Поэзия

Поэзия

 

 

Поэзия

Гусь лапчатый обыкновенный 

Если не симфония, то соната –

Ветер завывает, дудит вовсю.

Кстати, юго-западный, то, что надо!

Самая погода идти гусю.

Самая погода, да нету тяги,

Некому гагакнуть на вираже.

Где вы, рукокрылые симпатяги?

У меня жаровня шкворчит уже.

 

Мой товарищ лапчатый! Далеко ты.

Стежки наши близятся, да не сшить.

У меня лицензия Ленохоты,

У тебя наивная жажда жить.

Не грусти, коллега! Какие годы?

Жить неинтересно, судьбу кляня.

Думаю, лицензия Главохоты

Уж давно открыта и на меня.

 

И в меня ружьишком зловеще тыча,

Некто улыбается из кустов.

В жизни мы охотники и добыча,

И судьба сама назначает, кто.

От ее безжалостной, грубой силы

Ни в кустах не спрячешься, ни в тени…

В общем, это лирика, сизокрылый.

Ну, давай, лети уже. Не тяни!

 

Коммунальная зима 

Наверно, снова в небесах сорвали вентиль,

И снегопад опять -  ну, форменный атас!

А под ногами реагент на реагенте,

Что агрессивно реагируют на нас.

 

Их коммунальщики насыпали «с походом»,

А в эту зиму – как не сыпали давно.

Их применяют для сражений с гололедом,

Со снегопадами и с нами заодно.

 

А на термометре отметка «минус восемь».

Но у мороза ограниченная власть -

Дороги хлюпают, как будто это осень

Забыла выехать и сильно зажилась.

 

И как бы там бы не старались бы метели

Всю эту химию присыпать-припушить, 

Хватает новеньких сапог на две недели,

Потом их можно в босоножки перешить.

 

А перспективы возмутительны и жутки –

Грозит заносами лихой метеовраль.

Одна отрада – над Невой летают утки!

Уже попарно! Невзирая на февраль.

 

Они загадка для меня. Они заноза!

Ответа нет и он решительно иском:

Как, наплевав на все потуги коммунхоза,

Они спокойно выживают … босиком?!

 

По мелководью 

Бреду я по’ небу, а в нем бежит волна,

Меж облаками пробирается подлещик,

А может, это наливается и блещет

Меж облаками восходящая луна.

 

И нет различий между небом и водой -

Бреду по мо’рю, а волна волнует небо,

И брызги неба разлетаются нелепо

Над затонувшею песчаною грядой.

 

И смысла высшего исполнен этот факт,

Ведь человек, как говорят, из моря вышел

И, помаячив на земле, уходит выше,

Хотя сие не проверяется никак…

 

Лисички сентября 

Зелено-желтый выстиранный ситчик

В распахнутом окне календаря

Оранжевыми шпильками лисичек

Приколот на подрамник сентября.

 

Блуждает по дорогам подорожник

(не внедорожник, Господи, прости!)

И дождик – независимый художник

Сливает акварели из горсти.

 

Он не оставит белою ни пяди,

Пробелы для него исключены!

Пейзаж пестрит размазанностью пятен

И лишь лисичек гвоздики точны.

 

По берегам опушек и проплешин

Они стоят, прикрытые травой.

Их настучал какой-то добрый леший,

Рукастый и вполне мастеровой.

 

Видать, была у малого причина

Набить гвоздей и скрыться без следа…

И всё вокруг и благостно, и чинно,

Одно лишь Но: подходят холода.

 

Мне б улететь за далью и за былью

В июльский день, в горячую зарю,

Да не могу – и сам-то я пришпилен

Лисичками к лесному сентябрю.

 

 

Земля 

А однажды выходишь из утлого быта тенет

И смотришь в пространство, и вдруг понимаешь: «Мля!

На самом деле, ведь никакой гравитации нет!

Просто нас засасывает Земля».

 

А дальше блуждаешь в пустых перелесках предзимья,

Одним лишь вопросом преследуем и томим:

«Великая тайна! Вот я и узнал твое имя…

И как теперь жить со знанием-то таким?»

 

Но как-то живешь. Зажигаешь под чайником газ.

Куда-то стремишься, о чем-то всегда беспокоясь.

Идешь по Земле удивленно, как в первый раз.

И не замечаешь, что сам уже в ней по пояс.

 

Ты там себя чувствуешь сносно, как в теплой золе.

Давно уж посеял ненужный теперь дробовик.

Когда же погрузишься полностью, то о тебе на Земле

Напомнит лишь кепка твоя, оседлавшая боровик…

Город Кукина

 

…………….Юрию Кукину, великому поэту и барду,

…………….недавно покинувшему нас, посвящается

 

Школа. Гитара. И первые песенки хором,

И далеко еще до перестроечных вех:

«Если вы знаете, где-то есть город, город.

Если вы помните, он не для всех, не для всех…»

Там горожане поделятся кровом и хлебом –

Верили мы, так устроен открывшийся мир -

«Вместо домов, у людей в этом городе небо.

Руки любимых у них, вместо квартир».

 

Но отзвенели мотивы наивного детства,

И осознали мы, как далеки миражи,

А от иллюзий есть непревзойденное средство –

Это микстура под жестким названием «жизнь».

Поняли мы, что ключи не подарят на блюдце!

Блюдца все  заняты – чай обыватели пьют.

«Женские волосы, женские волосы вьются,

И неустроенность им заменяет уют».

 

Где пролегали дороги, возникли заборы,

Каждый отстроил себе дорогой хуторок.

