Церковные мыши
- Подробности
- Категория: Анатолий Козлов
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 812
Церковные мыши
Вот говорят: «Серый, как церковная мышь; худой, как церковная мышь; нищий как...», – одним словом, плохо, значит. А где белые мыши обитают? Обычно в клетках. А вот что такое клетка? Для кого — тюрьма, для кого — дом. Для одних вера в Бога — тенёта, тесный душный погреб, для других абсолютная свобода. А где истина? Попробовать надо, на себе испытать. Ну, без Бога мы все, почитай, попробовали жить, а вот как попробовать с Ним жить... Трудно, сложно — вдруг засмеют. Хочется-то самым умным быть, или казаться, по крайней мере. Приятно осознавать, что все вокруг дундуки — один ты умный, ну ещё, может, парочка умных на всю страну найдётся. Да, время нынче такое — все боятся прогадать. Один думает, что он самый умный — потому что верует, другой — потому что не верует в Бога.
1.
В пустой церкви полумрак, тихо, жутко чуть-чуть, гулко отдаётся стук каблучков по каменному полу. Он предательски выдаёт все передвижения, даже переступание с ноги на ногу. Со стен смотрят.., нет не лица, лики. Вроде нарисованные, а не по себе. Немного боязно, не очень уютно, особенно в первый раз, как впервые на сцену выйти перед полным залом. Кругом почти никого, только женщины в тёмных халатах снуют деловито или копошатся по углам — ну, точь-в-точь мыши.
Анна прикрыла за собой дверь в притвор и растерянно остановилась, ещё раз поправив косынку и одёрнув непривычно длинную юбку из немнущегося полиэстера, нарочно купленную и надетую по такому случаю.
Куда тут идти и что делать надо? Зачем-то ведь зашла сюда, даже вот собиралась специально, оделась как положено. Так зачем же?
Перво—наперво свечку поставить — вот чего. Вон и подсвечники кругом стоят, с теплящимися лампадками посерёдке. Вон на полочках вдоль стены свечки для чего-то лежат.
Анна чуть помедлила и, увидев женщину за прилавком, который прихожане по обычаю зовут «свечным ящиком», двинулась к ней.
Тут её ждала новая трудность: свечек было много и все разные. А какую же надо-то? Слишком маленькие — дешёвые больно, и так она раз в десять лет в церковь заглянула. Нет, маленькие не подойдут. Другие слишком большие — это, опять же, должно быть, не каждый день ставят, и не всякому положено.
Она выбрала свечу за пятьдесят рублей — в самый раз по такому случаю — повернулась, и, сделав несколько шагов, снова встала в нерешительности. А куда же её поставить? Вон вокруг сколько икон, подсвечников, А свечка всего одна... Кому ставить-то?... Надо бы Самому — Богу, кому ещё! Совсем уж запамятовала куда пришла.
Анна, стараясь быть внимательной, опять огляделась вокруг, но получилось всё равно суетливо и сконфуженно. Вон тот подсвечник, что в самом центре стоит — поди, для особого случая, не для неё. Она попыталась разобрать образы на иконах.
Там вон на коне кто-то; там женщина в старенькой юбке, в платочке; там юноша с ложкой что-ли... Всё не то, вроде. Наконец, взгляд остановился на иконе «Христа Вседержителя». «Этот — точно Бог», - решила Анна и неуверенно пошла к образу.
Она подошла к киоту, ещё раз внимательно всмотрелась в лик, заметила в уголках слева и справа узоры, похожие на буквы. «Христос, видно», - догадалась Анна. Она попыталась перекреститься, но мешала свечка. Анна переложила её в левую руку. Стала медленно креститься, вспоминая куда руку вести, в какой последовательности. С горем пополам перекрестилась. Теперь можно и свечу ставить. Но левой неудобно, снова в правую взяла, досадуя на себя за суетливую неумелость. А от чего же зажечь? Ни одной свечи горящей, только лампадка посредине чуть мигает сине-жёлтым огоньком. Анна поднесла свечу к огоньку лампадки. Свечка немного посопротивлялась — короткий фитилёк никак не хотел заниматься, наконец, осторожно вспыхнул, плавя мягкотелую свечу.
