Владимир Федоров. Остров Аграфены
- Подробности
- Категория: Статьи
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2288
Сокровенные тайны Якутии
Остров Аграфены
Вот уже триста лет высится у самого Полярного круга остров шаманки Аграфены, маня и пугая путешественников. В 2007 году мне удалось побывать на нем во время участия в парусном переходе «По следам первопроходцев». Тогда мы на яхтах «Полярный круг» и «Адмирал Колчак» прошли тем же самым маршрутом от Якутска до Жиганска, что и казаки из отряда Петра Бекетова 375 лет назад. В этом походе было много интересного и влекущего, но, признаюсь честно, лично для меня одной из главных мотиваций была возможность попасть на остров Аграфены. Не однажды упомянув знаменитую удаганку в своих книгах и статьях о шаманизме, я всякий раз мечтал ступить собственной ногой в ее таинственную обитель.
Женщина на воде,
розовая на алом
«Вот он, твой остров Аграфены, -- наконец-то произнес долгожданную фразу капитан нашей яхты Владислав Бочковский и показал рукой вперед по курсу. – Видишь, женщина лежит…» Нежась в лучах ярко-розового заката, у самого горизонта и впрямь лежало на спине человеческое существо, в очертаниях которого, призвав на помощь лишь толику воображения, легко можно было различить все особенности женского тела. Я ринулся в каюту за фотоаппаратом, но когда поднялся наверх, угол зрения уже изменился, и возлежавшая на алом зеркале реки красавица превратилась в далекий розоватый мыс совсем других форм. Как и положено настоящей волшебнице, поманив нас своими прелестями, Аграфена таинственно растворилась в отблесках вечернего солнца. «Что же, до встречи утром», -- с надеждой попрощался я.
Не зря когда-то изрек философ: все течет, вся изменяется, и эта мудрость особенно наглядно проявляется на нашей Лене, которая очень любит менять главное русло. Вот и остров Аграфены в старину был на фарватере, и идущие мимо него суда проходили в самой близи от скалистой кручи. Впади в такой момент удаганка в немилость, нашли шторм – и не миновать беды. Потому, как писал в середине XIX века ссыльный Иван Худяков, «для благополучного проезда по Лене путники приносят Аграфене жертвы, делают маленькие берестяные лодочки, кладут в них бусы, бисер, пищу и спускают на реку; они уверены, что эти жертвы всегда доплывают до ее острова, хотя бы было и против течения. Русский купец Ш, плававший по Лене, постоянно посылал дань Аграфене, но однажды в припадке храбрости отказался, и что же? – Аграфена-де подняла на реке такую бурю, что он едва спасся смирением и двойным подарком…»
Теперь остров удаганки находится километрах в пятнадцати от основного судового хода, и его скалы напрямую никому не грозят, но жители ближнего села, направляясь на своих лодках в эту сторону, по-прежнему бросают в воду какие-нибудь мелкие приношения. Сопроводивший нас к Аграфене через хитросплетения проток местный охотинспектор Егор Николаев заметил, что он был возле острова лишь единственный раз, лет десять назад, а наверх не поднимался ни разу. Не бывало там и никого из его сородичей. Выходит, и сегодня, почти через три сотни лет, местные жители, пользующиеся спутниковыми телефонами и компьютерами, не решаются тревожить покой знаменитой шаманки. Можно представить, как же ее чтили в прошлые столетия.
Многоликая, великая, ужасная
За три века родилось множество легенд об Аграфене и повествований о ее непростой судьбе. Причем народная молва часто приписывает ей диаметрально противоположные качества и совершенно непохожие биографии. Еще в 1786 году участник известной экспедиции Беллингса Гавриил Сарычев, рассказывая о жителях столь далекой от Лены Колымы, свидетельствовал: «Юкагири от общения с здешними казаками хотя и приняли христианский закон, однако суеверие и шаманство не истребились. Особливо боятся одной якутки Аграфены Жиганской, славной шаманки, которая умерла лет за тридцать назад. Думают, что она вселяется в людей и мучит их. Почему все здешние жители боготворят эту колдунью и приносят ей жертвы. Якутское правительство сколько ни старалось истребить сие предрассуждение, но не имело успеха. Наконец, было послано строгое повеление в город Жиганск, чтобы, отыскав место, где похоронена Аграфена, сожечь ее тело. Но и тем ничего не преуспели в умах суеверного народа. Здешние якутские шаманы рьяно поддерживают славу сей чародейки».
