Владимир Саришвили. Сотворение "Звездного часа"

Подробности

Категория: Статьи

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1893

  Мастер-класс знаменитого грузинского писателя и тамады Реваза Мишвеладзе

Рождение вина
Были времена, когда люди ещё не умели приготовлять вина. Виноградные лозы росли в лесу, а виноград клевали птицы. Один бедный крестьянин принёс лозу из лесу и посадил её перед домом. Лоза дала хороший урожай, и все с удовольствием лакомились виноградом. На следующий год крестьянин прибавил ещё десять лоз, на третий – сто, и таким образом развёл целый виноградник.
Однажды осенью бедняк собрал виноград и выжал из него сок. Сладкий виноградный сок понравился всем соседям. Но его было много. Не выливать же столько добра! Крестьянин разлил сок по кувшинам и спрятал на зиму. Через два месяца решил он испробовать – у сока оказался приятный вкус. Закружилась слегка голова, на сердце стало легко и весело. Удивился земледелец – как такая нежная лоза могла дать столь восхитительные плоды?! Созвал он гостей – своим открытием похвастаться.
Первым пожаловал соловей. Выпил он стаканчик-другой и воскликнул:
- Кто отведает этого напитка – будет петь, как я!
За ним явился петух. Выпил он стаканчиков десять и провозгласил:
- Кто угоститься вволю этим напитком, будет петушиться, как я!
Третьим притопал жирный кабан. Этому меньше ведра не хватило. Утыкаясь с последним глотком в любимую стихию, он успел прохрюкать:
- Кто будет пить без меры, тому судьба валяться в грязи, как я!
С тех-то пор, по сказанному и повелось.
«Институт тамады в Грузии – древнейший и уникальный. Само слово «тамада», вошедшее во все языки христианской культуры – грузинского происхождения. Оно переводится как «сидящий во главе стола», «направляющий», нечто вроде кормчего на корабле застолья. Мы не знаем точно – когда на территории Грузии возник феномен тамады, но уж определённо – во времена языческие, потому что в конце прошлого века археологами была найдена скульптура человека с рогом, судя по всему, произносящего заздравное слово. Возраст её установлен – 2700 лет».
Так начался наш разговор с здравствующим классиком грузинской литературы, нобелевским номинантом и при этом возведённым современниками в сонм «олимпийцев» искусства ведения стола, прозаиком Ревазом Мишвеладзе. Признаюсь с гордостью, что Реваз Авксентьевич – мой учитель в этом очень трудном жанре ораторского искусства, которое, помимо таланта психолога, должно включать в себя умение выстроить постановку, написать сценарий и применить богатую гамму артистических решений. Ниже я публикую фрагменты наших бесед с ежегодного праздника «Шотаоба» в честь Шота Руставели, в Вардзия, пещерном городе-монастыре на юге Грузии, любимой резиденции царицы Тамары. А также – в библиотеке старинного тбилисского особняка – Дома писателей.
«Несмотря на то, что инфраструктура и оснащение технологий производства вина в странах с высокоразвитой экономикой – Франции, Германии, Италии, Испании намного опережают наши скромные финансовые возможности – ничто не может лишить Грузию «права первородства». Не случайно ЮНЕСКО присвоила традиционному грузинскому методу изготовления вина в больших глиняных кувшинах статус нематериального культурного наследия. Зарываемый в землю кувшин для хранения вина - "квеври" - также объявлен памятником культурного наследия Грузии, как и давильня – экологически чистейший способ выжимания виноградного сока.
Я бы присвоил статус памятника нематериального культурного наследия и институту тамады, - отмечает мой собеседник. Ведь тамады не было не только у европейцев, но и у таких древнейших народов высочайшей культуры, как греки и римляне. Вспомним поэмы Гомера – что ни день, то пиры – то по случаю побед, то плач по погибшим. А где тамада?
Между прочим, исторические хроники свидетельствуют, что после принятия законов в грузинском дарбази – парламенте эпохи Ренессанса – принятие каждого закона скреплялось здравицей за него. Но если дать себе труд почитать законы, изданные во времена Давида Возобновителя и его внучки царицы Тамары, язык не повернётся сказать, что они приняты на пьяную голову. Именно из дарбази, мне кажется, традиция застолий с тостами перекочевала в обычные дома – отсюда роль тамады расширилась – теперь он верховодил не только возлияниями на всенародных торжествах, но и семейными праздниками.
