Олег Александров. Винсент Ван Гог: творчество – это проповедь…

• 
• 

Подробности

Категория: Знакомство с автором

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1287

                       

- Опять Винсент убежал! Где его носит? - статная женщина со строгим выражением лица выглянула из входной двери дома пастора. На улице немногочисленные прохожие шли по своим делам, старательно обходя весенние лужи. Весна выдалась ранней, но дожди не давали земле, как следует просохнуть.

Поддерживая одной рукой длинную юбку, Анна Корнелия направилась в сторону холмов. Спустя пятнадцать минут она разглядела силуэт мальчика, сидящего к ней спиной, и держащего картонку, на которой лежал лист бумаги и карандаш. Неподалеку виднелся пастух на лошади, расположившийся рядом со стадом коров. 

Мальчик сосредоточенно рисовал, изредка бросая взгляд в сторону пастуха. Услышав шаги, он живо обернулся, увидев подходящую маму. Взгляд голубых глаз отразил смущение и непокорство.

- Винсент, ты прекрасно знаешь, что у тебя завтра контрольная работа по латыни! Твое равнодушие  к учебе волнует отца, и мне с трудом удается уговаривать его не дать тебе ремня. Хотя бы из уважения к матери мог лучше учиться…

В отличие от тебя, Тео уже подготовился к ней, я проверяла» - Анна ненадолго замолчала, всматриваясь в угрюмое лицо сына. «Почему он так равнодушен к учебе и многим вещам в жизни? Молчит часами да рисует все, что на глаза попадется…Не болен ли он?» - все эти мысли часто посещали женщину, которой судьба стать женой пастора, воспитывающей шестерых детей…настолько разных…как будто от разных отцов. Особенно Винсент…Старший сын - единственный молчун в семье. Братья и сестры веселятся, играют в мяч, придумывают истории про пиратов. Но Винсента это не интересует. Угрюмый взгляд, мимические морщины, часто появлявшиеся на лице подростка, отсутствующий вид. Таким видят мальчика окружающие, с сожалением глядя на него: странный ребенок…что-то его ждет в будущем?

Пауза затянулась. Наконец Винсент нехотя промолвил, сверкнув глазами: 

 - Я рисовал лошадь! Знаешь, как трудно ее рисовать…она часто двигается, меняет положения…

Мальчик хотел еще что-то добавить, но замолчал, заметив грустное выражение лица мамы. Порывисто вскочив, он кинулся к ней, прижавшись лицом к руке.  

- Мама, я правда странный, как шепчутся за спиной соседи? Я не знаю, что со мной…Меня тянет сюда…от шума людей мне тоскливо. А здесь…я рисую. Рука как будто живет своей жизнью, не подчиняясь мне, она хочет рисовать…и я не хочу противиться этому.

- Сынок, не кори себя…твоей вины в этом нет. Просто постарайся лучше учиться, играть с братьями и сестрами…не избегай людей - ласково взъерошила вихры сына Анна. 

А ему, напряженно думающему о будущем, слышатся слова: будь как все! Но у него своя дорога…и он найдет ее!

- Собирайся, и пойдем. Ты знаешь, отец не очень-то одобряет твое рисование. Наши предки были проповедниками и торговцами произведений искусства. Если у тебя нет тяги к слову Божьему, тогда постарайся стать хорошим продавцом картин и книг. А рисование…не бросай. Может, этот путь поможет обрести тебе счастье - говорила Анна, идя с сыном домой.

- Рисовал? - спросил Тео, увидев Винсента на террасе. 

- Да…не успел закончить…мама пришла.

- Сдались тебе эти скучные виды…лошади, коровы, крестьяне…Что в них интересного? 

Но Винсент не был расположен спорить и объяснять.

 

Однажды, сидя на террасе дома, долго молчавший Винсент тихо сказал: 

 - Картины художников прошлого, которые показал нам отец…не могу вспомнить их странные имена…в них есть жизнь, но что-то не хватает в ней. Какая-то искусственность…надуманность… 

Тихий голос, прозвучавший в вечерней тишине, поразил Тео внутренней силой и мрачностью сомнений. 

 - Как ты можешь оценивать творения Рафаэля, Да Винчи, Джотто, не разбираясь в живописи, не…ничего не зная?! 

На минуту отвернувшись от брата, он услышал шорох, и, обернувшись, увидел мелькнувшего за углом Винсента. «Ну вот, обиделся. А что я сказал такого?». 

Через два часа Винсент молча подошел к брату, обнял его: 

- Может, ты и прав. Братишка, ты мой друг. Единственный в этом доме…

Словно застыдившись своих слов, он быстро ушел на второй этаж.

Утром следующего дня, собирая портфель в школу, одна и та же мысль билась в мозге «странного ребенка Ван Гогов»: скука и глупость ждут меня в классах…Задумавшись, Винсент не заметил озвучивания своей мысли и вопроса Тео: 

- Почему скука? География и история – интересные предметы. 

- Да, история и литература мне нравятся, остальное – нет!

  Даже спустя годы он не объяснит друзьям и поклонникам таланта мнение о школьной учебе. Лишь в мастерской Кормона обронит: они не понимают живопись, поэтому ничему не могут научить.

 

Минуло пять лет. Винсенту семнадцать лет, и будущность замкнутого юноши очень тревожит родителей. 

- Учился он плохо, склонностей не проявлял… - раздраженно говорит пастор Теодор своей жене. 

- А живопись? Учитель рисования отмечал задатки художника у Винсента - робко возражает Анна. Муж в задумчивости, морща лоб, расхаживает по гостиной. Встав у окна, проповедник видит сына с ящиком и холстом, уходящего в направлении холма. Как обычно, Винсента сопровождает Тео.

-  Ладно…Отправим его в Лондон, будет помогать продавать картины. Глядишь, со временем станет хорошим торговцем - принимает решение Теодор. «А может, успешным художником» – шепчет про себя Анна Корнелия.

Решение родителей Винсент выслушал с видимым равнодушием, но в душе бушевала радость. «Наконец уеду из этой глухой, унылой местности в большой город. Продажа предметов искусства…Картины! Я буду постигать тайны живописи, изучать философию искусства, историю, религию. Впрочем, может, действительно мой удел – торговать, и отец прав?». Юношу распирают чувства и эмоции, в которых он не может разобраться. Ясно одно – начинается новая жизнь, и вера в лучшее окрыляет Винсента.

 

Лондон. Большой, шумный, мрачный из-за туманов и ужасающей нищеты, с которой сталкивается иностранец, проезжаю кварталы бедняков. Город Диккенса, Уайльда и Тернера. В описываемый период в Англии идет бурное развитие угольной и сталелитейной промышленности, станкостроения; тысячи людей работают на угольных шахтах и фабриках, получая гроши, в тяжелых условиях. Их терзают болезни, нищета, голод. Это время формирования капитализма, выработки этических правил, поиска компромиссов между предпринимателями и обществом. Жадность и отчужденность промышленников порождают ненависть рабочих и социалистические идеи в их среде. Идеи Маркса и утопистов прошлого гармонируют с религиозными представлениями о равенстве и справедливости, толкая обездоленных рабочих и крестьян на борьбу с капиталистами. Общество разделено на новаторов – предпринимателей, и консерваторов – рабочих, крестьян, маргинальных групп. 

Как примирить враждующие стороны, найти баланс интересов? Такую мысль обдумывает Винсент, приехав в столицу Англии. Сняв комнату в пригороде, введенный директором антикварного магазина в курс дела, он начинает прилежно трудиться.

 

Работы немало: надо вести учет купленных и проданных предметов искусства, учиться понимать направления живописи, оценивать полотна и эскизы. И все же скромному провинциалу Ван Гогу неуютно и одиноко. Работа не удовлетворяет духовные искания юноши. Единственное утешение – книги, поглощаемые с жадностью путника, обезвоженного долгим путем в пустыне. Религиозные, исторические книги, романы, трактаты по искусству – все это пытливый ум Винсента пытается понять и упорядочить. Протестантское воспитание дают о себе знать: голландец посещает церковь, ежедневно молится, читает Библию и Евангелие. Идея стать художников или торговцем картин вытесняется мыслями о необходимости несения слова Божьего нуждающимся. Эти мысли приводят Ван Гога в дом пастора церкви, находящейся неподалеку от места проживания молодого продавца картин. В один из дней между пастором и Винсентом состоялся разговор. 

- В моем роду были торговцы произведениями искусства и проповедники. Искусство привлекает меня, но оно не может излечить души людей, помочь справиться с унынием, завистью, тщеславием…Я хочу стать проповедником - убеждает голландец священника. Тот, после долгих колебаний, соглашается предоставить Винсенту место учителя в пансионате для детей-сирот. Учить детей придется по выходным, в свободное от основных обязанностей время. 

Ханжеская мораль пастора, жесткие рамки программы обучения детей скоро вступят в противоречие с пониманием Винсентом заповедей как посланий, свободных от формальностей обрядов и церковной службы. Молодой проповедник учит слову Божьему так, как учил ему Христос и апостолы. Жизненные реалии отсутствие социальных лифтов и слабая социальная ответственность буржуазии, с ее формирующейся этикой, не стыкуются с католическим учением. Немного общих точек (усердие в работе, честное предпринимательство и пр.) и у протестантизма, в котором вырос Винсент. Он пишет отчаянные и грустные письма родителям и брату, взывая к их милосердию и состраданию. Встревоженные эмоциональностью и сумасбродством сына, родители соглашаются на смену профессии: отныне их сын будет учиться на проповедника в соседних Нидерландах. В планах – изучение богословия на курсах в Амстердаме, сдача экзамена и служба в Бельгии. И все же, где-то в глубине души, живут сомнения: правильно ли он сделал, оставив живопись? Ведь занятия ею дарили свободу и радость, забывая обо всем…А священник, проповедник? Человек, обладающий сильной верой, глубокими знаниями, волей духа. Это дар Божий, дающийся мало кому. И не самонадеянно ли решить, что он, слабый верой, может нести слово Божье? 

Винсент старается отогнать подобные мысли, упорно зубря латынь, штудируя Библию и религиозную литературу. Понадобится немного времени, чтобы понять: плохая память и отвращение к формализму, понимание несоответствия канонов и повседневной жизни церкви, пораженной гордыней, тщеславием, сребролюбием и лицемерием, не позволят стать пастором и проповедником. Письмо к Тео дышит отчаяньем и сомнениями в правильности выбранной профессии.  

