Книга "Вечерок у телевизора"

• 
• 

Подробности

Категория: Татьяна Жилинская

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1608

                             Вечерок у телевизора

 

Вечерок у телевизора. На подносе – виноград.

Рядом – свечки белобрысые что-то чашкам говорят.

 

За окном планета крутится, нарезая виражи.

К ней – весенняя распутица на свидание бежит.

 

С кем-то спорит человечество за себя, до хрипоты.

Чья-то жизнь упорно мечется, не желая жечь мосты.

 

Расчихались звезды в тряпочки – брызги по небу летят!

А у нас тихонько тапочки под диванчиком сопят.

 

Из плащей еще сутулится дождевая суета.

На диване тихо щурятся дочка, муж и два кота.

 

 

                           А роза упала на лапу Азора

 

А роза упала на лапу Азора,

Рассыпав печально свои лепестки.

Упала, сбежав от дневного позора,

Упала, устав от вечерней тоски.

В ней сила желаний куда-то пропала,

И гор не свернуло простое «хочу».

Она расцвела, наклонилась, упала,

Спокойно кивнув своему палачу.

Её не прельстили ни деньги, ни слава,

Ни клятв запоздало унылый мотив.

На лапе Азора лежала устало,

В секундный порыв жизнь свою превратив.

Она не просила ответного взора,

А просто любила… единственный раз.

Взяла и упала на лапу Азора,

Оставшись загадкой в истории фраз.

 

 

                                  И не слепая, и не зрячая

 

И не слепая, и не зрячая, такая же, как все,

Бреду собакою бродячею к прибрежной полосе.

Никем не продана, не куплена, лишь предана чуть-чуть,

Чуть-чуть неправдою загублена, бреду куда-нибудь.

 

Чужим усилием натаскана, исполню чью-то роль.

Морскими ветрами обласкана, преображаюсь в соль,

Застыну раковинкой жалобной и бусинкой внутри…

Ты подбери меня, хороший мой, ты только подбери…

 

                                                 Знаю

 

Строчку к строчке верстая,

Заменю падежи.

«Я тебе не чужая»?

Только это скажи.

Что тобой не забыто,

Что не вспомнится впредь?

У больного корыта

Я не стану сидеть!

Золотистая рыбка

Задохнется в дыму,

Если жалость улыбкой

Подойдет ко двору.

Больше мыслям не надо

Ни «в окопы», ни «в бой»…

Вижу, что даже «взглядом»

Невозможно с тобой.

И взаимность наградой

Ты мне не ворожи.

Разум лечится правдой –

Сердцу хочется лжи.

Опрометчивой встрече

Четко слышу: «Не быть»!

Что осталось – лишь свечи

О ладонь загасить.

Пульс растерянный, знаю,

В каждом слове стучит…

Извини, замолкаю…

 

Прилетели грачи…

 

 

                                               Он – не то

 

С неба падала хрупкая грусть,

На дождинки разбилась мечта.

И просилось в окно: «Ну и пусть,

Я – не ты, я – не те, я – не та…»

 

И, смывая слезинки с лица,

Отвечало печально окно

Ровным стуком, жалея истца:

«Он – не ты, он – не те, он – не то…»

 

 

                               ***Волна с волной играя…

(детское)

 

Волна с волной играя,

Подруге говорит:

– На дне морском, родная,

Прекрасный витязь спит...

 

Он думал, что навечно

Ему душа дана,

Что доля человечья

Прекрасна и вольна...

 

Что смерти нет начала,

А жизни нет конца...

Как вдруг пронзило сердце

Железо подлеца...

 

Вторая отвечала,

Улыбки не тая:

– За то теперь он знает,

Что вечны ты да я.

 

/где-то восьмой класс/

 

                           Бредет по деревушке вечер розовый

 

Бредет по деревушке вечер розовый,

С закатом дегустировал… не сок березовый.

С волною тешился отнюдь не в лодочке,

А как простые смертные – вином да водочкой.

 

Бредет веселенький, поет, шатается,

На клены, вишенки, березки натыкается.

Понравились ему сосенки брянские,

Да так, что слишком разошлась душа славянская.

 

На танец соблазнял поля придвинские,

Чуть отвязалась от него речушка минская.

Меня смутил своими поцелуями:

«Устал, хозяюшка, с тобой теперь ночую я…»

 

Всю печку вымарал в сухое красное,

Кричал по-птичьи за судьбу свою несчастную,

Котенком что-то муркнул на скамеечке…

Уснул.

Пойду и я… редис полью из леечки.

 

 

                                Весенняя, хулиганская

 

Мужики затоковали,

Взгляд блазливый и шальной.

Месяц март в распутье пьяном,

Что ты делаешь со мной?

От весенней суеты – захмелел!

Видно сам ко мне в постель – захотел!

Хоть люблю я полежать у валежника –

Не пущу тебя, дружок, без подснежника!

В ручеек давай со мной поиграй,

Я подумаю, возможно, про чай!

 

Птицей в небо рвутся джипы,

Обдавая тротуар,

Мне за месяц будет выдан

Годовой репертуар.

О гламурной бестолковой любви!

Хочешь, смейся тут, а хочешь – реви…

Назовут меня красавицей, лапочкой.

Только ты, мой март, – весеннею ласточкой.

Дрогнут прелести моих крепостей

В ожидании нелепых страстей.

 

И не стоит с видом шалым

Мне в лицо метель метать!

Заходи, располагайся,

Раздевайся – вон кровать!

Я отдамся, скажешь «да» или «нет»?

По асфальту разливается свет

Талых, мокрых, ноздреватых снегов твоих.

А весна пускай щебечет для нас двоих.

И охрипнет со своей красотой –

Месяц март, теперь ты нежен со мной!

 

Но как только завершится капель,

Променяю я тебя на апрель.

 

                                       Наколдуй мне, сирень

 

Наколдуй мне, сирень, надурмань,

Напророчь своим бархатным цветом

Утомленного озера ткань,

Соловьиные трели рассвета.

Шалой прелести мятой травы,

Что секреты хранит неумело.

Вечный омут ночной синевы,

Осуждающий грешность несмело.

Надурмань мне, сирень, напророчь

Волшебство страстных прикосновений,

Наколдуй, чтоб сомнения прочь

Прогонял сладкий вздох откровений.

Чтоб по-птичьи гортанный мотив

Осыпал утомленные плечи.

Залечив, нежно заговорив

Все ненужные ранее встречи…

Напророчь мне, сирень, наколдуй

Новый яркий аккорд наслажденья,

Надурмань. …Только не заревнуй

К эксклюзиву интимного пенья,

К распечатке немого письма

С описанием дикого танца…

Ты – сирень, ты – любовь, ты – весна –

Разреши твоей власти отдаться…

 

Напророчь, наколдуй, надурмань, …

/Аромат твой волнует и манит…/

Мне того, кто тебя никогда

Для меня, все же, не наломает.

 

                                                   Мой день

 

Больно, больно метаться, с самой собой говоря,

Что печалится день, не пришпорит, не гонит коня.

От напрасных желаний сакрально горящих костров

До волшебного трепета мыслей, порывов и слов.

 

Не весенний день, нет, а чуть раненный в утренний след.

Он впервые взял паузу и покосился на свет.

Может, хочет его срисовать? Стаять, слиться, сбежать?

Чтоб наивным вопросом никто не посмел удержать.

 

С кем ты, день? Что творишь, почему, для чего и зачем?

Был обещанным свыше, а вот – завершился ничем.

Ты возьми – укради, напугай, научи, позабудь…

Пожалей… ну хоть что-то, а только не так – как-нибудь.

 

Не пускай меня в вечер! И в ночь не пускай, задержись!

Ты ведь разный – слепой и отважный, похожий на жизнь.

Черно-белый, цветной...

Продувающий душу насквозь.

Не бросай меня, день, возвращайся как утренний гость.

 

Я тебя повстречаю, дорогой широкой маня,

Я тебе завещаю весь свет своего фонаря.

Забирай, не пугайся, страдай, постарайся гореть.

Постарайся простить, это лучше, чем взять…

 

 

                                    Куролесил леший лесом

 

Куролесил леший лесом,

Кое-где себя ронял.

За каким-то интересом

Шишки пятками гонял.

 

В небеса смотрел, мигая,

И крестился – вот чумной!

А еще – орал, сигая,

Лап не чуя под собой!

 

Обчесал об клены ребра,

Ободрал налипший мох.

Чурбаны набил на бедрах,

Засвистал и изнемог.

 

Спотыкнулся – распластался,

Обломав свои сучки.

Зарыдал – расхохотался,

Нацепив на лоб очки!

 

Вот такая небылица –

Куролесил, мой родной…

Он увидел первым – птицы!

Возвращаются домой.

 

                                     Я в сердце день впущу

 

Я в сердце день впущу, рванув дверную ручку.

И на воздушной, нежной, бархатной волне

В подруги попрошу у неба дочку – тучку,

Которая давно подмигивает мне.

Мы тихо-тихо подкрадемся к милым розам,

Раскинем бусинки дождинок, словно приз!

Две, или три… четыре мелкие занозы

И привкус счастья от пахучих чайных брызг!

Потом подслушаем все тайны чародеек.

Сказания, стихи и песни мира грез.

И полетим искать тот спрятавшийся берег

За белоствольно-чистой графикой берез.

Прекрасен он и нов! Я не хочу обратно,

Моя подружка подружилась с фонарем…

Теснятся чьи-то мысли, шепчутся невнятно,

Что мы нашли и пристань, и приют, и дом.

Там на крылечке тихом звездною порою

Запишут мне не узнанный судьбы мотив.

Я аккуратно за собою дверь закрою,

В шальное сердце на ночь тихо ночь впустив.

 

                                        Уронил вечер

 

Уронил вечер две звезды на крылечко.

В незнакомой избушке возмущается печка.

Чугунки стонут – выкипает картошка.

На журнальчиках нежно размурлыкалась кошка.

Шелестит слово. Утомилась тетрадка.

Ей то больно, то горько… В общем, как-то не сладко.

Трепет слез… тихих. Размываются мысли.

Три бутончика астры вниз головками виснут.

Догорит свечка… штамп известен – «внезапно».

Две звезды на крылечке ждут внезапного «завтра».

 

Он вздохнет тяжко от дневной гонки,

Обреченный на письма от своей незнакомки.

 

 

                          Переболев слепыми ливнями

 

Переболев слепыми ливнями,

Русалкой кроткой прячась в озере,

Звала в бреду тебя по имени.

Не близко бывшего, а «возле».

 

Перемотав видений кружево,

Рукой задев звезду далекую,

Тебя хотела помнить суженым,

Не рядом бывшего, а «около»…

 

По пальцам боль сбивая гладышем,

Всю горечь вычерпав из озера,

Простил мне все, тот – бывший рядышком,

И не откликнулся, что «возле».

 

 

                                 Отравление стихами

 

Отравление стихами?

Нервы рвутся … сыпь по коже.

Лед – в душе, а в сердце – пламень!

И порой – на смерть похоже.

Диким роем жалят строчки.

Как слепой, бредешь на «красный».

Болевые бьются точки

В трех метафорах напрасных!

Достаешь их, как занозу:

То – зубами, то – пинцетом…

Вот они!

Опять про розу?

Не сойти б с ума при этом…

Вымываешь, как заразу,

Прижигая марганцовкой.

Убиваешь все и сразу,

Не добившись закольцовки.

Дьявол с ними!

Ангел с нами…

Не подвластен мозг обетам!

Отравление стихами…

Это больно – быть поэтом!

Что нам ждать еще от века?

Влево – горе, гибель – вправо!

Во спасенье человека

Строчки строят переправу.

Стройка – веточкой облезлой

В лужах осени опалой,

Паутинкой бесполезной

И посмертной чьей-то славой.

Славный выбор – для достойных!

Он, как пляска с пистолетом.

Спи, хороший мой, спокойно,

Это счастье – быть поэтом!

 

Злобно пыхнет обыватель:

«Даже там ему неймется»

Лишь один из ста, читатель,

Бегло глянув, содрогнется:

«Он – без кожи! Осторожно!

Не тревожьте! Боже правый!

Кто нанес тебе, хороший,

Эти колотые раны?

Память – вечна, гибель – ложна…

Да не шаркайте ногами!

У него болезнь…

Возможно –

Отравление стихами!»

 

                                  Ищу себя в траве

 

Ищу себя в траве, листве, деревьях,

В клочке земли… по птичьим голосам.

В колодцах – родниках родной деревни.

Ищу в тропинках по грибным местам.

Ищу в прощальном перелетном крике,

В простых ответах «да», «не знаю», «нет»,

В кровавой капле теплой земляники

(Царапнувшись, её ронял рассвет),

В калейдоскопе радужных вопросов,

Меняющих рисунки на стекле…

Возможно я – коса простой березы,

Застывшая в есенинской строке,

Веселая капризница-синица,

В снегах нашедшая свой смертный час.

А может я – печальная ресница,

С небес слезу смахнувшая на вас.

 

 

                                                  Дом

 

Дом рухнул вмиг…

Тот самый дом,

В котором плакалось и пелось.

Стучалась яблоня в окно,

Толпа подсолнухов вертелась!

В котором каждый сантиметр

Дышал борьбой, трудом, уютом.