Вдруг, и Анна чуть не выронила от неожиданности свечу, вынырнула перед ней одна из тех «сереньких» тётушек, что копошились где-то по углам, казалось, не обращая на неё никакого внимания.
Ну куда, куда в лампаду свечой! - раздался резкий неприятный голос, похожий на приглушённый, но грозный лай. - Небось, дома так не делаете, в кастрюлю руками не лезете!
Анна сама вспыхнула тёмным недобрым огнём, быстро ткнула задрожавшей рукой свечу в свободное гнездо, и, путаясь ногами, в длинном подоле юбки, рванулась к выходу, с разгону больно ударив руки, открыла тяжёлые двери и слетела со ступенек, чуть не упав лицом вниз.
Вначале она почти бежала, потом, словно спохватившись, пошла медленнее. Вдруг махнула рукой и громко, вызывающе рассмеялась, достала из сумочки сигарету и, со смехом вспомнив, что ещё сегодня утром собиралась бросить это неженское занятие, прикурив от зажигалки, с наслаждением затянулась табачным дымом.
По мнению Анны, жизнь её складывалась скверно, хотя, по словам подруг, она была самой современной женщиной: с мужем развелась — а зачем связывать себя с ничтожеством и обременяться домашним хозяйством? Свобода превыше всего. Работу она имела выгодную и перспективную — менеджер по персоналу. Отработала своё, пришла домой и лежи — если хочешь – ни забот, ни хлопот. В пятницу можно спокойно посидеть с подругами в баре, а можно и познакомиться с кем-нибудь, продлить вечер... А в субботу забрать от мамы дочку и целых два дня побыть вместе. Летом купить путёвку и поехать отдыхать: солнце, море, статные загорелые мужчины вьются вокруг — только выбирай. Вот это жизнь, это свобода, сама себе госпожа — ни от кого не зависимая.
Но это с внешней стороны, публичной. А внутри, в тихие минуты бесед наедине с самой собой Анна признавалась себе, что что-то не так. Ну, ещё раз двадцать съездить на море, потом дочку замуж выдать, и сама — на пенсию. «Ну, ещё поработаю немного, ну. ещё покочевряжусь лет пять, ну, десять.., а дальше-то что?». Самое страшное было – оглянуться, а что там за спиной осталось? Конечно, можно соврать себе, как врёт порой подругам:
Да, я повидала жизнь...
Но подруг можно обмануть, потому что им всё равно. И они тоже врут, пыжатся, напускают на себя важности. А себя? Себя разве обманешь? Так ли всё должно быть, за этим ли человек в жизнь приходит?
От таких вот, накатывающих всё чаще, мыслей, Анна не находила себе место. Одно время стала прикладываться к алкоголю. Вначале по пятницам в баре вино, потом пристрастилась к крепким напиткам. Потом уже почти каждый вечер после работы выпивала рюмочку — чтобы снять стресс, а то и две-три. С дочкой контакт совсем утратила, та хоть и с радостью шла к ней на выходные, но только чтобы посидеть за компьютером в интернете и сходить в фаст фуд – как придумали теперь называть забегаловки.
Однажды, сидя в баре с подругами, они для забавы решили подобрать русские значения для новых иностранных слов, появившихся в нашем лексиконе за последнее время. Ну, вроде: фаст фуд, бистро – забегаловка; дилер – перекупщик; шопинг – блуждание; толерантность – невзыскательность, попустительство; киллер – убийца, душегуб...
Вначале было смешно, потом грустно.
С матерью Анна перестала находить общий язык, мать вечно учит жизни, хотя сама с отцом в разводе, о душевных разговорах, как когда-то, они уже давно забыли, да и общего у них ничего не осталось. Не рассказывать же ей про свои любовные приключения на курортах.
Потом решила начать новую жизнь: преобразилась, поднапряглась на работе — купила автомобиль. Совсем другая жизнь вроде пошла поначалу — здоровая, трезвая. На работу с утра с комфортом. Через пробки, заторы, ругань водителей, опасные маневры; общение с ДПС — после превышения скорости или пересечения сплошной линии. Загородные выезды по выходным — поломки, буксировки, шиномонтаж... Оказалось, что машина, как и лошадь, требует внимания и средств. А если тебе нравится только баранку крутить, то это недолго.
