Сорок дней. (Фантастический рассказ)

  • Печать
Подробности
Категория: Владимир Федоров
Дата публикации
Автор: Kefeli
Просмотров: 1792



В тишине траурного зала ровно загудел аннигилятор. Это длилось не больше трёх секунд. Потом передняя часть чёрной мраморной панели медленно опустилась вперед-вниз наподобие откидного мостика, и манипулятор так же медленно выдвинул на её бархатную поверхность маленькую платиновую капсулу. Служительница зала в форменной траурной одежде с заученно-скорбным видом подошла к панели, взяла капсулу и протянула ее Владу. — Мы разделяем ваше горе, — произнесла она дежурную фразу, склонила голову и отступила на несколько шагов назад.
— Бла... благодарю, — еле слышно прошептал он, принял блестящий, ещё чуть тёплый металлический цилиндрик и припал к нему губами. Он никак не мог поверить: неужели это всё, что осталось от неё, еще несколько мгновений назад лежавшей здесь, под прозрачным колпаком саркофага, от её рук, волос, прикрытых веками глаз и того самого, небольшого, умело скрытого голограммой синяка на левом виске? Неужели в этой крошечной капсуле вся она – с её любящим взглядом, нежными тонкими пальцами и тёплой бархатистой кожей...
Он почувствовал, как на плечо легла рука Стива.
— Держись, старик... Надо жить дальше. Пойдем, пора...
Остаток дня прошел как в тумане. Знакомые и незнакомые люди сочувственно прикасались к нему и жали руки, говорили какие-то слова утешения, но он их почти не слышал и не ощущал. Потом он сказал, что ему надо побыть одному, уехал в свою холостяцкую, так и не успевшую стать по-настоящему семейной квартиру, рухнул на постель и долго, не двигаясь, лежал в темноте.
Он, конечно, знал, что когда-то это должно было произойти с ним или с Лоной, но разве мог подумать, что оно случится в их медовый месяц, в их первую общую неделю жизни.
На столе, перед большим портретом Лоны, тускло поблескивала капсула. Завтра днем он поедет к Стене Памяти и сам вставит ее в одно из свободных отверстий. А поверх прикрепят такую же платиновую пластинку, на которой будет начертано лазерным лучом «Лона Бриз 2120—2142 гг».
Лона Бриз. Бриз… Когда он предложил ей провести месяц после свадьбы на одном из не очень урбанизированных тропических островов Земли, она в ответ насмешливо закачала головой: «Нет, только не это! Опять море! Оно постоянно меня преследует. Достаточно, что я слышу его каждый день в своей фамилии, и все мои предки с восемнадцатого века были с ним связаны. Нет. Пусть самый счастливый месяц моей жизни пройдет в горах! Ты ведь не возражаешь, милый».
Влад, конечно же, не возражал. Он тут же связался со службой отдыха и заказал двойной номер в маленьком отеле в Гималаях.
На горных лыжах Влад стоял не очень твердо, зато Лона чувствовала себя на трассах, как рыба в воде. И когда только она сумела этому научиться, прожив почти все свои двадцать два года на побережье океана?! Захлестнувшая её любовь, ощущение безоблачного счастья и полная власть над лыжами и крутыми склонами буквально опьяняли Лону. Влад с замиранием сердца следил за её рискованными виражами между скалистых зубьев, за сверхскоростными спусками. Он пытался остановить любимую, а она лишь смеялась в ответ: «Трусишка! Давай за мной! А еще астролётчик называется!» Ему приходилось отшучиваться: «Ну, уж нет, милая, мне пока еще никто не презентовал личных тормозных двигателей и гравитационной подушки». И она опять мчалась куда-то вниз без него.
Все произошло в мгновение. Он немного отклонилась от размеченной трассы, носок лыжи зацепил за камень, её развернуло и бросило на скалу. Лона успела только отвернуть лицо. Потому оно и осталось таким красивым даже там, в траурном зале. Лишь небольшой, еле видимый синяк и лёгкая вмятина на левом виске... Если бы дело касалось разрушения любого другого органа — сердца, печени, легких – их бы заменили на искусственные, но мозг... С искусственным мозгом она стала бы просто роботом, еще одним биороботом, лишь внешне похожим на человека...