 «…Пойми, даже при отличных знаниях Закона Божьего тебе не разрешать проповедовать без официального документа. Твоя неопытность, вспыльчивость, непримиримость…плохие помощники в служении Богу и обществу – читает Винсент письмо брата. Спустя неделю он пишет: «Разве Христу нужны были курсы и документы, или разрешение властей?! Нет, на нем лежала Божья благодать…основанная на знании догм новой веры. Я чувствую в себе силы, способности  проповедника, внушать народу мысли о спасении и совершенствовании. Погрузиться во мрак отчаяния, ужасы нищеты рабочих и крестьян – вот моя цель, мое предназначение. Недалеко от меня, в Бельгии, есть шахтерский поселок в Боринаже. Туда лежит мой путь. Но не думай, дорогой брат, что занятия живописью заброшены…Искусство – дар Божий, и с его помощью тоже можно привести к вере. Пока только пробую силы…Рисую карандашом и углем сцены из жизни рабочих семей. Только черно-белый цвет…ибо такова их беспросветная, мрачная, унылая жизнь. Итак, вперед, к нуждающимся людям!».

 

Двадцатипятилетний Винсент в Боринаже. Вокруг все серое, грязное, словно сам воздух, деревья, люди пропитались угольной пылью. Страдания от телесных и душевных болезней, разочарование, слабая надежда написаны на лицах угрюмых, ходящих как тени шахтеров. Лица преждевременно постаревших женщин, тощих и часто голодных детей, даже играющих с грустью то и дело встречались Винсенту в деревне, приютившей его. «Я облегчу им страдания, вера утишит боль и даст надежду, избавит от сомнений в существовании Бога. Надо отдавать всего себя, без остатка, не жалея сил». Первую проповедь, прочитанную в маленькой церквушке, голландец посвятил необходимости веры и ее чудесам.

Слух о молодом проповеднике быстро распространился, и многие приходят послушать чудаковатого на вид пастора. Проповеди Винсента всегда социальны: вина общества в предоставлении слишком больших прав буржуазии и власти, притесняющих народ, обогащающихся за его счет. Нет, проповедник не говорит о модном социализме и марксизме. Обращение к совести и милосердию, справедливости и доброте – лейтмотив страстных проповедей Ван Гога.

Внешний аскетичный вид, экзальтированность, горячность, стремление поделиться последним куском рождают разное отношение к проповеднику. Кто-то крутит пальцем у виска, другие видят в Ван Гоге Мессию, нового апостола, сподвижника веры. Местный епископ делает внушение Винсенту: всему есть меры, не нужно проявлять излишнее рвение в вопросах веры. Кроме того, церковное начальство волнует осуждение дирекции шахт, по вине которой рабочие живут в плохих жилищных и материальных условиях, почти без медицинского обслуживания.

Встречая Ван Гога на улице, проезжающие собственники и управляющие шахтами язвительно замечают: еще один апостол нищеты, защитник безумных идей Маркса и Энгельса! Мечтает о всеобщей справедливости и рае на земле!

Погруженный  в религию и мысли о помощи беднякам, он не слышит хлестких слов. «Увы, мои слова остаются лишь благими пожеланиями, дарящими кратковременное утешение. У людей нет влияния на владельцев предприятий и власть, которые слепы к мольбам народа. Да и я в глазах рабочих выгляжу чудаком, вроде Дон Кихота» – тягостные мысли роились в голове Винсента.

 

Пытаясь избавиться от чувства ненужности, слабости веры, голландец яростно пишет полотно за полотном. Выполненные карандашом или углем, зарисовки рабочих, крестьян, быта сквозят страданием, отчаянием, бессмысленностью жизни и рутиной работы. 

Мрачность и реализм сцен, психологизм персонажей, философский оттенок сюжетов присвоят художнику, много десятилетий спустя, звание «второй Рембрандт». Почетно, но правдиво ли? Скромность не позволяла Ван Гогу сравнивать себя с великими художниками прошлых эпох. 

Еще не зная этого сравнения, мне тоже пришел на ум Рембрандт, когда я увидел ранние работы Винсента, особенно «Едоков картофеля». Два сына Нидерландов едины во внимании к основным философским проблемам, экспрессии, беспощадно обнажающей проблемы общества, религиозности сюжетов. Это единство парадоксальным образом разводит их творчество, показывая акцент Ван Гога на страданиях и грузе бытия простого человека. Рембрандт брал библейские сюжеты, обусловленные религиозностью той эпохи (пусть и сходящей на нет), предпочитая обобщенные подходы к жизненным перипетиям. В этом единстве противоположностей – гениальность обоих художников. А еще – в обостренном отношении к страданиям…

 

Страдания людей, разрывающихся между долгом и желанием вкушать радости жизни. Как это знакомо Винсенту, писавшему из городка Хогевен: я знаю двух людей, в которых идет душевная борьба между «Я-художник» и «Я – не художник». Это Раппард и я сам…Когда в тебе что-то говорит: «Ты не художник», тотчас же начинай писать (курсив Ван Гога. – О.А.), мой мальчик – только таким путем ты принудишь к молчанию этот внутренний голос. Тот же, кто, услышав его, бежит к друзьям и жалуется на свое несчастье, теряет часть своего мужества, часть того лучшего, что в нем есть. Друзьями твоими должны быть лишь те, кто сами ведут такую борьбу и своим примером пробуждают в тебе жажду деятельности…».

Да, Ван Гог терпелив и упорен, как вол. В Нюэнене, Хогевене, Боринаже голландец не перестает трудиться, одержимо рисуя и рисуя. Художник борется с проповедником – кто победит ? И на самом деле ли они борются, а не сплетаются в нечто целое ? Ван Гог будет искать ответ на этот вопрос всю жизнь. 

 

А пока ему предсказано судьбой, помогать словом и делом бедным семьям, личным примером показывая тленность материального мира, временность денег, славы, успеха. Не щадя здоровья, подвижник отдает свободное время детям и взрослым, уча их грамоте и счету, устраивая мини проповеди для семей.

Беседуя с главой одной шахтерской семьи, Ван Гог с горечью и тоской констатирует: 

 - Жан, истинная вера этим епископам и католическим союзам не нужна. Это фарисеи, пустые окрашенные гробы, как говорил Христос. Вместо борьбы за право человека получать хорошую плату за труд, жить в хорошем жилье, Церковь защищает мерзких промышленников, купцов, бесчестных чиновников! Я никогда не смирюсь с этой несправедливостью! Делиться последней рубашкой – эти слова Христа должны быть выжжены в каждом сердце.

Неожиданный удар по религиозным чувствам Винсент получает из родного дома. Тео сообщил родителям о конфликте Винсента с церковным начальством. Отец Винсента мрачным голосом известил жену о бесталанности сына, к двадцати пяти годам ничего не добившимся. 

- Тео уже назначен управляющим картинной галереей в Париже. Пусть и немного зарабатывает, но стабильно…Опять же, вес в обществе – далеко не пустой звук, Анна, далеко не пустой! Толку в том, что мой сын малюет картины, изображая этих нищих! - говорит ее муж. Украдкой вытирая слезы, Анна думает: Неужели суждено моему сыну скитаться и вечно искать себя? Талант к живописи у него определенно есть. Значит, его судьба – стать художником, зависящим от вдохновения и капризов переменчивой толпы.

Услышав ее слова, Винсент поспорил бы с ней: настоящий художник не зависит от толпы…Его цель – правдивое изображение жизни, эмоций, чувств, страданий, радостей…Жизни и Смерти. А частные заказы…Писать картины ради денег – ни за что! Получать деньги за то, что я пишу – вот что хочет Мастер.

В Нюэнене голландец создает лучшую, по его убеждению, работу – Едоки картофеля. Глядя на это полотно, хочется воскликнуть: Рембрандт, Веласкес, Гойя! Но первое впечатление обманчиво…Стиль Ван Гога, который только вырабатывается, уникален. Простой сюжет картины – бедняки, поедающие картофель – поражает экспрессией, глубиной, даже бездной Страдания, Милосердия, Доброты. Девочка, сидящая спиной к зрителю, с «нимбом» света, окружавшем голову – религиозное отображение детства. Торжественность и покой семьи за трапезой порождает ассоциацию с Тайной вечерей. Фигуры людей статичны, при этом чувствуешь их моральные страдания. Смиренное принятие нищеты и душевной боли кроется в тени лиц участников ужина.

В двадцать два года, столь наивный, юный, порой глупый, для большинства людей, возраст Винсент создает Натюрморт с Библией. Величие этой картины…скорее, окна в Религию и Искусство, в их противостоянии. Рядом с Библией лежит книга Эмиля Золя Радость жизни. Как-то Ван Гог упоминал в письмах к Тео, что ему нравится творчество Золя, его внимание к народу, попытки проникнуть в глубины отношения бедняков к жизни, работе, обществу. Читал ли художник Терезу Ракен и Жерминаль ? Так или иначе, ему созвучна тема безнадежной грусти, мучительных поисков своего места, подобно героям Золя.

 

Религия или Искусство спасает от мучений нищеты, злобы и несправедливости мира? Если и спасает, то далеко не всех. 

Подавленное состояние Ван Гога усугубляется из-за любви к Маргарите Бегеман. «Старая дева» из обеспеченной семьи влюбляется в странного чудака, «малюещего ерунду». Вызов консервативному буржуазному обществу, его ханжеской морали. Мораль с примесью расчета. Мучения и суицид Маргариты терзают художника: «надо ли порвать с ней, или разделить судьбу?» Он пишет Тео: мой мальчик, на этот вопрос никто не даст мне ответ…я не приму совета ни от кого, кроме врача. Что заставило Винсента расстаться с Марго? Осознание мысли, что он не сделает любимую женщину счастливой, а лишь усугубит боль пребывания вне привычного мещанского социума. 

- Жаль…когда-то прекрасная женщина, в руках семьи и общества, была испорчена их дурацкими принципами и ограничениями…Все равно что дилетант стал ремонтировать уникальный орган. И все же не удалось ему сильно испортить шедевр безвестного мастера… - вздохнул Винсент. 

- До нашей встречи я никого не любила…Вся жизнь в работе, общении с родными, смотрящими на меня как на безродную дворняжку…А тебя я любила! Ты дал мне веру в себя, тепло, заботу…И все это ушло! Что впереди? Беспросветная тьма и холод… - всхлипывала Маргарита, держа руку любимого. Он гладил ее по растрепанным волосам, пытаясь найти слова утешения…и не находя их. Черная птица отчаяния билась в груди, задевая чувство Винсента к такой же одинокой и страдающей душе, как и он. 