Подруги, правда, больше стали уважать. Сами-то они в машинах души не чаяли, хотя, какая там душа! Ну, они чуть ли не жили в них, а по ночам новыми моделями грезили, коробками-автоматами, парктрониками, климат-контролями, навигаторами Джи Пи Эс...
Анне во всём этом разбираться было скучно. Да и подруги, видела она, талдычат об автопогремушках — только чтобы самим себе значительными казаться, и от модной болезни — всё время куда-то передвигаться, спешить, лететь, прыгать с места на место — от суетной одержимости, в общем. Да и говорить им больше не о чем — убери погремушки и останется пустота.
Тоска ещё сильнее накатила на неё, схватила за горло, сжала сердце в груди. И чем бы всё кончилось — ещё неизвестно. Но тут объявилась её старая подруга Лена. Вот уж неугомонная душа. Сколько помнила её Анна, Лена всё бежала куда-то, чем-то увлекалась. То гимнастикой модной, то какими-то медитациями; про бассейны, лыжи, и даже прыжки с парашютом — и говорить нечего, это для неё между делом.
В последнее время они с Анной долго не встречались. Года три назад Лена нашла себе, по словам Анны, «очередное увлечение»: приняла крещение и стала ходить в церковь. Анна также иронизировала по этому поводу, как и во всех остальных случаях — ну, что сделаешь, коли человеку всё время хочется новенького, как и многим другим, а выражается это таким вот образом.
Однако уже через год Анна заметила, что подруга сильно изменилась. Почти совсем перестала использовать косметику, начала носить длинные юбки, платки. И даже внутренне переменилась. Теперь вместо лихорадочно-дерзко блестящих глаз, на неё смотрели излучающие тепло и добрый свет глаза совсем-совсем другого человека.
А как же твои увлечения? - осторожно спрашивала её Анна.
Бассейн, лыжи зимой — всё это осталось, - отвечала подруга. - Летом дача, озеро, могу и с парашютом прыгнуть... А вот йоги-медитации всякие, фен-шуй и прочую бесовщину я отогнала прочь. Православная вера — правдой сильна.
Какая там правда, – усмехнулась Анна, – попы вас дурят, тянут последние деньги с народа, а сами на мерседесах разъезжают и не работают при этом, палец о палец не ударят.
Лена грустно посмотрела на подругу.
Некоторые разъезжают. Но, видишь ли, взгляд человека на окружающее отражает не только то, что вокруг делается, но и то, что внутри него самого происходит... Словом, каждый своё видит: кто попов на мерседесах, а кто Бога.
Лена тоже заметила перемены в подруге, и на её жалобы на жизнь посоветовала ей сходить в церковь. Ну, для начала — хоть свечку поставь, поклонись. А там, как Бог даст. А чтобы хватило решимости и не передумать, предложила сходить вместе. Однако в последний момент, когда Анна уже ждала её на условленном месте, Лена позвонила ей и сказала, что у неё только что тяжело заболела мама, и она вынуждена ждать скорую.
Сходи пока одна, без меня, - предложила Лена. - Поставь свечку. А потом вместе сходим, я расскажу тебе, что и как...
И Анна пошла одна.
2.
Виктория Борисовна жизнь провела небурную, в трудах и заботах о семейном благополучии. Занималась наукой, воспитала двоих детей, защитила кандидатскую. Муж Виктории Борисовны успел стать доктором наук философских. Ещё в советское время они начали ходить в церковь, особо не афишируя это. Прихожан было совсем мало и относились они друг к другу как в семье. Батюшка всю паству в лицо знал, как глава семьи домочадцев. Так что, когда наступили другие времена и на религию вроде как мода пошла, Виктория Борисовна с мужем скептически относились к толпам новообращённых. Не огорчались, конечно, обилию прихожан, а только относились к «новым» осторожно, держались особняком, подчёркивая свою опытность и искушённость в вопросах веры.
Так и жили бы себе, ходить в церковь теперь не осуждалось никем, и даже, наоборот, порой приветствовалось. Да пришла беда, муж Виктории Борисовны заболел тяжело. В один из дней он попросил, чтобы батюшку к нему пригласили для соборования и причастия.