Ступени помнили, как дед

Туда ушел «крутым маршрутом».

Кровать, пружиня интервал,

Влюбленных ласково качала,

Взлетая песней всех начал

И начиная все сначала.

Чуланчик – маленький, седой,

Хранитель споров и отваги.

Набитый разной ерундой

И кипой старых фотографий…

Нет, не погиб никто… Никто!

И даже пес пришел и кошка,

Но не разбудит нас в окно

Нахального налива крошка.

А барахло? – Переживем…

Вон у соседа – мать старушка

Да дочка … были...

Им вдвоем

У Господа просить избушку?

Дом, милый! Домом стань для них!

Небесной пристанью пред раем.

Ты рухнул вмиг, залег, затих…

Ты оказалсяубиваем!

А значит – и твоя душа

На суд взлетела неумело…

А по протокам, не спеша,

Рой фотографийчерно-белых…

 

 

                                  Баба Нина и баба Валя

 

Побудьте со мной, отдохните немного.

С трудом добрели до земного порога.

Путь был непростым из-за облачной дали,

Скажи, баба Нина, скажи, баба Валя?

 

Я редко стремилась «да вашага чаю»,

Делиться успехом, улыбкой, печалью,

Рассматривать раны, седины, медали –

Твои, баба Нина, твои, баба Валя.

 

Последний раз, помню, была званым гостем

На светлом, осеннем, смиренном погосте.

Так мудро от нас, от земных «паміралі»,

Что ты, баба Нина, что ты, баба Валя.

 

Тихонько вдвоем собирались в дорогу,

«ДзецЯм»жизньсвою отписав понемногу.

С разбежкою в месяц «лягліў зямлюкралі»,

И ты – баба Нина, и ты – баба Валя.

 

Теперь пустота.Не придти, не проведать.

Ни спеть, ни испечь, ни спросить, ни отведать…

Кому я скатерки стараюсь, крахмалю?

Зачем, баба Нина, зачем, баба Валя?

 

Ну вот, повидались, пора и обратно.

Там, с Богом, ведите себя деликатно…

Жемчужнойросинкой на скатерти пали

Слеза бабы Нины, слеза бабы Вали.

 

 

                           Мерцают звездные молитвы

 

Мерцают звездные молитвы

В саду июльском, на заре…

В полнеба яркою палитрой:

«Мой милый, вспомни обо мне…»

Слезой древесной просьба тает…

Нахальный солнца первый луч

Её в отчетность собирает…

«Мой милый…» – далее сургуч,

Печать и герб.

Надежно спрятан

Твой образ в яблоне простой,

В рябине черноплодной рядом –

«Мой милый…»

Чайных трав настой

Утешит, успокоит, снимет

Зари молитвенную нить,

Рябину тихо вечер спилит –

«Мой ми….», а как же дальше жить?

 

                                    Ничего не получится

 

Ничего не получится…

Просто надо отмучиться,

Отмолчаться, отмаяться,

Отболеть, отпечалиться.

Простонадо отринуться,

Отойти, отодвинуться.

Взять – порвать эти лучики,

Неродные, нежгучие,

Небольные, неправные,

Но такие желанные!

 

Только… хватит ли силушки

У тебя,у детинушки…?

 

 

                                          Медведи и снег

 

Мир сегодня застыл на пороге в немую вечность,

Ни вперед, ни назад не трясется его телега.

Только там наверху, демонстрируя всем беспечность,

Собирают медведи большие котомки снега.

 

Их шаги тяжелы, добродушно косматы морды.

И мой вымысел странный ни капельки им не страшен.

Аккуратно работают летних лесов милорды,

Что бы ель заварила из снега простую кашу.

 

А на небе, откуда, ведь там не растет малина?

Вы – земное зверье и рыбешку свою ловили.

Почему собираете снег в тару из поплина?

В беловежских лесах вас, наверное, одолжили.

 

А обратно вас ждать? Ах, когда растрясется осень

Паутинками, листьями, ветками и дождями.

Повернет камнем в землю волшебный янтарный перстень,

Что ей рыжие белки весной прошлой, помню, дали.

 

Может, помощь нужна, вы кивните – ведь я готова,

Очень сильно устала уже от земного бега.

Вероятно, сумею на счастье найти подкову

И ему передать вместе с первым январским снегом…

 

                            Говорили люди, говорили

 

Говорили люди, говорили…

Радости и горести делили.

Первые слова и детский смех.

Голосами наполнялся свет,

Если кто-то замолкал навек.

Говорили: «умер Человек...».

Много слов хороших говорили.

После – плакали, молились, пили…

Разговоры улетали в небо,

Отбирал Господь, что быль, что небыль.

И обратно щедрыми горстями

Проливал на урожай дождями.

 

Люди говорят, люди…

Сколько стоит то, что завтра будет?

Должность, именитость и почет,

Словно за язык их тянет черт.

Если кто-то в землю поспешил,

Говорят: «Ну что, пора – пожил…

Нам бы так, оставив детям вклады,

Дачи да почетные награды…

Сколько слов отправить надо в небо,

Что бы дал Господь простого хлеба?

Он не хочет, может, нас понять?

Может лучше вовсе – замолчать?»

 

Умножая на Земле печали,

Замолчали люди, замолчали…

Только если кто-то умирал,

Он отчаянно кричал, кричал…

Люди в сторону глаза косили:

«Ай, как громко совесть голосила!»

Разбредались, молча по жилищам,

Лишь мечтая о воде и пище,

Кулаками небу угрожая,

 

Не смеясь, не плача, не рожая,

Немо ожидая некий знак,

Превращаясь в мусор, хлам, сорняк.

И рыдал над скорбными дворами

Сам Господь солеными слезами.

 

Говорите, люди, говорите!

Радости и горести делите!

За большим столом,

За чашкой чая

Празднуйте веселье урожая!

Говорите о делах, о детях,

О звезде, что в небе ярко светит.

Пойте, плачьте, близких хороните.

Только говорите, говорите…

Не теряйте Божий дар – основу,

Говорите, люди, ваше Слово…

 

 

                      А путь до Него бесконечен

 

А путь до Него бесконечен…

Лишь шаг до края.

К нему я почти прикоснулась, мечты теряя

От дури, болезни, гордыни, ошибок, сплетен.

Застыла над бездной…

И хлещет дождливо ветер.

По пяткам, по пальцам, по совести лихо хлещет.

Да так, что в безумстве своем ему рукоплещет

Пробитое сердце, узнавшее слово «жалость».

Шажок до безумья, секунда – такая малость.

Закончились просьбы, молитвы, есть кризис воли.

От веры рождались слова, а теперь – от боли.

Бездарно, нелепо, коварно пришла усталость.

Шажок и обратно,

а дальше – покой и старость.

 

 

                      Подзаправить бы себя кофейком

 

Подзаправить бы себя кофейком,

Отпустив тревоги все «на потом».

Да истоптанной тропинкою в сад,

Где выпендривается виноград.

Намекнуть ему, что так, мол, и вот…

Из тебя мы скоро сварим компот.

Да в бутыль еще поставим винцо,

Чтоб румянцем загоралось лицо.

Щелкнув по носу свою алычу,

(Пусть царапает потом по плечу),

Передать поклон ей от кабачка,

Что решил похожим быть на качка.

Эх! Сварганить бы супец с бураком,

Бабу Реню подкупив молоком…

(Может даст еще в придачу гарбуз,

Что топорщит на меня наглый ус)

На мангале шашлычок закоптить,

Чарку водочки вперед пропустить.

Да к любимому прилечь на краек…

Получился бы удачный денек!

 

                                           Освобождение

 

Открыл мне двери домик спозаранку,

«Привет»,– сипели сонно паучки…

Вошла и вижу: под окошком в банке

Сидят и горько плачут червячки!

 

Их накопал «противный», рыбкам к чаю,

И даже удочку купил, крючки.

И мне так грустно стало…

Выпускаю!

Скорей, ползите в землю, червячки!

 

От ошалевших вмиг, беспозвоночных,

Шарахнулись зеленые жучки!

И долго под травой шуршало ночью:

«Да здравствует, свобода, червячки!»

 

Сижу, пишу и стекла протираю,

Ведь ни хрена не вижу без очков:

«На волю, кто-то птичек выпускает,

А я, вот, выпускаю червячков!»

 

                                              Не спится

 

Не спится…

Давит осознание собственной вины.

 

Кошку кошматя, как несостоявшееся лето,

Прячется за половинками персональной луны

Горе луковое

                на этой стороне планеты.

С той стороны планеты

                у распахнутого окна

Мучается среди многочисленных одиночек

Неприкаянный и робкий,

                впечатлительный, словно она,

Автор многих гениальных

                и непризнанных строчек.

Вот бы встретиться раньше!

Да еще с одной стороны.

Угадав погоду и любимые одеяла,

А так… треплет их бессонница и кошмарные сны,

Или мысль

                о невозможности начать все сначала.

Вот и рвутся ноги от тела

за матрасный порог.

Превращая пятками ночь

в колючее крошево.

А далее…

Неужели не чувствует Господь Бог,

Что не выйдет из этого ничего хорошего?

 

 

                         Ножки Детству омывала речка

 

Ножки Детству омывала речка.

С ней так здорово игралось в прятки.

Веселясь от самого крылечка,

До песчаника, где сохли пятки.

 

Юности ласкало ноги море,

Поманив шальными парусами.

Зрелость горько обувало горе,

Да две стрелки, что зовут – «часами».

 

У печурки Старости хотелось

Отогреться да ворчать шаманкой,

На крылатость, что куда-то делась,

За мечтой умчавшись спозаранку…

 

Находя себя среди излучин,

Детство звонко пело, хохотало…

Это время было самым лучшим,

Видно, солнце пятки щекотало.

 

Нищею, без паруса скитаясь,

/Парус где-то носит и поныне.../,

Юность так беспечно улыбалась

Всем морям, что высохли в пустыни.

 

Там, в песчаниках еще дрожали

Хилые травинки.

И не пелось.

Утешаясь только миражами,

Нервно закурить пыталась Зрелость.

 

И клюкой по пыли поспешая,

Жизнь итожа дряхлыми ногами,

Стебельки, иссохшие, слезами

Безутешно Старость орошала.

 

 

 

                            Мчатся самые разные праздники

 

Мчатся самые разные праздники –

Жизни нашей шальные проказники.

Ждешь их дурнеем, алеешься, тлеешься…

И на что-то тихонько надеешься.

А они поскакали, попрыгали,

Перед носом подрыгали фигами

и прошли.

Ничего не добавилось,

Государству деньжаток прибавилось.

Ну и ладно …

 

А я буду розовой!

Каждый день, как цветочек мимозовый!

Буду чайной, тортовой, пироженной,

Если надо – слегка замороженной!

С наполнителем сверху поливочным,

Шоколадным, малиновым, сливочным.

Не хотите?

Не вкусно?

Крема не те?

Вы от сливок немножко толстеете?

Хорошо, в небольшом безобразии

Я сменю направленье фантазии.

Лучше стану звенящим фонариком,

Или, может, – голубеньким шариком!

И за тонкую белую ниточку

Оборвусь как ракушка с улиточки.

Поползу… (Я же – шарик – запуталась)

Полечу над окошком – аукаясь:

Вылезайте, балконные кошечки –

Попоем с вами хором немножечко!

Блин! Я шарик! Без голоса нынче я

И какая-то вся непривычная!!!

Отвлекитесь от дел на минуточку –

 

Я такую вам выкину шуточку –

Лопну…

С горя, с обиды, отчаянно!

Распугав голубей всех нечаянно!

«Ну, какая тут,– скажите,– невидаль?

Лопнул шарик в безоблачном небе-то.

А мы думали – праздничный, радостный.

Вон валяется – грязный и гадостный».

 

Бестолковы фантазии с шариком.

С мармеладом, тортами, фонариком…

Утомилась, устала, умаялась…

Да и что-то вокруг – слишком мало вас

Восхитительных праздничныхпраздников –

Собеседников и безобразников.

Вот ближайший дождусь –

Ну и что с того?

 

Если нет рядом – самого…

Нет его.

 

                             Зайчик и одуванчик

 

Так здорово в ладошку прыгнул зайчик,

Такой весенний, солнечный, смешной,

И ярко-желтый, словно одуванчик,

Живущий за окошком, под сосной!

 

Они, друзья, наверное.Возможно,

Вдвоем ночуют в травяной глуши.

И утром по росе неосторожно

Один другому подмигнуть спешит.

 

Я утром – кофе, эти – солнца лучик,

Один – расцвел, второй в ладошку – прыг!

Вот так-то, неизвестный мой попутчик,

Начало сказки получилось вмиг…

 

                                            Диалог

 

Слова глотаются, бежит слеза

Соленая.

Какого цвета у тебя глаза? –

Зеленые.

Каким смычком поет тебе заря? –

Да разными…

А дни считаешь у календаря? –

Напрасными…

А что ты нового сейчас смотрел? –

Над бездною…

А ветер выл или культурно пел? –

Не местный он.

А вечер колобродил или стих? –

Ковыль летит.

А в дверь сейчас стучался новый стих? –

Без памяти.

На улице твоей в дома сквозит? –

Сентябрь брюзжит.