- Маргарита, наше расставание необходимо…ты уедешь в Утрехт, я – в Гаагу. Жажда познания жизни и Искусства гонит меня с места на место, как Вечного жида.  Мне нужно учиться живописи и доброте, наконец, выбрать свой путь -  страстно шептал Винсент.

 

С болью от расставания с любимой и надеждой он уехал в Антверпен. Мрачный, шумный, портовый город ненадолго увлек голландца. Упорные занятия в Академии художеств и чтение новых книг французской и английской литературы немного ослабляют подавленность художника. В мастерской антверпенского художника, где Ван Гог берет уроки, раздается его громкий голос, с восторгом описывающий силу японского искусства. 

 - Вглядитесь в эти гравюры…цвет, светотени, композиция…разве это не гениально ? - Винсент дергает за рукав молоденького лейденского парнишку. 

- Этот странный голландец слишком экзальтирован и неуравновешен - неодобрительно морщит лоб хозяин мастерской, наблюдая за столпившимися у Ван Гога своими учениками. 

Тот объясняет слушателям: 

- Японская живопись существенно отличается от европейской. Взгляните на эту гравюру «Крестьянин, бредущий на поле». Каждый осколок, часть отражает целое. Жизнь японца не сконцентрирована в чем-то едином…она включает множество субтрадиций. Главное – восхождение к цели и дороги к ней…На этой гравюре, как и на всех остальных, центральный элемент – гора. Да, много предметов…но, в отличие от многозначности вещей на полотнах Брейгеля или Ван Эйка, здесь обилие предметов отражает целостность мировосприятия…Пауза. Но я не согласен с японцами и китайцами (у них схожая концепция) с тем, что главный предмет должен быть неодушевленным…И, еще более важное – отсутствие прямых линий на картинах. Природа извилиста, в ней много деформаций и неправильностей…Суть – в кривизне природы!

Страстную речь Ван Гога прервал мэтр Кормон, подошедший к художникам. 

 - Господа, не соблаговолите ли вернуться к Вашим наброскам ? Замечу, что здесь не лекционный зал! –кричит Кормон. 

 - А Вам – обращаясь к Винсенту, отрывисто бросил мэтр – следует учиться канонам живописи, а не опровергать то, чего не понимаете. Или хотите стать отверженным, как эти безумцы импрессионисты?!

 

Эти слова как холодный душ окатывают Винсента. Кидая гневные слова учителю, он навсегда покидает мастерскую. А вскоре и сам город останется в прошлом. «Поеду в Париж. Там центр живописи, родина новых направлений в Искусстве. И Тео не раз звал меня. В конце концов, нужно сменить обстановку, избавиться от мрачных мыслей. Брат рассказывал о местах встреч художников, в кафе. Именно такое общение мне необходимо…Может, я найду ответы на столь мучительные вопросы о пути и средствах живописи у более талантливых мастеров, чем я». 

Декабрьским утром из южных ворот Антверпена выехала карета, увозившая Винсента во Францию. Страну, где он надеялся стать Художником и проповедовать доброту и справедливость.

 

Ван Гог в Париже: импрессионизм дал мне радость бытия

 

Приехав в Париж, Ван Гог устраивается на учебу в мастерскую Кормона, успешного и модного художника. В его студии царит академизм и авторитаризм. Двенадцать человек старательно пишут натюрморты и портреты, направляемые опытной рукой мэтра.  И только двое – странный голландец и карлик – осмеливаются не следовать советам учителя, да еще развивать идеи, собирая около себя слушателей. Сокурсников Лотрека и Ван Гога удивляют, порой смешат цветовые решения, а сюжеты маленького графа часто шокируют. Их учителя они просто возмущают: пренебрежение канонами живописи, диссонанс колорита, пошлость композиций! И все это вместо того, чтобы учиться правильность писать!

После нескольких стычек с мэтром Ван Гог и Анри Тулуз-Лотрек – так зовут забавного коротышку – навсегда уходят из студии. Для них учеба закончена. Судьба разведет их в искусстве, подарив короткое время общения. Доброта и одиночество, так хорошо знакомое обоим, станет основой их дружбы. 

После ухода из студии Анри дал совет товарищу познакомиться с творчеством импрессионистов, посетить картинную галерею и кафе «Новые Афины», где собирались лидеры «Отверженных» - Моне, Ренуар, Писсарро.

 «Кстати – вечером того же дня вспомнил Ван Гог – об этом же недавно вскользь сказал мне Тео… Сегодня же загляну в галерею». 

Быстро одевшись, Винсент вышел из дома, кликнул фиакр, и через полчаса был в галерее Тео. Брат отвел его в комнатку, и вытащил рулон холстов. 

- Здесь пятнадцать полотен Мане, Моне, Ренуара, Моризо, Базили…Понимаешь, хозяин галереи считает, что эти полотна – пачкотня, жалкая подделка под живопись, поэтому приходится их хранить в чулане. Редко кто интересуется импрессионистами…Их же травят критики и газеты уже много лет. Но я считаю, что их живопись – настоящая…это прорыв… - втолковывал Тео брату, раскладывая холсты. 

- Ты смотри…я буду в своем кабинете – Тео вышел.

Винсента поразили яркость и буйство красок. Обилие красного, синего, оранжевого, белого. Фиолетовое небо, красные деревья, оранжевая трава. Пятна вместо людей, очень слабые контуры фигур. Всполохи, буйство цветов!

Пораженный, Винсент размышлял: можно спорить о реалистичности и пропорциях…но техника, мазок, палитра красок…это невероятно! Может быть, именно этого не хватает современной живописи и всему искусству ?.

Спустя полчаса Винсент, находясь у брата, сказал: 

- Эти яркие краски, техника, тематика импрессионистов…помогут увидеть мне то, что я не мог найти в классической живописи и жизни – радость бытия. Завтра пойду с Тулуз-Лотреком в кафе «Новые Афины», послушаю импрессионистов.

- Отличная идея. Кстати, какого ты мнения о работах Анри ?

- Знаешь…я восхищен Лотреком. Природа посмеялась над его чистым сердцем, умом, талантом, дав ему уродливую внешность и тело. Анри смог, наперекор всему, стать великим художником. Для импрессионизма его картины – как полотна Милле для реализма. Лотрек ниспровергает ханжескую мораль ироничным, гротескным изображением интимной стороны жизни общества. Да, в его работах видна злая насмешка над пороками…Он не щадит никого и прежде всего – себя. Но самое главное – он еще не достиг вершины в творчестве!.

На следующий день в гости к Винсенту приковылял Лотрек. Войдя в комнату, он бросил быстрый и острый взгляд на стопку полотен, стоявших в углу.

- Винсент, можно посмотреть твои новые наброски и картины ?

- Вряд ли они стоят твоего внимания, Анри. Все это далеко от настоящего искусства – махнул рукой друг.

Опираясь на палку, Лотрек перенес стул к картинам, и, с трудом взгромоздясь на него, принялся рассматривать полотна. «Сидящий нищий у церкви, бедно одетый рабочий, пустынная аллея с маячившей в ее конце фигуркой человека. Эти сценки, отображенные на полотнах – на одних карандашом, на других – маслом, навевают грусть и отчаяние, размышлял живописатель Монмартра, борделей и кафе-шантанов.

- Это удивительно точно и глубоко. Твое мастерство растет так быстро…Черт побери, я бы мечтал так писать, но не могу! И эти бездарности-критики, тупоголовые покупатели еще смеют осуждать твои полотна!.

- Ты действительно считаешь их настоящими картинами ? – с робостью и сомнением в голосе пробормотал Ван Гог.

- Да, будь я проклят! Сочетания черного, зеленого и коричневого цветов в фоне, облик человека, написанный резким бегущим мазком…это талантливо. Нет, это гениально! Тебе надо организовать персональную выставку! – возбужденно махал ручками коротышка. 

Внезапно замолчав, Лотрек уставился в окно. Прищуренный взгляд выдавал напряженную работу мозга. 

- Но…Тебе не хватает ярких красок. Без них сюжет, фон, фактура огрубляется…возникает мрачность там, где ее нет, и не должно быть. Более широкая палитра цветов ярче высветит твой талант.

- Ты прав, Анри. На днях смотрел картины Писарро, Моне, Ренуара у Тео в галерее. На них радость бытия…Но что поделать, если я вижу страдания, боль…в изнанке жизни народа ? Это мой путь, мой долг перед собой и обществом.

- И все же я свожу тебя в кафе «Новые Афины». Познакомишься с Дега, Моне, другими художниками…Там интересно. Кстати, туда же захаживает Поль Гоген…Как и ты, он находится в творческом поиске стиля и образов. Есть в нем нечто отталкивающее…гордость и снобизм, чрезмерная уверенность в своем таланте. Может, и гениальности – появилась ироническая улыбка на лице графа.

Появившийся в «Новых Афинах» Лотрек с незнакомцем, одетым в костюм рабочего-маляра и смешной шапочке, ненадолго приковал внимание вечно занятых спорами художников.

- Знакомьтесь, это художник Винсент Ван Гог. Эдгар Дега, Клод Моне, Альфред Сислей, Огюст Роден – представил собратьев по искусству Тулуз-Лотрек. Каждый из них кивнул Ван Гогу, получив ответное общее приветствие.

Дега хотел, как обычно, что-то съязвить, но, передумал и вернулся к начатому спору о цветовых сочетаниях. Винсент скромно примостился на колченогом стуле в конце стола компании.

Оказавшийся рядом молодой человек прошептал ему: 

- Вечный спор, кто из них гениальнее. Убеждают друг друга в правильности выбранных ими красок и сюжетов, ругают других за спиной и в глаза, поливают грязью критиков и клеймят глупых покупателей…Осекшись под взглядом соседа, он представился: 

- Эмиль Бернар, начинающий художник.

- Я тоже в большей степени начинающий. Да, наши коллеги недобры друг к другу, но высказываемые идеи могут быть мне полезны – тихо прозвучало в ответ.

- Месье, Вам наверняка будет интересна теория, разрабатываемая мной и Гогеном. Суть в синтезе объектов живописи, соединении природы и символизма. Причем синтез не мешает разделять элементы картины…я называю это клуазонизмом. Если найдете минутку, можем зайти ко мне в мастерскую.

- С удовольствием – пожал Винсент руку собеседника. – Посидим еще полчасика, и пойдем. 