Неделю Влада никто не трогал, давали прийти в себя, а потом на экране видеофона появилось лицо координатора Центра полетов.
— Влад, ты в порядке? — спросил он по-отечески, без обычных формальных приветствий.
— Как будто.
— Тогда зайди через часок к Главному, он просил.
Влад догадался, о чем примерно пойдет речь. Так оно и случилось.
– О полете, как твой, конечно же, мечтает каждый испытатель, каждый астролетчик... Поднять в космос совершенно новый тип корабля, разрушить все прежние представления о скоростных возможностях... — начал издалека Главный. — Но это и огромная нагрузка, не только физическая, ты сам прекрасно знаешь, но и нервная, эмоциональная, психическая... Какие решения и с какой скоростью тебе придется принимать, не знает сейчас никто... А тут твоя трагедия с Лоной... В общем, Влад, если ты сейчас не чувствуешь себя готовым, тебе лучше отказаться. Полетит дублер, все поймут... Можно, конечно, и чуть отодвинуть старт, но ты же понимаешь, что это потянет за собой перерасчеты всех параметров полёта...
— Понимаю... Я всё понимаю. — Он твердо посмотрел Главному прямо в озабоченные глаза. — Я полечу. Я буду готов к двадцатому числу. Ничего не надо менять.
— В любом случае тебе придется снова пройти полное тестирование и компьютерную медэкспертизу... Мы не можем рисковать.
— И это я понимаю...
— Я знаю, Влад, что мои слова — слабое утешение... — Главный поднялся из-за стола и подошел к нему. — Но все же помни, астролетчики с тобой. Если что, выходи на меня напрямую. Ты настоящий парень, и я рад, что «Сириус» поднимешь именно ты... Держись...
Войдя домой, он снова встретился взглядом с фотографией Лоны. Она по-прежнему так же жизнерадостно ему улыбалась, но показалось, что портрет чуть-чуть изменился, что-то с ним произошло. Нет, он остался прежним — те же яркие, сочные краски, те же манящие губы, распахнутый взгляд… Но что-то в нём исчезло, какая-то незаметная искорка. Что-то погасло или стало более приглушенным. «Показалось», — отогнал Влад нелепое ощущение. Подошел к холодильнику, смешал коктейль покрепче, сделал несколько глотков.
«А может, прав был тот забавный старикан, хозяин отеля в Гималаях, так серьезно рассказывающий им за каждым ужином о суевериях двадцатого века. Один раз, помнится, он утверждал, что после смерти человека меняются все его изображения — фотографии, живописные портреты, голограммы. Смерть как бы забирает из них какую-то жизненную составляющую, жизненную энергию, и достаточно чувствительные, а тем более подготовленные люди могут это почувствовать… Почувствовать. Но тут, скорее, обратная реакция: я слышал об этом, и потому чувствую. Как и положено стопроцентному материалисту…»
Он подошел к столику, взял портрет, прижался губами к холодному пластику.
«Милая моя, и зачем ты так… Если бы ты знала, как мне плохо без тебя, если бы знала… Но я всё равно полечу туда и возьму тебя с собой. — Он погладил фотографию и медленно поставил ее на место. — Я возьму с собой только тебя одну…»
Влад познакомился с ней во время очередного отпуска. Отлетав положенные по норме три месяца на ближнем плече Земля — Луна, он получил законные две недели отдыха и помчался на тропическое побережье Атлантики. После гостиницы на холодной неуютной Селене и спартанского отеля астролетчиков при космодроме на Северной Земле хотелось по самую макушку окунуться в солнце и море, зарыться в горячий золотой песок, промчаться по теплым пологим волнам на серфе, полюбоваться изящными шоколадными фигурками в бикини, а может, и не только полюбоваться. Две недели — это гора возможностей для молодого симпатичного парня, к тому же с такой романтической профессией. Астролетчик. Одно это слово, произнесенное вслух, заставляет некоторых обладательниц хорошеньких глазок смотреть на того, к кому оно относиться, с нескрываемым интересом.
