Людмила Семина. Ателье воспоминаний Виктора Дюнина

Людмила Семина. Ателье воспоминаний Виктора Дюнина

ЛЮДМИЛА СЕМИНА, руководитель Клуба журналистов всех поколений «Комсомольской правды» :

Собираю сборник стихов журналистов «Комсомольской правды» второй половины ХХ века, то есть тех поколений, которые еще захватили краешек Великой Отечественной (Юрий Воронов, получивший медаль за оборону Ленинграда в 14 лет), прошли через оттепель шестидесятых (Виктор Липатов, Саша Шумский, Володя Сидоров), созревали в аналитические 70-е (Владимир Муссалитин, Виктор Злобин, Георгий Пряхин, Михаил Палиевский, Владимир Любицкий, Ольга Кучкина, Михаил Хромаков), искали истину в 80-е ( Олег Хлебников, Андрей Чернов, Акрам Муртазаев, Ника Квижинадзе, Евгений Нефедов, Виктор Шуткевич, Валерий Володченко), ставили голос в зубодробительные 90-е (Александр Куприянов, Сергей Пономарев, Олег Шаповалов, Андрей Дятлов), обрели второе дыхание в нулевые (Нина Аллахвердова, Ирина Савватеева, Наталия Моржина, Андрей Максимов). Кого забыла или задвинула, по его мнению, не в тот период – извините, друзья!  Всякая периодизация условна и относительна. Безусловен лишь божий дар стихотворения! Им щедро наделены были все поколения «Комсомолки» (Владимир Маяковский, Джек Алтаузен, Александр Жаров, Иосиф Уткин, внештатник Константин Симонов). Что-то выходило на публику, что-то оставалось практически навсегда в письменном столе, поскольку мы чтили себя все-таки сперва журналистами, потом уж – писателями и поэтами. Разные профессии, разные задачи, разный образ жизни. И сейчас кто-то так и не решился обнародовать свои вирши, кто-то прислал как стихотворный привет друзьям один-два текста. А мне самым важным здесь кажется то, что сборник этот становится еще и поэтической антологией шестого этажа, точно и тонко передающей легендарный его дух. Портретная галерея, презентации авторов, композиция подборок… Такой книгой мы будем вправе гордиться.  

Сегодня я поработала со стихами Виктора Михайловича Дюнина. Это мой первый редактор в «Комсомолке», принявший меня на работу стажером в рабочий отдел, которым руководил. Для меня и сегодня – мэтр из когорты шестидесятников, друг Инны Руденко и Виталия Ганюшкина, Ольги Кучкиной и Анатолия Иващенко. Начальник Виталия Игнатенко, Анатолия Юркова, Олега Жадана. Двойник Алексея Аджубея (они и учились в МГУ вместе и внешне походили друг на друга удивительно, о чем можно судить по его молодой фотографии из архива клуба). Это Дюнин еще в 60-е годы придумал НТТМ – движение в комсомоле под совершенно сегодняшним модным брэндом: научно-техническое творчество молодежи. За свою придумку он получил премию Ленинского комсомола, а НТТМ в 80-е годы трансформировалось в первые самодеятельные хозрасчетные лаборатории, в которых вызрели будущие первые олигархи и либеральные экономисты-теоретики. 

О том, что Виктор Михайлович пишет стихи, не знала. А он, услышав про сборник, решился и прислал подборку. Стихи очень хорошие, как бы простые, но той добротной, хорошо сделанной простотой, которая дороже золота. Подборку назвал по одному своему образу «Ателье воспоминаний». Привожу здесь все это стихотворение.

 

ШИТЬЕ ИЗ СЛОВ

Вот «Ателье воспоминаний»,

Журналы мод былых времен.

Здесь по лекалам указаний

Мы шили платья для персон.

Когда-то наш мешок заплечный

Был полон золотом из слов.

Теперь блатные просторечья

Гнилою ниткой держат шов.

Парча в шитье поизносилась,

В заплатках наспех светит даль.

И, как назло, запропастилась

С иглою «Зингера» педаль.

 

Какой обидный итог профессиональной жизни незаурядного журналиста. Впрочем, это наверняка поэтическое преувеличение. Последние годы Дюнин работал в ТАССе, вместе со своей супругой Людмилой написал книгу о тассовцах-фронтовых корреспондентах Отечественной, получил за нее премию Союза журналистов России. Я сняла его тогда с Константином Щербаковым, тоже получившим премию за свою книгу, тоже из шестидесятников «Комсомолки», у них с Дюниным даже кабинеты членов редколлегии были рядом.

Так вот, в ходе подготовки подборки Виктора Михайловича получила от него текст, который не вмещается в антологию, но который сам по себе удивителен. Привожу его тут целиком, чтобы этот ценнейший фрагмент прошлой жизни, в которой великий поэт мог сам разыскать в читальном зале мальчонку-стихотворца, не исчез из истории. Пусть сохранится здесь, на писательском сайте и будет продублирован в фейсбуке. Виктор Михайлович, вам низкий поклон за это воспоминание.