Подстегиваемый нетерпением, он не усидел и двадцати минут, увлекая нового знакомого к выходу. Приобняв за плечи Лотрека и шепнув ему «скоро увидимся», художник вышел на улицу. В целях экономии Ван Гог и Бернар, как будто сговорившись, зашагали к студии молодого человека. 

Войдя в студию, Винсент, не обращая внимания на беспорядок, направился к полотну на подставке. «Это семья испанцев в Париже» - поясняет Эмиль. 

- Они как будто разделены невидимой линии, и кажутся статичными. Символично…

- Так и есть. Видишь ли, мы, то есть я и Гоген, называем это клуазонизмом. Элементы картины как бы отделены друг от друга. Каждая часть – это символ. Ты понимаешь, о чем я…В нидерландской школе живописи многоплановость и символичность – определяющие черты.

- Интересно и несколько необычно…Но где движение, экспрессия, игра красок ? – недоуменно смотрит Ван Гог на Бернара. 

Тот пожимает плечами:

- Таков наш метод. Мы же не претендуем на истинность…В свое время импрессионисты, например, Моне или Базиль, меняли технику рисования, вводили новые цветы – красный, оранжевый, фиолетовый – в палитру художника. Теперь новое поколение предлагает собственное решение художественных задач. Ты слышал о пуантилизме Жоржа Сера и Поля Синьяка ? 

- Нет. Я, несмотря на возраст, очень многого не знаю.

- Знаешь, эту теорию Сера и Синьяка непросто объяснить…Для многих их техника сводится к нанесению изображений точками, очень маленькими штрихами. Но это часть метода. Сера, и, в большей степени, Синьяк, экспериментируют с цветовыми решениями, добиваясь получения новых цветов. Они опираются на теорию цветовых контрастов Мишеля Шевреля. Выберем время, сходим в мастерскую Сера. Если повезет, застанем там Синьяка. Они друзья. Он еще более предан пуантилизму, чем сам Сера.

Попрощавшись с Эмилем, Ван Гог вышел на улицу, становящуюся все более шумной. Наступал вечер, время посещений кафе, театров, знакомств. Не замечая взглядов женщин, устремленных на него, Винсент двинулся к кафе Агостины, всегда тепло относившейся к нему. Незаметно для себя влюбившись в улыбчивую и добрую хозяйку кафе, голландец стал частым посетителем. Агостина, догадавшаяся о чувствах Винсента, не отвергала, но и не поощряла робкие и неуклюжие знаки внимания. «Какой же он смешной, добрый и странный – думала каждый раз белокурая, чуть полноватая мадемуазель, видя входящего голландца.

А тот, встречая доброжелательный взгляд хозяйки кафе, смущался и отводил взор. «Она добрая, красивая…и жалеет, ведь как можно любить бедного чудака, коим многие считают меня ? – горечь поднималась в груди влюбленного. Каждую неделю посетители кафе Агостины могли наблюдать одну и ту же картинку: в углу кафе, за стаканом абсента, сидит среднего роста мужчина, кидая быстрые, лихорадочные взгляды на хозяйку заведения. В лице мужчины затаенная грусть и боль, которые он тщетно пытается спрятать за маской меланхолика. Так проходит вереница осенних дней, как годы, уносимые быстрым потоком вешних вод. В один из погожих деньков, когда солнце почти по-летнему пригревало город, художник заговорил с Агостиной о своих чувствах. «Ты удивительной чистоты человек…и талантливый художник, хоть я не разбираюсь в живописи – взгляд женщины ласково коснулся его – но мне нужен другой мужчина. Я не могу объяснить…». Винсент на мгновение ощутил отчужденность, растопленную волнами тепла и доброты, исходившей от Агостины.  «Не уходи сегодня рано, я должна тебе кое-что сказать» - прозвучал голос удаляющейся женщины.

Он просидел в прострации несколько часов, пока усиливающийся шум голосов не известил о наступлении пика посещаемости кафе. 

Оставив официанту несколько франков, Винсент шел к выходу, когда услышал голос Агостины

- Подожди, не уходи. – Женщина придержала его за рукав. – Ты же хочешь выставить картины ?

- Это мое самое большое желание! Не считая…

Быстрый огненный взгляд на молодую женщину, сделавшую вид, что не заметила. Разговор вернулся в деловое русло.

- Я вчера говорила с одним знакомым…директором местного кинотеатра…он согласен украсить стены зала твоими картинами. Может, еще кто-то составит тебе компанию…

- Думаю, Тулуз-Лотрек с радостью согласится. 

- Развесить картины можно хоть завтра. Только директор просил выбрать не эпатажные…спокойные или классические сюжеты…в общем, тебе виднее.

- Хорошо. Завтра утром я с Анри привезем картины, а уже вечером можно показывать киносеансы.

Винсент нежно поцеловал руку Агостины,  получив легкий поцелуй в ответ.

Дома он долго отбирал картины, заново переживая часы их создания. «Не повешу же я холсты с изображением рваных ботинков или едоков картофеля...Может, эти аллеи и дома в Нюэнене подойдут ? Пожалуй…Собственно, других светлых, обычных сюжетов у меня крайне мало. Я не пишу радости жизни!»

Выбрав, наконец, пять картин, Ван Гог сходил к Лотреку, обрадовав его новостью о предстоящей мини-выставке. На следующий день они пешком привезли тележку с полотнами. 

Увидев развешенные картины с причудливо изогнутыми линиями и женщинами легкого поведения в кафе-шантанах, хозяин кинотеатр с сомнением покачал головой, но промолчал. Рядом с афишей и у входа в зал повесили объявление о продаже картин.

Днем, пришедшие на сеанс кинофильма зрители, с удивлением рассматривали картины. Слышались едкие замечания, смех, ироничные сомнения в душевном здоровье художников. «За эту пачкотню они еще хотят получить деньги» - смеялся худощавый мужчина с внешностью буржуа. «Пожалуй, можно заплатить несколько франков за вот этот образец девицы борделя, порожденный воспаленным абсентом  мозгом «художника» - вторил ему  собеседник, тыча пальцев в картину с рыжеволосой женщиной. «А эти ужасные размытые лица вульгарных женщин с их неестественными губами…Как будто их не рисовали, а тыкали кистью» - возмущалась полная дама, пришедшая с двумя детьми. «Этих безумцев надо изолировать от общества! Они опасны, поскольку могут привлечь увлекающуюся, неопытную молодежь» - поддержал ремарку дамы военного вида человек, и добавил: а этот  желтый дом писал человек, недавно вышедший из него». Шутка вызвала взрыв смеха у стоявшей публики.

Директор, толстяк с красным лицом и глазками-буравчиками, не замедлил высказать недовольство Ван Гогу.

- Месье, может быть, Вы большой талант, но эти картины рассмешили, и не только, зрителей. Знаете, очень неприятно слышать речи о ненормальности художников, а также сомнения в адекватности директора! – громко отчитывал художников негодующий управитель.

-Ваши тупоголовые зрители не видят собственного носа! Они хоть раз были в Лувре ?! Эти примитивные существа смеются над тем, что их убогий умишко не в состоянии постичь – не выдержав, закричал подошедший Тулуз-Лотрек.

- Ну вот что…Я не желаю превращать свой кинотеатр в арену для безумных авантюр. Если Вы не дорожите именем и честью, то я ими дорожу! – выпалил побагровевший директор.

Взбешенные Винсент и Анри быстро сорвали картины, и, небрежно кинув их в тележку, ушли из кинотеатра.

Спустя час, в мастерской друга, Винсент, закончив излияние негодования в отношении провала выставки, тоскливо обронил: 

- Может, они не так уж ошибаются…Нам же далеко до гения Да Винчи, Рембрандта, Халса, Веласкеса.

- А мы и не претендуем на их места! Сейчас новое время, другое общество. Я пишу то, что вижу, и хочу показать стороны жизни, стыдливо замалчиваемые этими ханжами-буржуа. Мне претит их «мораль» и осуждение чуждых им людей! – отозвался Лотрек. – Меня этим не сломить. Да и ты продолжай писать, не обращая внимания на разных дураков. Кстати, ты знаком с папашей Танги ? Прекрасный человек, только жена у него…Впрочем, сам увидишь. Завтра зайдем к нему.

Винсент молча кивнул.   

 

Дни в Париже

 

 Как обычно, Винсент сидел в уголке кафе, попыхивал трубку, и слушал споры Поля Гогена с Эдгаром Дега, Поля Синьяка и Ренуара; у соседних столиков обсуждали музыку новых композиторов, ругали или хвалили Вагнера, восхищались скульптурами Родена. «Столкновение традиции и новаций, старых и новых течений – думал Ван Гог, слушая своих собратьев по искусству. Старое ли ? Еще пять-десять лет назад импрессионисты были абсолютными новаторами. А сейчас Тулуз-Лотрек, Гоген, Сезанн, Сера предлагают новые техники и идеи по развитию живописи.  Да и кого можно назвать импрессионистам.

Он взглянул в окно. Раннее утро искрилось капельками прошедшего ночь дождя, раздавались голоса молочника, булочника, торговки овощами, привычно катившей тележку. Через пару часов потянутся на фабрики рабочие, позже – с деловитым видом обеспеченных людей клерки всех сортов. Потом настанет полдень, время, когда выползают люди богемы – писатели, литераторы, художники, скульпторы, композиторы…Их ждет кофе с круассаном в одном из кафе, где днем и вечером ведутся нескончаемые споры об искусстве, новых направлениях и именах, художественных галереях и покупателях шедевров и поделок. «И в этих кафе, группах, я чужой. Они слишком много болтают о живописи и мало работают. А еще называет себя последователями барбизонцев. Милле, Коро и другие жили в деревнях, потому что там можно больше работать, а тратить -  меньше. Природа и народ – неиссякаемые источники вдохновения».

Итак, за работу! Снова дни напряжения всех душевных сил, мучительных размышлений над цветовой гаммой, поиск оттенков. Думая о сочетаниях цветов, Винсент часто вспоминает Лотрека, его потрясающую палитру полотен. А экспрессия! Вот что влечет его к забавному и сердитому коротышке.

«Со стороны кажется, что Анри пишет легко, его сюжеты банальны. Но только Богу и близким известно, сколько мужества и силы надо для преодоления насмешек и осуждения нашего глупого и отсталого общества. Жизнь Лотрека – постоянная борьба с одиночеством, тоской по несбывшейся мечте обрести любимую женщину. И в этом мы похожи…как две совы, прячущиеся от всех в чаще, в старых дуплах…Живопись Анри – это шедевры, гениальные по простоте и выразительности…беспощадной иронии и сарказму. Ко всем, и прежде всего, к себе. В них боль и мизантропия» – меланхолично прихлебывая абсент, думал он.

