Все мы – лодочки Господа Бога...
- Подробности
- Категория: Владимир Саришвили
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 1719
И, видя рядом рощицу-топлесс,
Плешивеет, заламывая руки,
Ещё вчера смолой пропахший лес.
***
На чембало, на чембало сыграйте мне Люлли,
Ну чем была – ничем была дорога без любви.
На ней одни каракули, на ней одни нули,
На чембало-кораблике сыграйте мне Люлли.
Зачем же ты, чего же ты запнулся, замолчал.
Ещё так мало прожито, а виден уж причал…
Чего же ты, зачем же ты, на чембало сыграй…
Но стынет он, отверженный, потерянный, как рай.
***
Уходит солнце на закат писать либретто южной ночи,
И вот становится за пульт плешивый месяц-дирижёр.
Цветут акации вовсю, и, как приклеенные скотчем,
Гуляют пары до-минор, гуляют пары фа-мажор.
Я еду с ярмарки – купил всего, на что хватило денег,
Всего, на что хватило мне полушек стёртых, медяков.
Искусство трудное – стареть; отмёл своё упругий веник,
И вот пылится он в углу, среди таких же стариков.
Воспоминания шуршат, бульвар фонтанит и гогочет,
Гуляют пары до-минор, гуляют пары фа-мажор,
Уходит солнце на закат – писать либретто южной ночи,
Во фраке жёлтом встал за пульт спесивый месяц-дирижёр.
***
Я выпускаю почтового голубя с краткой запиской, привязанной к лапке.
Где приземлится он? На подоконнике пекаря, или в прокуренной мелочной лавке?
К старцам слетит – доминошникам в парке, или к матросу на вахте?
К беженцу-мальчику, спящему с матерью в чреве вокзала на спутанной вате?
Адрес неведом. Свободен посланника выбор.
Может, к цыганам, разбившим у речки свой табор?
Может, поспеет на исповедь сводницы, может, к бродячим артистам на выход?
К микробиологу, в форточку лабор-
атории, или в «Асторию», или в историю с дракой по пьяни?
В келью к затворнику, к сонному дворнику, или в бистро к неприкаянной пани?
Кто же развяжет шнурочек, напишет ответ на записку мою:
«Эй, человек, для чего ты живёшь, топоча, лопоча и заискивая?».
Долго по свету паломник летал, коготками с карнизов покраску сколупывал,
Видел нуворишей он Лондонграда, и жителей города Глупова,
Только никто ту записку прочесть не решился, иль не удосужился,
Так и живём – то говея, то блея, то млея, а то и бледнея от ужаса.
Так и живём, за тенями гоняясь, ворча, спотыкаясь и падая,
Так и живём, исподволь превращаясь в груду костей и гноящейся падали.
***
ТРАКТИР «СТАРОЕ ВРЕМЯ»
Вечернее солнце бархоткою гладит затылок,
В трактире приморском задорное звяканье вилок…
Твой локон каштановый – помнишь – метался и прядал…
И были мы рядом…
О, старое время в трактире у моря, и нарды,
И падали с лошади пьяные пермские барды.
И рыба на углях пленяла своим ароматом…
И были мы рядом…
Я пиво, как грек Демокрит, смаковал, наблюдая:
Вот пена искрится, на солнце шипит и, сдувая
Навершие белое, каждый разглядывал атом,
И были мы рядом…
Потом, уже за полночь, папа твой ждал на балконе
И бросил в меня с георгином горшок – так на склоне
Прожитого века пытался он выпятить личность.
Конфуз, неприличность…
О, старое время у Чёрного моря, фонтаны,
Цветные огни, моционы, качки, бонвиваны…
Твой локон каштановый бился под ветром солёным,
И был я влюблённым…
ВКУС ЖИЗНИ
Это – горечь осадков невроза на мышцах сердечных,
Пар шипящий плевка на железной тюремной печи,
Вечных звёзд волхвованье над скопищем лет быстротечных,
И последний поклон утомлённой церковной свечи…
Это вкрадчивой похоти жест, это хрип отречений,
В ожиданье бомбёжки бесформенный лик тишины,
И стремленье открытий в безжизненный космос значений,
И сцепленья задач, что за нас и без нас решены…
Это – поиска вирус бессмертный, и неуловимость
Смысла, тенью скользящего мимо, фиаско надлом.
То усталости ярость, то бедности неумолимость,
То Жар-птицы полёт, опаляющий щёки крылом…
Это – брызги шампанского, чёрствый кусок подаянья,
Блеск палаццо и лава Помпеи, калач и палач.
Это образы, запахи, звуки, мечты, заклинанья,
Это – исповедь в сумерках, это – несыгранный матч…
***
Где шуршит волнами старый Понт,
Чавкая и слизывая камни,
Дождь меня загнал под чёрный зонт…
Осень и приятна, и легка мне.
Шлёпаю по пляжу в сапогах,
Подбираю мелкие монетки,
Мой приют красив, как саркофаг,
Гости неназойливы и редки…
Размягчились сгустки острых игл
Там, в провалах нервных переплётов,
Я избавлен от змеиных игр
В городах пронырливых уродов.
Это было будто на другой,
Устланной колючками планете,
Вижу там себя, как на портрете,
Грязной перечёркнутом дугой.
Здесь же – заштрихованный дождём
Вид на море с луковки-балкона.
Над гитарой на стене икона.
Я – и зонтик чёрный. Мы вдвоём.
***
Горсти лунного света
Разбросавши в пруду,
Я уйду до рассвета,
Я к закату приду.