Грузинское застолье гармонично – тамада вовсе не отдувается один за всех, но роль ведущего «церемониймейстера» - на нём. Традиционно – хороший тамада всем даёт возможность высказаться – но в рамках взаимоуважения, при условии: говорящего – слушают. Долг тамады – создать атмосферу радости, праздника… Кроме поэтических тостов в грузинском застолье приветствуются и шутки, и песни, высоко ценится талант рассказчика занимательных историй.
Гость грузинского застолья покидает его в хорошем настроении, как бы во власти светлых надежд. Каждый пьёт сколько душе угодно, но вне «пространства» тоста налить себе и выпить считается постыдным.
- Доводилось слышать от иностранцев, что наши застолья очень утомляют, потому что длятся непомерно долго.
- Оперы Вагнера тоже утомляют. Как говорится, не нравится – не слушай. Но если уж пришёл в оперу – не мешай другим. Сел за грузинский стол – изволь уважать традиции.
Знаменитые тамады Грузии, имена которых передавались потомкам – это Александр Чавчавадзе, тесть Грибоедова, Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели, Рафиэл Эристави, в начале прошлого века – Паоло Яшвили, радушный хозяин застолий и друг их участников из России – Сергея Есенина, Бориса Пастернака, Владимира Маяковского и других звёзд «серебряного века», артистичный и неистощимый на выдумки и импровизации.
А из пересекшихся с нами годами жизни нельзя не вспомнить композитора, автора прекрасных городских романсов Резо Лагидзе, выпивавшего – по утверждению многих свидетелей, по 12-14 литров вина и заверявшего почтенную публику, что «бодр, как птичка на рассвете». Ещё один «маг и чародей» застолья – незабвенной памяти Котэ Махарадзе.
- О, тосты Котэ Ивановича я записывал. Между прочим, как и ваши.
Вот его тост за любимый город:
- Живи и здравствуй, мой Тбилиси! Спустя неделю, много десять дней после разлуки с тобой, я места себе не нахожу, хоть бы меня там на руках носили. Я не могу жить без твоих улиц, ведь эти улицы – не улицы, а семьи у всех на виду. Здесь – колыбель детства, отрочества, юности, дружбы на всю жизнь…
Когда мы с Софико (Софико Чиаурели – великая грузинская актриса, супруга К.И.Махарадзе –ред.) возвращаемся из зарубежных поездок, и самолёт приближается к седым вершинам Кавкасиони, я заранее знаю, что глаза её увлажнятся слезами.
Когда наша женская сборная выиграла командный чемпионат мира по шахматам, остряки подметили, что это была даже не сборная Грузии, а сборная Тбилиси. И даже не сборная Тбилиси, а сборная одного красивого столичного района. Талант – спасение Грузии. Потому что мы можем быть чемпионами и по зависти, и по амбициозности, и по мстительности, но талант спасает. Для меня остаётся загадкой – как природа «вбрасывает» в нашу жизнь Пайчадзе, Месхи, Метревели, Бурчуладзе, Соткилава, Анджапаридзе… Какими мышцами оделяет их, какими горловыми связками, каким артистизмом…
Тбилиси обладает даром не только порождать, но и притягивать таланты. 400 лет здесь владычествовали арабы, и гены многих наших дарований «рассосались» по другим городам и весям. Не в Тбилиси родились Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели, Важа-Пшавела и Пиросмани, Галактион Табидзе и Захарий Палиашвили, но все их дарования расцвели в Тбилиси, здесь обрели они славу на века. «У него счастливый талант», - сказал Илья Чавчавадзе об Акакии Церетели. Вот такой же счастливый талант у Тбилиси.
Я помню, в Мексике, на чемпионате мира по футболу, к нашей команде, ясное дело, был приставлен сотрудник госбезопасности. Этот советский офицер был в своём деле асом – как поговаривали, четырёх перебежчиков снял «с порога» американских посольств. Я спросил – почему он не обращает на нас внимания.
- Грузины не стремятся остаться за границей. С 1946 года я помню только 4 или 5 подобных случаев. Зачем же понапрасну тратить время и силы?