Общение с Лотреком, посиделки в кафе Гербуа и Новых Афинах помогли Винсенту пережить эту непростую зиму, полную сомнений в своем таланте и пути. В конце февраля милый Анри привел друга в лавку папаши Танги. 

- Это интересный человек, искренне любящий искусство, импрессионизм, все новое. В молодости он был республиканцем, потом бежал под страхом ареста в Бельгию. Перепробовал много профессий, от маляра до продавца тканей. Лет десять назад осел здесь, в Париже, открыв лавку по продаже картин – рассказывал Лотрек.

- Он пишет картины ?

- Нет. Любитель живописи. Кстати, он один из первых стал продавать картины импрессионистов. К тому же добрейший человек, у которого всегда можно купить в кредит тюбик или кисти. Он покупает некоторые полотна для себя, несмотря на ворчание жены, считающей его транжирой.

Подходя к магазину, Винсент увидел маленького суетливого человечка, рассеянно оглядывающего улицу. Фигура дышала благодушием и мягкой иронией. Завидев ковыляющего Тулуз-Лотрека, Танги приветственно помахал рукой.

«Малыш не один. Кто это с ним ?» - прищурясь, всматривался в подходящих друзей хозяин лавки.

- Уважаемый мэтр, знакомьтесь – Винсент Ван Гог – представил друга Лотрек.

- Ну какой я мэтр ?!– шутливо нахмурился Танги. – Добрый день, месье. Мне рассказывал о Вас Теодор. И показал несколько Ваших работ.

- Как они показались Вам ? Наверное, не понравились ? 

- Отнюдь, они великолепны! Вроде банальные, простые сюжеты, но сколько силы, глубины…не могу подобрать слов, я же не художник или критик. Напомнили полотна Рембрандта или Веласкеса…как бишь называется…Едоки картофеля, Угольщик. Но у Вас свой стиль, месье.

- Значит…можно надеяться, что кто-нибудь купит мои работы ?

- Даже если не купят, они превосходны. Конечно, эти глупые буржуа, озабоченные только накоплением денег, консервативны, и не понимают новые стили в искусстве. Вы, наверное, читали разгромные отзывы и рецензии критиков об импрессионистах. Это ерунда…в свое время так же ругали Курбе, Делакруа, Домье.  Что с них взять ? – воскликнул Танги. – Да…Так что же мы стоим ? Прошу, проходите в лавку.

Войдя внутрь, Винсент огляделся. Творческий беспорядок, сваленные вещи и тряпки на полу, висящие картины Милле, Коро, Делакруа, Кутюра. В углах лежат ящики с красками, кистями; стоят свернутые в трубки полотна.

- Покажите Винсенту Ренуара, Моне. Заодно и Сезанна.

- Охотно, месье Лотрек.

Хозяин лавки повел друзей в заднюю комнатку типа чулана. Разворачивая стопку холстов, Танги открывал виды бульваров, пристаней, железнодорожных вокзалов, натюрморты, деревень. 

Ван Гог, внимательным взглядом выхватывая детали картин. 

- Я видел пару раз Сезанна в «Новых Афинах», но не удалось пообщаться с ним.

- Если найдете время зайти ко мне, то сможете пообщаться и с Сезанном, и с Моне, Ренуаром, Сислеем, Писарро, Кайботтом и даже Дега, хотя он не частый гость. Да и Сезанн..живет отшельником в Эксе, не вытащишь его.

Через час Анри и Винсент покинули гостеприимного хозяина. «Чудаковатый, как многие из них, но открытый, прямой и добрый человек. Правда, в его взгляде какая-то безуминка, что ли…- глядел вслед им Танги.

Увиденные полотна придали новый импульс Винсенту. Палитра стала ярче, разнообразнее: больше красного, желтого, фиолетового, зеленого. Весной, в один из апрельских вечеров, в кафе Винсента знакомят с Эмилем Бернаром. Молодой, импульсивный, полный идей юноша привлекал внимание. «Я за все новое, за новаторство, и против догмы – сразу заявил Эмиль новому знакомому. – Видел пару Ваших работ. Несколько необычно, но чувствуется талант, дар видеть образы.». Противоположности иногда притягиваются, и вскоре Винсент и Эмиль сдружились, часто обедая вместе, обсуждая работы друг друга, и работая на плэнере.

Так прошла весна, обозначившая для Ван Гога новую веху – начало синтеза реализма и импрессионизма, попытки соединить цвета и экспрессию. Между тем сообщество отверженных художников пополнялось новыми лицами. Среди них нередко бывал Поль Гоген, пришедший в мир искусства из финансового мира. Его идеи синтетизма и образов в живописи, как и зачатки клуазонизма, привлекали молодых художников. Гоген ораторствовал, вступая порой в жесткую полемику с Дега и Писсарро. Винсент молча прислушивался к ним, сидя в уголке за стаканом абсента.

В начале июня к нему зашел Эмиль. Поболтали о разном. Винсент стал прибираться в комнате, изредка бросая взгляд на стоящего в задумчивости у окна.

- Ты вроде хотел познакомиться с Гогеном ? – вдруг спросил Эмиль.

- Я очень этого хочу…но удобно ли..

- Он уже знает, что мы придем. Ждет к семи вечера. А пока покажи новые этюды, наброски.

- Это скорее зарисовки…Кстати, написал Жюльена Танги.

Эмиль, сняв тряпку с холста, жадно всматривался, отмечая все детали, потом сделал пару шагов назад и застыл, вглядываясь в образ Танги. 

- Это великолепно! Он как живой. Тебе удалось поймать его добродушно-ироничное выражение лица. И фон…Фигура словно светится, а гравюры Хокусаи отражают часть мира Жюльена. Еще..так много зеленого и желтого цвета…

- Да…я решил, что желтый будет слишком откровенен в качестве фона. А гравюры -  это моя прихоть, элемент декора. Мои поиски цветовых решений продолжаются…спасибо Моне, Ренуару и Лотреку..у них многому можно научиться. На мой взгляд, зеленый цвет должен контрастировать с красным…вместе они оттеняют нейтральный цвет лица – розовый.

- Бросается в глаза твой мазок….как бы «бегущий» - еще раз пристально посмотрел на полотно Эмиль. – Что же, пора идти. Нам в седьмой квартал.

По пути Бернар рассказал другу, что у Гогена стесненное, мягко говоря, финансовое положение, и все же он находит средства для аренды студии, покупки материалов и кистей. Помогает ему Жюль Танги и Шуффернекер, учитель рисования одной из школ Парижа.

Незаметно, разговаривая, друзья дошли до переулка, грязного и унылого, выдававшего бедность его обитателей. Глядя на этот пейзаж, не верилось, что где-то здесь создаются великолепные полотна, полные энергии, символов, тончайших оттенков цвета, думал Винсент, почти не слушая рассказ Эмиля о чудачествах какого-то Эммануэля Шабрие.

Рассказчик дернул Ван Гога за рукав:

- Эй, ты слышишь меня ?

- А…Да-да, немного задумался. Ты говорил о музыканте…

- О композиторе. Эммануэль часто бывает в «Гербуа», и музицирует на фортепиано. У него манера играть кулаками. А музыка…она радостная, неистовая, экспрессивная…как и импрессионизм. – Эмиль помолчал. – Особенно хороши его «Испания» и «Радостный марш». А вот и студия Поля!

Постучав молотком, висевшим у двери, посетители услышали грубый голос: Входите!

Миновав темный коридор, Ван Гог и Бернар вошли в полутемную залу, наполненную запахом краски  и тем неуловимым запахом мастерской художника. У окна стоял коренастый мужчина, с тяжелым подбородком и колючим взглядом. «В нем чувствуется сила и упорство» - бросил внимательный взгляд Винсент.

- Поль, с моим другом ты знаком – произнес Эмиль.

- Могли бы и раньше зайти, раз интересно мое творчество…Или Вам нужно особое приглашение, на золотой визитке – пробурчал хозяин.

«Не в духах. Вероятно, желудок болит, или получил письмо от Метты. Это его жена, она живет в Дании, у родителей. Поль думает, что она еще любит его. Мечтатель!» -  шепнул другу Эмиль, пока Гоген отошел к ящику с красками.

- Месье Ван Гог, не в лучшее время зашли…проклятый желудок ноет, и капли не помогают…Присаживайтесь. Могу предложить чай, правда, пустой, поскольку в доме ни крошки еды. Надеюсь, через пару дней получу несколько франков…Я же теперь расклейщик рекламных объявлений, не слышали ? 

- Мы не голодны…Можно взглянуть ? – Винсент указал взглядом на полотна, лежащие на тумбочке.

- Смотрите…тайн нет. – Интересно Ваше мнение о бретонках. Когда увидел их в работе, показались колоритными…впрочем, как и Бретань. 

Гость осторожно развернул холсты, найдя искомое – Танец четырех бретонок. «Напоминают Ренуара или Мане. Поиски стиля». Другая картина называлась Пейзаж Мартиники. Винсента поразило обилие зеленого, буйство красок и оттенков экзотической природы. Желтый цвет в небе. «Окно в иной мир. Отточенность приемов и сочность красок. Восхитительно! Несомненно, это шедевр!». 

- Поль – если позволите так назвать Вас – Вы нашли свой путь в искусстве ? 

Тот не сразу ответил:

- Не знаю…Для меня искусство живописи состоит в соединении природы, реализма с символами, аллегориями…Поэтому я не импрессионист, как Моне или Ренуар, считающие главным колорит и цветовые гаммы. Конечно, их теория полезна как прием, способ донесения до зрителя идеи картины. Во всяком случае, импрессионизм дал мне понимание цвета и научил лессировке. А настоящую красоту я увидел в дикой, первозданной природе Океании…Увы, пришлось покинуть Мартинику…Но скоро вернусь туда! Продать бы несколько работ, заработать на билет. Каждый день пребывания в цивилизации опустошает меня – лицо болезненно исказилось.

Воцарилась тишина, прерванная уверенным голосом Бернара.

- Ты можешь попробовать получить стипендию как участник католической миссии на Таити. Наше консульство недавно разместило такую информацию…по моему, кто-то из художников или скульпторов уже использовал эту возможность.

Поль оживился:

- Сегодня же напишу письмо консулу. В конце концов, Франции нужно  развивать культуру в колониях.

