –
Последний солдат
У памяти на посту.
ОТЦУ, ПРОПАВШЕМУ БЕЗ ВЕСТИ
Так случилось,
Что нету могилы такой,
Где бы крестик стоял,
Где б стоял обелиск,
А на нём – его имя,
На нём - его жизнь:
Был рождён – был убит.
Слава. Вечный покой…
Был один на один угасающий взгляд
С той последней атакой,
Где наземь он лёг,
С той последнею пулей,
Пробившей висок,
С тем раскатистым ором:
«Ни шагу назад!»
То ли полк захлебнулся в атаке крутой,
То ли пьяность победы вперёд увела –
Он остался лежать, как другие тела.
Пробегавшему рядом не крикнул:
«Постой!»
Может, просто не смог.
А быть может, в мозгу
Мысль последняя крик удержала:
«Не сметь!
Ну и что, если – смерть?
Я любимой надежду на жизнь сберегу…»
После боя его отыскать не смогли.
Зарастали травою окопы войны,
Не росли у него на гражданке сыны,
Не гудели, печалясь о нём, корабли.
Лишь остался любви
Чуть живой стебелёк –
Худосочная девочка – дочка его.
А любимой и вовсе всего - ничего:
Только имя отдал. А солдаты – паёк.
Чуть женой побыла – и назвали вдовой.
Только думы – как уголья с жарким огнём,
Только дочка – как трудная память о нём.
Да надежда ещё – вдруг вернётся. Живой.
Неухоженная, дерзкая,
А душа-то вовсе детская!
Но как камень слово брошено:
- Что глядишь-то! Безотцовщина…
А она не безотцовшина!
Был отец и у неё!
Он упал в бою за Псковщину
На колючее жнивье.
Безымянным, неоплаканным
Приняла его земля,
Дымы траурными флагами
приспустились на поля.
Мне говорят:
-Война…Забудь о ней!
Пропавший без вести…
Когда всё это было!
Да, время – неуёмный торопыга
Перелистало много тысяч дней.
Забыть – спокойней.
Но – прошла война
По нашим судьбам,
по делам, по мыслям.
И память –
всё огнём обожжена.
И он во мне –
в отца последний выстрел.
(Подпись под фотографией – строка из стихотворения:
«Вдруг вернётся – живой!»)
ЕЩЁ РАЗ О ВОЙНЕ
Мы в мае вспоминаем о войне…
Мы маялись на ней четыре года!
А сколько же осталось в ней
народа!
Как зёрен, затерявшихся в стерне…
…Теперь м трудно вспоминаем о войне…
* * *
Я скажу тебе слово, солдат,
Может, слова тебе не хватает
Там, где дух твой теперь обитает,
Кущи райские шелестят.
Мы тебе говорим: «Спи, солдат!»
А тебе, может быть, и не спится,
Полыхают бессрочно зарницы
И гремит орудийный раскат.
Ты не знаешь, избранник судьбы,
Что война не бывает последней,
Вновь гремит - у нас и соседей…
Но зачем вместо свадьбы – гробы?!
Годы в связке – как связка гранат,
И тревога как ворон витает,
Что-то совести нам не хватает...
Ты прости нас за это, солдат.
Владимир СПЕКТОР (Луганск)
* * *
Запах «Красной Москвы» -
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознанье своём…
* * *
Голос эпохи из радиоточки
Слышался в каждом мгновении дня.
В каждом дыхании – плотно и прочно,
Воздух сгущая, храня, хороня
В памяти - времени лики и блики,
Эхо которых очнулось потом
В пении, больше похожем на крики,
В радости с нечеловечьим лицом.
9 мая
Ветер играет шёлком знамен.
Блеском Победы день озарён.
«Синий платочек»… Оркестр духовой.
Синее небо над головой.
Майская радость. А слёзы видны.
Снова идут ветераны войны.
Всмотримся в лица. Увидим на миг
Тени погибших среди живых.
* * *
Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.
Старики солдатским строем,
Словно юноши стоят.
Тишина на белом свете.
Только в памяти – война…
А с балконов смотрят дети
И считают ордена.
* * *
Вспоминаю армейскую жизнь.
Как шептал я себе: «Держись!»
Как гонял меня старшина
И кричал мне: «А, вдруг, война?..»
Как я песни в строю орал,
Как потом в лазарете хворал.
Как до блеска я драил полы,
Как казался себе удалым,
Хоть и не был большим удальцом –
Хмурый воин с худущим лицом.
Но зато по команде «Отбой» –
Засыпал я, довольный судьбой,
Потому что служил стране,
И светилась звезда в окне,
Потому что, как ни ряди –
Жизнь была ещё вся впереди.
* * *
Потихоньку забывается война.
Их всё меньше, стариков-фронтовиков,
В чьих ушах по-прежнему слышна
Перекличка грозовых, шальных годов.
Сын, конечно, не в ответе за отца,
Забывая тень войны или страны.
Как понять нам это время до конца,
Не избавившись от собственной вины.
