Проза (рассказы)

Подробности

Категория: Юлиана Лебединская

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 2098

Лишняя.
Сосны, сосенки мои. Многолетние красавицы. Хвойное убранство над головой. Колючий ковер под ногами.
Аккуратно присаживаюсь на небольшой пенек, затравленно огладываюсь по сторонам. С треском падает под ноги огромная шишка-красавица, стрекочет откуда-то сверху возмущенная потерей белка. Счастливица. Она дома. В отличие от...
В который раз удерживаю слезы.
Нельзя.
Нельзя плакать.
Нельзя выдавать себя.
Ни горем, ни радостью.
Хозяин снизошел до помощи.
Хозяин подарил приют. С единственным условием - что не выдам себя ни единым вздохом нечаянным, что стану тенью невидимой. Тени не умеют плакать, не умеют смеяться. По крайней мере, вслух. Иначе это уже не тень, а нечто большее.
Белка - пушистый огненный комочек - бросает на меня взгляд полный укора (и она туда же!) и, махнув хвостом, исчезает в пушистой зелени.
Я закрываю глаза. Огромный огненный хвост заслоняет небо. Загораживает деревья. Подминает под себя все живое.
Не сберегла. Не сумела.
Колючая ветка царапает лицо, отгоняя дурное видение. Хруст за спиной. Оборачиваюсь и мысленно вздыхаю с облегчением. Это всего лишь люди. Парень с девушкой. Романтики захотели. По весеннему лесу прогуляться. Их можно не бояться. Они, в отличие от наших, меня не увидят. За прошлое не осудят. В лицо презрительно не плюнут. За спиной шептаться не станут.
Пых-пых-пых!
Вот тебе раз! Ежик с ежихой брачный период затеяли. Прямо на тропинке, бесстыдники!
Пых-пых-пых!
Прикрыть бы их чем-то... От любопытных глаз. Вот только чем? Тут тебе ни лопухового листа широкого, ни кустика какого. Одни иголки.
Пых-пых-пых!
Все, допыхались! Парень с девушкой останавливаются, оборачиваются удивленно ("Что за странные звуки?"). Смотрят на колючую парочку, хихикают весело. И глаза горят, восхищенно так. А ежам хоть бы хны! Только и знают, что свое "Пых-пых-пых!"
Посмеялись молодые люди и дальше пошли. Порядочные. Бывает же. И внезапно мне так весело стало, так легко. Мимолетный порыв туманит рассудок, я запрокидываю голову и хохочу. Радостно, беззаботно, искренне. Взмахом руки вспушиваю еловые ветки, подбрасываю вверх потерянную белкой шишку. И...
Ветер - не по-весеннему холодный - врывается на поляну непрошеным гостем. Затихают на тропинке ежики, опасливо принюхиваясь. Обиженно хмурит брови девушка в ответ на неосторожную фразу спутника, раздраженно отталкивает любимого, бежит прочь. Рассердившись, хватается парень за молоденький еловый саженец. Не выдержало юное деревце горячей руки, треснуло, жалобно вскрикнув на прощание. Застонали, глядя на беспредел, вековые сосны. И, прежде чем я глазом успела моргнуть, высыпали на поляну лесные охоронцы.
- Опять она!
- И зачем ей только Хозяин дозволил?..
- Ох, если бы не Хозяин...
- Свой лес не сберегла, теперь и наш погубит!
- Ааааааааааааааа! Елочка моя-я-я!!!
Я рухнула на землю, не в силах ответить что-либо. Да и что тут отвечать? И так все ясно: правы вы, правы! Не оглядывайтесь на Хозяина, убейте меня прямо здесь, прямо сейчас. Лучше уж совсем не жить, чем вот так, без права на грусть и улыбку.
Убейте. Не должна я жить. Не по закону это. Хозяин умирает вместе со своим лесом. Кажется, у людей-моряков есть жестокое, но справедливое правило: "Капитан уходит с корабля последним". С тонущего корабля. А Хозяин уходит последним из своего леса. Вместе со своим лесом.
Моего леса больше нет. Уже три недели, как нет. Я пережила их всех - все свои дубки, липки, осинки; я видела, как один за другим бросаются в полыхающий огонь мои подопечные - лесные охранители. Вот загорелся добряк Лесовичок, вот пылает красавица Травянка, вот догорает толстушка Ягодница... Все погибли, все. Одна Птичница спаслась - унесли ее с собой пернатые друзья, хорошо, значит, о них заботилась. Как я уцелела? Ума не приложу! Долго металась, нетронутая огнем, от одного подопечного к другому. Могла бы вытащить кого-то из них, могла бы спасти, да права не имею. Как и Лесовички с Травницами и прочими охоронцами не вправе уйти от пылающих своих владений. Должны остаться до конца. Сгореть дотла.
Ничего не поделаешь. Горит лес, горят все его охранители. Может, в наказание, за то, что не сберегли. А может, просто потому, что нет жизни охранителю без охраняемого.
Хозяин уходит последним. Огонь - убийственная стихия - не касается его до самого конца. А потом, в один момент, растворяет в горячих объятьях.
Я сидела на дымящейся земле, среди догорающих, так любимых мною деревьев. Сидела, сжав в ладонях крохотный кленовый росточек - единственное, что удалось спасти в этом пекле. Сидела и ждала, когда же огонь вспомнит и обо мне.
Не вспомнил.
Просидела, прождала. А потом встала и пошла. Брела, не разбирая дороги, путая день с ночью. А в первом же попавшемся лесу упала без сил.