Другой исследователь пишет: «якуты даже избегали при крещении называть своих дочерей именами Аграфены и Настасьи (сестры Аграфены), и если же священники нарицали все-таки этими именами, то родители называли Аграфену Акулиной, а Настасью Натальей…»
Упомянутый уже Иван Худяков со слов жителей Верхоянья сообщал: «Рассказывают, что лет восемьдесят тому назад сослана была в прежний город Жиганск татарка Аграфена, ведьма. Сказывала она, что было их ведьм семь сестер и всех разослали в разные места. Жиганское начальство не решилось держать дьявола в городе и поселило ее за 90 верст от Жиганска вверх по Лене на о. Остолбо (Столб); да и остров-то небольшой, всего 50 или 100 сажен в длину, зато очень крутой. На этом острове и стала колдовать Аграфена и навела такой страх на всю окрестность, что даже и теперь боятся этой колдуньи, хотя она давным-давно померла».
В конце своих записок сам же Худяков приводит другую версию, уже «по рассказам якутов». Согласно ей, Аграфена-Чуонах и Настасья-Манчикай были дочерьми Киктэй-шамана из Эгинцев, что в окрестностях Верхоянска. Когда девушки подросли, к их отцу не раз приходили тунгусы и буквально требовали выдать за них дочерей. В конце концов они убили Киктэя, при этом «его голова пошла, ступая вместо ног двумя длинными прядями волос и перебежала через озеро Аяна». Девушки смирились с долей и вышли замуж за двух «самых лучших» тунгусов. Но смерть отца им не простили. И когда новые родственники попросили Чуонах покамлать, она сделала так, что «все они перемерли». Сестры вернулись на родину, но ненадолго: теперь уже царские власти затребовали «лучших людей между мужчинами и женщинами», и Чуонах на правах старшей поехала в Россию. Там ее якобы и окрестили Аграфеной и выдали замуж за некого Антипина. Уже вместе они вернулись в Якутск, а потом Аграфену опять потянуло на родину. На обратном пути в результате козней нечистой силы и конфликта между супругами корабль перевернулся и утонул, немного не доплыв до острова Столб. «И стала Аграфена с тех пор привиденьем».
Тайная муза
«сибирского баяна»
В 1823 году в Якутске появился молодой смотритель школ Дмитрий Давыдов, дальний родственник знаменитого поэта-гусара Дениса Давыдова и в будущем известный «сибирский баян», автор той самой песни о бродяге, переехавшем Байкал, строки который доныне живут в народе. Не знаю, помните ли ее вы, но я выучил бесхитростные и горестные строки еще в детстве, поскольку в нашей семье ни одно праздничное застолье не обходилось без «Бродяги».
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет,
Унылую песню заводит –
О родине что-то поет…
В Якутии Давыдов прожил тринадцать лет, выучил местный язык и достаточно глубоко усвоил историю и этнографию. По своей натуре Дмитрий был любителем странствий, бесстрашным путешественником, участвовал в нескольких дальних и сложных экспедициях, хотя при этом очень долго не решался обнародовать собственные стихи. Позже он жил в разных местах Сибири, но Якутия, наверное, вошла в его сердце по- особенному. Свидетельством может служить самая первая публикация Давыдова, состоявшаяся лишь в 1856 году и вдохновленная образом прекрасной удаганки с берегов Лены. Интересно, какой? Стихотворение, вышедшее в Казани отдельной книжицей из нескольких страниц, называлось «Амулет» и рассказывало о том, как красавица-шаманка сначала спасла плывущего на челноке русского парня от бури, поднятой злым «колдуном», а потом подарила ему «амулет счастливый». Этот амулет хранил его от разных напастей, но он не пожелал помочь хозяину в любви. Думается потому, что сердце самой удаганки было задето русоголовым пришельцем. Автор написал стихотворение от первого лица, подчеркивая – «я». А двумя годами позже в петербургском «Золотом руне» вышла и поэма «Жиганская Аграфена».