Он задержал свое внимание на одной. Она не возражала. Сначала действие развивалось, как в обычном легком, ни к чему не обязывающем курортном романе-флирте, но через пару дней Влад понял, что дело обстоит серьёзнее. Какая-то доселе неведомая сила влекла его к этой смешливой девчонке так властно и стремительно, как волна несет от берега потерявшего силу пловца. И он отдался этой волне, даже больше, сам заскользил с её гребня вниз, махнув рукой на свободу и независимость, которыми так дорожил, на еще вчерашнее нежелание как-то менять свою жизнь и усложнять её чьим-то присутствием.
Влад часто вспоминал потом их первую ночь и удивлялся, как просто и естественно всё произошло. Когда они вошли в полутёмную гостиную его номера, очередной курортный карнавал по какому-то малозначительному поводу был в самом разгаре, и отсветы его салютов и фейерверков плясали на серебристых стенах. Она молча подошла к окну. Он встал сзади, ещё не решаясь прикоснуться к ней. Надо было что-то говорить, и он спросил:
— Огнями хочешь полюбоваться?
Она повернулась к нему, необычно серьёзная, и тихо сказала:
— Нет. Я хочу тебя. Но только насовсем…
Насовсем. И вот теперь тоже насовсем… Потеря друг друга…
Он снова посмотрел на портрет. Нет, в нем все-таки что-то изменилось.
«Этим, в двадцатом или девятнадцатом веке, было все-таки легче, они могли верить в свой мистический рай, во встречу там с умершими близкими, любимыми. И кто знает, может, они были не настоль наивны и глупы. Во всяком случае, эта вера давала им какую-то надежду, для нас же за краем могилы — пустота, небытие».
Влад сделал несколько глотков из стакана, потряс головой, гоня мрачные мысли, и сам себе приказал: «Надо переключаться. Надо потихоньку переключаться, а то ты не пройдешь тестирование, не пройдешь. Надо больше думать о старте, до него же всего две недели. Две недели, и мир встанет на уши, ты перевернёшь его».
Конечно, по существу, это сделал десять лет назад академик Озеров, когда сумел теоретически доказать, что Эйнштейн со своей конечной скоростью света был неправ. Погорячился старик. Скорость распространения открытых Озеровым лептонных полей оказалась выше световой ровно в 257 раз. Для астролетчиков это было подарком гения. Правда, только сейчас все собранные воедино лучшие мозги и руки Межпланетного космического центра сумели превратить сухие выкладки теории в стоящий на стартовой площадке «Сириус».
Но теория оставалась теорией, для большинства людей – чем-то эфемерным, и именно этот полет, если он окажется удачным, станет подтверждением для человечества, что оно победило, почти победило дальний космос. И первым шагом в его глубины станет бросок к планетной системе Сириуса, самой близкой к Земле звезды. Девять световых лет, безнадежно отделявших ее от землян, сократятся до тринадцати лептонных суток.
«Старт, облёт, возвращение обратно — ты потратишь на них, старик, только двадцать шесть дней, меньше месяца. Как на пару рядовых рейсов до Марса... Была бы жива Лона, она бы не успела даже как следует соскучиться. Или бы успела? Все-таки почти месяц... Лона...».
Он лег на диван, закрыл глаза, пытаясь успокоиться. "Кстати, эти, в двадцатом веке, тоже пытались что-то толковать о лептонах, но их физики не сумели «поймать» своей несовершенной аппаратурой поля. И тогда на арену, как обычно бывало в подобных случаях в старину, вышли разного ранга мистики и скомпрометировали гениальное предположение. Помнится, в курсе истории псевдонаук вскользь упоминалось о том, что, по их утверждениям, так называемая "душа" человека – и есть сконцентрированное лептонное поле, после смерти улетающее в какой-то космический "рай"... Забавно... — Он горько усмехнулся. — А может, и не очень забавно... Вдруг сейчас и моя Лона, ее душа летит куда-то к далеким мирам... Нет, старик, надо кончать с этой мистикой. Если суперкомпьютер обнаружит в твоих мозгах хоть остатки таких мыслей, то тут же зарубит полет... Надо включить что-нибудь успокаивающее..."