Я была Хозяйкой лиственного леса. А теперь - незваная гостья в хвойном. Была лесной повелительницей, а стала жалкой приживалой, паразиткой на чужом теле, вредительницей, которая одним вздохом неосторожным способна погубить того, кто осмелился дать ей приют.
Распластываюсь по земле, в отчаянии накрываю голову руками. Слезы текут ручьем, оставляя след из выжженной земли и внезапно пожухлой травы. Зачем я выжила?
- Убирайся! Ради родной Матушки Природы, убирайся из нашего леса! - отчаянно кричит надо мною Травянка. Или Грибница? Не разберу. В своем лесу каждого охоронца за версту различала, а тут...
- Уходи! Прошу тебя! Все мы просим: уходи, пожалуйста! Не доводи до предела...
Ничего не ответила я. Не успела.
Зашептались сосны, заскрипели ветви, притихли разъяренные охоронцы. Загремел над головой знакомый властный голос:
- Что расшумелись, аки воробьи желторотые? Иль заняться вам нечем? Ну-ка марш на свои участки! До трех считаю! Раз...
На счет "два" ни одного охранителя на поляне не осталось.
Медленно поднимаюсь на ноги.
Мрак. Дым. Шум в висках. Дрожь по телу. Пламенная пляска перед глазами.
Пытаюсь сфокусировать взгляд на Хозяине.
Боль. Отчаяние. Одиночество. Холод. Боль.
И обессилено падаю ему на руки.
В себя прихожу на твердой лавке в Хозяйской избушке. Славные эти избушки, всегда появляются там, где это Хозяину необходимо. А другой - хоть человек, хоть лесной охоронец - век будет искать, не найдет.
- Не могу я, Хозяин, не могу, - сама не замечаю, как слова начинают литься из уст моих. - Мой лес, моя жизнь, я все потеряла. И тебя подвела. Меня все ненавидят. Зачем я выжила? Почему не сгорела? Позволь твоим охоронцам убить меня. Позволь! Ведь сама не смогу!
Я не говорю - кричу. Ору не своим голосом, даже не пытаясь сдержать рыданий. А за окном бушует ветер, нет - ураган. И с каждым моим криком, с каждой слезинкой усиливается, воет раненым зверем, гнет до земли высоченные сосны. А Хозяин будто и не замечает, что во владениях его творится. Смотрит на меня сурово, но в то же время как-то ласково. И не перебивает, дает выкричаться, выплакаться.
- Отдай, слышишь, отдай меня своим охранителям! Только попроси, чтобы быстро... Слышишь? Я бы ушла из леса твоего, да идти мне некуда. В любом лесу я теперь чужою буду...
- Не чужою, - заговорил, наконец, Хозяин, - лишнею. Чужими мы - лесные творенья - среди деревьев по определению быть не можем. А вот лишними... Не бывать в одном лесу двум Хозяевам. Потому-то и не воспринимают тебя мои владения.
- Одно другого не лучше, - всхлипнула я. - В любом случае, не жить мне...
- Ну прекрати, - Хозяин осторожно обнял меня за плечи, - прекрати истерику. Ты - Хозяйка Леса, а рыдаешь, как неопытная Травница.
- Я - Хозяйка??? Шутишь, вестимо? Я никто! НИКТО!!! Жалкое ничтожество! Я...
- Хватит!!! Как думаешь, почему не сгорела ты с лесом своим?
Равнодушно пожимаю плечами.
- Смалодушничала. Ушла раньше, чем огонь до меня добрался.
- Дурочка. Сама хоть веришь в то, что говоришь? Тебе ли не знать, что уйти от того огня невозможно. Если только сам не отпустит. А отпускает он редко. Всего с полсотни случаев за историю наберется.
Снова пожимаю плечами, не осмеливаясь взглянуть Хозяину в глаза. Мудрый он, Хозяин. Гораздо мудрее и опытнее меня. И не только меня. О нем давно молва ходила, как о самом разумном и справедливом лесном владыке. Из других лесов за советом нередко обращались. Повезло мне, что невидимая тропка вывела меня именно на его земли. Другой, небось, и к лесной окраине не подпустил бы.
- И что же мне делать теперь? - спрашиваю еле слышно, почти не шевеля губами.
Вздыхает Хозяин.
- Здесь оставаться тебе нельзя, в этом нет сомнений. Ты либо сама с ума сойдешь, либо лес мой разнесешь на бревнышки. Но раз уж живой из огня вышла, значит, где-то есть тебе место. Где-то ты нужна. Очень нужна.
- И где же? - удивленно вскидываю бровь. - Сам же говоришь, нет места двум Хозяевам в одном лесу!
- А кто говорит о двух? Ты лучше скажи, что у тебя в складках одежда спрятано?
Смущенно разглаживаю руками смятую и изрядно увядшую за последние три недели юбку. О чем это владыка? Ничего я от него не прятала, и прятать не собираюсь. Ах это! Я уже и забыла... Пальцы нащупывают притаившийся в недрах юбки крохотный кленовый росточек - единственное, что удалось вынести из огня.
- Да, да, именно о нем я и толкую. О будущем клене. Первом клене в твоем лесу.
- Где? Где мне посадить его?
- Не знаю, детка. Сама ты решить должна. Вот, держи, - он протягивает мне внушительную флягу с вязкой зеленой жидкостью, - это поддержит твои силы, пока не определишься, пока не найдешься.
- Спасибо! - я поднимаюсь на ноги, чувствуя, как силы потихоньку возвращаются ко мне. - Ты так добр... Не знаю, смогу ли я отблагодарить...
- Сможешь. Если найдешь, что ищешь. Иди, Хозяйка! Иди туда, куда подскажет сердце. Оно одно знает верный путь.