 

ТВАРДОВСКИЙ НАШЕЛ МЕНЯ САМ

В Москве на Восточной, 4, где сейчас Культурный центр, в годы моего студенчества располагался филиал Библиотеки имени Ленина. Она организовала встречу читателей с  Александром Твардовским. Тогда его нещадно критиковали  за поэму «Теркин на том свете». На той встрече я выступил с горячей поддержкой любимого поэта. Александр Трифонович  вскоре разыскал меня в читальном зале, долго рассматривал горку книг на столе и неожиданно спросил, пишет ли книгочей стихи. Я почти шепотом – дескать, пишу для себя -  прочитал ему немного. Твардовский, помню, сказал: «Если для себя, то, как для всех».

Может быть, поэтому к своим стихам я стал относиться                                                                                                             серьёзно. Писал, как для всех, но не предложил ни строчки для  большой печати. Было что-то в стенгазетах, в многотиражках. Публикации – удел профессионалов. Само стихотворчество было для меня ничем не заменимым наслаждением. Удачные образ, рифма, созвучие могли на целый день сделать  счастливым.

«Комсомольская правда» вдохновляла на любовь к русскому слову. К его точности ,ёмкости, выразительности. Помню, как почти до изнеможения искали мы самые верные слова для заголовков статей, «шапок» полос. Не забыть радость, когда Алексей Иванович Аджубей уже после двенадцати ночи одобрил  придуманный мной заголовок  к моему же материалу о завершении строительства Куйбышевской ГЭС: «Твое рожденье подвиг, тебе служить века!». Тогда пафос и патетика не резали слух.  Для меня в этом смысле  долго было примером, как озаглавил свой поэтический репортаж о заокеанской командировке  Евгений Евтушенко: «Есть Америка беззаботная, есть Америка безработная». Раскидал антитезу на разворот «Комсомолки». А как мы на летучках спорили о слоганах своего времени: «Быть или казаться?», «И на Марсе будут яблони цвести!», «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне»! Последнее позаимствовали у поэта Б. Слуцкого как характеристику мирового закона. Или сегодня в нём поменялся плюс на минус?

С годами всё больше тянуло к лирико-философскому жанру с его не только  грустью и  нотами печали, старался, чтобы выходило  с некоей умудренностью, при которой мужественно принимаешь неизбежное. Новые стихи и сегодня поднимают дух, интерес к безостановочному движению жизни. С ними не чувствуешь себя оттесненным судьбой на обочину. В устремлениях новых поколений  иногда явственно замечаешь  продолжение порывов  своей наиболее деятельной поры.

Виктор Дюнин, май 2018 года.

 

Думаю, это будет правильно, если еще до выхода нашего сборника «Стихи Шестого этажа» подборка Виктора Дюнина увидит свет на портале «Писатели в интернет-пространстве». Добавлю только, что идет ему сейчас 88-й год. А стихи продолжают идти…

 

 

МОЯ  ДУША 

 

Была ль то явь иль просто примечталось…

Декабрьскою ночью тихо, чуть дыша,

Ко мне на грудь нежданно приласкалась

Моя душа.

Я обомлел, я взял её в ладошку…

Измятая, усталая, дрожит.

«Кто так довёл тебя, родная крошка?».

«Да твоя жизнь».

А как я жил? Со стороны – нормально.

Бежал заботы, радости искал.

Сервильным не был, не был и опальным.

И грешником себя не называл.

Но вот судьёю навалилась старость.

Мне на её прощальном рубеже

Осталось не забыть теперь про малость -

Подумать о душе.

 

БАЛЬНЫЕ ТАНЦЫ 

 

Во Дворец культуры ЗИЛа -

И представить только -

Вся Москва тогда ходила

На мазурку с полькой.

Вход по «левой» контрамарке,

«Рубль - и  без вопросов».

Зеркала вдоль раздевалки,

В них мой лик курносый.

Шаг в танцующую залу

Под оркестр степенный.

Здесь паркет натерт для бала -

Шик послевоенный.

Только где ж ты, только где ж ты,

Платьице в горошек?

Краковяк, подсыпь надежды,

Парень я хороший.

Вот оно и замелькало…

Весел танец польский.

А на танцы ты снимала 

Значок комсомольский.

 

СОБКОР «КОМСОМОЛКИ» 

 

Под слово модное «ништяк»

Две папиросы натощак,

И пара кирзовых сапог

Шагает твердо за порог.

Еще не сгинула звезда,

Совсем пуста Караганда, 

Ползет за шиворот туман,

В 5:30 -  борт на Джезказган,

Где два подшефных рудника

Впервой бьют шурфы без зека.