- Сейчас искусство, на мой взгляд, должно создавать группой людей. Например, грандиозное полотно могли бы написать  несколько художников, вложив разные идеи…И Вы, как опытный и одаренный человек, автор новых концепций, могли бы возглавить такую группу – раздался голос Винсента.

По лицу Гогена пробежала тень удовольствия, тут же стертая сомнением:

- Интересная идея…но вряд ли осуществимая. Создать единую концепцию с разными подходами и техниками рисования ? Не верится в это…Впрочем, я делюсь идеями с Эмилем и нашей компанией в «Гербуа» и «Новых Афинах»…Вы слышали мои споры с Дега. Он…впрочем, не буду портить себе и Вам настроение. Если не уеду на Таити, поеду на юг Франции, поработаю в Провансе.

- У меня аналогичное желание – смущаясь, отвел взгляд Винсент.

- Есть местечко, о котором говорил Писсарро – Понт-Авен. Вроде Барбизона для Курбе и Домье. Красивые места..Для пленэра превосходны – вмешался в разговор Эмиль.

Помолчав, Гоген посмотрел на Винсента:

- Видел Ваши работы. В акцентировании на желтом и оранжевом что-то есть….Несомненно, Вы создаете свой стиль. Но фигуры слишком размыты. Они…пушисты, как говорит Дега о картинах Ренуара. Пока что Ваш стиль, Винсент, почти никто не понял…включая импрессионистов. Кроме Камиля Писсарро…он всегда приветствует новое. Вот уж кто настоящий новатор!

- Сера, Синьяк, Анкетен тоже новаторы. Хотя и преувеличивают значение дивизионизма и «точки» – рискнул добавить Винсент.

- Может быть…кстати, Вы видели картины Анри Руссо ? Смесь примитива и символизма…Рекомендую!.

 

Вскоре друзья попрощались с ним. В молчании дойдя до конца квартала, Винсент и Эмиль разошлись. Вечером Тео слушал брата, убеждавшего в гениальность Гогена, его умении видеть природу, раскрыть глубину символов, создать масштабные проекты. 

 - Гоген – величайший художник современности…Он ближе, чем кто-либо из современников, подошел к тайне живописи – синтез реализма и символизма. Правда, я по-другому вижу миссию Искусства…Социально-психологический портрет современности – вот главная задача художника, писателя, композитора..».

Не спорю – ответил Тео. – Однако нельзя забывать о запросах общества и покупателей картин…Я не говорю о следовании моде или сиюминутным желаниям толпы. Искусство разнообразно, многолико…и в этом его привлекательность.

Оставив брата в галерее, Винсент вернулся к себе. Через несколько дней пришло коротенькая записка от Гогена, в котором тот пожаловался на отсутствие денег и творческий кризис. «Меня уже не удовлетворяет обыденные сцены жизни…то, что привлекало реалистов прошлого, а позже – Курбе, Мане, Милле, Делакруа. Живопись – это сплав веры и природы, их зеркало. А какая вера, тем более природа, в этом душном Париже ? Они выхолощены. Пустышки! Я уезжаю на следующей неделе в Понт-Авен, вместе с Эмилем. Но, признаться, меня не покидает мечта бросить все к чертовой матери, и уехать на Таити. Ты знаешь, мешают скудные доходы…ведь я еще отсылаю деньги жене и детям. Тебе проще…чашка чая, кусок хлеба, есть крыша над головой…и замечательный брат, всегда помогающий. Кстати, о расходах…для меня переезд в провинцию означает уменьшение трат. Да и тебе не помешал бы переезд…Здесь вряд ли сможешь выработать и отточить стиль. Во Франции есть немало прекрасных мест, где раздолье для нашего брата…Взять хотя бы Сезанна – живет в исключительно живописном месте, рисует горы, поля и леса. А Париж…слишком многих сгубил, и еще сгубит…Удачи. Гоген».

Поль прав. – И не только он…Тео, Бернар, Анри – все они правы…Париж познакомил с импрессионистами, с Танги…здесь я обрел друзей – милого Анри и Эмиля. Их путь определен…А мой ? Чего я делал последние недели ? Писал банальщину, продаю ее за копейкии старьевщику! Признания, как не было, так и нет…Импрессионисты странно смотрят на меня, считая слишком эксцентричным. Сезанн назвал безумие мою живопись! Хотя он и талантлив, но ограничен…за своей теорий о шарах, треугольниках и кубах не видит другие формы природы. Что же…пора уезжать. В Арль, как советует Анри. Может, там, на юге, родится мастерская будущего…объединяющая художников разных направлений. Эту группу мог бы возглавить Гоген. Только его гению под силу соединить возможности коллег и создать шедевры!

 

Перед отъездом, несколько неожиданным для некоторых знакомых, Винсент зашел проститься с Тулуз-Лотреком. Увиденные плакаты с Джейн Аврил и литографии привел его в восторг. «Анри, это превосходно…твой уровень мастерства так вырос…Палитра изумительна, как и экспрессия. Не обращай внимание на злопыхателей и отрицательные рецензии критиков…продолжай работать в этом направлении»». Слова друга взволновали Анри, и он порывисто обнял Винсента . 

- Твое мнение очень важно для меня. Недавно Дега зашел ко мне, долго рассматривал картины, и, почти выйдя, сказал: «месье Тулуз-Лотрек, у Вас есть искра таланта. Продолжайте писать». Выпьем за успехи и новые свершения – Анри налил два стакана абсента. – А потом будем пить кофе.

- Ты бы меньше пил эту зеленую дрянь. Неважно выглядишь…Может, тебе уехать отдохнуть к матери ? Или на море ?

- Это не от абсента. Просто много работаю и мало сплю. Заваливают заказами на афиши, роспись кафе и прочее. Еще занялся литографией...беру уроки у одного старичка. Дел много…может, через пару месяцев навещу маму. С ней, как и с отцом, давно нет той теплоты – взгляд Анри затуманился.

 «Топит одиночество в абсенте и похождениях по борделям…Как несправедлива обошлась судьба с ним, подарив талант, и сделав уродливым» – Винсент задумчиво смотрел сквозь стакан.

- Я уезжаю в Арль. Надеюсь, юг поможет мне…там, в этом удивительно красивом крае, должна родится новая живопись. Не забывай меня, Анри…Передавай письма Тео, от него я быстрее получу. Кстати, сегодня скажу ему, что ты планируешь выставку своих работ…Он договорится с директором галереи о выделении зала…

- В принципе, я нашел место у знакомых, в их доме. Картины развесят в гостиной. Спасибо за предложение…И береги себя. Не поддавайся депрессии, как я…

- Знаешь, я пришел к выводу, что лучше жить в удовольствие, чем кончать с собой. Поездка в Прованс вдохновляет меня…Я обрету там радость и смысл жизни.

Это была их последняя встреча. Никогда больше не увидит Винсент знакомую ковыляющую фигурку бородатого человечка. Судьба свела их ненадолго…может, чтобы ободрить друг друга ? Или показать тщетность усилий поиска Истины ? Порой вопрос важнее ответа – размышлял Ван Гог, бредя по бульвару. 

Уезжая, он захватил японские гравюры. Пассажиры бросали любопытствующие взгляды на странного мужчину, уткнувшегося в картинки. «Вот настоящие мастера…сумевшие передать многоцветие природы и место человека в ней…Это идеал, к чему я стремлюсь» - мелькали мысли. 

Спустя несколько часов пейзаж за окном изменился. «Судя по заснеженным видам, я приехал в неудачное время для занятий живописью…впрочем, буду писать натюрморты и местных жителей.

Заселившись в самую дешевую гостиницу, художник записался в библиотеку, набрав книг о Провансе. Винсент делает бытовые зарисовки гостиницы, кафе, центральной площади Арля. Ранняя весна, пришедшая в начале марта, радует его красотой пробуждающейся природы. Начинают цвести деревья, облекая город и окрестности яркими красками.

Привычная экономия на еде позволяет запастись красками и холстами. Пюпитр остается мечтой – в наличии лишь старый ящик с самодельной крышкой. Из - под пера выходят полотна с кипарисами, весенними полями, бредущими крестьянками. Винсент отлично себя чувствует, создавая почти каждый день по картине. В марте первые полотна с видами Арля уедут в Париж, на выставку Независимых.

Вдали от центра импрессионизма, поучений Дега и Гогена, Винсент освободился от модных течений живописи. Отныне только реализм и «японские цвета». 

Радостное состояние несколько омрачается недоуменными отзывами критиков и художников на новые полотна из Арля. «Где валеры, где строгость линий и некоторые цвета ?! – вопрошают авторы рецензий. 

Но что ему до  этих вопросов ? «Я нашел себя...более того, познал, как мне кажется, тайну живописи. Она в сплаве европейского реализма и восточной мистики, духа Востока. Это мой путь в Искусстве…».

 

Напряженный ритм работы, постоянное недоедание и злоупотребление абсентом на замедлили сказаться на здоровье. Каждое утро, в ванной, зеркало показывает гнилые и редкие зубы, лысеющий затылок. Болит желудок, испорченный плохой пищей.

- В 30 я уже старик. Сколько мне отмеряно ? А ведь столько еще предстоит сделать…Мастерская с Гогеном..я должен осуществить этот проект! Как-то там поживет Сера и Бернар, милый Анри, Тео ? Получив письмо от брата, на Винсента нахлынули воспоминания о Христине и ребенке. «В Син я ошибсяя…от гнилого корня не рождается здоровое дерево. Ты пишешь, что Агостина вышла замуж и продала кафе…Не знаю, радоваться ли этому. Безумством было влюбляться такому жалкому неудачнику, как я, в красотку с черствым сердцем. Бог с ней! Конечно, ты прав относительно идеи о моей женитьбе. Но кому я нужен ? И как совмещать любовь к искусству и любовь к женщине ? Они убивают друг друга! Моя семья – живопись. В ней вся моя жизнь, вся душа, настоящее и будущее. Пусть тело болеет и становится развалиной…моя душа набирается творческих сил, вдохновения…Тео, вернемся к делам. Напиши Гогену, и, по возможности, купи у него несколько картин. Это поддержит его финансово, и он сможет приехать ко мне – писал Винсент.

Тео выполнил просьбу, приобретя три картины Гогена для галереи. Хотя Поль рад, он не спешит ехать в Арль, сомневаясь в правильности такого шага. Вместе с письмами Гогена приходят письма Эмиля, рассказывающего о новых работах Сера, Синьяка, Анкетена, Редона.