***
Иди.
Легко было говорить Хозяину. Я иду уже не один месяц и даже, кажется, не один год. За свое путешествие насмотрелась на всякое. Встречались мне и гостеприимные леса (зелье Хозяина ненадолго делало меня безопасной для чужих владений), встречались и откровенно враждебные. Я видела бескрайние степи и безводные пустыни. И нередко хотелось остановиться, сдаться, выдохнуть: "Я пришла, я дома, я останусь здесь!" Но... сердце молчало.
Мне повстречался вымирающий лес, деревья которого гибли от неизвестной болезни. "Останься! - просила тамошняя Хозяйка. - Твои владения сгорели, давай спасем мои! Вместе. Твой кленовый росточек может стать свежей кровью для моего лесочка. Подарю тебе место во владениях своих. Сделаю Травницей, все равно мои почти все зачахли... Или Лесовницей, Смотрительницей рощи, той, которую из твоего клена вырастим. Или... Ну куда ты пойдешь? Сколько еще будешь бродить по свету? Не надоело? Останься!" Но сердце молчало. А кленовый росточек сиротливо, словно потерявшийся рысенок, жался к ладони.
Мне попадались болотные топи с Королевой-изгнанницей. Изгнанницей - потому как не станет никто по доброй воле жить в вязкой грязи. Ну, а почему Королевой, надеюсь, объяснять не нужно. "Думаешь, где-то рай лесной тебя ждет? Опомнись! Ты изгой - такой же, как и я! Выбирай себе болото. Только эти и вон те - мои, не тронь! И выкинь, наконец, свой клен, посмотри, лучше, сколько камышей вокруг..." Испуганно заворочался в складках юбки кленочек. Возмущенно екнуло сердце.
Встречались мне и... Да много чего встречалось! Но такого, как это, раньше видать не приходилось. Пустыня. Странная до невозможности. И странностью этой пугающая. Хотя, может и не пустыня это вовсе. Ведь не пусто здесь. Только как-то не так, как надобно. Вместо земли - бетон. Вместо деревьев - вышки какие-то каменные. Даже воздух тут неправильный... Это и воздухом-то назвать сложно.
Удивленно озираясь, присаживаюсь на лавку деревянную, похожую на те, что в хозяйских избушках стоят. И такая усталость на меня наваливается. Усталость. Но усталость приятная. А вместе с ней - уверенное спокойствие. Рядом пристраивается молодая парочка. Смеются, дурачатся, меня, само собой, не замечая. И я вижу, как привядший букет в руке девушки в один миг вдруг посвежел. И птички вокруг как-то слишком весело расщебетались. И вообще - я дома! Мысль простая до неприличия и в то же время до невозможности неожиданная сразила стремительной молнией.
Дома.
Да, эти каменные джунгли, это странная местность - мой новый дом. Место, где я действительно нужна. Мертвая пустыня, которой я должна помочь зазеленеть.
Медленно опускаюсь на землю, свободную от каменных оков, нащупываю в складках юбки свой драгоценный росточек.
Дома.
В этих джунглях будут деревья! В моих джунглях будут деревья!
Крохотный кленочек тянется к Солнцу. Наконец-то, у него появился шанс. У нас появился шанс.
Дома. Мы дома.
 