Да нервный он как пассажир – транзит.

Листва лежит.

На чем вращается твоя земля? –

Кругом столбы

Давай, я заберу себе тебя… –

Не надо бы.

А флексии в садах еще цветут? –

Так осень ведь.

Скажи мне, ну, еще про что-нибудь. –

Не проповедь.

Банальна о тебе строка, коса… –

И ритм хромой,

Какого цвета у тебя глаза? –

Забудь … постой!

Смотри – сентябрь снежит, слеза –

Скупа как бес.

Какого цвета у тебя глаза? –

Лазурь небес…

 

                                                 Зонт

 

Слезы градом на пальто –

Дрогнул зонт на остановке.

Все не так и все – не то.

Ах! Какой же он неловкий.

Не помог, не защитил,

Не влепил нахалу сдачи…

И теперь совсем без сил

Над хозяйкой горько плачет.

«Как же, господи-прости,

Так могли её обидеть?

Мокнет, бедная, грустит,

Ничего вокруг не видит.

Вон троллейбус! Этот – наш!

Доставай скорей бумажник…»

Растрепалась эпонжа,

Расшатался набалдашник.

И дрожал несчастный зонт

В тонких пальчиках девчонки.

Он бы сдал себя в ремонт

За её сухую челку!

Он бызаменил каркас,

Ручку, кнопочку и спицы,

Что бы хлопнули хоть раз

Эти чуткие ресницы.

Купол бы сменил на тот,

Под которым смотрят смело…!

А какой-то обормот

Вдруг сказал ей: «Надоела…»

Он бы такему ввалил!

Чтоб вовек не отряхнуться!

Но, увы, хватило сил

На «тихонько размахнуться».

Но, увы, не смог, сглупил.

Слезы горькие – напрасны.

Он бы новый ей купил:

Стильный, яркий, сине-красный.

 

                                          Привет, парная

 

Привет, парная, я к тебе – пусти на полку-то.

Без суеты да похвалы, да с кривотолками…

Тебе одной скажу на ушко, по-секретику:

Такой мамзелью вся хожу по белу светику.

А тут – нага, проста, скромна, слегка усталая,

И лупит веник по бокам красотку шалую.

Здесь все равны, все как одна – ребро адамово,

Такие бабы, королевы, крали, дамы – во!

И разговор один на всех – мужик докучливый,

Кому простак, кому – богат да неуступчивый.

Кому-то пьющий да веселый – разговорчивый,

Ну а кому – такой гуляка неразборчивый!

У многих есть. У многих нет, а лишь случаются,

А вот серьезно, да навек – не получается…

А у меня, как никогда – рог изобилия,

Такое чувство, что Монро – моя фамилия.

Хотите, бабы, всех раздам сейчас по случаю,

Себе оставлю своего – слегка помучаю.

Шалит парная…

Разомлела я на полочке,

Что лень плеснуть на уголек по самой кромочке.

И где-то там коварно мысль мелькает в темечке:

«Вот подубасить бы его дубовым веничком».

 

                                            Хорошо

 

Хорошо…

Отчего? Просто так – хорошо!

Виноград созревает тихонько на даче.

Ночью – дождик прошел, утром – солнце взошло,

Потому – хорошо! Ну а как же иначе…

В небе – рой светляков, на земле – звездный дождь.

Вот такой парадокс круговерти в природе.

Вечер курит табак, как задумчивый вождь,

И мое «хорошо» никуда не уходит,

А взбивает подушки, колотит матрас,

Разливает коньяк в подогретые чашки,

Да мурлычет под нос чью-то песню про нас

О любви, что сбылась по веленью ромашки.

Хорошо… очень робко тебя попрошу,

Ты еще задержись «на чуть-чуть», и «на много».

Все пойму, все прощу, никуда не пущу,

Если только на миг, от себя до порога.

Если только на вздох, незаметный такой.

От того светляка до звезды, на удачу.

Не пущу, обовьюсь виноградной лозой…

Здесь – мое «хорошо». И не надо иначе…

 

                                        Поцелуй

 

«Поцелуй!»…

Его молила истово

На заре беглянка сумасшедшая,

Не смущаясь взглядов злого пристава,

По приказу свыше грех нашедшего.

После шла, свободная и дикая,

Гордо шла!

А вслед шептались ставенки:

«Ишь – плывет! Скорей сюда гляди-ка ты!»

«…да, у мужа чин, поди, немаленький…»

Чин не маленький, да возраст...

Плетка конская –

Бить жену – пускай себе отчается!

Покусает губы – девка взрослая.

Коли жить, как все, не получается.

Вечер…

Жадно старость липнет в простыни,

Тело манит, юной статью дразнится.

Поцелуй…

Прости её ты, Господи!

Между ними ведь такая разница.

                                Захотелось больших наград

 

Захотелось больших наград,

Словно бес в твой покой пролез.

Только если маячит «над»,

То рискуешь остаться «без».

 

Не листай вчерашних газет,

Пусть спокойно замрут года.

Ты им гордо ответишь – «нет»,

А они продиктуют – «да».

 

Вот тогда – и считай приход.

И расходы свои считай…

Получалось по жизни «под»?

Значит рядом осталось «дай».

 

Да, не хмурься. Не быть беде.

Радость тоже – напополам.

И не спрашивай «с кем», и «где»?

Потому что ответят – «там».

 

Так у мыслей шальных в плену

Торопила в тетрадь слова.

Что бы высказать все – ему…

А прочла их себе сама.

 

                         А ему – поэтому горюшко поэтово

 

А ему – поэтому горюшко поэтово –

Не услышит солнышко ничего из этого.

Ведь другие радости у него – у солнышка:

Из небесной леечки жаловать подсолнушка,

Яркимфиолетиком баловать прохожего

И немножко лапушку – на меня похожую.

Потому-поэтому, быть поэту – клятому

Мыслями прохожего про строку невнятную.

О судьбе не проданной, о душе – не читанной.

Быть поэту клятому, а строке – избитою…

 

Только если лапушка, на меня похожая,

Затаив дыхание, спросит у прохожего

Капельку внимания к песенке поэтовой

Да подарит солнышку бантик фиолетовый.

Чтобы меньше хмурилось – не моргало глазками,

Не пекло, не щурилось, умилившись сказками

Про березку, яблоньку, про родной подсолнушек,

Про нее, про лапушку из породы золушек

Да про все, что рифмою, про того иль этого

Пишет миру клятое горюшко поэтово.

 

                                      Принимайте себя

 

Принимайте в себе различное: неумелое и отличное,

Осмелевшее или томное, непонятное или стремное.

Некрасивое, злое, грустное, может, горькое, может, вкусное.

И хорошее и спесивое, и отважное, и трусливое.

На заглавных ролях в комедии, драме, фарсе или трагедии.

Интервалом к массовке, кластером, даже если все пятки в пластыре,

Отлетела, увы, набоечка, шкандыбаете вы тихонечко,

И ботинки давно изношены – принимайте себя, хороший мой!

 

Открываете дверь без испуга – нараспашку, как лучшему другу.

И глазок, запотевший, не трете –

вот такой вы –

и что? –

Ну!

Берете?!

 

Хоть шипящего, хоть курящего, и от боли слегка мычащего.

За шкворнЯк, как котенка шалого, забирайте себя усталого.

Неспортивного и спортивного, низкорослого или длинного.

Загребайте себя ужасного и влюбленного, и прекрасного.

В опозданьях-свиданьях отчаясь, каясь, радуясь и спотыкаясь,

Хоть немножко, хоть каплю при этом – ну вот просится – будьте поэтом!

Для кого-то – простым рифмоплетом, а кому-то – с волшебным полетом!

И приветом – прикольно-глагольным! Принимайте себя – и довольно!

Веселитесь, горюйте, играйте! Тихо падайте – громко вставайте,

На работу, рыбалку… Решайте…!

 

Только подлого – не принимайте!

 

Ай – вот так!

Вот и вся педагогика… Принимайте зануду и логика,

И ботаника и неудачника, работягу, лентяя и дачника.

И бомжа, и министра, и странника – принимайте в себе – избранника!

По-простому и по человечески – принимайте себя по-отечески:

Пирогом принимайте да скатертью, да такой-разтакой его матерью…

 

И деньжат себе, милому, дАруйте! Под подушку подарком? Пожалуйте!!!

И любовью, и лаской, и … тапочки – предложите накинуть на пяточки…

Коньяком принимайте да водочкой, … и ремнем, если что – да по *опочке…

 

Много в нас понамешано странного,

Принимайте себя – окаянного!

 

                                      Позвонило прошлое

 

Позвонило прошлое …Вздрогнул шкаф в прихожей.

Стыло чувство ложное …Вплыл звонок вельможей,

Не рвалось, не клеилось…словно фортепьяно

«Извини, … не помню вас» …всхлипнуло с изъяном.

«Извини… те… тороплюсь» … И бутылка брюта

«Нет… сегодня – не вернусь»… хмыкнула кому-то.

Прошлое обиделось …Черно-белый снимок

«Мы сто лет не виделись» …в рамке из картинок.

Там… на кухне суть моя … Дочке – восемнадцать.

Мной одной хранимая. …Стоит ли метаться?

А звонок – не выключить …«Хватит, мама, хватит».

Не простить, не вылечить…Крошится салатик…

Прошлое уклончиво …Быстрый взгляд на маму,

Нудно и настойчиво… вкрадчиво, упрямо.

Предлагает встретиться … Говорю – не глядя:

«Дождь идет и ветер» …«Там – красивый дядя»…

 

 

                                                   Свидание

 

Да была луна огромна! … Перестань коситься строго.

Блином масленым сияла. … Очень скользкая дорога.

Ровно в восемь, /в двадцать ровно/, … Ошалевшая немного.

                          Между башнями вокзала.

 

Бледно-близкий незнакомец … Что страдаешь честно-пресно?

Наградил печальным взглядом. … Слышишь, пряный запах теста?

Ищем средство от бессонниц. … Ну, давай же, в темпе presto…

                          Отрывай кусочек рядом!

 

Пять минут, пятнадцать, сорок … В чашки мы луну крошили.

Землю, Минск, вокзал качало … Медленно ползли машины,

За порогом нежных шторок. … Мысли, фразы мельтешили…

                          Дальше, вместе? Все сначала?

 

 

                            Аритмия в истории

 

Аритмия в истории,

Эпилог без прикрас.

В пробке бесится скорая

По спасению нас.

Лихорадочно вертится

Под ногами земля.

Ни поверить, ни встретится,

Ни расстаться нельзя.

Ошалела действительность,

Хоть с планеты беги.

Давит чертова мнительность,

Что все люди – враги.

Не тревожься, не жалуйся,

Не ругай, не грусти.

За «спасибо» –«пожалуйста».

За ошибку – «прости».

 

                                        Где-то и Что-то

 

«Где-то» забыло что-то…ходит как тень по кромке.

Странно и угловато, роясь в своей котомке.

Может быть там – такое… крошками развалилось?

Что-то, что беспокоит, то, что не пригодилось?

То, что возможно помнит, чем где-то раньше было?

Кто его в спину гонит, что ему так не мило…

Что ему так хреново – вроде бы было лето…

Тихо и бестолково бродит по краю «Где-то».

 

«Что-то» сопит в подушку – видно сильна обида…

Бросить, как погремушку… просто уйти – для вида…

Так наказать за малость! Заанекдота ноту?

За небольшую шалость? Плачет в подушку «Что-то».

Плачет и понимает – нужно бежать куда-то

Нужно догнать, спасая, то, что бредет обратно.

Робко бредет, шатаясь, «Где-то», слегка с испугом.

Вспомнило видно, маясь, что потеряло друга.

 

                               Не стреляйте в Поэтов

 

Не стреляйте в Поэтов…

Их осталось так мало.

Тех, что рифмами дышат, а живут – как попало.

В тех, кто веяния мира слышит, чувствует, знает...

Не стреляйте в Поэтов. Эти – пулю поймают.

 

Отшатнуться не смогут…

Да и вряд ли заметят.

Просто заняты будут, не успев на рассвете

Дописать, домолиться…

и упасть в изголовье...

Не стреляйте в Поэтов, тех – кто дышит любовью.

 

Да,бывает… невнятны их поступки.

И слава...

Ну, простите, простите, то, что вам – не достало.

Не хватило – досадно…

Что же, право, неймется…

Не стреляйте в Поэтов … на том свете – зачтется…

 

                                               Ну, да

 

Ну, да, ну, да, ну, да… всего – не очень много:

Тетрадка, нитка нот, устало-синий взгляд…

Банальная тоска, буквальная тревога,

Движение вперед, желание – назад…

Есть небольшой размах, который неуместен

В гламурной суете предпраздничных столиц.

Ну, да, ну, да, ну, да… сложилось пару песен,

Сверкнула пара строк, мелькнула пара лиц.

Ну, да, ну, да, ну, да… подведены итоги.

В изгнание ушел вчерашний календарь.

И ровно ни о чем, вдруг, промочивши ноги,

Рыдает за окном простуженный январь…

 

                                          Бессоннице

 

Ночь была не права: ну подумаешь – чудились демоны…

Разве это причина – бояться всю жизнь темноты?

Зажигать «светлячок», презирая движенье несмелое,

И снежинки считать, с тяжким вздохом больной сироты?