Теперь же, когда обнищавший народ валом повалил за кордон, я уверен, рано или поздно они или их потомки вернутся. Ностальгия заест.
Да, непостижимой притягательной силой обладает мой город. К нему будто ниткой пришита твоя душа, и как бы далеко ты ни уехал, он вернёт тебя в своё лоно. Да будет благословен Тбилиси!
А ещё я записал сногсшибательный своей уникальностью «тост, понятный всем, но лишь двоим – до конца»… Историю эту мне рассказал Котэ Иванович «под большим секретом, с правом публикации только в одном издании», каковым я сейчас и воспользуюсь.
«Одна из возлюбленных моей молодости сводила меня с ума своей идеально красивой маленькой грудью. И, когда приближались часы нежности, я неизменно спрашивал: «Ну, как поживают маленькие?». И она сразу розовела от смущения.
Однажды меня избрали тамадой на грандиозном застолье в славном городе Сачхере, где был, кажется, весь город. Я сказал моей любимой, что произнесу такой тост, который выпьют все стоя, но до конца его поймём только мы двое.
И вот приходит время, наполняются чаши, я поднимаю рог и провозглашаю тост «за здравие маленьких». При этом, лучезарно улыбаясь, смотрю на неё. Разумеется, все участники застолья, как по команде, встали и торжественно осушили бокалы, как они полагали, за подрастающее поколение.
А ещё мне Котэ Иваныч рассказал такую историю из жизни великого тамады, князя Гулбаата Чавчавадзе. Принимая императора Алекса́ндра II, легендарный тамада так очаровал самодержца, что тот пригласил его в Петербург. Ну, а там уж грузинский князь взбудоражил весь Зимний дворец – от поварят до камергеров – и устроил лукуллов пир.
Провозглашая тост за Его Величество, Гулбаат Чавчавадзе наполнил рог 4-литровой ёмкости и (в несколько приёмов, разумеется), осушил его до капли. Когда же он положил гигантское изделие на стол, выяснилось, что участники пиршества мужского пола… отсутствуют. Все в панике бежали, потому что повторить подобное не мог никто, а выпить меньше получилось бы оскорбительным для Его Величества.
А чего стоит случай с маршалом Рокоссовским и другим знаменитым тамадой – Петрэ Бокерия? Бокерия был известен как знаток поэзии, и грузинской, и русской. Любой тост он сопровождал приходящимися к слову цитатами, причём редко повторялся. Принимал и «заказы». Например, его просили провести стол «под Руставели» или «под Пушкина». Рокоссовского настолько восхитили эти способности, что в один момент он, не сдержавшись, закричал: «Петрэ, иди сюда, я тебя обниму». На что Бокерия ответил: «Нет, уважаемый маршал! Идите вы сюда, потому что этим застольем командую я!». И Рокоссовский повиновался.
- А ты и вправду немного на Шурика похож. Ладно, потом доскажешь. А вот из историй, связанных с моими тамадоба, я вспоминаю такую, например. Назначили меня тамадой на свадьбе в одной маленькой нерусской республике, куда я был командирован, будучи аспирантом. Это был мой первый опыт за пределами Грузии. Уже через полчаса мужчины и несколько женщин так опьянели, что путали друг друга по именам. Руки распустили на невесту, кто-то ей впился в губы взасос. И уже вот-вот в ванную бы её утащили. Жених спал носом в рыбе. Что мне было делать? Я просто встал и начал традиционное грузинское застолье. Выпил, как полагается, за жениха и невесту. Потом за родителей, за дружек-подружек…
Вижу, «тостуемые» потихоньку проявляют центростремительные тенденции. Кто-то заорал, чтобы я заткнулся, но его самого заткнули. Кто-то ворчал, но на таких стали шикать. Я не могу сказать, что добился идеальной гармонии свадебного стола, но этот праздник, грозивший перерасти в поножовщину, действительно приобрёл очертания свадьбы…
Второй случай вспомнить мне несравненно приятнее. Дело было в Японии, в 1984 году. По приглашению Союза писателей Страны Восходящего Солнца мы с Виктором Астафьевым прибыли на международный слёт писателей делегатами от СССР. По окончании официальной программы, как водится, банкет. Огромный стол ломился от яств. Одной рыбы я насчитал 18 сортов. Алкоголя – все виды. И как делегаты воспользовались этой божьей милостью? Забились по углам, каждая делегация по отдельности – стоят и жуют. Покучковались так минут 20 и чувствую – все уже готовы разбрестись по номерам. Тут Виктор Петрович говорит: «Резо, прошу тебя, будь тамадой». Я отвечаю: «Виктор Петрович, а вдруг это у них нарушение этикета, вдруг обидятся. Может, не стоит в белые вороны рядиться…». «Нет, нет, стоит, стоит». Астафьев подвёл меня к председательскому месту и провозгласил (через переводчика) – Перед вами известный грузинский писатель, он будет вести застолье, он будет тамадой.