Котенок и Фей.
Котенок был пушистый, игривый и абсолютно черный. От усов до хвоста. Семилетний Лесь Нявчика очень любил. Они подружились с первой минуты знакомства – котенок сидел под заснеженным кустом, а мальчик возвращался из школы. Домой пришли вместе. Мама удивилась, но пушистого гостя не выгнала.
 Нявчику новое жилье понравилось. Еще бы! Вместо холодного снега – мягкий ковер. На обед – вкусная сметанка. После обеда – веселые забавы с Лесем. Но… Временами котик вспоминал уличную жизнь, и ему становилось немного грустно. Тогда пушистик прыгал на подоконник и мечтательно смотрел в окно – на кружащиеся снежинки, на вышагивающих по снегу ворон… В тот день Нявчик тоже выглянул в окно и страшно обрадовался! Напротив него на лавочке сидела хорошенькая белая кошечка. Казалось, она сделана и чистейшего снега.
 - Мур! – сказал котик.
 - Выходи гулять! – вильнула хвостом кошечка.
 - Я… Я не могу… - растерялся Нявчик. – Если я уйду, Лесю будет скучно!
 - Ерунда! – пискнула киса. – Кто может скучать по черному коту?
 - Мявк! – только и смог ответить обиженный котик. – Это как?
 - А вот так! Если ты сейчас выпрыгнешь, тебя даже искать никто не станет! Не веришь? Давай-ка проверим!
 - Никуда я не собираюсь прыгать, - черный котенок на всякий случай попятился. – И вообще, окно закрыто! Захотел бы – не выпрыгнул!
 Вместо ответа кошка дернула хвостом, в ярко-зеленых глазах танцевали хитрющие огоньки. Миг – и ветер швырнул в окно горсть серебристых снежинок, застучали ледяные красавицы в стекло, клацнуло что-то над ухом и… открылось окошко.
 - Ну что, прыгаешь или испугался?
 - Кто? Я?
 Прежде чем Нявчик успел придумать достойный ответ, его лапки оттолкнулись от подоконника, и котик полетел вниз.
 - Догоняй! – крикнула кошка, едва он успел приземлиться.
 Черный котенок мигом забыл про обидные слова и помчал следом. Они гонялись друг за другом до темноты, а потом Нявчик вспомнил про Леся.
 - Видишь, - белоснежная подруга словно прочитала его мысли, - никто тебя не ищет.
 - А как же… А Лесь… Мне холодно, и я хочу домой!
 - Люди не любят черных котов! Им нравятся беленькие кошечки. Так ты говоришь, у тебя дома сметанка была?
 - Была, а что?
 - Ничего. Прощай!
 И исчезла. Просто растаяла в воздухе, будто и не было никакой кошки.
 - Мяв! – грустно сказал Нявчик, но ему никто не ответил.
 