 

Этот мрачный февраль – все ему до весны, и не спорится.

Он поверженный плачет простейшей гармонией звезд.

Вырывается всхлип и с ладошки бемолями кормится,

Выгоняя кошмары с насиженных мыслями гнезд.

 

Ночь была не права: что с того, что пригрезились ангелы?

Это вовсе не повод бросаться в дневной хоровод

И размахивать строками, словно тряпичными флагами,

Веря: небо добрее сегодня, чем нынче… и вот…

 

Ночь была не права…

 

                                      Рождественское

 

А где-то там, где миру море по колено,

Взбивали ведьмы молоко в густую пену.

Не знаю… по приказу, просьбе, сами…

По этой пенке черти стих один писали.

Не на катрен, не на терцет, всего – на строчку.

Да только все ни получалось капнуть точку.

А где-то там, где горы звездочкам – по плечи,

Волхвы зажгли свои рождественские свечи!

А вместо скатерти на землю слали ночку,

Чтоб все увидели единственную строчку.

С чего бы вдруг случилось это примирение?

Вокруг всего одной строки стиха творения?

Такой шалман перемешался в этой пенке

Плечом к плечу стоят, коленочка к коленке…

И слышат, верят, понимают, знают точно,

Что не сейчас Господь поставит эту точку!

 

И я стою… ору гнусаво рядом с ведьмой,

Вселенской юбки подобрав полог:

«Иисус Христос родился!

Нам и вам – явился!

С нами – БОГ!»

 

                                  Двое мчат за облаками

 

Двое мчат за облаками

В старой книжке с дураками,

Королевами, любовью…

Той, что так вредит здоровью.

И колбасит быт порою,

Утешая: «Блажь с тобою».

В них, нахальнее морщинок,

Строчки врут!

Из паутинок

Тем двоим сплели ошейник.

Врут, что все же всех поженят.

Дураков – в миру, во славе,

На большом пиру, в реале!

 

Я прочла, учла… смирилась…

Жаль, у них – не получилось…

 

Слава, слава…

Где ты, Слава?

Поздно я тебя узнала…

Поздно я тобой согрелась

Но не так, как мне хотелось…

Опоздал? Была простуда?

Что ж, добра ведь нет без худа.

Под нытье усталой тетки

С рюмкой водки под селедку

Ты меня совсем не слушал,

Только кушал, кушал, кушал…

Солнце, небо с облаками,

Эту книжку с дураками…

 

Мне пришлось… И я смирилась,

Жизнь с тобой – не получилась…

 

 

Только эти двое снова

Мой покой тревожат словом!

И малякают картинки,

Оплетая паутинкой

Лица разные в оклады…

Нет! Пожалуйста, не надо!

Отдалять меня от славы,

Возвращать в пустые залы.

И дарить дрянной подарок –

Рифмы тоненький огарок

Про сапфиры с облаками,

В рваной книжке… с дураками.

 

Я – смирилась…

Кроткой крохой

(Вот теперь по мне – «поохай»…)

В мире ситцевого кроя

Тем двоим прошу покоя…

 

                                                         Слово

 

Слово было грустное, липкое, невкусное.

В шапочке навязчивой, к козырьку привязчивой.

Словно из-под палки все, слово было жалкое.

Вдруг ему поверилось, что оно проверилось,

Смело приосанилось и родилось заново.

Нет, опять не знатное, очень непонятное:

Робко неумелое, кислое, неспелое,

В чем-то виноватое слово странноватое.

Но глядит кокетливо, вроде бы приветливо,

Вроде – сильно занято дотемна, до засветло.

Вдруг пробилось дерзкое – стало слово резкое,

С криками, упреками, глупо-недалёкими.

С топотом и грохотом, истеричным хохотом,

Расшумелось-якалось, ну а после – плакалось

Блудное и рваное –

слово было пьяное…

 

                                      Неприкаянный мой

 

В серых буднях чужих, неприветливых снов,

Не смогу ничего о тебе рассказать.

Только голые ветви капризных миров

Будоражат замерзшую синюю гладь

И плывут, и плывут, в лунном свете скользя.

Крутит смутная ночь чей-то рваный покой.

Но, как прежде, к тебе прикоснуться нельзя,

Неразгаданный мной, неприкаянный мой…

 

Пропадут ли когда-нибудь горести прочь,

Хоть банальностью строк рвется сердце в клочки.

Начинает искать прихотливая ночь

Сумасшедшего неба шальные зрачки.

Временами скрипит и вздыхает метель,

Замерзает огонь под застывшей рукой…

Но, как прежде, тебе не откроется дверь,

Неразгаданный мной, неприкаянный мой.

 

О тебе рассказать… не смогу… На бегу

Надеваю на фразы и мысли замки.

Только голые ветви берез сберегу,

Распластавших по небу свои плавники.

И летят вереницы взлохмаченных лам

В темноте, над понуро застывшей рекой.

Но, как прежде, не встретиться, видимо, нам,

Неразгаданный мной, неприкаянный мой…

 

                                 Полетели февралями

 

Полетели февралями. Ты – в рассветы, я – снежинкой,

Если мы чего достойны –то и встретится в полете.

Мне, наверное, на плечи ляжет трепетность пушинкой,

А тебе – шальные рифмы в золотистом переплете.

 

Ты поставишь их на полку, не вздохнув, не улыбнувшись,

Я заплачу от обиды предвесенними дождями.

И отваром зимних шишек, чуть заметно поперхнувшись,

Зимний день двоим напомнит: «…полетели февралями…»

 

Зимний день и зимний вечер, вмиг сковав морозом руки,

Превратят их в чудо, чудо, в чудо-перья с хрусталями,

Что нам ждать еще от весен, кроме старости и скуки,

Ты согласен? Полетели, полетели февралями!

 

Я – снежинкой… ты – в рассветы… ты – проснешься и напишешь:

«Удивительным и честным месяц был тот между нами…»

Я растаю зимним утром, и капелью (слышишь, слышишь?)

Буду звонко хулиганить: «… полетели февралями!...»

 

Полетели февралями….

Он – в рассветы, а снежинка

Все кружилась и мечтала, что с нее еще возьмете?

И растаяла слезинкой,

Не капелью, а слезинкой…

На красивой новой книжке в золотистом переплете.

 

 

                                                  Мосты

 

Все тихо-гладко…

Сквозит январь.

В простой тетрадке

Мой календарь.

 

Склоняю даты,

Рублю хвосты,

Окутав ватой

Свои мосты.

 

Совсем не просто,

Почти в бреду,

С одним вопросом

К себе иду.

 

На узкой тропке

Ищу ответ:

Мы – «будем»?...

Робко –

Да, или нет…

 

Но календарно,

Мотивом встарь,

Метет феврально

Буран – бунтарь.

 

Туманной тенью,

Без суеты,

Обледенеют

Мои мосты.

 

И тихо, тихо

Падут в откос.

Целуя лихо

Снега в засос!

 

Надо жить

 

Да плевать на: «кто», «когда», «с кем», «зачем», «куда», «откуда»…

Есть туманы и река, дом, немытая посуда.

Есть тюльпаны и строка, есть сюжет – возможно ставить.

Значит, нужно жить, пока что-то хочется исправить.

Значит, надо: печь пирог, рифмовать и чистить плитку.

Всем, ушедшим за порог, открывать свою калитку.

Незатейливо, шутя, веселясь и горько плача…

Молча или тарахтя, жить как есть, а не иначе.

 

Свято верить и грешить, сочинять и петь по нотам,

Пить коньяк и воду пить… и ещё – жалеть кого-то.

Раздавать и собирать, как получится. При этом

Гладить, штопать и стирать… и… считать себя – поэтом…

 

Что-то надо – что-то нет. По любви и по кредиту.

За окном шуршит рассвет, доверяясь реквизиту

Тополей, скворцов, весны, отсыревших дров в сарае.

Значит, все же, нужно жить, подождет земля сырая.

 

Подарю этуфлей… - ту-ту-дудочку

 

Подарю этуфлей… -ту-ту-дудочку – знак крысолова.

Не отправлю посылкой, а спрячу на полку, в туман…

И когда заболею и буду совсем безголова,

Ты на ней наиграешь сомнение, жалость, обман.

 

Этих нот не бывает в обычном мажоро-миноре,

В натуральных ладах не бывает, вот так-то, дружок…

Я тебе насвистела про чье-то здоровье и горе,

А потом смастерила серебряный тонкий рожок.

 

Как найдешь его? Просто: протянешь доверчиво руку.

Вроде греки,который когда-то и с кем-то грешил.

И, себя обрекая на горькую сладость разлуки,

Поиграешь в печальный осколок тревожной души.

 

Можно дуть, не стыдясь,– этот тон не задаст камарилью.

Он как я – безголов, но впивается в нервы клешней.

И такую слезу выжимает – почти крокодилью.

Ту-ту-дудочка томно сегодня болеет со мной.

 

Ту-ту-дудочка – ладно, спасибо, довольно стараться…

Я немножко поверю. На строчкуиль целый роман.

Что хозяин твой вовсе не думал со мною играться.

А действительно верил, что в руки попал талисман.

 

Что возможно по краю, где даже тональность вне лада.

Что не кончится время простужено-жалобным «си»…

Если что-то звучит, значит это кому-нибудь надо –

Подарить, обмануть, поиграть, пожалеть, попросить…

 

                                  О расставании банально

 

Нет, расстаться не сложно.

Время лечит вину.

Как прививку, возможно,

Этот опыт приму.

Слезы слишком банальны

И в строке, и ручьем.

Принимаю формально:

«Ты совсем не причем».

Да, мой славный, продолжен

Ля-минорный мотив:

Тот, кто вырос без кожи,

Часто будет один.

Тот, кто выжил без кожи,

Вряд ли верит в любовь.

Да, расстаться не сложно,

Если ты «не любой».

Снова нужно до дрожи

Что-то в рифму решать.

Сомневаясь итожить

И пытаться сказать,

По пространственным грядам

Бубенцами звеня.

 

Рядом сможет остаться

тот, кто верит в меня.

                                                      Рысь

 

Ухмыльнись,

кинь взъерошенной толпе фырчаньем: «брысь!»

Берегись!

Ты – безродная таинственная рысь.

По таким

то стреляют, то рыдают, то кричат,

Выстрел – дым!

Как еловые иголочки горчат

На зубах.

 

Выдох – вздох.

Осторожен и безжалостен курок.

Рысий бог,

до чего же мир сегодня одинок!

Весь в когтях

затаился. И не тикает в груди.

На весах,

позади опасность или впереди?

Липкий страх.

 

Торопись.

Эта стая больше, слышишь, не твоя.

Заблудись.

Потеряйся, исчезая за края,

Медлит мысль.

Где-то ждет тебя твой рыжий, дикий рай,

Извернись –

круг сужается, все ближе злобный лай.

Убегай.

Щелк затвор.

Лес не выдаст, а туман, глядишь, – не съест.

Выстрел – вор.

Как прекрасна эта трепетность небес.

Ты не верь.

Это все случилось просто не с тобой…

 

«Славный зверь,

загонял.

Кладем в мешок, идем домой».

Боже мой.

 

                           Еще летят мои метелицы

 

Еще летят мои метелицы,

Не все тропинки запорошены…

Сегодня ноткой песня делится,

Так принимай её, хороший мой.

 

В дороге все к гитаре тянутся.

Не мной, увы, давно замечено.

Давай споём: «Перрон останется…»

И погалдим еще до вечера.

 

Да, комплимент положен дамочке,

Не встретил ведь такую смолоду.

Тебе пора, на полустаночке…

А мне – вперед, к большому городу.

 

                                          Соглашайся

 

На знакомство, на воскресенье,

Соглашайся, моя душа.

Знак весеннего невезенья

Ты получишь, со мной греша.

Оставайся на взгляд, на вечер,

На сезон молодых дождей.

На улыбку, на вздох, на встречу,

Незаметную для людей.

Принимай полумрак, помаду,

Полпоэмы на пол-любви.

Извращенную серенаду

С окончаньем на ноте «пли!»

Полрассвета на полпризнанья,

Нитку жемчуга – сгладить крик.

Оставайся, моё страданье, –

Полумальчик, полустарик.

Соглашайся, пока не поздно,

Не распознанный мой недуг.

Хочешь, я проштампую звезды

Именами твоих подруг.

Да, сама,

как зараза,

баста

обо мне.

Пусть шипит прибой.

Пусть песок под ногами пастой.

Оставайся, коварный мой.

Оставайся, как самый, самый…

Опереточный топ-злодей,

Как нарыв, но пока без раны.

А потом – пожалей, убей.

 

                                  Вьется пух тополиный

 

Вьется пух тополиный, заставляя чихнуть.

Я согласна, ранимый, ту весну не вернуть.

Ни улыбку, ни слезы, ни восторженность строк.

Что поделаешь, поза – твой ревнивый намёк.

Хочешь правду про кошку, что гуляет сама?

Я привыкну дорожкой возвращаться одна.

Закружу сарафаном тополиный снежок.

Станет ловким обманом окультуренный шок.

Прикуплю орхидею и, наивом греша,

На июнь онемею отеёвинтажа.

Ап! Чихаю несмело, подтверждая упрёк.