Тогда я взял слово и произнёс такой тост: - Давайте выпьем за нашу встречу, мы все понимаем, что собрались здесь с целью узнать побольше друг о друге, чтобы сблизить наши культуры. Давайте пусть каждый выпьет за свою родину. У нас это многовековая традиция, но я никогда не пью за мою Грузию в сплошном мажоре. Я всегда произношу этот тост с болью душевной, но и с надеждой на возрождение моей прекрасной многострадальной земли.
Пусть будет многоцветен мир! Пусть индианка ходит в сари, узбек в чалме, русская в сарафане, грузин в чохе. Выпьем за то, чтобы наши народы не были стёрты с карты, как этруски или финикийцы. Смотрю, делегаты потянулись к столу, лица потеплели, откуда-то появились блокноты, диктофоны.
Много ещё тостов произнёс я тогда, стараясь быть немногословным – народ-то непривычный. За матерей, сидящих у очагов в ожидании нашего возвращения, за тех, кто зажигает свет в окне, предчувствуя радость скорой встречи; за счастливые дни, которые позади, но которые ещё ждут нас в дымке горизонта. Но вот когда я выпил за оставшиеся нам дни – чтобы они пошли на служение людям – почувствовал – кто-то уткнулся мне в плечо и весь затрясся от рыданий.
Виктор Петрович потом мне рассказывал, что японцы смотрели на меня как на божество, потому что впервые видели, чтобы один человек говорил, а все его слушали, в неофициальной обстановке. Сам Астафьев тоже прослезился и, между прочим, сказал: «Резо, вот я сейчас понимаю, как грузин Сталин мог стать повелителем мира – у вас есть магическая сила объединять людей в одно целое».
На второй день у моего номера появилось телевидение, газеты опубликовали накануне записанные тосты… Такое действительно приятно вспомнить.
- А вот приятно ли будет вам узнать моё мнение о разнице в подходе к жанру между Вами и покойным Котэ Ивановичем – двумя выдающимися мастерами, искусством которых я любовался воочию? Так вот, я думаю, что у Котэ Махарадзе тема тоста высвечивается выпукло, а внутри его ткани – богатый орнамент метафор, острот, интонационно-голосовых эффектов…
А Резо Мишвеладзе блещет артистизмом иного рода – в своих тостах он прежде всего – писатель, гроссмейстер художественно-композиционного эффекта. Чаще всего он начинает издалека, разворачивая экспозицию с подоплёкой, затем развивает тему и, наращивая её крещендо, приятно изумляет участников пиршества неожиданным эффектом. Вот, не угодно ли послушать самого себя с диктофонной записи?
«Признайтесь, бывали у вас минуты, когда думалось, что ты – совершенно лишний, никому не нужен. Что не может быть жизни более мерзостной. Что лучше было бы не рождаться тебе на свет. Те, кому ты посвятил жизнь, из-за кого не спал ночами, и не интересуются тобой, не навещают и даже не звонят.
Твои книги если кто и читает, то вопросов не задаёт.
Никому не нужен ни твой опыт, ни твоя школа жизни.
Вот послушайте, какая история со мной приключилась. Однажды (наконец-то!) позвонили, пригласили на телевидение, к участию в теледиалоге, буде на то моё согласие. Разумеется, согласился. Садится передо мной очаровательная журналистка. Действительно очаровательная, они там все одна другой краше. И знаете, какой первый вопрос она задаёт мне, записному прозаику с младых ногтей? – Господин Реваз, вы отдаёте предпочтение прозе или поэзии? Я рассвирепел и еле сдержался, но всё же парировал прямо в эфире: «Хорошая моя, ты же ещё вчера знала, что должна на такую огромную аудиторию со мной беседовать. Так что же ты не озаботилась хоть книжку мою пролистать, хоть справку обо мне навести…».