«Из разговоров они признают только споры,

И никуда не выходит оттуда дорог…»

Но иногда от тоски, ну, а может, со скуки

Пальцы прихватят гитару, и вновь оживет

Город, который когда-то построил нам Кукин,

Город, в котором живут и не знают забот.

 

Там обитают друзья, что уже не вернутся.

Там оживает любовь, невозможная тут.

«Если им больно, не плачут они, а смеются.

Если им весело, вина хорошие пьют».

Там горожане ни разу не выглядят хмуро,

Даже когда горизонты темны от дождя.

Там у прозрачной воды поселился и Юра.

Там мы и встретим его. Только чуть погодя…

 

 

Весна в Пенсионном Фонде

 

Дело к марту и песни звонче,

И повсюду бушует жизнь!

Вот вчера в Пенсионном Фонде

Два бухгалтера подрались.

Было много живого шума,

Криков, возгласов и т.п.

Две солидные дамы в шубах,

Два бухгалтера от ИП*.

 

Дамы в теле и в полной силе,

Весом брутто кг под сто.

Как задорно они делили,

То ли очередь, то ли что!

Озверевшие от работы,

Доведенные до межи.

И порхали вокруг отчеты -

Пенсионные платежи!

 

Разбегалась волна цунами -

В коридорах метался крик.

До чего же пассионарен

Наш бухгалтер в отчетный пик!

Из каморок выходит стылых,

У инспекций торчит в ночи**,

И приносит весну на крыльях,

Как Саврасовские грачи!

.

……………………………….

*  ИП – индивидуальные предприниматели

** Очередь на сдачу отчетов бухгалтеры занимают с ночи.

 

Блокадные книги 

…………………….Шумовой Валентине Григорьевне и всем тем,

…………………….чье детство прошло в блокадном Ленинграде 

 

Метроном чеканит время в доме мерзлом и пустом.

Чтобы ожила «буржуйка», поднимайся из постели.

А растопка занимает до двенадцати листов -

Есть у мебели манера разгораться еле-еле.

 

Скоро мама будет дома, только будет ли обед?

Но огонь – твоя забота, подогрей хотя бы чаю.

«Робинзон» - подарок папин в День рождения тебе -

С каждой новою растопкой все тончает и тончает.

 

Переварены «буржуйкой» до последнего листа

И Толстой, и Маяковский, и «Поваренная книга» -

Очень вредное изданье для пустого живота,

А особенно картинка, где со сливками клубника!

 

Образуется большое из деталей небольших.

Растепляется печурка, ты мороз одолеваешь!

Перед тем, как жечь страницы, перечитываешь их,

Словно чай из чашки в чашку навесу переливаешь.

 

И в тебя перетекают Робин Гуд и Робинзон,

И Ассоль – твоя подружка, и мечты ее о Грее.

А зима сорок второго – это только страшный сон,

И одна твоя надежда - пережить его скорее!

 

Только сон упорно длится. Убывает неба свет.

Снег на улице кружится, бьется в синее окошко.

Догорают головешки. Что-то мамы долго нет…

А на месте «Робинзона» - лишь картонная обложка.

 

 

Беседа 

Жил да был один художник, жизнерадостный вначале,

Да с годами потускнели и веселие, и прыть,

Но зато он научился разговаривать с вещами,

Так что даже старый зонтик он умел разговорить.

 

Он берет его с собою и гуляет по аллеям

Исторического парка от калитки до пруда,

И беседует о жизни, наблюдая, как алеет

Утонувшая в закате невысокая гряда.

 

Растопыривает зонтик, если брызнули осадки,

И легко отодвигает надвигающийся фронт,

И тогда-то проявляет потаенные повадки,

И бубнит над головою распоясавшийся зонт:

 

Где он был и что он видел, как дела и настроенье -

Подвывает помаленьку, непогодою гоним.

Отличается, однако, небывалым самомненьем -

Он в ответе за здоровье тех, кто пользуется им! 

 

Или вот еще картина: наш художник у камина

И просвечивает красным сухощавая ладонь.

Для него во всех аптеках нет полезней витамина,

Чем мерцающие угли да пылающий огонь.

 

Он беседует с камином и с поленьями толкует

О сегодняшней печали и бессмысленном былом,

И огонь на то вздыхает, и на вазочке бликует,

И напитывает вечер ароматом и теплом.

 

А приталенная ваза из китайского фарфора,

Нестареющий ребенок, озорная травести,

Замечательный напарник для большого разговора -

Словно ракушка, бормочет, если к уху поднести.

 

И беседует художник среди бликов, среди пятен

С образцами интерьера в оглушающей тиши.

Он, конечно, не лунатик, не напился и не спятил.

Просто, умерли родные.

Не осталось

Ни души.

 

Апрельское 

На зимней площади сугробы и мороз,

Ларьки, лотошники и слякоть у прохода,

И клубы пара из метро, а чуть поодаль

Стоял апрель с букетом алых роз.

 

Апрелю не было и двадцати пяти,

И на часах без двадцати пяти (четыре).

И для него сияло солнце в целом мире:

Она вот-вот должна была прийти.

 

В букете роз его пульсировала кровь.

Вокруг апреля снег подтаивал конкретно –

Располагал он технологией секретной

С оригинальным именем «любовь».

 

К его теплу слетели греться воробьи.

А он вздыхал и нарастало напряженье,

Ведь недостаточно бывает притяженья

У даже самой пламенной любви.

 

Сошлись и цифры, и терпенье у ноля.

Апрель до времени ушел в иные дали.

Ушел один, и снова восторжествовали

На всей земле метели февраля…