Да, во всём виновата, и дотлел уголёк.

Разлюбила, забыла, не смогла привязать…

Впрочем, кошкам, мой милый, тоже надо гулять.

Я в замену собачку подарю. И коня.

Только дальше задачку ты решай без меня.

И не хмурься уныло, ту весну не вернуть.

Вон, смотри, тополиный…

Сам летит… как-нибудь.

 

 

                               Прощание в интернете

 

Мы прощались в интернете, а теперь бушует май.

Птицы снова на рассвете голосят – не пропадай!

По краям планеты дружно навострили слух цветы,

Как ты, где ты?

Скоро лето.

Дача, розы и кроты.

Луг, веснушки на полянках, что потом решат взлететь.

Мы прощались, как подранки, мы забыли повзрослеть!

Вот спасибо, так спасибо, даже не был выпит чай

Ни под вишней, ни под сливой...

Что же, впредь – не отвечай.

Есть неправда, есть нелепость, есть лирический герой.

Попрощались.

Скоро лето.

/И полы, смотри, не мой/

Я – не буду.

Пусть на даче все скулит как в день, когда,

Чуть смеясь и горько плача, нас знакомила беда.

Ладно, ладно …

Я к посадкам да на свой покосный луг.

Скоро лето.

По палаткам мир расселится вокруг.

По озерам и походам, по кострам и родникам.

Там и грянет мимоходом, под гитару «там-парам».

Там, вздохнув слегка украдкой от вопроса: он, поэт?

Я смогу, поправив прядку, головой кивнуть в ответ.

И, настроив струны споро, не в тональности, увы,

Пропою, что осень скоро..., а пока что – комары

Будут виться в это лето.

Речка, банька и друзья...

Слава богу, к интернету мне при них – никак нельзя.

                                                   

                                                    Кэт

 

Утром, едва причесав волос,

Кэт узнавала его голос.

И без напрасных пустых споров

Вмиг познавала мужской норов.

Взбита постель, не для игр в прятки,

Там о края били степ пятки.

Днем, успевая устать споро,

Кэт вспоминала его слово.

Сразу казалось, что мир пресен

От незатейливых тех «песен».

Что-то про мать.

И почти в рифму

Часто ремень изменял грифу.

Ну а потом наступал вечер –

Кэт проводила свои встречи.

Мышь, интернет и портал с другом –

Быт, ограниченный vip-кругом.

Чей-то успех, неприязнь, зависть…

Стелется ночь и волос завязь…

Так бестолково плелось время.

Кэт собрала с нелюбви бремя:

Банковский чек с золотой строчкой

Для существа, что звалось дочкой.

 

                                     Возвращение

 

… Подругой мне и капля дождевая,

И смелый лист, взорвавший кость каштана.

Под чей-то вздох, внезапно оживая,

Я слышу смех разбитого фонтана.

 

Я вижу жизнь! Она все ближе, ближе.

Еще чуть-чуть – догонит и закружит.

Но чья-то тень уныло камни лижет.

Скрипит песок – он дьявольски простужен.

 

И серый взгляд, что пепел для Помпеи,

Возводит в ряд готические стены.

Затих фонтан среди пустой аллеи,

В домах древесных птицы стали немы.

 

Роняю всхлип, как звук честнейшей гаммы,

Тянусь рукой к расколотому миру.

Ну, солнца луч, коснись больничной рамы,

Отдай приказ, подобно командиру:

 

«Вздох-выдох-сесть!» Да ладно… подтянуться

К дождинке той, вниз головой провисшей.

Губам приказ: тихонько улыбнуться

И прошептать, пускай совсем не слышно:

 

«Друзьями мне закаты и рассветы,

И вздорный шум рассерженной машины…»

И детский взгляд с надеждой на ответы.

И возглас твой…

надёжного мужчины.

 

                                          Когда-нибудь

 

Когда-нибудь, когда-нибудь,

Когда совсем меня не будет,

Прости, мой друг, не позабудь,

Что в доме есть другие люди.

И в злободневности тревог,

Минутных споров и прощаний

Пусть оживает наш порог

Под всплеск весенних обещаний.

Пусть повседневные дела

В него свои вбивают сваи.

И надпись, год… «жила - была»,

Как все, кого Господь спасает.

Пусть снова белокрылый Спас

Сигналит яблочным брожением!

Я тоже – капельку за вас,

И за мои, из рифм, творения

Удач, разлук и просто дней,

Что пролетели безвозвратно.

За это можно. Всем налей...

Спасибо.

Мелочь, а приятно.

 

 

                                     На перекрестке одного мига

 

На перекрестке одного

мига

Мелькнет тоска чужого мне

взгляда.

Блеснёт строкой на солнце лист

книги,

Вопьётся в мысли не моей

правдой.

И растревожит не моё

время.

Разрежет связки не моим

криком.

И я рванусь догнать того

Леля,

Что промелькнул не нужным мне

ником.

И первый знак, упавший в тень

с клёна,

Прошелестит: «Вам не бывать

вместе».

На перекрестке одного

стона

Царапнет горло не моя

песня.

Лидийский лад сыграет роль

Грима

Мне, перекрасив в цвет судьбы

кожу.

Я постараюсь проскочить

мимо,

А не получится – тогда

все же

Враз прекратятся глупых струн

всхлипы.

От гари кашлем разорвет

лигу.

В костры летят моих надежд

кипы

На перекрёстке одного

мига.

 

 

                                         Запоздалое

 

Ненагляден свет в окошке, будь неладен…

Надо все-таки рубашку взять погладить.

Говорить – так очень долго и сначала.

Столько зим зачем голубушка молчала?

Не ушел бы, если дал простое слово,

Но весна была к вопросам не готова.

Не хватило больше сил и меньше тоже,

Чтоб вернуть того, что стал всего дороже.

Сколько лет сушило лето полотенце,

Столько осени скопилось возле сердца…

И куда теперь бежать, да и откуда,

Если чудится его улыбка всюду?

Омертвело, одичало, ну и ладно.

Не простыла, не устала, не прохладно,

Не сквозит, а только ноет, ноет, ноет.

Где теперь найти голубушке покоя?

Хочешь, пой, а хочешь, плачь. На ровном месте!

Не осталось ничего твоей невесте.

Не осталось ничего… не лги ромашка,

Лишь помятая на тумбочке рубашка.

Будь неладен, свет в окошке, будь неладен.

Не смириться с этой болью, да не сладить.

Ни запить. И ни запеть, подобно птице,

Ни подняться, ни упасть, низагнездиться.

И молчат тоскливо весны в чистом поле,

И насупились сурово зимы к краю…

Хоть кричи, хоть не кричи, такое горе –

Это чувство – пропадаю, пропадаю!

 

                                                Час грозы

 

Час грозы… погрози мне пальчиком.

Поцарапай окошко веточкой.

Будь хорошим, культурным мальчиком –

Я останусь послушной девочкой.

Напиши пару писем вкрадчивых,

Доиграйся с моими нервами.

Среди маленьких незадачливых

Мы, наверное, станем первыми.

Среди самых не так обидчивых,

Или, может, – не так злопамятных.

Ты не будешь ко мне прилипчивым,

Я ведь просто тебя забавила.

Повернёмся направо левыми

И останемся вместе правыми.

Ты мне плащик покрасишь мелом, и

Проскочу под грозою славно я.

И в дальнейшем все в жизни с рифами

Мы одною измерим мерою.

То, что будешь не в дружбе с рифмою

Понимал ты всегда, наверное.

И привет ледяному полюсу

От случайных раскатов бедствия!

То, что буду сама не в голосе, –

Это знала почти что с детства я.

 

                                              Не вышел шишел

 

Спала планета, мир не спал – вязал носочки.

Узоры новые искал поэтам в строчки.

Мол, сочиняйте, ни о чем не беспокоясь.

Открылась дверь, шасть на порог – больная совесть.

 

Скользнула черною змеёй, крутилась ведьмой.

За свой прокуренный постой платила медью.

Шипела так, что просто жуть, слегка икая:

«Вот - точка, точка, два крючочка, запятая».

 

Все нитки спутала, порвала…эка жалость,

Что на планете эта гадость задержалась.

Лепила фразы, типа «ручки, огуречик»…

Да только нет, не получался человечек.

 

И – ничего. Тиха луна – не вышел шишел.

Ни толк, ни песня, ни носок, ни стих не вышел.

Лишь только свечи суетились вполнакала,

Решая, кто там виноватый или правый.

 

Вот с той поры в дому поэтов не светает.

Планета спит, а мир куда-то поспешает.

Весь перепачканный обидой, ложью, сажей.

Неужто снова он решил: за новой пряжей.

 

 

                                              Именины

 

Салаты по-особому рецептику

И каравай, по прозвищу пирог…

Тебе, как персональному адептику,

Доверено исполнить древний грог.

 

Шептать на ушко страстное… о сессии,

И что-то в смысле: «Может быть, потом..?»

…А шарики воздушные повесили,

А елочку упрятали в проём…

 

Общага. Мы так молоды, так молоды…

И так глупы! Ну, господи прости,

За то, что неопознанною моросью

Порхали феромончики в груди.

 

На семинарах вились и по лекциям,

С экзаменом игрались и не раз…

И все же – не поддавшись их селекции,

Те именины разобщили нас.

 

Банально, как у всех.

– «Я за учебником» –

Вошло такое!… из выпускников.

Что мне осталось – просто изучение

Случайных траекторий мотыльков.

 

Гора посуды… разочарование,

Потоки слез среди людской глуши…

Такие – этиименины Танины.

Ну, слава богу, были и прошли.

 

 

                         Ожиданье шепталось с Вечером

 

Ожиданье шепталось с Вечером,

Стрелке в такт говоря: «Бежать погОдь…

Не гаси, безалаберный, свечи-то,

Ничего… проживем и впроголодь.

 

Подождем, как-нибудь пропишемся

У поломанного их камелька.

В документах шагами распишемся,

Что не чувствовали любви пока…

 

Подтвердим, что напрасно мучили

Эти двое своим капризом нас.

И по воле нелепого случая

Здесь оставили вовсе «про запас».

 

Вот мы больше и не надеемся,

Что вздохнет половица, вздрогнет дверь…

«Та» теперь никому не доверится,

А «Тому» не вернуть своих потерь.

 

Разметалась им только стрелка вслед.

Глупо, время, увы, не просит – «вспять»!

На постели морщинится мятый плед.

«Как могли они нас с собой не взять!»…

 

Ожиданье шепталось с Вечером:

«Ужин стыл. Разогреть не позабудь!

Не гаси, безалаберный, свечи-то!

Заглянут они, может, как-нибудь» …

 

 

                                          Последний вечер

 

Последний вечер безразлично

Завел прилипчивый мотив.

Возможно, блюз.

Страдает лето, кто-то лично

Ему услуги оплатил.

Увы – конфуз.

Так горько плачет – все пропало,

Все клятвы ложны и пусты.

Мертвеет пляж.

А ветер жестким опахалом

Тревожит сонные кусты

И входит в раж.

 

                                               Знойный июль

 

Знойный июль разметался на солнечном пляже,

Мельком взглянув на устало притихшие воды.

Сотня ракушек, себя предложив для продажи,

В рифму шуршала, слагая причудливо оду.

Скромная тень притаилась под вычурной кепкой

Хитрого зонтика в ярко-зелёном наряде.

Где-то вдали, по волнам, не распознанной меткой

Мчался спасатель к нечаянно всплывшей наяде…

Миг отпускного застывшего времени года.

Барство…

и царство шезлонга, коктейля и лени.

Дремлет июль, соблазнивший загаром погоду,

Дремлет под ритм разомлевшего стихотворения.

 

 

                                                   Поездка

 

А за окном земля зеленая

Чуть подпоясалась тропой.

Я так люблю торты слоёные

И ехать рядышком с тобой.

 

Меня посадишь «по движению»,

ХитрО прищурив сонный глаз.

Смотри, сейчас, согласно трению

Вон тот жучок настигнет нас.

 

Настиг… и чертиком непрошеным,

Кувырк о твой гусарский нос.

Ты не ругай его, хороший мой,

Он вирус хохота занес.

 

«Хи-хи,гы-гы» – колёса ёкнули,

Го-го хо-хокнулось кругом.

И подмигнув лукаво стёклами,

Ха-ха-ха-хакнулся вагон.

 

А за окном земля улыбчиво

Махала веткой: «У-лю-лю…»

Да, я люблю торты столичные,

Так я и дачные люблю.

 

 

                                                 А на пиру

 

А на пиру – и смерть красна!

Всегда смеялись мужики,

Завидев странную походку,

Седую прядь, беззубый рот,

Ключицы рваный разворот…

«Уродок нет! Есть мало водки.

Налейте «девушке», братки…»

За смерть – до дна, до дна, до дна!

 

А на пиру – любовь проста!

Искрятся взгляды славных барынь,

И ярким радостным «Ура!»

Азартный поцелуй скреплён.

/«ДетЯм» – не место за столом/,

Здесь правит взрослая игра.

С порядком вечным, хоть и старым,

Глаза в глаза – уста в уста!

 

А на пиру и жизнь сладка!

Сегодня всем размолвкам: нет!