Некоторые исследователи утверждают, что материалом для поэмы послужили «Воспоминания» Афанасия Уваровского, опубликованные в 1848 году в Санкт-Петербурге, но достаточно сравнить соответствующий фрагмент «Воспоминаний» с поэмой, чтобы увидеть, как они разнятся. Уваровский даже и называет свою героиню не Аграфеной, а Агриппиной, хотя дату ее рождения указывает верно:
«В середине минувшего столетия жила в Жиганске одна русская, по имени Агриппина. Моя бабушка знала ее в лицо. Эта женщина слыла большой колдуньей: тот, кого она любила, считался счастливым, тот же, на кого она обиделась, считал себя крайне несчастным. Слово, произнесенное ею, воспринималось как слово самого всевышнего. После того, как она этим путем приобрела доверия людей и состарилась, построила себе выше Жиганска домик между скал и жила в нем. Никто не проходил мимо, не обратившись к ней, не получив благословения, и не принеся ей что-нибудь в подарок. Тех же людей, которые проходили мимо, не сделав так, она доводила до большой беды, превратившись в черного ворона, настигнув их сильным вихрем».
Давыдов пересказывает в стихах намного более романтичную и трагическую историю. По его версии, жившая на острове юная сирота была загнана в угол одиночеством, холодом и голодом и минуту смятений и отчаянья приняла совет сходить за помощью к жившему неподалеку старому богатому шаману. А тут как раз…
Силы старца покидали;
Бедный в тайне изнывал:
Духи мучить начинали,
Он преемника искал.
Рад Таюк был госте юной,
Он ей радости сулит.
Слово хитрое оюна
Сердце девы шевелит.
Часто грешница бывала
У оюна по ночам
И на памяти держала
Заклинания духам.
Так все лето проводила,
Умер осенью шаман.
Старика похоронила
Молодая удаган.
Получив в наследство силу старика и его невидимых слуг, Аграфена зажила в холе и неге.
Дни довольства наступили,
Льется счастие рекой;
Духи верные служили
Аграфене молодой.
За водой они ходили,
На очаг бросали дров,
Молодых кобыл доили
И пасли они коров.
У горящего полена
В шубе с рысью и бобром
Жирно ела Аграфена,
Запивая кумысом.
Но однажды она решила съездить в Жиганск и случайно влюбилась в русского парня. Как утверждает поэт, и добрый молодец по наущению духов тут же воспылал к таежной гостье страстью. Но, поняв, что шаманке и христианину не быть вместе, Аграфена, вернувшись домой, решила распроститься со своими духами. Однако все оказалось не так-то просто. Целый день удаганка пыталась уничтожить своего главного идола-барылаха – «в воду с камнем опускала, жгла в пылающих дровах», но «гасло пламя вкруг шайтана, из воды он выплывал». Под вечер ей ничего не осталось сделать, как только зарыть в овраге идола вместе с бубном-тюнгюром и колотушкой-былаяхом. Но в полночь раздался стук в дверь, и перед Аграфеной предстал умерший наставник-ойун. Он попросил Аграфену вернуть ему бубен и колотушку, пообещав, что ничего плохого ей не сделает. Но…
Взял Таюк тюнгюр заветный,
Былаяхом загремел.
И мгновенно рой несметный
Аджараев налетел.
За обиду, за измену,
За поступок роковой
Страшно мучить Аграфену
Духи кинулись толпой…
Уж редела тьма ночная,
Как шаманка умерла;
И исчезла стая злая
В безднах адского села.
Долго труп в пустынном поле
Окровавленный лежал.
Зверь бежал оттоль неволей,
Ворон мимо пролетал.
Лишь в конце концов перепуганные такой расправой охотники «струсив, жертву принесли и над Леной, в холм готовый, Аграфену погребли».