Может, и не надо было так резко, но каюсь, не сдержался…
Каждый раз, входя на лекцию, лелею тайную надежду, что хоть один из 50 сидящих в аудитории студентов спросит меня – что вы подразумевали, говоря о том-то или том-то в той или иной новелле…
Нет, чтоб мне треснуть – глухо.
А между тем, в киоске у входа в университет сиротливо лежит-полёживает последняя изданная мною книга.
Нет, не подумайте, что у меня чрезмерные амбиции или претензии. И всё же… Только представлю себя студентом, идущим на лекцию, к примеру, Софрома Мгалоблишвили, думаю – как бы я ни нуждался, неужели бы не купил его книгу, не встал бы у дверей аудитории и не попросил бы автографа…
Но нет, на протяжении последних пяти лет ничего подобного я не припомню…
И в такие невыносимые для писателей времена, неужели не найдётся хоть один молодой человек, который спросит: «Как поживаете, господин Реваз, вы каким-то грустным выглядите…».
- Простите, не имею чести, - говоришь ты в ответ.
- И я вас не знаю лично, но я читал все ваши произведения. И я счастлив познакомиться с вами, - говорит этот молодой человек.
Ты смотришь на него с сомнением, но паутина недоверия рассеивается, как только он начинает пересказывать сюжеты, перечислять персонажей, высказываться о пассажах… он вспоминает и так красиво рассказывает; даже тебе самому нравится тобою же намаранное…
И сердце возрадуется, и вера возвратится.
Так давайте же выпьем за этого юношу!».
- Ладно, тогда я тебе подарю книжку, где собрано ещё несколько моих тостов. Переводи и публикуй.
- И переведу, и опубликую…
***
Всю жизнь мы идём на уступки.
Будто бы общество, закон, государство для того лишь созданы, чтобы приноровить тебя, приспособить, обуздать, кляп воткнуть в рот…
А вот Алуда Кетелаури, созданный гением Важа-Пшавела, не смог приноровиться к обычаю отрезать десницу поверженному врагу. Не смог, и пал жертвой родового устава.
У Нико Лорткипанидзе есть маленькая новелла «Гордый».
Гордый подросток один восстал против турецких захватчиков.
Он не стерпел празднований иноземцев в главной крепости страны, их высокомерной поступи…
И, поскольку никого боле не нашлось, он решил в одиночку ворваться во вражеский стан.
Он знал, что погибнет непременно, но он положил начало.
Он был первым, а судьба начинателей часто бывает плачевной.
Обманом он вынудил врага открыть врата крепости.
И затем, размахивая мечом, уложил у самого входа шестерых охранников.
Он был поднят на копья, но не издал даже стона.
Смерть смертью, но ведь у отчизны теперь на шесть врагов меньше…
Гибель его словно пробудила селение от спячки, и многие вынули мечи из ножен.
Он был горд, и он не мог стерпеть…
Осторожной мудрости он предпочёл взбунтовавшееся сердце.
Выпьем же за первого восставшего, за первого ударившего в колокол, дабы прервался прискорбный сон страны, за первопроходца, за первого, протрубившего на заре!
***
Дано: Господь Бог изваял из глины Адама . После из адамова ребра Он сотворил Еву и поселил обоих в раю.
Что дальше?
Идёт ведь человечество, сметая на пути своём тысячелетия.
Семи миллиардов достигло число потомков Адама и Евы. Века сменяли друг друга, сменяли друг друга государственные формации, менялись местами горы и моря, и лишь один принцип оставался неизменным – не принимая во внимание незначительных погрешностей, в целом число рождавшихся мальчиков и девочек было пропорциональным.