Сегодня мы – равны и знатны,

От самых умных дураков

/Да, на пиру – закон таков/

До глупых умников азартных.

Пусть в мир летит простой обет,

Плечом к плечу, в руке рука!

 

Пиры славянского двора.

Шумят столы, ликуют чаши

За жизнь и смерть, что всем даны,

Зачувств весенних половодье

При самой не простой погоде.

Загрешных радостей дары!

И за любовь, что стала краше!

Давайте стоя и – Ура!

 

 

                                                 Мотив

 

Поют в сентябре деревья,

Взмывая ветвями ввысь!

В пернато-пустых кочевьях

Осенний мотив завис.

Он грузит в свою повозку

Тональность и метроритм,

Врастая в кору неброско

Морщинистостью молитв.

Кротуют глубинно корни,

Разрезав земли губу.

Навязчивый гул под дерном

Готовит к труду трубу.

И битой ударив камни,

Басы прихватив взаймы,

Сплетаются корни с нами,

С корнями сплетемся мы.

Не ныне, а позже, позже,

Дослушав земной мотив.

И пусть он, слегка встревожив,

В зимовье свое летит.

 

                                               Круговорот

 

1.

Прости, молчу. Затейливый мимАнс.

Неясный жест на стыке дня и века.

А за окном зажгли огни дома,

И в каждом есть дыханье человека.

И в каждом будет голая зима.

Своя ангина, свой последний лекарь…

А что у нас? Прости, молчу…туман.

 

2.

Туман колдует по карманам нищих,

Танцует над последним пепелищем.

Играет с кем-то скромное туше.

Кому-то машет грозно кулачищем.

Скрывает правду в жестком камыше

И врет, что знает, где найти затишье.

Так ты гуляешь по моей душе.

 

3.

Возможен март и запах свежих трав,

И солнца луч царапает по стеклам.

И пусть покраска на домах поблекла,

Весна напишет пару новых глав.

В них каждый миг возьмет свою одежду,

А каждый взгляд найдет свою надежду.

И зажурчат начала новых драм.

 

 

                                           Витебское

 

Пьяный Богом, Шагал шагал…

 

Вслед за ним разгонись – взлети…

Много нового холст узнал

От биений в его груди.

Одуревшую рифму пни,

Чтобы слог сожалеть не смог,

Что пьянел от земной любви,

Испытав неземной восторг.

Пусть сгущается злобный мрак,

А по небу – стадА коров!

Посмотри, как прекрасен Марк

Над любимым своим двором.

Фиолетовый пилигрим,

Устремленный к иным мирам.

Над обыденным и земным.

Разметались его крыла.

Ты взлети – нужных слов инстинкт

Многогранно распишет гладь.

Слышишь, скрипка поет в груди,

 

И тебя не устанут ждать…

 

Ф.С.

 

Простую мысль: «самообман –

Есть суть историй».

Мой недописанный роман

Решил оспорить,

Назло услужливым пажам,

Устав к обеду…

 

Мне удалось от них сбежать,

Брожу по свету.

Вздыхаю тихо: «Здравствуй, грусть» –

Итог рассказа.

Сегодня ты – мой званый гость,

И Франсуаза…

На перетоптанном снегу

Её страницы.

Возможно, крикну на бегу

Гортанно птицей.

О том, что плавились в огне

Души стигматы.

Бросая в дальней стороне

Мечи и латы.

О том, что трепетный мотив

Мальчишкой званым

Спешил к закату и грустил

Густым туманом.

Ему подснежники земли,

Вступив в беседу,

Дарили слово и вели

Весну в победу.

Брожу по таинству эпох,

Намеков, взглядов.

Быть может, вот – её порог,

Мы вместе, рядом.

Под тяжким вздохом в мастерской

 

Стон половицы.

Стук покушался на покой

Салонной львицы.

И был предложен терпкий сбор,

Бруснично-чайный,

Под интересный разговор,

Сакраментальный.

 

Попытка смелого броска –

В финал романа.

А там – строка, строка, строка

Самообмана.

 

Выбираю арбуз

 

Выбираю арбуз.

В этой груде зеленой не светит

Просто-запросто так друга вмиг отличить от врагов.

Он на самые сложные, тайные коды ответит.

Я ему постучу: «Как ты?», отзыв: «Привет! Будь здоров!»

Он мне хвостик покажет, смотри, мол, сухой и пружинкой,

И полоски по пузику ровной дорожкой легли.

Аккуратная плешка, размером с лесную малинку.

Видно, к солнцу тянулась, подальше от мамки-земли.

А потом я его подниму и сожму сильно-сильно!

Чтоб хрустел и звенел, и запел, и попал в ля бемоль!

Этот звук прописался в моем телефоне мобильном –

В своем роде, единственный, четкий и точный пароль!

Совпадение тона! Отличная новость, приятель!

Ты – возможно, мой рыцарь, трувер, трубадур – это честь!

Расплатилась. Несу…

И не думает друг полосатик,

Что сегодня его могут запросто радостно съесть!

 

Детская доставалка

 

Посади нам, мама, пальму и зажги на ней бананы.

Чтоб светили, как фонарик, были пряны и вкусны…

Надоело каждый вечер видеть месяц оловянный

И скучать под телевизор до волшебницы – весны…

 

А бананы так приятны и на пальме, и на блюде.

К ним, бельчат, зайчат и … волка в гости нужно пригласить…

Обезьянки – не приедут – только-только вышли в люди.

Разреши нам, мама, пальму, на скамейку посадить.

 

Мы стихи ей почитаем, словно Дедушке Морозу.

А она нам – по банану в золотистой кожуре.

Это – будет справедливо! Против авитаминоза!

Посади нам, мама, пальму! Да, сейчас вот, – в феврале!

 

Нет, не покупай бананы – это так не интересно,

Это значит: зайцев, белок в гости мы не позовем!

Посади нам, мама, пальму. Нам под ней – играть полезно,

Мы по ней полезем к солнцу и тебя с собой возьмем!

 

Мама, мы прекрасно знаем: белки – не едят бананы,

Только это все – неправда, ты нам только разреши.

Мы её посадим сами, мы ведь чудо-великаны!

Пусть растет до этой люстры, для бананов и души!

 

Ну, давай, решай скорее. В книжке вот она – в наряде!

Мы дождемся урожая не когда-нибудь. А здесь.

Посади нам, мама, пальму. Всей семьей давай, посадим!

Вспомни, что бананы папа тоже очень любит есть!

 

 

                                            Зайчику надо

 

Что зайчику надо?

Капустка, морковка…

«Мисс года Зайчиха» – подружка-плутовка.

И старая жаба под кочками рядом,

Чтоб громко дышала, когда Посторонний,

Голодный и шалый поднорных историй,

Таскается гадом по заячьим грядам.

Скребется когтями в приличные норы,

В ушастые семьи…

Да, жаба - соседка –

Находка косому, веселому другу…

Вернемся к подруге – вот запись из блога:

«Жалею дурного».

А что, мой читатель?

Не веришь немножко?

Подружка – писатель! Икиснет окрошка.

Ведь – все недосуг, не до зайца и дома,

То в ритм не попала, то в творчестве кома…

Что надо подружке?

Брыльянтики в ушки и славы из чата.

И сложно зайчатам!

Ведь папа – гуляка, а мама – писака.

Живут не совместно, общаются пресно.

Им вместе то плохо, то скучно, то тесно.

И надо самим этим крохотным лапкам

Смотреть за порядком, а страшно, а зябко!

Остался ещё один – тот Посторонний.

Ему ведь охота приятно покушать…

А стая болтливых сорок и кукушек

Давно разболтала семейные тайны.

И бродит он рядом, стараясь случайно

Сказать пару милых восторгов мамаше:

«Ах, – мол. – Ваши строки – их в мире нет краше!

Давайте, прочтите от корки до корки…

И лапку подайте из маленькой норки

Мне для поцелуя…»

 

Ну, дальше – понятно, он дальше – ликуя,

За лапку и хвостик.

Вон – шкурка, вон – кости.

Что надо зайчатам?

Конечно – игрушек!

Веселых фонариков, кукол, хлопушек.

Чтоб мама и папа сходили к медведю,

Он здесь – за пригорком. Он вовсе не вреден!

Он сделает запись в семейном журнале

О том, чтоб детишек своих не бросали

Ни мама – писака, ни папа – гуляка.

Ну, просто не ладилось временно в браке.

Что нынче они отвечают за деток…

А то всех достали! Всё просят соседок:

Мол, вы присмотрите…

Мол, мы поругались…

Что надо зайчатам – чтоб с ними игрались!

В пятнашки, в дурилки, в ромашку и клюкву,

Чтоб с ними учили и цифры, и буквы.

Чтоб папа полол вместе с ними морковку,

А то потерял всю былую сноровку

За поиском бед, приключений и шашней.

Ведь нет никого ихней мамочки краше!

Недаром в окрестных лесах прозвучало:

«Мисс года – Зайчиха»! Вот это начало!

Любви и карьеры, и дома и быта.

А нынче, а что же? Гнилое корыто?

Нет! Маленьким надо чтоб рядом, чтоб вместе

Стихи и капуста, морковка и песни!

А на ночь, чтобы мама им все рассказала

Про подвиги славного деда Мазая.

 

Что надо медведю?

Позвольте отсрочку.

Я в конкурсе новом забацаю строчку…

 

                                       Рыжая радость

 

Осенней листвой, золотистой наградой

Ворвалась нежданная рыжая радость!

Такая взаимная, полная ласки,

Наполнив дождями наивные глазки

Вот этих двоих, с параллелями в ритмах.

Осенние краски затеяли в рифмах

Считалки и прятки в садах и ладонях

Для Саши, Наташи, Алёны и Толи.

Для Кати и Васи…

Для многих и многих,

Что рядом пошли по короткой дороге

К семейному счастью, так честно и просто.

Вчера еще было пальто не по росту,

А нынче, а в осень – походка модели,

А что – удивились? А что – проглядели,

Что выросли дети. И падают листья

На эти счастливые, милые лица.

На эти мордашки в лучах и рассветах,

Ах, скоро ноябрь, иблизится лето!

И свадьбы и песни…

Сплетенные руки,

Подарки, колготочки, юбочки, брюки.

Улыбки, сережки – такой макияжик

Для самых надёжных, любимых, отважных.

И голову кружит осенней листвой –

Привет, дорогая, привет, дорогой.

 

                            

                                  Брошенное лето

 

Последний день. Наш август за окном

Застывший, желто-жалкий, блёкло-сонный.

Не прыгает хитрющим воробьём.

С брутальностью порывистой особы.

Горчит трава, а мне сказали – солод.

Допью, поверив ловкому вранью.

Лучом последним пасмурное солнце

Оплакивает молодость свою.

 

Мой стол присыпан мудростью муки.

Спешат в начинку терпкие каштаны.

Последний летний день. И у реки

Когтями рвут песок катамараны.

С небес гремят осенние тамтамы,

Прогнав с асфальта мел и детвору.

Внезапно опустевшие фонтаны

Оплакивают молодость свою.

 

Последний миг. И верность воробья

Заменит нам пернатых пируэты.

Молочный запах теплого жилья –

И мы пока еще полуодеты.

С закатами прощаются рассветы.

И, низко в пояс кланяясь жнивью,

Листвой пожухлой брошенное лето

Оплакивает молодость свою…

 

Так счастья миг, сложив порывы в звенья,

Имея дом, достаток и семью,

Слезой хрустальной, павшей на колени,

Оплакивает молодость свою.

 

                                               Звериное

 

Просто надо иметь ввиду

В этом мире калины красной,

Ты не звал, а к тебе идут

Осторожно, таясь.

Напрасно

Не пускать.

Но тогда зачем

Столько вычурных слов нелепых?

Неприличных и личных схем,

Артистичных.

Статичный слепок

Этих лап.

И не их вина,

А беда…

Что, не веря страху,

Цепко впились в земной канат.

Ни звезду,

Ни птаху

Ты не звал.

Но откроешь дверь.

Ты боялся, но будешь верным.

Он пришел – твой несчастный зверь…

Сомневался,

Любил

И верил.

 

 

                                               Звериное 2

 

А я опять ошиблась дверью.

За ней не комната, а пропасть.

И кто-то страшный воет зверем,

Возможно, просто кушать просит.

И подавив синдром Алисы,

От страха сбившись в четком счете,

Мои притихшие капризы

Прикрыли дверь в ночном пролете.

Вот так-то лучше.

Тихо, скромно

Сидят на вычурном диване.

И держат спинку ровно-ровно.

Лишь чуть дрожит вода в стакане.

Неудивительно. Попытка

Уже которая по счету…

А может, нужно было, прытко

К тому, кто воет с горя что-то?

Назло прилипчивому страху,

Пускай живет весёлый саспенс!

Тот, что внизу, заткнись и здравствуй,

Не вздумай мне устроить кастинг.

Бери, бери – такое блюдо!

Такое лакомство свалилось.

Куда бежишь ты, чудо-юдо?

Что и тебе не пригодилось?

Вот незадача… ладно, ладно

Я запиваю стыд водою.

Еще секунда – и нескладно

Ругаюсь, плачу, вою, вою.

 

 

                                               Звериное 3

 

Он готовился к этому несколько лет.