Там добровольцы - пацаны

Дают свинец для всей страны.

А мне дать нужно 200 строк,

Как комсомол мотает срок.

 

ЖУРНАЛИСТКАМ 90-Х

 

Людмилы, Леночки и Светы,

Намазан медом вам журфак?

Зачем торопитесь в газеты,

В редакционный кавардак?

Совсем не женская работа:

Равны по стрессам те, кто в СМИ,

Лихим пилотам самолета

И надзирателям тюрьмы.

Спецназ пока вам не положен

В «горячих точках» охранять.

И террорист под пулю может

В заложницы любую взять.

… Немеют руки на затылке,

Без сна уж сутки на ногах.

Допрос под грязные ухмылки

И сумма выкупа в нулях.

Затем свершится ранней ранью

На уголовника обмен.

В Кремле военною медалью

Вас наградят за тяжкий плен.

Весь кабинет в букетах будет,

Но торжества недолог час,

И скоро даже друг забудет

Про ваш убойный репортаж.

Вы до сенсаций не охочи.

Ведь  на войне как на войне.

Разбудит главный среди ночи –

Маршрут ваш снова по Чечне.

«Ты жди меня», - не от мужчины

Теперь услышишь – от невест….

Людмилы, Леночки и Нины

Несут свой журналистский крест.

 

ГОДЫ ОБМАНУТЬ

 

«Под старость жизнь – такая гадость», -

Однажды Пушкин обронил.

Мне Кисловодск под старость в радость,

Как допинг на исходе сил.

Под небом сказочным Кавказа

В воспоминания умчусь:

Далекой юности турбаза,

И восхожденье под Эльбрус…

Теперь уютный санаторий,

Меню с икрою на обед.

Предписан воздух мне предгорий,

Тропа в нарзановый бювет.

Но как проснусь от пенья птички,

Иль солнце брызнет чересчур,

Так тащат ноги по привычке

На кисловодский теренкур.

До Храма Воздуха добраться,

Потом врача наперекор,

Каким бы чудом оказаться

На перевале Синих гор!

Там от небес ждать откровенья

И наблюдать орла в пике.

И чтоб твое сердцебиенье

В моей затеплилось руке.

Игривых чувств протуберанец

Низвергся снова на мой путь.

И бьется в голове дурманец,

Что можно годы обмануть.

 

ОТЦОВСКИЙ САД

 

Мой сад не мной посажен

Под  солнцем Подмосковья,

Землицы восемь сажен,

Ухоженных с любовью.

 

Отцом воткнутый прутик

Стал яблоней кудрявой,

Один корявый кустик –

Вдруг вишенной оравой.

 

Я сколько себя помню, -

От мамы шли пионы,

И не было им  ровни

Среди цветных бутонов.

 

Жены трудов вечерних -

Ряд грядок огуречных.

Малина – рук дочерних,

Рук внуковых – скворечник.

 

У всех свои заботы –

Кто с лейкой, я с лопаткой.

В субботу нет субботы:

На каторге мы сладкой.

 

Сад – родины осколок,

Наш дом и стол наш с хлебом.

Век каждого недолог.

На память -  сад под небом.

 

БЕССОННИЦА

 

Эх, не спится мне, совсем не спится.

Черных страхов рядом вьется рой.

Старая Волынская больница 

До сих пор не знает, что со мной.

 

Глухота. Исчезли звуки мира.

Лопнула волшебная струна. 

При прочтеньи божьего клавира

Музыка уж больше не слышна.

 

Будто нету меди Нотр-Дама,

Песнопенья курских соловьев.

В суетливой жизни шума-гама,

Жарких слов про вечную любовь.

 

Как теперь мне детский смех услышать,

Речь друзей и ветров голоса?

Здесь не два в уме, а трижды пишем…

И за что так взъелись небеса!

 

Стоп! Сократ сказал: коль станет худо,

Глянь, иным похуже, чем тебе.

В утешенье этом слаб рассудок,

Много лишь покорности судьбе.

 

Весь вопрос: и мне ей все доверить,

И не двигать волю поперек?

…Ночь без сна, глухая ты тетеря,

Развязал банальностей мешок.

 

Ты вставай! Смотри, как снег искрится,

Чуть иною стала тишина.

Старая  Волынская больница,

Может быть, на что-нибудь годна.

 

(Автор выписан с возвращением слуха)

 

ВОСПОМИНАНИЯ

 

Воспоминанья приходят нежданно, 

Неизвестно зачем и откуда -

Загадка природы, разума странность,

Нашей памяти зыбкой причуда.

 

Одни приоткроют гордости дверцу,

Что-то, значит, берег не для вида.

Другие укором лизнут по сердцу,

Давней какою-нибудь обидой.

 

Чересполосице есть оправданье:

Жизнь громоздила свои построенья,

По биографии - воспоминанья,

Еще, конечно, под настроенье…