Матрица (стихи)
- Подробности
- Категория: Валерий Ременюк
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2983
Дождь и гречневое поле
Рука не тянется к перу,
Перо не тянется к бумаге,
Да и в бумаге нету тяги
Копить словесную муру.
Смотри, как тихий-тихий дождь
Идет по гречневому полю…
Мысль изреченная есть ложь,
А воплощенная тем боле.
Рука не тянется к ножу,
Ножу обрыдло резать вены.
И вены просят перемены,
И я за то их не сужу!
И возражай – не возражай,
А дождь уходит тихий-тихий,
Но будет славный урожай
Так обожаемой гречихи.
.
Рука не тянется к виску,
В виске сегодня нету боли,
И он поет и балаболит,
Избыв обычную тоску.
Дожди прошли, открылась высь,
А также ширь - ясней и краше.
Я изрекаю эту мысль,
Я воплощаю эту мысль,
Я поглощаю эту мысль,
Как будто гречневую кашу.
Беседа
Жил да был один художник, жизнерадостный вначале,
Да с годами потускнели и веселие, и прыть,
Но зато он научился разговаривать с вещами,
Так что даже старый зонтик он сумел разговорить.
Он берет его с собою и гуляет по аллеям
Исторического парка от калитки до пруда,
И беседует о жизни, наблюдая, как алеет
Утонувшая в закате невысокая гряда.
Растопыривает зонтик, если брызнули осадки,
И легко отодвигает надвигающийся фронт,
И тогда-то проявляет потаенные повадки,
И бубнит над головою распоясавшийся зонт:
Где он был и что он видел, как дела и настроенье -
Подвывает помаленьку, непогодою гоним.
Отличается, однако, небывалым самомненьем -
Он в ответе за здоровье тех, кто пользуется им!
Или вот еще картина: наш художник у камина
И просвечивает красным сухощавая ладонь.
Для него во всех аптеках нет полезней витамина,
Чем мерцающие угли да пылающий огонь.
Он беседует с камином и с поленьями толкует
О сегодняшней печали и бессмысленном былом,
И огонь на то вздыхает, и на вазочке бликует,
И напитывает вечер ароматом и теплом.
А приталенная ваза из китайского фарфора,
Нестареющий ребенок, озорная травести,
Замечательный напарник для большого разговора -
Словно ракушка, бормочет, если к уху поднести.
И беседует художник среди бликов, среди пятен
С образцами интерьера в оглушающей тиши.
Он, конечно, не лунатик, не напился и не спятил.
Просто, умерли родные.
Не осталось
Ни души.
Западный склон
Вышел я на западный склон лет,
Думал, он уютный, а он – нет.
Думал, там весенним садам цвесть.
Думал, там зимы нет, а там - есть.
Кулуары, скалы, обрыв, взлет.
Ветер напирает, мотив льет,
В смысле, завывает и вой дик.
Ну, и где же мой пик?
Хоть он и велик, это да, но,
Может, я прошел его давно?
Может, растолкует теперь кто,
Может, что-то с компасом не то?
На восточном склоне начав путь,
Подставлял когда-то ветрам грудь,
Ощущал огонь, излучал пыл,
Ох, а как же вкусно любил!
А на южном склоне сложил дом,
Только беззаботно не жил в нем,
Все меня толкали ветра в путь,
Все душа искала пути суть.
Счет и неудач, и потерь сух.
Что же укрепляет теперь дух?
Что же обещает душе сон?
Есть еще и северный склон...
Земля
А однажды выходишь из утлого быта тенет
И смотришь в пространство, и вдруг понимаешь: «Мля!
На самом деле, ведь никакой гравитации нет!
Просто нас засасывает Земля».
А дальше блуждаешь в пустых перелесках предзимья,
Одним лишь вопросом преследуем и томим:
«Великая тайна! Вот я и узнал твое имя…
И как теперь жить со знанием-то таким?»
Но как-то живешь. Зажигаешь под чайником газ.
Куда-то стремишься, о чем-то всегда беспокоясь.
Идешь по Земле удивленно, как в первый раз.
И не замечаешь, что сам уже в ней по пояс.
Ты там себя чувствуешь сносно, как в теплой золе.
Давно уж посеял ненужный теперь дробовик.
Когда же погрузишься полностью, то о тебе на Земле
Напомнит лишь кепка твоя, оседлавшая боровик…
Осенняя халтура в глубинке
В диком поле, кочковато-конопатом,
Без надежды, без идеи, без вины
Мы расстреляны свирепым снегопадом
И, фактически, под ним погребены.