Он протянул руку, нажал на кнопку пульта управления квартирой, и тут же оказался на берегу вечернего залива. Иллюзия была настолько полной, что даже кожа рук почувствовала мягкое тепло южного солнца и дуновение морского ветерка. Зазвучала тихая музыка, и он медленно погрузился в сон.
Проснулся Влад непривычно рано, еще задолго до восхода. И опять встретился взглядом с её портретом. На этот раз улыбка и глаза Лоны, казалось, чуть насмешливо говорили: ну что же ты, милый, вспомни, сообрази... Изображение как будто знало какую-то тайну, тайну очень простую, и ждало, что её разгадает и он. Влад невольно закрыл глаза, и почти тут же по телу побежали мурашки, подтверждая нелепость, запретность и... верность хода мыслей. В голове самопроизвольно метались какие-то шары, сцепляясь в одну цепочку.
«Душа... душа... лептонный сгусток... лептонные поля... «Сириус»... А если это и вправду так, то она летит сейчас в космосе с той же скоростью, с которой полетит он... Нет, это бред!.. Ну, летит, ну и что, куда летит?.. Куда?.. А ведь когда-то была традиция, он запомнил это по увиденному еще в детстве историческому фильму, отмечать сорок дней со дня смерти. Кажется, в течение сорока дней душа землян добиралась до своей постоянной обители... Сорок дней... Сорок лептонных дней!..»
Когда последняя фраза вспыхнула в мозгу, он каким-то седьмым чувством ощутил, что это не просто бред воспаленной фантазии.
Информация, срочно нужна была дополнительная информация! Влад бросился к компьютеру, включил его, вошел в сеть межнационального хранилища древних и редких изданий, задал тематику и запросил каталог книг о загробной жизни мёртвых, вышедших до первой четверти двадцатого века. Более поздний период он трогать не стал, так как знал, что в нём подобные темы могли выступать лишь в виде мишеней для критических стрел материалистов.
Одним из самых основательных и по объему, и по краткой аннотации показалось сочинение некоего "Монаха Митрофана", изданное в 1897 году в Санкт-Петербурге «книгопродавцем И.Л.Тузовым». Оно носило длинное название — «Как живуть наши умершие и какъ будем жить и мы по смерти».
Влад нажал клавишу, по экрану медленно пополз архаичный текст. Пробегая его глазами, он пытался выхватить нужную информацию. Она пошла почти сразу.
«На Земле есть дни и ночи, и годы, а за гробомъ вечность — или светлая, или темная. Чтобы достигнуть душе светлаго или темнаго состояния за гробомъ, нужно известное пространство во времени, которое и соответствуетъ земнымъ сорока днямъ...»
«Всё верно», — невольно обрадовался Влад и сделал пометку на листе бумаги: «40 дней».
А экран продолжал развивать тему устами монаха Митрофана.
«Как Господь, совершивъ дело нашего спасения, Своею жизнию и смертию увенчал оное Своимъ вознесениемъ въ 40-й день, так и души усопшихъ, совершивъ свое жизненное поприще, въ 40-й день по смерти получаютъ воздояние — свой загробный жребиi..."
"Значит, все-таки 40 лептонных суток. Нет, подожди, старик, по-моему мы чуть не пропустили что-то очень важное". Он прокрутил текст назад и прочитал вслух: "Душа, по разлучению съ теломъ, два дня бывает на земле, въ третий возносится къ Богу на поклонение и следуетъ затем далее по жребию своему…»
«Так, значит, минус два и еще минус один. Остается тридцать семь. Тридцать семь. — Он записал цифру и дважды обвел кружком. — Тридцать семь суток на полёт в «рай».
От избытка чувств Влад подскочил со стула и прошелся несколько раз по комнате. Портрет Лоны следил за ним ликующими глазами.
Дальнейшее изучение книги принципиально новой информации не принесло, а тонкости загробной жизни его не интересовали.