Где же производится это гениальное счисление, какой космический ген управляет законами деторождения? Вот рождается в Батуми мальчик, а для сохранения баланса где-нибудь в Австралии тут же появляется на свет девочка…
Господи, да будет благословенна твоя справедливость…
Выпьем за тех мальчиков и девочек, которые появились на свет в эту минуту…
***
В Англии, в городе Ливерпуле, я принимал участие в литературоведческом симпозиуме. Когда близилась к завершению официально-докладная часть, на третий день, во время большого перерыва, председатель объявил: «Поскольку учёного без чувства юмора нет по определению, предлагаю провести блиц-конкурс на лучший анекдот. Каждый участник симпозиума должен рассказать анекдот, отображающий в той или иной мере его национальную природу. Состоялась жеребьёвка, и когда подошла моя очередь, я в волнении думал – что бы рассказать, как назло, ничего не приходило в голову. И вдруг осенило, и я начал на своём ломаном английском: «Однажды в Кахетии, в городе Телави, кахетинец продаёт орехи. Продаёт по пять лари кило и тут же покупает кило по пять лари. –Эй, Ника, - говорят ему. – Ты чего в такую жару убиваешься? Ни копейки не имеешь навара с этих орехов. Козу продал, козу купил?!
Ника пригладил усы и степенно ответил: «Эх, сынок, разве навар меня интересует? Я просто хруст люблю, когда мешки с орехами перебрасывают».
Когда гид перевёл эти слова, в зале раздался гомерический хохот. До слёз смеялись мужчины и женщины, но последние пострадали больше из-за потёкшей косметики.
Председатель объявил, что первый приз вручается доктору Мишвеладзе. «Я и представить себе не мог, что в этом урбанистическом мире ещё остался народ, который ходит на базар не бизнеса ради, а чтобы послушать хруст орехов в мешке».
Выпьем же за таких бессребреников, как Ника. Выпьем за их лучезарность…
***
Бродячая собака…
Нет, им хватает пропитания. Может, даже пожирнее кусок находят, чем домашние псы. Свобода им – вместо крыши над головой. Где застанут их сумерки – там и ночуют.
Лишь одного им не хватает: тепла и запаха рук хозяина.
Вот бежит она перед тобой, своими собачьими проблемами озабоченная. Иногда тебя и не заметит.
А поманишь её – остановится, посмотрит в руки. И если в них ничего нет, на морде словно напишется: «Да ну тебя, дядя, не до шуток мне», и продолжит свой путь-дорогу.
Если где-нибудь в чистом поле подойдёшь к ней – ну просто погладить захочется – она отбежит.
Не верит она тебе.
Ты её подзываешь ласково, хлеба куском подманиваешь.
Она и близко не подойдёт. И с рук не возьмёт.
А если бросишь ей кусок, подбежит, ухватит в зубы, под деревом надёжно закопает и на старое место вернётся.
Почему же сразу не съела, в чём же дело?
Она о будущем думает. Сейчас, наверное, не очень голодна. Кто знает, что ждёт её завтра? Встретится ли ей такой же добрый человек?
Глаза её полны благодарности и кажется, вот-вот она доверится тебе, вот-вот и позволит себя приручить.
Но стоит вновь сделать движение, чтобы погладить её, она вскочит и отбежит.
Она тебе не до конца доверяет.
Выпьем же за бездомных собак!
***
Да не возомнит никто истиной слова восхищённого философа: «Человек рождён для счастья!».
Внимательнее присмотревшись, ты получишь обратную картину.
Бедствия, отчаяние, смерть, печаль… Наши ежедневные спутники.
Плачем мы, появившись на свет, с плачем провожают нас в мир иной.
А счастье, словно чужедальняя птица, реже редкого, на часок или на минутку, промелькнёт и исчезнет.
И захлёстывает отчаяние, и стенаешь, и думать не хочется, что над головою твоею вечным светом переливается радуга.
Есть и такие, кто стойко переносит горести. Они знают, что среди мгновений счастья насаждена истинная жизнь – с её трудами, завистью, отвращением, неблагодарностью, двуличностью, изменами, ожиданием… ожиданием… ожиданием… безмолвствующий телефон. Постель одиночества… Счастье – не фунт изюму, чтобы съесть и ещё отсыпать.
Счастье – редкое сокровище, и обретено может быть лишь подвигом терпения, равным тому, что совершил Иов.
Кто выдержал до конца – тот выиграл, учит нас грузинская народная мудрость.
Так выпьем же за женщин, уставших от ожидания.
***
Наибольшее удовольствие для меня, особенно сейчас, в старости, - наслаждаться домашним покоем. Сегодня ты свободен. Боже мой, какое это счастье! Лекций нет, ни на какие совещания тебя не вызывали…
Сидишь, завёрнутый в халат, за своим письменным столом, в своей библиотеке.