С высоты полета удаганки
Итак, наутро мы сели в лодку нашего проводника и направились в гости к этой вот самой Аграфене. Вблизи зеленый склон острова напоминал поле стадиона, только поставленное почти вертикально. Нам далеко не сразу удалось найти место для восхождения, а когда высмотрели более менее некрутую лощину, она оказалась уже натоптанной до нас. Но следами не человеческими, а медвежьими. Как-то сразу вспомнились истории про удаганок, любящих превращаться в медведиц, и разрывать где-нибудь в чаще незадачливых искателей приключений. Но, не подавая друг другу вида, мы дружно полезли наверх. Восхождение далось непросто, с рвущимся из груди сердцем и несколькими долгими остановками на отдых. Однако в конце подъема нас ждала награда – алая россыпь крупной и спелой брусники и неведомо откуда выплеснувшаяся на самую гряду волна необыкновенных белых и фиолетовых ромашек. Необыкновенных потому, что я мне никогда и нигде не доводилось видеть ромашки такого огромного размера. Тем более в середине августа в Заполярье. Чудо? Или, говоря современным языком, место силы? Наверное, да. А может, знак, после которого стоит успокоиться: если бы Аграфене был не по нраву наш визит, наверное, так бы нас не встретила? Хотя, кто ее знает, вдруг угощение и цветы не про нас?
Снизу казалось, что от места подъема на гребень до его высшей точки – рукой подать, но мы шли, наверное, целый час и все никак не могли приблизиться к цели. Подумалось, а не «водит» ли уж нас Аграфена, не решила ли пошутковать с незваными гостями? И только когда кто-то предложил повернуть назад, впереди обозначилась вершина.
На самом высоком месте мыса стояла старая топографическая вышка метров в тридцать пять высотой, построенная лет шестьдесят назад, а то и более и уже чудом себя держащая. Единственная примета цивилизации на перекрестье медвежьих и лисьих троп. Подниматься выше первого марша вышки мы не рискнули и, установив штатив, засняли окрестные просторы «с высоты полета удаганки». Зрелище распахнутых до горизонта бесчисленных островов и проток, рассеченных темно-синей лентой Лены, впечатляло: не зря Аграфена выбрала себе для резиденции такое место. Конечно, не покидали мысли и о том, что где-то здесь рядом таится ее пустая могила, лежит развеянный по ветру прах, а то и бродит неупокоенная шаманская душа. Настораживал каждый шорох и звук, и во всем окружающем невольно ощущалось что-то мистическое. К сожалению, у нас не было времени, чтобы глубже войти в это состоянии и, возможно, по-настоящему что ощутить или увидеть. Тем более что на реке вновь стали поигрывать волны, давая знак: пора восвояси.
Оставив на старинном бревне свои нехитрые подарки хозяйке острова, мы пошли к лодке. Дойдя до ромашковой полянки, я приотстал и, нарвав большой букет цветов, положил его в развилку изогнувшейся над обрывом старой лиственницы. «Это тебе от нас, Аграфена».
Когда мы были уже на середине реки, в мозгу вдруг вспыхнуло что-то вроде фотокадра: у дерева, глядя нам вслед, стояла и тихо гладила пальцами ромашки молодая красивая женщина в платье бирюзового цвета. В ее облике не было ничего зловещего, напротив, -- только легкая грусть. Но волны на реке стали расти на глазах, нос лодки зарывался в гребни, обдавая нас водяным градом, и все мы, наверное, думали только об одном – как бы успеть проскочить фарватер, пока шторм не стал смертельно опасным. Забеспокоились на том берегу и наши друзья: видя, что творится на реке, они подняли парус и пошли навстречу. К счастью, Аграфена лишь попугала нас – то ли за то, что потревожили ее покой, то ли за то, что слишком мало погостили.
А ночью мне приснился сон. Я почему-то оказался на палубе старинного парохода, который шел по Лене буквально в двух десятках метров от обрывистого яра острова Аграфены. Рядом со мной на палубе стоял какой-то незнакомый купец и тоже молча глядел на остров. Неожиданно на самом верху яра показалась Она и призывно протянула нам руки. В ответ на этот жест я лишь невольно сжал изо всех сил пальцами поручни, а купец, напротив, ответно вскинул свои ладони вверх. И в тот же миг Ее руки вдруг удлинились на целую сотню метров, ухватили за запястья купца и резко выдернули его с парохода на яр. Все произошло мгновенно и беззвучно. И тут же исчезли и Она, и незадачливый купец, будто он только что и не стоял рядом. Остался лишь холодный озноб на спине, который не сразу прошел даже утром…