* * *
Владимир ГРАЧЕВ (Симферополь)
Первый день войны (песня)
Голос Левитана, зарыдали мамы,
И тревожные гудки где-то за рекой.
У военкомата — бритые ребята.
Кто из них остался жив, кто пришел домой?
Ничего еще не зная,
Провожатых обнимая,
Обещают — быть с Победой
И недолго воевать:
«Через месяц, через пару
Зададим фашистам жару!..»
И никто из них не думал погибать.
Кто ж из тех мальчишек, начитавшись книжек,
Не играл в Чапая, не рубил врагов?
Смелые головушки повидали кровушки,
Да не все вернулись под родимый кров.
От Волги до Берлина лежат они в могилах
Не долюбив и не дожив до светлого денька.
Четыре года смерти — хоть верьте, хоть не верьте,
Госпиталей, окопов — ну, а пока...
Ничего еще не зная,
Провожатых обнимая,
Обещают — быть с Победой
И недолго воевать:
«Через месяц, через пару
Зададим фашистам жару!..»
И никто из них не думал погибать...
Людмила НЕКРАСОВСКАЯ (Днепропетровск)
Медсестра
Я снова вижу этот сон,
И страшно так же, как когда-то.
Вновь бой ведёт наш батальон,
И рядом ранило солдата.
Всего лишь метрах в двадцати.
И пусть вокруг одни осколки,
Спешу быстрей к нему ползти.
Ах, метры, метры! Как вы долги!
Держись, браток! Держись, родной!
Ещё немного. Помощь рядом.
Как затянулся этот бой!
Как близко падают снаряды!
Ещё два метра – и кусты,
И полминуты передышки.
И вновь ползу, тащу бинты.
Ты потерпи чуток, братишка.
Я верую: поможет Бог,
И невредимой доползу я.
Ещё всего один рывок,
И я тебя перебинтую.
Но щёку обожгла слеза
В нелепой девичьей обиде:
Твои огромные глаза
Открыты, но уже не видят.
Проснусь – давно окончен бой.
Но всякий раз едва заметно
Прошу: «Солдат, прости, родной,
Меня за эти двадцать метров».
Дед пал
Дед пал. И мы не знаем, где могила.
Лишь похоронка с запахом свинца.
Я той войне проклятой не простила,
Что мама подрастала без отца.
Она давно когда-то рассказала,
Как в год победной, памятной весны
Они с подружкой бегали к вокзалу
Встречать солдат, вернувшихся с войны.
В мечтах она не раз отца встречала.
И, предвкушая счастья светлый миг,
Несла с собой от школы до вокзала
Пятёрками усыпанный дневник.
Подружка же её ленилась часто
И часто получала трояки.
Однако жизнь ей подарила счастье:
Отец пришёл, хотя и без руки.
И мама, спрятав слёзы, наблюдала,
Как с радостно светившимся лицом
Подружка гордо каждый день шагала
На встречу с возвратившимся отцом.
Хотя о похоронке мама знала,
Но в сердце заглушив обиды звук,
Одна ходила каждый день к вокзалу
С упрямою надеждою. А вдруг?
С мечтой лицом уткнуться в гимнастёрку,
Вдохнуть знакомый запах табака,
И чтоб за принесённые пятёрки
Погладила отцовская рука.
Но счастья ей судьба не подарила.
И у меня особый счёт к войне
За то, что мама в детстве говорила
С большим портретом на пустой стене.
И пусть твердят: в прощенье благородство.
Но с каждым часом всё яснее мне,
Что не прощу я мамино сиротство
Той ненавистной, горькой той войне.
Отступление
Мы отступали. Шёл десятый день.
Стелился над землёй багровый дым.
И был таким щемящим и родным
Сиротский вид российских деревень.
Я шёл, сморгнув горячую слезу,
Усталый и от голода чумной,
Внезапно увидал перед собой
Колхозницу, доившую козу.
Стекали в кружку капли молока.
Я руку протянул за ней и враз
Заметил, что следят издалека
За мной пять пар голодных детских глаз.
А женщина поправила платок,
Метнув тяжёлый взгляд из-под бровей,
И глухо позвала: "Иди, сынок.
Последнее, а всё-таки испей".
И, видя, что отказываюсь брать,
С печалью, ей добавившей морщин,
Настаивала: "У тебя же мать
Ждёт-не дождётся, чтоб вернулся сын".
Я кружку взял, но дрогнула рука:
Во взгляде были жалость и укор.
Вы знаете, я помню до сих пор
Тот горький вкус парного молока.
Последние шаги
Фашист стоял, слегка расставив ноги,
А рупором усиливалась речь
О том, что для евреев нет дороги,
Иной дороги, чем дорога в печь.
Надменность и презрение во взгляде.
И чёрный автомат наперевес.
Казалось, утро в лагерном наряде
Легло к его ногам, сойдя с небес.
А женщина стояла у барака.
Раздели заключенных догола.
Война, как кровожадная собака,
Давным-давно всех близких унесла.
И право жить, дарованное Богом,
Утеряно, как полушалок с плеч.
И женщина шагнула на дорогу,
Дорогу, упиравшуюся в печь.