Выжидал, выбирал, что-то выл по ночам.

Может быть, на луну, может быть, на причал…

Он не знал, что бывает иначе

В непонятном мирке, где отсутствовал свет

И намек на любую удачу.

 

И кошмарный манок – приоткрытая дверь

Далеко, далеко – в парадоксе ином.

И какой-то чужак, великан или гном,

Либо самый слабейший из смертных.

Там – хозяин. К нему бы, быстрее, быстрей,

Не дождавшись положенной жертвы.

 

Кто он? Кем был задуман, когда и зачем?

Для чего этот странный окрас и наряд?

Неужели к нему этот крепкий канат

Приведет непокорные лапы?

Сотни странных вопросов, причудливых схем,

Неизвестности сладостный запах.

 

***

 

Стал иным мой герой, мой последний адепт.

Эти сильные лапы – всего лишь деталь

Нас обоих, смотрящих таинственно вдаль

И покинувших место земное.

Мы готовились к этому несколько лет –

К восприятию грешного воя.

 

                                           

                                                Одинокое

 

Стучится дождик – мельчает осень,

Взвывает тихо погодный штамп.

На этом фоне мелькает простынь,

Почти кулиса балконных рамп.

Сыреет воздух – стареет липа,

Замерзли ветки – а в них душа.

Мотив небрежен – бемоль и всхлипы.

Тональность та же – не антраша.

Не разбирает в карманахцацки,

Не раздувает порывы щек.

Играет кто-то не по-кабацки,

А так, что ноет легонько бок.

В районе слева, под пятым с краю.

Допью, простите – пора домой.

Возможно, позже он доиграет.

А нынче воздух глухонемой

Калечит горло, чуть намекая,

Про лигатуру и мундштуки:

«Не будет ада, не будет рая,

А просто осень». И не с руки

Срывать с веревки бельё растяпы.

Метаться птицей сквозь полумрак.

И слушать, словно и через клапан

Гудит: «...простите осенний брак».

Простите ноты, простите слёзы.

ДурацкийслОган и примитив.

Мельчает осень. Шумят березы

Опали листья –

одна…

один….

 

 

                               Монолог КлотО

 

А что, есть желание, дикий мой, ей отомстить?

Ближе подкравшись, метнуть эту палку?

Нелепый гамбит

С этой старушкой и тем неприятным, сопящим около

Слабой, больной, вечность тянущей из пакли нить,

На недоразвитый свет щуря –

Око?

 

А старец, мелькающий рядом, совсем-то без глаз.

Стынут веками в его мозгу сотни затейливых фраз.

Стонут, зудят и зудят об Элладе какой-то с птицами.

Вспомнив, ему сочинить, что-то выдумав – враз!

Что фиглярам о прошлом соврать –

В лицах.

 

А прошлые вовсе решились: вперед, будем брать!

Яму, в которой те двое скрывают великую власть.

Повод хороший: живем – не живем, не имея выбора…

Ты их заставил в атаку? Безумная рвань…

На порядок веков, монолит,

Глыбу!

 

А кто виноват нынче в том, что разорвана нить

Каждого третьего в гнездах, так страстно хотевшего жить?

Старая ведьма, да этот пиит, набитый кошмарами?

Ближе… и ставь копье. Есть чем тебя удивить

Ниточку эту, на – забирай

Даром.

 

А что задрожали ручонки, смелей, дикий мой,

Пару шажков протанцуй нам куда-нибудь, лучше – домой.

Если порвется, то станешь куском дорогого мрамора.

Старец напишет поэму «Последний Герой»

С финалом, в котором:

«Спасибо,

Мама».

 

 

                                            Хоровод созвездий

 

Захотелось созвездьям поводить хоровод,

Да с танцующей парой как-то все не везет.

В заблудившейся дымке чуть надеждой греша,

К остывающей жизни прислонилась душа.

 

Прислонилась несмело – просто так, «на авось»,

Видно – это движенье нелегко ей далось.

Вопреки всем приказам, что писал небосвод,

Захотелось созвездьям поводить хоровод.

 

Захотелось нарушить чей-то древний устав,

Что гореть можно вечно, если ты не устал.

Может быть. Закружились – но не взяли в расчет,

Что с танцующей парой как-то все не везет.

 

Не проплыть ей походкой молодых лебедей.

Кем, возможно, и были в мире славных людей.

Отстранилась от тела и запела душа,

В заблудившейся дымке чуть надеждой греша.

 

Захотелось созвездьям просто так погрустить,

Да печальную песню не смогли повторить.

Но застыло в их блеске, что, страдая, греша,

К остывающей жизни прислонялась душа.

 

                                                       Плач

 

Прибери этот шарик розовый, детонька,

прибери.

За тебя будут биться до крови, детонька,

короли.

А потом – не жалеть, а жаловать, детонька,

по ночам.

А еще унижать как шалые, детонька,

в мелочах…

 

Крошки, капли, картинки милые, детонька,

подбери.

Жаль, что любят судьбу блудливую, детонька,

короли.

Вот и явится импульсивный твой, детонька,

в ноябре.

Расплескаешь себя счастливую, детонька,

на заре.

 

Досмотри это лето, солнышко, детонька,

эту жизнь.

Собери свои грезы-стеклышки, детонька,

торопись.

Бусы, шарик розовый, буковки, детонька,

буквари...

Прибери моя лапа, куколка, детонька,

прибери...

 

                                 Парадокс статистики

 

Он ломает границы, трафареты, устав.

Он от бешеной жизни еще не устал.

У него каждый вечер – новая.

Потому до рассвета, громкий голос и свет.

Потому я стучу – чуть потише, сосед.

Для него я – тетка суровая.

Вот вопрос из вопросов – кто кому надоел?

Я, лишенная всяких общественных дел?

Или этот «наив с эвристикой»?

Есть ответ из ответов – между нами стена.

Я за ней – персонаж, он за ней – «персонал».

Оба мы – вариант статистики.

Он, конечно, красивый, молодой, полный сил,

И опять на руках он кого-то носил…

Я немножечко им завидую…

Тоже всякое было – пролетело как миг,

Задержались лишь полки занудливых книг.

Возле стенки той – пирамидою.

Если скинуть лет …надцать и припомнить опять,

Что хотелось шалить, танцевать и гулять,

И вот так, на руках, до спаленки…

А за стенкой – соседи. Два больных старика.

И стучат, и ворчат, что я слишком бойка,

И скрипят, и рыпят их валенки.

Я ломала границы, их границы, устав…

А теперь вот сижу, замерев и устав,

Ручкой черкаю что-то в листике…

И тогда между нами молчаливо стена

Наблюдала и вряд ли была смущена.

Вот таков парадокс статистики.

 

                                    Рождение Маугли

 

«Дальше, мой маленький брат, ты пойдешь один…»

Кометой огнехвостой мелькнула фраза.

Прости меня, гордый мой Господин,

За то, что не перечил тебе ни разу.

А скромно шлепался в отпечатки ступней,

Каждый шаг посвящая маскам звезд,

Мечтая увидеть, как ты встретишься с ней, –

Повелительницей города земных гнезд.

«Женщина она, конечно, если – Земля!» –

/Хотелось постигнуть странных понятий суть/ – 

«Для чего-то взял в дорогу меня,

Господин благолепнейший наш, Млечный путь?»

Вдруг эта – хвостатая, толчок и удар…

В беспредельность вышвырнуло точку.

Наказал за что? А может это –твой дар?

Стать листиком, птицею, или сыночком?

Познать конечность и бесконечность пути,

Добрый взгляд матери и лапы Багиры.

Ты иногда, Господин, мне свети.

Помни! – Я был среди твоих пассажиров.

Сейчас … забываю тебя, Вселенная!

Я понял! Прощай, таинственный Господин!

Фраза была сказана верная:

«Далее, маленький брат, ты пойдешь один…»

 

 

                                   Поговорим о пустяках

 

Поговорим о пустяках,

О самых глупых и невзрачных.

С намеком мелочно-прозрачным

На легковесных языках.

Разбудим резвый ряд проблем.

Не: самых славных, главных, нужных…

А где-то пенный берег южный

Шумит: зачем, зачем, зачем…

Зачем становишься чужим?

Когда возможно крики чаек

Узнать.

И на песке, дичая,

Судьбу к себе приворожить.

Зачем пугливые года

Бегут и набирают скорость?

Ведь завтра жизни борозда

Устанет с ними дерзко спорить…

Слегка затронем эту тему:

«Зачем арапа своего…»?

Кто с кем, когда – простая схема,

В которой – ровно ничего…

Беспечен лепет, болтовня,

Вопросов и ответов лепка.

Но есть одно – пустяк, зацепка,

Зачем ты слушаешь меня?

 

 

                   Монолог деревянной оркестровой ложки

 

День педантично лично на плечики в шкаф мастерил пальто.

Зайчики прыгали на высоте ничейного этажа.

Кто-то воскликнул, кликнул: «Это сегодня – вот именно то!

Реанимируйте мне поскорей достоинства витража».

 

«Я не хотела – тело давно потеряло кошачью прыть…

/Прыть в подворотнях юности вот такстучала наивный степ/

Мысли обвисли, рвется и рвется из лепета-мата нить…

Всё это, веришь, донельзя давно успело осточертеть.

 

Очень ведь ложно можно найти персональное «я» стопы.

«Я» – подразбито. Гулявый в тот год цыганский гремел оркестр.

Что же, за деньги стрёмно с народными яро сыграть на «ты»,

Домры и бубны об стол, гитары –глиссандо –винтажный стресс.

 

Что им от стресса, что им? Подумаешь, ключ повернул – ура!

Снова заливисто-гадким смешком струны срываются в край…

Вот у меня похуже: корпус пробит, в пять копеек дыра.

Хочешь, в глазок на миры посмотри, а хочешь – вконец сломай…»

 

День это выслушав вскользь, вздохнул: «…э, подруга, смени канал!» –

/Да, безразлично, ведь вечер, увы, и завтра – его презент/

«Тот, кто тебя рассмотрел-подобрал, раскрасит, отдаст в музей.

 

«Ложка, – подпишут потом, –

сам Пятницкий, вроде, в руках держал».

 

                               Подросток Ветерок

 

И бежит, спешит по полю заплутавший ветерок,

На плечах трепещет вольно старый-рваныйсвитерок.

За спиной подраться хочет пыльно-мелочный рюкзак.

Просто так.

 

А еще карман – дурашка приоткрыл беззубый рот,

Вслед ему кричат бумажки: «Погоди, ты стал банкрот!»

И от смеха закатались, закатились рукава…

Трын-трава.

 

Вот шнурки, как дети право, спорят с важным башмаком,

Чей он: левый или правый? Может с разными знаком?

Кепка – тоже «молодчина», режет, давит прямо за…

Вот коза!

 

Джинсы – вечные трудяги, ухватились за ремень

И дрожат… На каждом шаге стонет он про бюллетень,

Так стенает и рыдает то в припев, а то в куплет,

Ох – поэт!

 

А по полю, да навстречу, как нарочно, – там и тут,

Кто под утро, кто под вечер, люди разные идут.

И бранятся и бранятся, ну зачем же пыль в глаза!

А не в зад.

 

Очень долго, сутки, двое… он спешил, бежал, бродил.

Может деда, может батю, может брата проводил.

Подучили и сказали за далёкою межой:

Все –большой.

 

 

                            Витебский трамвайчик

 

Хрустит трамвайчик Витебский по уходящей осени.

Цепляется рогаликом за пасмурные просини.

А там одна наивная, немножечко брутальная,

Грозит изящным пальчиком созвучию банальному.

 

Конечно, ей не нравится, что шторку раззадёрнули,

Ботинки были синие, а стали сразу – черными.

Забрызгало разводами подушки, скатерть, простыни,

Пока рогалик дергался за пасмурные просини.

 

Теперь – уборка влажная да штопка мелких дырочек.

Сорвалась встреча важная, хотелось быть фуфырочкой

Для одного веселого, красивого, нахального,

Немножечко наивного, но и чуть-чуть брутального!

 

Такого – необычного с очками на веревочках…

Она ему придумала занятныерифмовочки.

А он, желе и сладостив стихах взбивая с муссами,

Считает эту дамочку не кем-нибудь, а музою.

 

И вот теперь задания кружат на землю пачками…

/Не в кайф – босой по облачку, ботинки ведь испачканы/

Кружат, что дети малые за пряники миндальные.

Репейником цепляются созвучия банальные…

 

Ему придется трепетно почистить осень с просинью.

/Не все аллейки дворники метлой пропылесосили/

Вот только жалко:завтра ей другим давать задание.

Зачем, трамвайчик Витебский, ты помешал свиданию?

 

                                                    Манекен

 

Взмах волшебного решения – манекеном стала женщина.

И застыла, успокоилась, у примерочной устроилась.

Начались сплошные радости, вслед никто не скажет гадости,

Не окрикнет с подковыркою ни козою, ни чувыркою.

И всегда – в приличных тряпочках, разве дома так нарядишься?

А в руках притихла сумочка,

На ногах блистают туфельки!

Век стаяла бы, безумная,

Да осматривала пуфики.

В лабиринтах магазиновых суетятся все с корзинами

Покупного пром. довольствия. Ей – большое удовольствие

Наблюдать, высокомерною, за столичною примеркою.