И в распутице, снегами убеленной,
И в метели растопыренных руках
Мой потасканный гулёна-жигулёнок
Превращается в железный саркофаг.
Нету ходу пароходу, нету ходу!
Посадил аккумулятор до нуля…
Дернул черт меня в такую-то погоду
Потащиться в эти гиблые поля!
Пассажиры, между тем, косятся хмуро.
Бабка - ведьма. Дед, естественно, упырь…
Говорили же брательники:«Халтура
Подведет тебя, Иван, под монастырь!»
Ну, а главное, - вы будете смеяться! –
Завтра свадьба - представляете? - Моя!
А от тракта километров восемнадцать
И пятнадцать до ближайшего жилья.
Соблазнился подхалтурить на подарок
Для невесты - на наряды, на цветы.
А теперь – да я довез бы их и даром,
Лишь бы выбраться из этой маеты!
Дед за пазуху полез. Достанет финку?
Бабка шепчет заклинанья, это факт!
Ну, а он и говорит: «Послухай, сынку,
Вот те компас и сходи-ка ты на тракт!
Дуй на запад, там и выйдешь на дорогу.
Я дывлюсь, из этих слякотных погод
Нам не выбраться самим, зови подмогу,
Типа, трахтор там, а краще, вездеход»
Дал стопарик да плеснул туда микстуры -
Дух зашибло, искры ахнули из глаз!
А в багажнике у нас кудахчут куры –
Я ж их с ярмарки везу, такой заказ.
Я за шапку, телогрейку, да и ходу.
Дед-то дело говорит - одним хана!
Сапоги мои, увы, не скороходы,
И всего часа четыре до темна.
И рысцою, и трусцой, и враскоряку,
А когда, по бугоркам, на четырех,
Как солдатики в последнюю атаку,
Я по вьюге да по слякоти побёг.
Напрямую тут короче, знамо дело!
По-хорошему - часа на полтора.
А вокруг меня свистело и гудело,
Налипала снеговая мошкара.
Пригодились мне тогда мои таланты,
Для меня забег по полю – не предел!
Как ложок перемахнул – воды по гланды.
Ну, а дальше - на речушку налетел.
Метров десять в ширину – ручей по лету! -
А теперь вот распахнулась на пути.
Я и так ее, и сяк, а ходу нету,
И никак ее вокруг не обойти.
Ну же, думаю, какая невезуха,
Ведь до трассы от реки всего чуток!
Разбежался и с девизом «Бляха-муха!»
Оттолкнулся, и махнул через поток.
Как летел, сомненья душу бередили:
Будет свадьба ли? Уверен не вполне…
Приводнился аккурат на середине
И, как водится, на самой глубине.
Понесло меня, как щепку, закружило.
Чую гири на кирзо’вых сапогах!
Я ногами и руками живо-живо
Засновал - и перебрался кое-как.
Выжал тряпки и в дорогу. В этом снеге
Новый мир писался с белого листа.
Но закончились поля, увалы, реки,
Вот и трасса, да на трассе пус-то-та!
Ни машины, ни телеги в море белом -
Кто ж полезет в эту злобную пургу?
Телогрейка, словно панцирь, задубела.
До Замолинска живым не добегу…
И побрел я вдоль дороги как попало,
Вспоминая суету минувших лет,
И маманю, и батяню, ну, и Аллу –
Все ж невеста, как не вспомнить напослед!
Как я жил и хорошо ли? – вот вопросец! -
И какая будет память обо мне?
А тем временем включился и морозец,
Прямо, чувствую, колотит по спине.
И себя мне стало жаль, и даже Аллу,
Что в фате падет на мой холодный гроб!
Так тащился я по тракту мал-помалу
И наткнулся на внушительный сугроб.
Для чего он на пустынной этой трассе?
И кого тут замотало-замело?
Вот те фокус! Сельсоветовский УАЗик,
Занесенный снегопадом по стекло!
Я отрыл его как такса-отрывашка,
Так ладонями лопатил, как ни в жисть!
А в УАЗике шофер - Корягин Пашка -
Засыпает по-серьезному, кажись.
Растолкал его, взбодрил его, амбала:
«Эй, Пашуня! Ты живой еще? Окстись!»
Ну, а он и говорит: «Искра пропала.
Как заглох в сугробе – и не завестись…»
«Так давай проверим свечи, эко горе!»
«Там трамблер еще шурупает не в лад».
«А бензин хотя бы есть?» «Бензина море.
Хватит аж до Оренбурга и назад».
Распатронили движок за гайкой гайку
И опять собрали этот бутерброд.
В общем, к ночи запустили таратайку,
Запыхтели, откопались и - вперед!