Влад принялся рассуждать: «Так, тридцать семь суток, а куда, в каком направлении? Космос большой… А может, оттолкнуться от самой цифры?» Он включил программу астрономического атласа, вывел в центр звездного поля Землю и, отложив в масштабе радиуса тридцать семь лептонных суток, очертил круг. Проскользнув выше и ниже многих ближних звезд, линия легла точно на Вегу из созвездия Лиры. Компьютер тут же выдал первичные данные «Диаметр 2,5 солнца, светимость выше солнечной в 50 раз. Три планеты на орбите. Расстояние 26 световых лет, или 37 лептонных суток».
«Вега. А ведь нашу Землю тоже в старину называли Вегой. Две Веги. Может, и это не случайно? — Влад вздохнул, запустил руку в волосы и взлохматил их. — Я, конечно, сошел с ума, сошел с ума. Теперь надо на время в него вернуться…»
Старт «Сириуса» прошел успешно, без всяких отклонений. За считанные минуты выйдя за пределы солнечной системы и ответив на поздравления, Влад на несколько секунд перевел навигационную систему на ручное управление, ввел новую программу «Земля – Вега» и вновь включил автоматику.
В Центре управления полетом сразу заметили, что с «Сириусом» творится что-то неладное: его траектория стала резко отклоняться от расчетной. Главный бросился к микрофону.
— «Сириус», что случилось?! Наблюдаем уход с курса! Доложите обстановку!
— На борту все в норме, — ответил как можно спокойнее Влад, набрался духа и произнес то, что было сложнее всего сказать: — Я самостоятельно изменил программу. Я лечу к Веге созвездия Лира. Выйду на связь через 37 суток. Мотивы полета — на видеозаписи у меня дома. Надеюсь, вы меня поймете — И включил блокирующее устройство приемно-передающей системы.
Можно было представить, что сейчас творилось на Земле и в ближнем космосе, но дело было сделано. Влад перевел кресло в горизонтальное положение, опустил на себя прозрачный колпак анабиозного устройства, подключил питание и очистку организма и, набрав на клавиатуре тридцать шесть с половиной суток, медленно погрузился в полетный сон.
«Сириус» оказался отличным кораблем. Контролируя и корректируя по необходимости параметры полета, он послушно мчался к цели с невиданной прежде скоростью. Умный электронный мозг знал и учитывал всё. Не знал он только одного, что Вега, словно русская матрешка, была укутана в несколько сфер мощных защитных полей, пропускающих лишь лептонные субстанции, ибо ни одна частица грубой материи не могла, не имела права проникнуть на поверхность планеты.
Влад не почувствовал ничего — ни удара об защиту, ни мощного взрыва, разносящего на молекулы «Сириус». Проснувшись, он так и продолжал ощущать себя летящим, более того — абсолютно внутренне уверенным, что всё сделано правильно. Его внутренние чувства, мысли и тело как будто слились воедино и казались какими-то невесомо-счастливыми.
Он не сразу осознал, что рядом нет подлокотников кресла, пульта управления, стен кабины — вообще ничего нет. Поняв же это, нисколько не огорчился. Главное, что есть он, летящий ТУДА, и этот тёмный, но совсем не ледяной, а отечески-добрый космос. Всё остальное просто не имеет значения.
Вега приближалась, стремительно увеличиваясь в размерах. Ещё немного — и стали видны залитые ярким светом моря и горные массивы, потом — реки, озера, леса – такие родные и привычные, хотя в чём-то неуловимо отличные от земных.
И вот он уже мчался на высоте птичьего полета. Куда — не мог сказать, но точно чувствовал: куда надо.
Впереди, за рощей показался небольшой изумрудный лужок с вьющейся по нему, едва намеченной по верхушкам трав и цветов тропинкой, если так можно было назвать эту лёгкую линию. Почувствовав — здесь! — он без всякого усилия замедлил скорость и ступил на кромку луга, а точнее — на густой островок необычно крупных ромашек, которые лишь слегка прогнулись под его весом, вернее — почти полным отсутствием последнего. И почти сразу же на противоположном конце тропинки появился быстро приближающийся и до боли знакомый силуэт — это счастливо смеясь и раскинув для объятий руки, к нему бежала Лона...