 Лесь не находил себе места. Как? Как вышло так, что окно осталось открытым?! Где теперь Нявчика искать? Вчера мальчик трижды обошел вокруг дома, заглянул в соседние дворы – увы. Черного пушистого комочка не было нигде. Родители утешали его, обещали купить нового котенка, но… Что они вообще понимают? Нявчик был другом! Друзей не покупают!
 - Мяв! – пискнуло под дверью. Неужели? Лесь помчался к выходу, но – нет. На пороге сидел не Нявчик, а какая-то незнакомая белая кошка.
 - Ой, смотри! – воскликнула мама. – Вот и новая киса для тебя!
 - Это – не Нявчик! – всхлипнул Лесь.
 - Да, но… Она даже лучше – такая беленькая. Назовем Маркизой!
 Лесь молча вернулся в комнату.
 
 К утру черный котенок вконец замерз и окончательно заблудился. Ни белой кошки, ни Леся, только какие-то враждебные коты и равнодушные люди.
 - Мяяяв! – жалобно протянул Нявчик и уткнулся носом в холодный сугроб.
 Вдруг кто-то прикоснулся к спине. Котенок поднял голову. Перед ним стоял мальчик-подросток, весь белый, словно из снега вылеплен, с хитрющими – почти такими же, как у дерзкой Нявчиковой подруги – зелеными глазами и почему-то с хвостом. Впрочем, именно хвост и прибавил доверия к незнакомцу.
 - Вы кто? – котик поднялся на ноги.
 - Я – Снежный Фей, - юноша прищурился. – А ты случайно мою кошку не видел?
 - Она такая же белая, как вы? – быстро спросил котенок. – Видел. Но куда исчезла – не знаю.
- Понятно, - Фей задумался, - а где твой дом?
- Кажется, уже нигде, - мрачно проворчал котенок.
Фей задумался еще глубже.
- Понятно. Хочешь пойти со мной? Я творю зимние чудеса, и мне нужен помощник. Обязательно с хвостом!
- Чудеса? Даже не знаю… - Нявчик внимательно изучал собственный след на снегу. – Я Леся люблю…
- Понятно, - снова проговорил Фей, и котик подумал, что снежный пан, наверное, очень умный – все ему «понятно», и хвост опять же есть. – Что ж, пойдем!
- Куда? – мявкнул котенок. Вместо ответа Фей подхватил его на руки, в тот же миг свет закружился в безумном хороводе, и стало заметно теплее.

Лесь с грустью смотрел на Маркизу. Родители оставили белоснежную гостью. Лесь тоже не хотел выставлять ее на мороз, но… Что-то в ней было не так. Будто не настоящая кошка, а снежная скульптура. Играть не хочет, ласково мурлыкать – тоже, как, впрочем, и неласково… Только сметану ей подавай. А родители заладили – красивая, красивая! Разве же это главное?
За спиной что-то клацнуло. В комнату ворвался снежный вихрь. Лесь подскочил со стула и замер – окно открыто, на подоконник старательно вскарабкивается странный юноша с огромными зелеными глазами и дурацким белым хвостом.
- Это еще что такое?! – закричал Лесь.
Непрошенный гость спрыгнул на пол, вздохнул.
- Наверное, пора повесить на грудь табличку: «Снежный Фей»!
- На хвост повесь! Шел бы ты… Фей… А то родителей позову!
- Сейчас уйду, - незнакомец и не подумал обижаться, - а ты почему друзьями разбрасываешься? – он развернул белоснежный плащ, выпуская черного котенка.
- НЯВЧИК!!! – мальчик схватил пушистого друга, прижал к груди. – Где ты пропадал? Ты, - он повернулся к гостю, - ты и правда Фей!
- Не стоит благодарностей. Просто верни мне мою кошку!
- Маркизу? Конечно! Вы даже похожи! Такие замороженные… Ой, то есть, вот ваша киска!
- Не пойду с ним! – Маркиза выгнулась дугой, а Лесь открыл рот от неожиданности. – У него сметаны нет!
- Негодная кошка! – Фей дернул хвостом. – Сбежала от меня, разлучила друзей – и все из-за какой-то негодной сметаны?
Киса понуро опустила голову.
- Не такая она и «негодная». Сметана, в смысле, - промурчал Нявчик, который уже успел согреться и простить все обиды.
- Нявчик! Ты тоже умеешь разговаривать?
- Они все умеют, - сказал Фей, - но услышать их можно только в присутствии Фея. Хотя некоторым и перевод не нужен. Ну, нам пора.
- Подождите! – Лесь молнией выбежал из комнаты и вернулся с баночкой сметаны в руках. – Вот! Это Маркизе! На память!
- О да! Надолго ей хватит той «памяти», - фыркнул Фей. Впрочем, сметану взял.
- Спасибо! И… простите меня! – белая кошка сидела на плече у Фея и пыталась схватить его за кончик торчащего трубой хвоста.
- Ерунда! – муркнул Нявчик. – Заходите в гости!