И метель тут улеглась, убрала косы.
И луна мигнула из-за облаков.
Я с лопатой впереди, когда заносы,
И под утро отыскали стариков.
Живы, черти, побудители халтуры!
Пьют микстурку, подъедают огурцы.
И сидят они рядком, а сверху куры -
Согреваются друг другом, молодцы!
Как я выжил, до сих пор не понимаю!
Но надела Алка свадебный венец.
То есть, с нею мы списались. Где-то к маю.
Как подзажил отморозок мой.
Конец!
Перезагрузка
Все начинается со звука тишины
В неосязаемой минуте предрассветной,
Когда и сумерки оттенков лишены,
И сны прозрачны, и уже бесцветны.
Та тишина так интригующе звучит
Что по-испански, что по-фински, что по-русски,
И наступает в завершение ночи
В оркестре дня момент перезагрузки.
Потом невидимый небесный дирижер
Движеньем палочки рассеивает чары
И будит скрипочку, и это хорошо,
И хорошо, что это лишь начало.
Та пробуждает бормотание ручья,
Потом включается гобой - дыханье ветра,
И петухи, так жизнерадостно крича,
Тревожат нас за много километров.
И все слышнее рокотание сердец,
И стук колес, и чей-то зов: «Вернись в Сорренто!»,
И означает это всё, что, наконец,
Настала роль ударных инструментов.
А уважаемый небесный дирижер
И рад убавить децибелы бы, да тщетно:
День пробудился и пошел, пошел, пошел -
Звучит орган! Мажорное крещендо!
Вот так устроен этот сложный механизм,
Нерасчленяемый и этим уникальный.
Хотя и старенький, но не анахронизм,
А вариант шкатулки музыкальной.
Когда мы снами, как картечью, сражены
И мягко тают отгоревшие поленья -
Все начинается со звука тишины,
С перезагрузки темы, с обнуленья …
Траектория
В стране, где тешатся обветшалою славою,
Где лик на знамени проступает рябой,
Под птицей странною, потому что двуглавою,
Нас угораздило задержаться с тобой.
В стране, где выборы по лекалу и графику,
Где дьяки муторны, а их речи дурны,
Где ход истории задают география
Да пара ухарей у кормила страны.
Где чай из чайничка да в сметане вареники,
Да песня мамина, да небес чистота,
Нам посчастливилось задержаться во времени
На траектории, заглянувшей сюда.
На траектории, что выходит из вечности
И устремляется в абсолютную даль
По территории, что зовется Отечеством,
Поит и кормит нас, только любит едва ль.
Светает раненько. Надеваем сандалии.
Хотя, прощание далеко не финал.
Пока, наследнички! Вам сюда, нам же далее,
Куда пастух Макар телят не гонял.
Где, по теории, нет ни света, ни темени.
Потом сыщите нас, не сочтите за труд,
На траектории, что петляет во времени
И лишь мгновение присутствует тут.
Матрица
Где волна балтийская бешено гремит,
Выползают на’ берег каменные рыбы -
Тускло отливающий розовый гранит,
Временем заглаженные глыбы.
Ну, а в те далекие древние века,
Что уже не помнит ни один скиталец,
Были эти скалы ложем ледника,
А по ледникам гулял неандерталец.
Даже не с копьем еще, а с худым колом.
Заячьи опорки да доха оленья.
Малообразованный, пахнущий козлом.
С крайне примитивным образом мышленья.
После звероящеров поколенье next.
Вел себя разгульно, иногда жестоко.
И хотя не знал еще, что такое «секс»,
Но зато на практике был он дока.
Голоден хронически, не ахти одет,
В нашем понимании, не имевший дома,
Мой пра-пра (в периоде) далекий дед
Передал мне матрицу своего генома.
Я брожу по берегу. В небе облака.
Чайки разлетаются по низким грядам.
Я брожу по старому ложу ледника
И загривком чувствую – дед мой рядом!
Между нами, видимо, сотня тысяч лет,
Только деда образ могуч и ярок!
Мой пра-пра (в периоде) бесценный дед
Сделал мне когда-то большой подарок.
Я его подобие - так же копошусь
В поисках добычи, любви и крова,
Так же ощущаю печаль и грусть,
Если полыхает закат багрово.
Передал из сумрачной глубины веков
Руки-ноги-голову, всё чин по чину.
Заложил в характере и глубоко
Страсть в любом явлении искать причину.
Хромосом мне выдал просто до черта!
Только все же есть и повод укоризне:
Одного лишь матрица не содержит та –
Это понимания смысла жизни.