Семеню по тропинке,
У меня на пути
Светлячиха на спинке,
Светлячок на груди.
Вот они и потухли.
Благодать, тишина.
Скоро, скоро на кухне
Зашипит ветчина…
2.
Вот они и погасли,
Благодать, Тишина,
Скоро в кухне, на масле
Зашипит ветчина.
ДОЖДИК
Встал, позавтракал. Стемнело.
И куда в такую рань?
Напевает a capella
Дождик.
Дождик, перестань.
Хватит память будоражить,
Хватит душу бередить,
Обнадёживать, куражить,
Озадачивать, вредить…
Хватит – я окно закрою,
Лягу – повернусь к стене.
Рябью, рябью – мошкарою
Сны слетаются ко мне.
13.07.2014
СВАДЬБА В «ЛЕКСУСЕ»
Может, гном принёс в лукошке счастье девочке в фате,
Вот, на глянцевой обложке – поздравления чете
Новобрачных из бомонда, как писаки говорят,
И ликует целый Лондон… Боже, боже, что творят!
Ведь когда-то и окрошке рада девочка была,
А теперь вот на обложке – и чудные же дела…
Позабыты ложки, плошки, счастьем светится лицо,
Блещет лучиком в окошке обручальное кольцо.
13.07.2014
ПРОЩАНИЕ
Пора проститься со старушкой.
В мешок старьёвщика – ночник,
Седой парик, часы с кукушкой
И книжку «Ленин и печник».
Жена старьёвщика с подушкой.
Лоснится голубой атлас.
Пора проститься со старушкой,
С утра желтеющей анфас.
Стеклянный пастушок с пастушкой…
В мешок –
С пастушкой пастушок.
И пыль летит над безделушкой,
Как серых горлинок пушок.
И молью траченое платье,
И валерьяны корешок…
Раздумье – выщербленный, брать ли
Эмалированный горшок…
Мешок наполнен. За кадушкой
Паук потешился над мушкой
И кровью запил свой грешок.
Пора проститься со старушкой.
Пора проститься со старушкой.
Закат. Заречье.
Запашок.
18.09. 2014
***
Умер мой парикмахер,
Знавший каждую ссадинку, родинку, цыпку и бородавку
На моей перепаханной, заслуженной лысине.
Дело шло на поправку,
Но умер мой парикмахер,
В Тбилиси нет
Больше моего парикмахера,
В войлочных мягких туфлях,
В белой рубахе.
Плохая погода
4 октября 2014 года
Умер мой парикмахер.
4.10. 2014
***
На рассвете жемчужна дорога,
Горизонт будто ластится к нам.
Все мы – лодочки Господа Бога,
Все плывём по морям-по волнам.
Август, 2014
***
Мене, текел, упрасин
Спички, сахар, керосин.
Август, 2014
Хокку
(Навеяно романом Григола Робакидзе «Змеиная рубашка»)
Тысячеглазый утёс –
Озера верный сторож.
Дремлют кувшинки.
***
Песок струится
Как в игольное ушко –
Ящерка пробежала…
***
Жужжание пчёл,
Лепестков колыханье –
Полдень июльский…
Ноябрь 2014
***
Мы, дети оперных певиц,
Взросли из пыли закулисной,
Со мной здоровались артисты
С улыбкой в темпе вспышки блиц.
Кинжал Алеко мне вручал,
Чтоб сбегать в паузе – прижало.
Моя рука кинжал держала,
Я каменел, дрожал, молчал.
Когда ж, исполненный идей,
Сам главный предложил детей
Занять в «Онегине» хористкам,
Чтоб Ларинский украсить бал,
Запрыгал я и заплясал
И, помнится, затряс монистом.
Вот занавес. И первых нот
Тревожно-вкрадчивая поступь,
А Беллочку мою трясёт,
Ещё чуть-чуть – и упадёт,
Артистом быть не так-то просто.
Но вальса ритм ворвался в зал,
И кровь свободою вскипела,
Вспорхнула Белла, полетела,
И я за ней не поспевал.
Но где ты, Белочка, теперь,
И кто тебя по жизни кружит?
С кем спишь? Кому готовишь ужин?
И помнишь ли в гримёрку дверь?
Там, не таясь от малышей,
Застёжками скрепляя лифы,
Ликёром баловались фифы
На складчину своих грошей.
Но всё имеет свой конец,
И дружбы стареньких сопрано
Всё тоньше, тоньше было piano,
Как бег и память их сердец.
Старинный разорвался круг,
И больше нет на свете мамы,
И голоса её подруг
Уж не слышны во тьме мембраны.
20.12 2014
ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ
Полковнику снятся убитые люди в лесу.
Полковник проснулся. Присел. Покопался в носу.
Из фляжки хлебнул и взглянул он в проём блиндажа,
А в небе морозном куражатся звёзды, кружа.
И этот хитрющий, обрюзгший, хромой аксакал,
И эта – какой у паршивки барсучий оскал,
И этот – стоявший в снегу, подбоченясь, босой.
И эта, совсем ещё школьница с рыжей косой.
Кружатся, куражатся звёзды, ведут хоровод,
И эта паршивка с барсучьим оскалом поёт,
И этот заходится в песне, мерзавец босой,
Обняв свою школьницу с толстою рыжей косой.
И смотрит с небес, ухмыляясь, в проём блиндажа
Хромой аксакал, и куражатся звёзды, кружа.
«ТТ» именной – и хохочет старуха с косой.
И снег обагряется кровью, как адской росой…
21.12. 2014