Мальчик с котенком стояли возле окошка и смотрели вслед хвостатому Фею и его непокорной кошке. За окном кружились серебристые снежинки.



Klis.
Молодой рифмовик Клис сидел в Душном офисе и уже третий час бился над новым стихотворением. Стихотворение получалось красивое. С точки зрения Клиса. Но не такое. С точки зрения всех остальных. Вздохнув, Клис решил выбраться на обед. На его несчастье в своем решении он был не одинок - любимый ресторанчик оказался заполненным по самое не хочу. А "не хочу", надо сказать, обреталось сегодня очень высоко, почти под потолком. Клис печально взмахнул крылышками, оторвался от земли и завис между буквами "е" и "ч".
- Мне пять вареных глаголов и один жареный предлог! - крикнул Клис рифмо-повару.
На Клиса странно покосились. Ни один крылат не смел подниматься до уровня (а уж тем более - выше) Хранительницы Ресторана - строгой Ленты с лаконичной надписью "не хочу!". Лента тоже покосилась на Клиса. Но ничего не сказала. Только, дернувшись, поднялась еще на пару сантиметров вверх.
- Что с тем крылатиком? Он болен? - зашептала юркая рифмовица Манка, новенькая.
- Да нет, он просто... того... нетрадиционной стихо-ориентации! - отчаянный шепот из глубины зала.
- А-а-а! - протянула Манка. Прочие же крылаты с крылатками лишь сокрушенно покачали головами, сделав вид, что тут же забыли о странном рифмовике. Клис, в свою очередь, притворился, что совсем он и не странный, наспех дожевал глаголы с предлогом и вылетел прочь.
На улицу.
Надо было возвращаться в Душный офис - творить вместе с другими рифмовиками маленькие стишки, которые потом сольются в единый Стих Дня, Месяца, Года... Надо было... Но крылышки Клиса сами потащили хозяина в Душистый рифмо-парк. Клис не стал возражать. "Извилинам нужен воздух! - решил он, радостно расправляя все четыре прозрачных крыла, набирая высоту, подставляя круглое пушистое тельце теплому летнему ветру. - Особенно, после недавней парикмахерской..." Вспомнив о парикмахерской, рифмовик мигом погрустнел. По требованию Кены он согласился на биохимическую завивку извилин.
- Может, хоть так из твоей головы дурь выбьется! У всех мужья, как мужья, а у меня - с нетрадиционной стихо-ориентацией! - причитала Кена, комкая изящной ладошкой лист со стихами Клиса. Стихи протестовали каждой буквой - кто ж захочет жить на смятой бумажке? - "В огне - не там, где ты и я; во сне у дикого огня, горит..." - Деструктивный тип! - всхлипнула Кена.
"Хорошо тебе всхлипывать, - подумал Клис. - Ты не пишешь, даже не сочиняешь - просто рисуешь. Что одобрит начальник, то и рисуешь. Квадратный квадрат, рыжий огонь, а сон огня? Сложно, наверное, нарисовать... Да и не одобрит его никто..."
- Не плачь! - вздохнул Клис и побрел в парикмахерскую.
Впрочем, после завивки дурь из головы вовсе не выбилась, а наоборот - сильнее закрутилась в извилинах. Из-за чего творения несчастного рифмовика стали еще прекрасней и просто до неприличия не такими.
А вчера, когда выспавшийся Клис легким перышком выпорхнул на кухню, вместо утреннего поцелуя его встретила хмурая записка от Кены. Кена сообщала, что устала быть женой посмешища и просила ей не звонить. Кена каждой строчкой кричала, что проплакала над запиской всю ночь и умоляла ее понять. Кена писала еще что-то, но Клис не дочитал - его пальцы вдруг стали совершенно непослушными - не спрашивая разрешения, схватили записку и, скомкав, швырнули в ведро для мусора. Записка возмущенно крякнула и резво выскочила в окно.
Тогда Клис сел и написал новый стих. Стих получился ужасным (одно: "ути-пути, моя зайка, как хочу тебя" - чего стоит). С его точки зрения. Но он получился почти таким. С точки зрения начальника Душного офиса. Поэтому начальник не уволил Клиса, как уже давно грозился. И даже пообещал выписать поощрительную премию. За усердие, так сказать.