Суетою да погонями. Где-то брошен муж с побоями,

Возраст осени и стылости. Наболелось, накопилось и

Каждый день – волшебноразная,

Макияж, парик и талия.

Ей идет одежда праздная.

И зовут её – Наталия!

Не «Наташка – тряпка рваная, мать твою да выдра драная»…

Шепоток вокруг «красавица!» Манекеном – стала нравиться

Модельерам и фотографам, хоть бери – давай автографы.

Комплименты, уважение, игровое обхождение,

Словно к таинству приближенной. А живой – была униженной.

Взмах волшебного решения…

Что-то шепчет мысль-пророчица:

Возвращаться в тело женщины

Манекену не захочется.

 

                                                 Безумцу

 

Дом угловат, и треснувший асфальт

Торчит нескладно.

Летит с поникших груш грачиный гвалт:

– Кошмар! Прохладно!

Простой, почти графический пейзаж

Целует землю.

И лишь сорняк, кичливо, свой винтаж

Прошил в лазейку.

 

А стынь дождливая дождем дождит:

Дождемся снега?

Мой храбрый куст, репей, бандит, джигит,

Стратег, коллега…

Еще полтысячи твоих имен…

Такая смелость –

Куражить зеленью своих знамен…

Я засмотрелась!

Простой, родной, доверчивый дурак!

Куда ты лезешь?

Мороз достанет свой большой тесак,

И – смерть в разрезе…

Ты не ко времени! Хоть время – да,

Рванулось в лужу.

Сегодня что у нас? – Вода, беда…

Хотелось – стужу.

Хотелось: минус, красочность лица

И сон твой сладкий,

Что бы весной тебя из-под крыльца

Шарахнуть тяпкой.

А ты сегодня вылез и зачем

Асфальт порушил?

Смотреть, как жалкие зимой грачи

Крышуют грушу?

Не улетели… Странно, ведь январь

Не серый зайчик.

Давай смелей, расти. Расти, буянь!

 

Мой славный мальчик!

Чего бояться? Ты ведь знал, когда

Рванулся к людям.

Придут мороз, снега и холода

Весны – не будет.

 

И для тебя, она – примитивизм!

Наивность. Точка.

Давай, доверчивый, еще живи!

 

В размытой строчке.

 

 

                                                     Огни

 

Очень быстро темнеет, пишу и пытаюсь понять,

Почему в темноте ночь усталая топчется вспять

По артерии жизни декабрьской холодной стопой.

И пиши – не пиши, ты сегодня не будешь со мной.

Звезд не будет, вот эту сейчас докурю – докури…

На рябинах рябинку еще теребят снегири.

Может, ты посмеешься над тем, что в холодные дни

Снова-снова дома, словно цирк, зажигают огни.

Твой упрямый сейчас одиноким зажегся вдали.

Мой нахальныйпогас, и вокруг шелестят фонари,

Что-то шепчут и шепчут, а нам не дано их понять.

Мой опять загорелся – потух, загорелся опять.

Мы потом лишь узнаем – опасно напрасно гореть,

Потому что теплом никого не дано нам согреть.

И погаснем когда-нибудь, горькие слезы тая.

И расскажет о нас эксцентричная запись моя.

Ночь насупилась, злая, коварная дикая ночь.

И гори – не гори, не гори, ты не сможешь помочь.

Пусть погаснут, погаснут огни, прокричавши: «...але...».

Ни тебе и ни мне. В декабре, январе, феврале…

 

 

                                          Рождение поэта

 

Я знаю, что должно случиться,

Чтоб шаль упала бездыханно.

 

Стрелой к обрыву! Черной птицей…

Остановитесь, донна Анна!

 

И я была такой наивной.

Любила сердцем, кровью, кожей,

Банально, но скажу еще раз,

Того, кто стал всего дороже.

Ему ткала из рифм узоры,

Хранила верность, локон, взгляды.

А он, чтоб избежать позора,

Готовил мне напиток с ядом.

Готовил мне…

А выпил вместо…

Да, так случается порою.

Еще вчера – его невеста,

Сегодня – черною вдовою

С обрыва…

Стала птицей вещей.

Потом, застывшими у входа,

Мне рассказали наши вещи

Интригу злого эпизода.

Мои наивные дантесы,

Он клял меня за то, за это.

Напрасно гибла поэтесса

От слов незрелости корнета.

Зачем! О, слезы от обмана,

Холодный почерк преисподней.

О, донна, донна, Анна, Анна!

Чтоб уберечь тебя сегодня,

От края, пропасти, от шага

Машу крылом, пером бликую.

 

Услышь меня, моя бедняга!

Пою и, значит, атакую:

 

О, вы, спесивые драконы!

Побаловались и – довольно!

Есть у меня свои законы:

Я не позволю сделать больно.

Мне не нужна сестра по крови,

Я не приемлю жертв напрасных.

Смотрите – четкий иероглиф

Созвучия согласных, гласных.

Летят, готовые остаться

В её истерзанных порывах.

Вот так рождаются поэты!

В среде великих несчастливых.

 

                                                     Больно

 

Втёмную выдумать брендовый смысл,

Ухватиться за образ – и выжить.

Ползаешь словно змея, василиск,

Поглощая мир глупых интрижек.

Делаешь что-то, пытаясь понять

Недосказанность внешнего вида.

Давишь лениво своих оленят

В темпо-ритме простого рапида.

Дергаешь нерв, а болеет струна

Жалким кластером – долго и дольно.

Сложно признаться себе – влюблена,

И, увы, не нужна.

Больно.

 

                                        МонОлог Музы

 

Забери из прачечной ботинки,

Перестань листать Лотрек-Тулуза.

И не ври, я вовсе не блондинка.

Я – твоя восторженная муза!

Я с тобой полгода этих маюсь.

Поменяла в доме занавески.

Помнишь, как просил ты, улыбаясь,

Чтобы волос, как у Ани Вески?

 

Ах, не волос ты просил, а голос?

Счас спою, зачем полез в подушки?

Говоришь, что я не Маша Каллас?

Так и ты, прости, – не Петя Пушкин!

Петю звали Сашей? В самом деле?

О, какой ты умный, мой прохвессор!

Мне вчера тут пташки насвистели,

Что ты снова бегал к поэтессе…

 

Ах, тебе с ней интересней, – браво!

Погоди – докрашу этот ноготь

И пойду, напомню этой «Клаве»

Про гвардейца – Ястребиный коготь!

Ах, она не Клава, а Татьяна?

Десяти процентная шатенка?

И поет, как ЗУрабПартцкилава?

И имеет круглые коленки?

 

Извини, мой дорогой, но музой

Я тебе назначена недавно.

Ты меня просил у профсоюза –

Получи, служу тебе исправно.

Направляю, понимаю, слышу…

Ты же шаг не сделаешь без няньки.

 

 

Ну, давай, садись, теперь попишем

Пару строк, на зависть этой Таньке.

 

Значит так: на дубе том сидели

Две, нет, три! Шикарные блондинки!

Что ты ржешь как лошадь? В самом деле?

Ты забрал из прачечной ботинки?

 

                                           Огонек в ночи

 

От земных вершин для морских пучин

Кто-то не вручил естества ключи.

Потому молчим, даже если вновь

Хрипло закричит нам в лицо любовь.

От земных ключиц до морских кручин,

Перелетных птиц: галки да грачи.

Распылят жнивье в воду – пусть горчит.

От того вранья не дано защит.

От морских даров для земных волчиц

Не дано дорог, значит, нет отчизн.

По одной оси – нужных нет причин.

Просто – не гаси огонёк в ночи.

 

 

                                                  Грешные

 

Растеряв свои дары

По грязи да посуху,

Просят грешные миры,

Натаскавшись с посохом,

Постирать портки да ткань,

Отдохнуть в обители.

А в ответ смешки да брань,

Словно чем обидели.

 

И стоят среди двора,

Не покрывшись в белое.

Столько видели добра –

Сколько зла не делали.

Столько верили любви,

Сколько знали зависти.

И стоят средь крестовин,

Плачут от усталости.

 

Сколько звало огоньков –

Столько были рядышком!

И стоят среди веков

Неделимым ядрышком.

А в обители скандал:

Прочь падите, грешные!

Кротко посох расцветал

Трепетным орешником.

 

                                              Мой Солярис

 

Мгновение – и стёкла покрылись коркой льда.

Кифозным стылым боком сутулилась вода,

Мороз дохнул – застыла, узора не стыдясь.

В нелепые мотивы сковав земную вязь.

Сквозь ситечко напрасных надуманных обид

Просеялся нахальноэзотеричный вид.

Ну, здравствуйте, кошмары таинственных высот,

Развалы и глубины бессмысленных красот.

 

Внутри и вне – кликуши в костюмах домино,

Виньетками русалки в прозрачных кимоно,

Инкубы и суккубы построились в ряды,

Над ними – полтергейсты, и это полбеды!

Беда – что кто-то дикий вздыхает и зовет

Войти, врасти, проникнуть в кошмарный колкий лед.

И воплотиться в нечто отчаянной любви,

Иллюзией желаний вину его обвив.

 

Таков он – мой солярис, предновогодний лот.

Тут разум не поможет, возможно, быт спасет.

Воды горячей кружка и тряпка под рукой.

Сейчас я обеспечу порядок и покой.

Плеснула и скорее: сдирать, стирать, смывать…

Отмыла, поглядела – какая благодать.

Скамейка и рябинка, синички и крыльцо.

Прохожие, машины, знакомое лицо.

 

Омылся подоконник и лужа на полу.

Мороз дохнул, и снова танцуют на балу

Вампиры с пауками, потоки знойных ведьм

И прочей чертовщины сплошная круговерть.

Отчаянный солярис, стремившийся помочь,

Копирует поспешно звезду, снежинку, ночь.

 

 

Расширилось пространство, мерцает теплый цвет,

Рассыпались кошмары – кошмаров больше нет.

 

Последняя попытка командует – мотор!

Дохнул мороз – на стекла струится фа минор.

 

Прелюдия к рассвету. Застывший серпантин.

И твой порыв навстречу сквозь нити паутин.

 

                                                  Ребус

 

Не изучать свой мирнельзя в хаосе преступлений мира.

И вот уже в пустой квартире

Терзаю душу муравья.

 

И пусть, ведь главное – кривясь, понять на грани бегства темы,

Что в этой выверенной схеме

Присутствует простая связь.

 

Вертеть её и так и сяк в изящно-тонких междуречьях:

О, сколько здесь ошибок вечных

Под опыт жизненный косят!

 

Испить их с теплым молоком под сладкий стон ржаного хлеба…

Щепотка соли, запах неба,

Любимый профиль за окном…

 

Но всё – не то, не там, не с тем, ни для чего пустая строчка.

Дрожит под лупой оболочка,

Решая ребус сложных схем.

 

 

                                                  Некто

 

У бара маячит Некто

С тетрадкой, больная душа.

В ней рифмы упрямый вектор

Зигзагами карандаша.

По клеткам штрихи да точки,

Вином на столе – акварель.

Выводятся нервно строчки,

Способныене умереть.

Катренами… Есть награда

Всем чаяниям, наконец.

Свершилось – больше не надо

Колоться о жесткий венец.

Получены все вопросы –

И найден единый ответ.

Ликуют его матросы,

За шквалом почувствовав свет!

Спасутся огнеземельцы!

А Некто, допив, не спеша,

Страницу отметит рыльцем

Слюнявого карандаша.

Уйдет в темноту, поникнув.

Устало уляжется пыль.

Бармен его не окликнет:

– Тетрадочку, эй, позабыл…!

Над ней поколдует время,

Осенней листвою кружась,

Пока этот пьяный гений,

За воздух шагает держась…

Внезапно, в одно мгновение,

И ниточку не разорвать,

Вынырнет из забвения

Та самая – эта тетрадь!

Поруганная! Простая,

В отметинах карандаша.

А он… он давно растаял.

Но строчки – его душа!

 

 

                                         Сладкий грех

 

Прости меня,

мой сладкий грех,

Такой неистово красивый!

Я над тобой плакучей ивой,

Наивной, томной и ревнивой,

Нет, лучше сливой горделивой,

Да, это лучше – терпкой сливой,

Навек решила замереть.

 

На миг сжимается кулак.

Струится сок, как шёпот сладкий,

Интима милые разгадки.

Прощальный жест аристократки.

Усталость выцветшей тетрадки,

Где пепел страстной лихорадки…

Зачем?

Не помню…

Просто так…

 

                               Поброжу по тихой осени

 

Поброжу по тихой осени,

Пошепчу себе рассеянно…

Где-то там, на диком острове,

Счастье женское потеряно.

Пролетело пташкой малою,

Собрало по небу звездышки.

Летом все немного шалые,

А к зиме – вернулись в гнездышки.

Там теплей морозной ноченькой,

Хоть царапают иголочки.

Звезды я красивым почерком

Подпишу: «...тебе для елочки».

Или нет – пошлю без подписи,

Пусть домашние любуются.

Для меня осенний подиум,

По нему бреду – сумбурная.

И гуляет рядом жертвенно,

И шуршит листвой рассеянно

Что-то там про счастье женское.

Осень – трепетная фрейлина.

• Вперёд >