А после причастия призвал муж Викторию Борисовну к себе и пришла ему охота перед ней исповедаться. Весь вечер изливал он душу, в чём повинен перед женой, да перед людьми был. Супруге, конечно, он не изменял, людей не убивал, и поначалу Виктория Борисовна слушала, вроде для проформы. А потом как вслушалась, да приняла душой, ужаснулась даже сколько грехов за обычным «безгреховным» человеком водится.
К утру муж умер. Схоронила его Виктория Борисовна и сама задумалась о своей жизни. А как задумалась, так открылась и ей её грешное бытие, да так, что за голову схватишься: и как по молодости лет аборт делала, и как в науке пробивалась, где приходилось и «локтями» толкаться, и ложь «во спасение», и осуждение коллективное, тех, кто не в ногу идёт с коллективом, а сами вон, в церковь, тайком ходили. Да мало ли чего... Словом, поняла Виктория Борисовна, что до самой смерти ей грехи замаливать надо. А как? Начала в свободное время приходить в храм убираться.
Постепенно вернулось к ней спокойствие, умиротворённость. Грехи свои помнила, но теперь не казалось всё так безнадежно, раз она правильным путём идёт. Раздражали иногда «захожане» неумелые, которые ни ступить, ни молвить, те что иной раз и «Отче наш» по бумажке пели. Но Виктория Борисовна всякий раз одёргивала себя, помня, что осуждение — это тяжкий грех.
В тот день она по-особому настроилась. После литургии наступил перерыв между службами. День был непраздничный, и женщины в храме не спеша убирались, постепенно приводя его в порядок. Всё вокруг уже блестело и даже пол успели вымести и почистить. Скоро можно будет отдохнуть.
Неожиданно скрипнула и стукнула входная дверь. Послышался цокот каблучков. Виктория Борисовна насторожилась, бывалые прихожанки высокие каблуки в храм не надевали, чтобы пол не портить, да и стоять долго тяжело на шпильках. Внешний вид женщины, вошедшей затем в церковь, тоже не очень понравился Виктории Борисовне: платок завязан так, как обычно в храме не повязывают — молиться неудобно, юбка длинная в ногах путается — сразу заметно, что женщина не привыкла в таких ходить, всё больше в брюках или коротких юбочках.
Виктория Борисовна исподтишка с опаской наблюдала за вошедшей — мало ли что, разный люд заносит сюда, а в последнее время вон и хулиганки всякие повадились...
Женщину словно мотало туда-сюда, она всё время оглядывалась, дёргалась, порывалась идти в разные стороны, и тем ещё больше держала Викторию Борисовну в напряжении. Наконец женщина купила длинную свечу и, опять, подёргавшись и поозиравшись, подошла к иконам. Виктория Борисовна, делая вид, что убирается, на всякий случай стала подбираться к ней. Женщина неумело сунула кончик свечки в горящую лампадку.
«Ну вот, так и думала! - ударило в голову Виктории Борисовне. - Накапает со свечи в лампадку-то, коптить будет, стенки жирные, пыль, грязь накопятся. Ну приподняла бы хоть фитилёк за планочку...»
Ну куда, куда в лампаду свечой! - не помня себя, зашипела Виктория Борисовна. - Небось, дома так не делаете, в кастрюлю руками не лезете!
Женщина воткнула свечу и выбежала вон. Виктория Борисовна несколько секунд смотрела вслед и вдруг ей стало не по себе. «Чего это я? - Подумала она испуганно. - Женщина видно впервые зашла... А, может, и не впервые, а горе у неё какое, не в себе, может... Нет, чтобы помочь, подсказать...». И Виктория Борисовна так расстроилась, что не могла себе места найти до самой исповеди после вечерней службы.
***
Ещё какое-то время Анна шагала быстро, с гордо поднятой головой. Постепенно она замедлила шаг, пошла, не торопясь. «И кого я испугалась? - Недоумевала она. - Эту мышь серую? Это я-то, я? Человек с высшим образованием, менеджер... Да кто оная такая там!». Анна через силу улыбнулась, махнула рукой, и не спеша пошла к остановке трамвая. Ради такого случая она приехала на общественном транспорте. Странно было бы, по её мнению, подкатить к церкви на своём автомобиле. «Да есть ли там где припарковать, и можно ли?» – она не знала.