Идея пуантилизма и дивизонизма нравится Винсенту. Так родится несколько картин с применением нового метода живописи. «В этом – применении новых техник – я схож с Лотреком – читает Бернар строки друга. А что касается Прованса…он похож на Голландию. Краски ярче….есть нюансы, но в целом – похож на мою родину. Ты спрашиваешь, какими средствами я напишу Арль, не изменяя себе ? Видно, ты подзабыл мою цветовую гамму. Вот она: телесные цвета, бронзовый, синий и зеленовато-синий, желтый, голубой, иссиня-черный. На близко расстоянии мои цвета выглядят мягкими, на расстоянии – жесткими. Так писали Делакруа, Веласкес, Веронезе, Тициан. Это вершина живописи…Чтобы подняться на нее, нужны гениальность и практика…Не знаю, есть ли у меня талант…но в части практики нужно писать десятки, сотни этюдов, добиваясь максимальной точности передачи цвета».

 

Винсент страстно ждет весны. И пишет, пишет…этюды и натюрморты. К нему поступают заказы и просьбы написать портреты. Он рад попрактиковаться в этом жанре, тем более что один из заказов касается портрета мадам Жину, хозяина гостиницы. Цветовые решения апробируются в портрете женщины: фон картины – желто-белый, местами сероватый, одежда, волосы – иссиня-черный. На этой картине нет места фирменному мазку Ван Гога, как и лессировки. Закончив, автор пишет Бернару: Портрет – дань талант Сезанна. Вот у кого стоит поучиться современным художникам! Поучиться искусству колорита и геометрических форм. Прованс дал ему такие цвета и оттенки, о которых я и не мечтал, приехав в Арль…».

Вдохновленный натюрмортами Сезанна, Винсент пишет этюд с кофейником. «Посмотрели бы на мои полотна Моне и Дега – классические линии, ничего взрывного и экспрессивного. Кормон и Глейр остались бы довольны «возвращением к истокам классицизма». Впрочем, эти картины для него – один из опытов, дань уважения Хальсу, Рембрандту, Ван Эйку.

 

Через месяц, в апреле, в городе зацвел миндаль. Он оживает на полотнах Ван Гога, искрясь разноцветными красками. Радость творчества омрачает болезнь Тео и нищета Гогена. Винсент в письмах ободряет их, дает советы по преодолению хандры и неуверенности. Гоген в каждом письме получает просьбу приехать в Арль, но не спешит с ответом. Арль – не его мечта…да и вряд ли возможна реализация Южной мастерской. 

Пока Гоген пребывает в раздумьях, Винсент, «странный маляр», как именуют его арльцы, пишет на пленэре кафе, виды города, июньскую жатву. Теории Шевреля и Сера подсказали интересную идею – писать на фоне плиток красно-коричневого цвета. «Так краски не блекнут и не мутнеют, как у Теодора Руссо. Вспомни, ведь его некоторые картины почернели…- читает Бернар мнение Винсента.

Выцветание или потемнение картины обычно связано с использованием низкокачественных красок, изготовленных из плохого сырья либо с нарушением технологии. Подобное часто происходило в Средневековье, когда наука еще не знала эффективных методик получения насыщенных цветов; не были открыты растения Нового Света, давшие европейцам в XVII-XVIII новые краски, например, индиго . 

У импрессионистов была другая проблема, нежели их предшественников из прошлых эпох – низкие доходы не позволяли пользоваться качественными красками. Поэтому их картины выцветали или темнели со временем. Винсент не избежал такой же участи – ряд его картин изменили цвет спустя годы…Хотя Эмиль и советовал другу пользоваться хорошими красками, но где взять деньги ?! Конечно, можно попросить у Тео…но Винсент и так слишком многим обязан брата.

Несмотря на периодическую нехватку денег и проблемы здоровья, Винсент в приподнятом настроении. Теперь он сочетает бронзовый, желтый, золотой цвета, увеличивая размер картин. Одновременное уменьшение масштаба и обилие элементов картины придают пейзажам игрушечный вид. Все как у японцев: радостные краски, множество символов, осколков бытия, в которых отражается Вселенная. Но даже в этих картинах сквозит грусть и одиночество. Взгляд уставшего романтика на привычные вещи.

Быстрая, почти молниеносная техника рисования, мелкими мазками. «Японцы дали новую технику, новый «цвет», другой образ. За ними – будущее. Мне кажется, лишь Гоген вплотную подошел к этому пути, экспериментируя с символами и элементами реальности» - убеждает немногочисленных слушателей Ван Гог.

 

Летом 1889 года Гоген получает очередное письмо арльского «японца»: «…уже два месяца читаю статьи и книги о Данте, Петрарке, Джотто. Подумать только, что Петрарка жил поблизости, в Авиньоне, видел те же кипарисы и олеандры. Как отразить эти образы, столь прекрасно описанные итальянцами, на полотнах ? Ощутить вневременность, радость бытия ? Вспоминаются полотна Гогена с Мартиники, Пюве де Шаванна, Анри Руссо. Я часто размышляю об идее объединения стилей художников…и во мне больше укрепляется мысль о том, что достичь уровня наших учителей – греческих скульпторов, немецких композиторов, французских романистов могут только союзы художников. Представь – Поль Гоген и наши друзья: Сера, Руссо, я, Бернар, Одилон. Синтез, сплав символизма, импрессионизма, абстракции, пуантилизма».

Ох уж эти мечты! -  говорит Гоген Шуффнекеру. - Синтез, сплав стилей…Это все равно что музыканты играют вразнобой, а дирижер руководит не по партитуре, а по своим символам. А общая цель ? Все художники, композиторы, поэты искали и ищут ее. Вот символы…здесь есть над чем поразмыслить. Написанные разными способами, они открывают тайны природы и бытия. Он еще не понял этого. И поймет ли ? Не потеряю ли время на обучение упрямца ? К тому же я сам не до конца сформулировал свои теории.

 

Пока Гоген пытается раздобыть немного денег и лечит желудок, в Арле его визави упорно пишет картины. Находкой стал зуав, с которым познакомился Винсент. По просьбе хозяйки кафе голландец расписывает его стены. Для него это не работа, а развлечение. Пейзажи, натюрморты, портреты, зарисовки бытовых сценок утрачивают прежнюю кривизну линий, перестают «танцевать», приобретают воздушность и яркость. Буйство красок, еще недавно свойственное Винсенту, уходит…надолго ли ? Не хочется думать об этом, а мысли упорно лезут...Дни наполнены чтением Бальзака, Золя, изучением Веласкеса, Ван дер Гуса, Хальса, Рембрандта…Периоды спокойствия сменяются краткими всплесками нервической активности, подогретой заклятым «другом» художника – абсентом. 

Однообразную, пусть и спокойную жизнь, прерывает радостная весть: в Арль едет Гоген! Свершилось!!! Несколько строк Поля на дешевом листе почтовой бумаги наполняют сердце Винсента ликованием и надеждой. «Здравствуй, Винсент. Пятнадцатого июля буду у тебя. Честно скажу – уехал бы на Таити..но…чем черт не шутит, может, твоя идея о сообществе художников не так уж плоха. Во всяком случае, она не противоречит моим представлениям о синтезе» - пишет Гоген.

В порыве Винсент расцеловал почтальона и тут же предложил написать ему портрет. Тот, опасливо поглядывая на бурно веселящегося художника, обещал подумать. Но Винсент, уже бегом возвращаясь в свою комнатку, уже не слышал этих слов. «Едет, едет! Надо обдумать вопросы питания, размещения…Смогу ли я порадовать Поля порядком и рационализмом, который он так любит – вертелось в голове. Впрочем, это все мелочи, в том числе мотивы Поля…Главное – вместе мы найдем путь к искусству, соединим таланты и идеи.

 

До приезда оставались считанные дни, срываемые временем так же быстро, как школьник глотает пирожки.

Гоген опоздал на два дня, приехав семнадцатого июля. Выбравшись из двуколки, он сразу попал в объятия Винсента. «Экий восторженный и порывистый – внутренне поморщился гость.

- Пойдем, разместимся в комнате. Мастерскую я прибрал, думаю, нам будет удобно. А потом покажу город. Он изумительный! Да ты сам видел пейзаж, пока ехал в Прованс.

- Не помешал бы стаканчик рома или абсента, и закуска – окинул площадь города Гоген.

- Непременно вечером заглянем в кафе. Кстати, я расписал там стены.

Пройдя молча часть пути до гостиницы, Гоген прервал затянувшуюся паузу: не думай, что мной двигал только материальный расчет, хотя, чего скрывать, моя семья требует немалого денежного содержания. Все же четверо детей…Тебе проще в этом плане.

Винсент хотел что-то сказать, но промолчал. 

- Конечно, идея работы группы художников над картиной – утопична. Это будет смешение стилей. Попробовал бы кто-нибудь сказать Дега: я нарисую фон, а Вы лошадей – неожиданно рассмеялся Поль. – Но я могу помочь тебе выработать стиль и подходы. Твои полотна хороши…однако ты перебарщиваешь с красным и желтым…Нужно разнообразить палитру. К тому же есть некоторая хаотичность в компоновке сюжета…Надеюсь, ты понимаешь это ? 

- Сейчас я отошел от этого. Последние работы – портрет, гостиная борделя – выполнены в почти классическом стиле, спокойных тонах.

- Отлично. 

Гоген помолчал и добавил, смягчив безаппеляционность тона: - Зная твою «любовь к порядку» и умение планировать, расходы по ведению хозяйства возьму на себя. Если не против, конечно.

- Конечно. Ты лучше разбираешься в финансах, чем кто-либо из наших коллег. 

 

Два дня ушло на приведение мастерской и комнаты гостиницы в «цивильный» облик. Вечером, в день приезда, друзья изрядно выпили в кафе «Виноградники». Разгоряченные абсентом, они зашли в бордель. Мадам тепло приветствовала Винсента, лукаво взглянув на его спутника: для месье Гогена есть потрясающая цыпочка. Женатому человеку требуется разнообразие!.

- Похоже, меня здесь знали задолго до приезда – шутливо нахмурился Поль.

Через три часа они уже шли домой.

- Здоровье у тебя не очень крепкое, судя по участию в сегодняшней пирушке. Ты всего час пробыл с этой брюнеткой – сочувственно обнял Поль спутника.

- Да…много работал, долгое воздержание…

- И чрезмерное потребление абсента с ромом. Я сам не прочь выпить, но надо знать меру. Ищи вдохновение не в этой дряни, а в природе. Ты знаешь это!