Но будто натолкнулась на преграду,
И, словно молоко, вскипела кровь:
Фашист сверлил её надменным взглядом.
Так смотрят на зверей и на рабов.
А до конца шагов осталось мало,
Но ей не одолеть стыда черту.
Она себя руками прикрывала,
Руками прикрывала наготу.
И этот жест, знакомый всем от века,
Казалось, объяснил ему без слов:
Она прожить стремится Человеком
Оставшиеся несколько шагов.
И столько в жесте женственного было,
Что он внезапно понял, почему
Жила в еврейке нравственная сила
Быть Человеком вопреки всему.
И в этой мысли новизна сквозила
Такая, что он дрожь сдержать не смог.
Она его, фашиста, победила.
Он понял это. И нажал курок.
Гремит салют в честь Дня Победы
Гремит салют в честь Дня Победы,
А в сердце боль и сожаление:
Ведь легендарных наших дедов,
Увы, уходит поколение.
И это – повод к постижению
Для человека и Отчизны:
Победа – не уничтожение,
Победа – продолженье жизни.
Этой пасмурной весной
Этой пасмурной весной
Плачет небо надо мной,
Над родимою страной,
Над единственной.
И хотя цветут сады,
Всё исполнено вражды,
В полушаге от беды
Мир воинственный.
Час за часом день-деньской
Уменьшается покой.
Алой кровушки людской
Свет пугается.
Помоги, Всевышний, нам
И воздай всем по делам.
Видишь: сердце пополам
Разрывается.
Владимир ИЛЬИН (Киев)
* * *
Прозрачное небо свято,
и хлеб на чистом столе,
и руки отца иль брата,
и мать – одна на земле,
и смерть за тебя солдата,
и жизнь твоя для других,
и сына дыханье свято –
пусть даже врагов твоих...
НА ДНЕПРЕ
Я – по течению лицом,
и слева – вновь восток
и мой давно забытый дом,
и неотбытый срок –
всего пять лет, одна война,
и Волга – без конца,
и степь за ней, совсем одна,
и небо у лица –
ее лица и моего,
мы однолики с ней,
происхожденья одного –
из неба и камней.
Глаза без слез – ее, мои,
так сушит время нас,
и ветер, жаждою томим,
пьет слезы наших глаз...
Глаза без слез, но взгляд – один,
до океана взгляд,
и мы все тянемся за ним,
не ведая преград...
ТЕМНАЯ НОЧЬ...
Темная ночь
цвета войны,
сам не шагнешь –
рядом с тобою
майская ночь,
майские сны,
кто-то еще,
примыкающий к строю...
Темная ночь
цвета тоски
вашей, моей,
нашей, вселенской...
Майская ночь,
света мазки,
соло мелодии –
кажется, венской…
* * *
Солнце видит меня и Майданек,
я вижу больше – в черных бараках
узников тени встречают меня...
ДВА РОЖДЕНИЯ
Ивану Жданову
Вы – в сорок восьмом,
я – в тридцать девятом,
мире ином,
вам непонятном,
иною весной,
в июнь уходящей,
рядом с войной,
Европой горящей.
В черниговской дали,
в чистой больнице
меня записали
на майской странице...
Я – в мире субботнем,
Вы – в мире воскресном,
полуголодном,
послепобедном...
Игорь ГОДЕНКОВ (Киев)
СЧИТАЯ ВЕРСТЫ И ГОДА…
«Будем жить!»
Леонид Быков
Считая версты и года,
жару, а также холода,
Растраиваясь и скрипя зубами,
Он вспоминал, что иногда,
покрепче стали были "Да"
И "Нет" его, но длинной – память.
Считая версты и года,
планеты, страны, города,
И тех, кого уже нет рядом –
Он клялся в том, что никогда
не убедит предать беда –
Поступком, словом, мыслью, взглядом.
Считая версты и года,
он плакал о тебе, братан,
Хотя и знал, что ждешь ты в Небе.
Но жизнь итОжат по плодам,
а Тот, сказавший "Аз воздам!"
Остался в хлебе...
Считая версты и года,
познав, что мир есть и война,
Любви Причастие, - он снова
Шел по дорогам, но туда,
где ждут и помнят, где всегда
Принять готовы...
Считая версты и года...
Считая "нет", считая "Да"…
На склоне уходящих лет
Он знал, что Кто-то есть всегда,
с Кем можно выпить жизнь до дна,
А смерти - нет!..
ПОБЕДНЫЙ САЛЮТ
Для горькой скорби нету слов,
Да им и места нет
В душе, познавшей горечь бед
И ненависть боев…
Когда под звон наград стучат
Сердца бойцов не в такт,
Глаза поблекшие кричат
И боль в себе таят,
Когда все реже прежний строй,
Плечей геройских ряд,
А по ночам – снарядов вой
Который год подряд –
Не боль, не муки, и не кровь
В их памяти встают,
А заслоняет все собой
Победный тот салют,
Что как маяк был, как звезда
Бесстрашного пути
Четыре года, как века…
Они
смогли
дойти!