И, если не пишется, разглядываешь корешки книг на полках.
Извлечёшь, какую тебе угодно и прочитаешь.
Вот книги твоих современников. Стоят, прижавшись друг к другу, как упрямые непреложные факты.
Ты никому ничего не должен. Ты прочитал все подаренные тебе книги. И вообще, в нужную минуту о каждом коллеге-писателе сказал горсточку-другую сердечных слов.
А теперь, в этот мой выходной день, пусть будут любезны, пусть оставят меня одного с моими желаниями и вкусами.
Как это хорошо – читать то, чего душа пожелает.
Внезапно замечаешь, что между тобой и книгой, волей-неволей устанавливаются человеческие взаимоотношения.
Ведь в сущности наша жизнь есть не что иное как бесконечное выяснение отношений между собой.
«Знаешь, он обо мне такое сказал… Знаешь, он «чёрный шар» опустил… Я с ним не согласен… Да они друзья – не разлей вода… Этот что-то хмуро на меня посматривает в последнее время… Не волнуйся, он назначен временно».
Господи, сколь беспомощны и мелки люди…
Думаешь – сегодня, в это воскресенье, я сведу с тобой счёты тем, что не буду читать твоей книги.
Но вот рука вновь тянется к его книге. Пролистываю. Может, ещё раз хочется убедиться в том, что этот человек никогда не был твоим другом. Он просто другой человек.
Но читаешь любимые строки – и они доходят до сердца, и слеза прошибает… Ведь и его, как тебя, гнетёт мысль о смерти, ведь и он, как и ты, боролся с красным драконом…
И вот уже взгляд обращается к телефону, и вот уже думаешь – если не сегодня, то завтра надо позвонить, и попросить прощения за все холодные приветствия из прошлого…
Давайте выпьем за тех, чьи строки вызывают жажду общения и примирения…

- Вот такая подборка философских тостов получилась. Может, это даже тосты в жанре эссе-миниатюр. Или новелл-миниатюр…Знаете, батоно Резо, может, я не к месту об этом, но иногда приходится слышать, что грузинский тост сродни басне «Кукушка и Петух» - чрезмерно, мол, расписываются достоинства – ничего более…
- С грузинского языка слово «садгегрдзело» (тост) переводится как «жизнепродлевающий». И это не место и не повод для критики. Конечно, всем известно, что тот, за кого пьют, не безгрешен, как и все мы. Но в минуту, когда за него поднимают кубок, он – герой. Со своей стороны тамада не выдаёт ему индульгенцию в рай, его задача – представить человека с наилучшей стороны, чтобы вдохновить его на добрые свершения.
Тост – это звёздный час его героя. Как же можно критиковать кого-либо в его звёздный час?
Сорта грузинских вин соответствуют всем разновидностям психологических типов человеческих характеров. Вина, как и люди, бывают игривые или игристые, беспокойные, легкомысленные, мягкие и тяжёлые. И только одного вина настоящий грузин не подпустит к своему застолью, хотя и такое есть: вина злопьянящего, обнажающего в душе чёрные страсти мести или сведения счетов, в общем, всего «букета» от нечистой силы.
И завершить хотелось бы воспоминанием о просмотренном ещё в студенческие годы документальном фильме о культуре грузинского застолья. Он назывался «Простая истина» (режиссёр М.Гагуа, автор сценария В.Сулакаури). В этой ленте рассказ идёт не только о философии застолья, но и об интерьере – в зависимости от тональности – радостной или печальной – пиршественного собрания. Речь ведётся не только о культуре произнесения тоста, но и о культуре поведения слушающих и (крайне редко и «по месту») подающих реплики. А также воспроизводятся живые картины застолий на природе, в домах потомственной городской просвещённо-артистической среды, в крестьянских семьях и даже в рабочих столовых. Да, да, и там существует культ организованного застолья, пусть и во время обеденного перерыва, когда пьётся 2-3 стаканчика «для бодрости». Сам помню, как это бывало во времена, когда подрабатывал грузчиком, учась в университете. А уж если спросите о моём любимом тосте, отвечу. Вот он, лучащийся христианским светом: «Во здравие того, кто бедствует, хоть того и не заслуживает и во здравие того, кто ему поможет, хоть делать этого не обязан».

• < Назад
• Вперёд >