Клис хотел отослать стих Кене. Подарить насовсем. Он даже дорисовал между рифмованными строками сумму поощрительной премии, но в последний момент передумал. Зачем дарить кому-то стих, если он – плохой?
Это было вчера.
А сегодня Клис проснулся с мыслью, что Кена ушла не прошлым утром, она ушла от него давно, просто сейчас сделала это окончательно. От такой мысли Клису стало намного легче. Настолько, что с него буквально посыпались прекраснейшие стихи.
Стихи, которые нельзя показывать начальнику Душного офиса - поощрительные премии, все-таки, с неба не капают и на душистых ветках не растут.
- Может, тебе отбеливание мыслей сделать? - Мик, товарищ по рифмо-цеху присел на лавочку возле Клиса и выразительно покосился на прекрасные стихи, нахально выглядывающие из черной папки. - "Утро расцветает буйным маком; солнце ярким квадратом встает..." Бе-е-едный Клис! Ну, где ты видел квадратное солнце? От-бе-ли-ва-ни-е мыслей! Настоятельно рекомендую. Говорят, это даже круче, чем биохимическая завивка извилин...
Клис зажмурился, сделав вид, что очень занят.
А когда открыл глаза, Мика уже не было. И - о ужас! - пропали и прекрасные стихи! Черная папка на месте, закрыта, а стихов нет. Выскользнули в щель и удрали! С ними такое случается. Но что, если они попадутся на глаза начальнику Душного офиса? Прощай, премия! И работа, скорее всего, тоже - прощай! Нет, голодная смерть Клису не грозит - при желании он и сам нажарит глаголов с местоимениями и прочими вкусностями не хуже повара. Просто любому рифмовику необходим выход стихов - необходимо, чтобы строфы с куплетами выплескивались за его, рифмовика, рамки, иначе... Последняя капля тем и прекрасна, что она пока еще падает в чашу. Следующая – упадет уже на пол...
Начальник Душного офиса понимал это, как никто другой. Потому и жалел Клиса, позволял ему работать, прикрывая глаза на нетрадиционную стихо-ориентацию.
Нехорошо лишний раз подводить начальника.
Клис в панике летал по парку, заглядывал под каждый кустик, перетрушивал каждую веточку - стихов не было. Клис звал. Клис кричал. Клис топал ногами. Клис, вконец отчаявшись, прислонился к молодому деревцу. Сложил крылья. Выдохнул. Тихо выругался.
И вдруг услышал.
Плач. Тоненький. Такой трогательный и такой мелодичный, что, кажется, никого не способен оставить равнодушным. Клис, позабыв обо всем, бросился на выручку. Под самым ароматным кустиком Душистого парка рыдала Манка - та самая новенькая рифмовица. А у нее на коленях уставшим котенком свернулись сбежавшие стихи.
- Это... Это... - Манка подняла глаза на удивленного Клиса. - Они самые прекрасные... Это... Самое лучшее...
- Это мое... - растерянно пролепетал Клис.
- Зна-а-аю-ю-ю! - брызнула слезами Манка. - Твои стихи! Говорят, начальник берет из них всего по строчке. Потому что, говорят, остальное нельзя читать! Никому. Новичка-а-ам особенно. Вот и не читает никто полностью. А я прочла-а-а... И не могу... Неужели, - она трогательно высморкалась в кружевную салфетку, - неужели я тоже нетрадиционной стихо-ориентации?
Клис осторожно обнял юную рифмовицу, отправил в папку замешкавшиеся стихи, ласково пошевелил крылышками.
  
А вечером они сидели в любимом ресторанчике Клиса, пили сок из наречий и читали друг другу свои прекрасные стихи. И в этот момент стихи были действительно прекрасны - ведь рядом не оказалось никого, кто сказал бы, что они - не такие. Только Лента-Хранительница опустилась низко-низко - так, что во всем ресторане осталось место лишь для двух влюбленных - и улыбалась своей незамысловатой ленточной улыбкой. А за ее спиной догорало алое квадратное солнце…
  
 

• < Назад