- Я ищу его в народе и культуре…для меня они – вечные символы.

Гоген сдержал рвущиеся на волю слова. «Не сейчас. Начнем работать на пленэре, объясню ему положения своей теории».

 

Теперь Винсенту не так одиноко, как раньше. Вместе с Полем они много пишут. Гоген поучает его: в картине – единство разного. Как у Брейгеля, Браувера. Разделяй холст на части. Символы должны показывать общую идею. Не злоупотребляй яркими красками. В большинстве случаев хватает синего, зеленого, фиолетового. Иногда уместен коричневый и черный. Хотя последний многие импрессионисты не считают цветом, как и белый, он необходим. Вспомни великих мастеров прошлого, того же Рембрандта – представляешь его полотна без черного и его оттенков ? 

Картина Винсента Полдень в Провансе получила одобрение учителя. В ней радость и грусть: одинокая группа кипарисов, тележка, работающие крестьяне навевают тоску и меланхолию несмотря на яркие краски и праздничную атмосферу лета.

- Чувствую, эти деревья – кипарисы - сведут меня с ума. Их так трудно писать…словно переливающийся перламутр – жалуется Винсент.

- Проблема не в них, а в повторяющихся искривлениях пространства и предметов в твоих полотнах – раздраженно машет рукой Гоген. – Знаю твои доводы про японские гравюры и естественную кривизну. Это - частности, не столь важные в живописи.

Ученик, слушая наставления и комментарии, напряженно думает: Как он не видит эту неравномерность, кривые лини…Или не придает им значения, как я…».

За три месяца создано тридцать полотен и набросков. В разгар работы приходит картина Бернара Бретонки на лугу. Винсент заявляет, что это – шедевр, Гоген сдержанно хвалит картину. В ответ Эмиль получает автопортрет Ван Гога.

Внешне, кажется, что жизнь Винсента стабильна и налажена: Гоген периодически хвалит его успехи, твердой рукой обучая и ведя домашнее хозяйство. Друзья находят время для отдыха, посещая кафе, заведение «мадам», общаясь с местными интеллектуалами.  Однако идиллия продлится недолго: тяжелые характеры и упорство художников проявляются во всем. Винсента раздражает доминирование Гогена в работе, авторитаризм и нетерпимость к «ошибкам». Масла в огонь подлил Эмиль, нелестно отозвавшийся о Гогене, обвиняя его в заимствовании идей в живописи. Пока хорошая погода, вдохновение и друзья – почтальон Рулен, зуав Милье – сглаживают противоречия, гася зарождавшиеся конфликты.

Ежедневно друзья спорят, не слыша друг друга. 

- Пойми, прямая линия выражает бесконечность, кривая – ограничивает пространство!

- Естественная кривизна и неровности важнее бесконечности – перебивает собеседника Винсент. – Для меня важно выразить суть вещей, реальность, а не символы и абстракции. А твои любимцы - Энгр и Дега - слишком увлекаются образами, забывая о природе вещей.  Мне по нраву больше реализм Добиньи, Домье, Руссо, Милле.

В пылу споров у Винсента мелькает мысль об ошибочности приглашения Гогена. «Мы слишком разные…как день и ночь. И у каждого своя правда. Как примирить непримиримое ?».

Гогена раздражает маленький Арль, эта «дыра на краю света». Ему тесно, душно в этом оазисе. Ну что такое – Арль ? Богом забытое место, коих во Франции, как и везде – полным-полно. Нет, здесь не найти вдохновения, не понять тайн искусства!

Катализатором, взорвавшим отношения друзей, стала неприятная сцена в кафе. Пьяный Винсент в пылу спора швырнул стакан в Поля. Через пару минут Поль тащил ругавшегося Винсента в гостиницу. Спокойно поспать в эту ночь Гогену не удалось: ночью он проснулся, и увидел у своей постели стоявшего с ножом Винсента. В его глазах плескалось безумие. О том, что произошло следующим утром, никто из них не любил вспоминать. Действительно ли Поль вырвал нож у друга ? Или это был сон ?

Бежать, и немедленно – думал Гоген, поспешно собирая вещи, и переехав в другую гостиницу. Наказав полицейскому комиссару не сообщать адрес Винсенту, Поль написал письмо Тео и уехал в Париж.

Винсент пришел в сознание через два дня. «Где я?». Просыпающееся зрение фиксирует потолок, серые стены, склонившийся женское лицо. «Вы в больнице, месье Ван Гог. Не вставайте, Вам нужно лежать». Попытки воскресить события последних дней вызывают воспоминания о визите в бордель и сцену с отрезанием уха. Он ощупывает голову, трогая бинты. «Вы отрезали часть мочки уха. Это перевязка, месье» – успокаивает пациента медсестра.

- Где Поль?

После минутной заминки медсестра отвечает: не понимаю, о ком Вы говорите. Вас привезли комиссар и хозяйка гостиницы. Выписавшись из больницы, Винсент узнал, что Гоген уехал в Париж.

«Это конец» - нестерпимо болезненная мысль пронзает мозг. «Конец мечтам, Южной мастерской, планам». Не утешает даже приехавший Тео, вместе с врачом Реем пытавшиеся подбодрить брата.

Вспышки ярости, метания, омраченные галлюцинациями. В часы проблесков сознания терзает мысль о напрасно прожитых годах, потерянном времени, зыбкости жизни. Вереницей проходят воспоминания: родные места, Лондон, Брюссель и Антверпен, Боринаж, Христина, Анри, Гоген, Синьяк и Сера, Танги. Это прошлая жизнь. А сейчас ? Что делать сейчас ?  Судьба продолжает наносить удары: уезжает Милье, вскоре уедет Рулен. Раздражают и бытовые неприятности: пользуясь болезнью Ван Гога, хозяйка гостиницы хочет выселить беспокойного постояльца, к тому же требуя пять франков якобы в качестве долга. Жалоба Винсента в суд решает эту проблему.

По настоянию доктора Рея Винсент ложится в психиатрическую лечебницу. К нему добры и предупредительны. Рей старается внушить пациенту позитивные мысли. Винсент в благодарность пишет его портрет. Хотя доктору не нравится эта картина, он не показывает вида.

Через неделю похудевший, с потухшим взглядом, Винсент покидает лечебницу. Он снял комнату в другой гостинице. Известие о женитьбе Тео радует и воодушевляет, хочется снова творить! Он свободен от всякого влияния. Долой мнения Гогена, Бернара, Дега, Моне! 

Размышления о смерти и природе рождают картину Звездная ночь на Роне. Человек, уходя из жизни, словно попадает на звезду – в этом идея Винсента. Так заканчивается вечная схватка добра и зла, порядка и хаоса. Неужели картина знаменует начало завершения моего пути – думает художник, вечерами, сидящий в кафе. Горечь и злость, надежда и уныние попеременно занимают места в душе. Нет той радости, сквозившей в полотнах парижского периода, начала работы в Арле, когда вдохновение подогревалось надеждой создания Южной мастерской. Впереди – неопределенное, мрачное будущее, время угасания жизненных сил и таланта. Новые картины с беспощадной очевидностью выражают состояние Винсента. Приглушенные цвета, обилие темного, глубина, пляшущие предметы, словно завихренные ураганом. Танец природы порождает вихрь чувств в душе, или смятение мыслей выплескивается на картины ? Где взять силы, волю к творчеству, поискам идей, ускользающих, как стыдливая дева бежит от преследователя ? «Раньше была вера в Бога…но она осталась и сейчас. Именно вера, настоящая, подлинная, не фальшивая, не прогнившая, как у этих пастырей в Боринаже, а не ее субстрат – религия глупых, невежественных людей! Вера и Искусство…искусство, не перестающее просвещать народ, как и культура, отражающая глубинные черты и надежды» - с такими мыслями Винсент ежедневно пишет этюды. Его не волнует слава сумасшедшего, в шарфе и шапке-ушанке, испачканном комбинезоне рабочего. Конечно, никуда не убежать от насмешливых взглядов детей, женщин, с сожалением смотрящих на экстравагантно одетого чудака, каждое утро спешащего на поля. Мужчины называют художника безумным. Но какое значение имеют эпитеты, прозвища, ярлыки, приклеиваемые обывателями? Толпе чуждо и непонятно Искусство. Их удел – копошиться в земле, как червям. Разве не о них сказано: суета сует и всяческая суета? Может быть, аскетизм и терпимость помогают Ван Гогу не обращать внимание на оскорбления и равнодушие общества? Прочь, прочь сомнения и препятствия! Взгляд творца должен быть устремлен в будущее, в Вечность. 

 

Непрерывная напряженная работа и подорванное здоровье вызывают депрессию у измученного судьбой Винсента. Волнений добавляет петиция арльцев к мэру, с просьбой отправить художника на лечение в психиатрическую больницу. «Наверное, смерть – лучший выход для меня и всех? – навязчивая мысль подталкивает Винсента к покупке револьвера. - У кого-то спасательный круг – семья и дети, у других – работа, а у меня – револьвер – горько усмехается он. 

Беспросветное будущее прорезает луч – приезд Поля Синьяка. Внимательно окинув взглядом Винсента, гость облегченно говорит:

- Честно говоря, думал, что ты действительно сошел с ума, как говорят наши знакомые.

- У меня бывают приступы депрессии и какой-то нервной болезни. Во время одного из таких приступов – ты, наверное, слышал -  я поссорился с Гогеном. Не оправдывая себя…но с его стороны непорядочно бросать друга в беде. Если он действительно мой друг…

- Не будем о нем. Лучше поговорим о тебе. Пишешь ? Или творческий перерыв?

- Пишу, и довольно много. Я вернулся к своей манере, которую критиковали многие…Синтез европейской техники рисования и японской палитры цветов – это разгадка тайны живописи. 

За беседами и расспросами о новых течениях в искусстве, молодых художниках и писателях незаметно проходят два дня. Поль на прощание дарит натюрморт с селедками. Настает час расставания. Друзья крепко обнимаются. Синьяк, сделав несколько шагов в сторону, вдруг возвращается и снова обнимает озадаченного Винсента. Рей, видевший эту сцену, старается отогнать мысль о недоброй примете повторного прощания.

Винсент снова один. Спасение – в работе, в творчестве! Новые картины, создаваемые кистью «неистового голландца», отражают обычный стиль автора, но теперь тусклые цвета сменяются яркими. «Анри бы одобрил мою яркую палитру. Хочется увидеть его…Осенью поеду в Париж – думает Винсент, вспоминая друзей, Монмартр, художественные выставки, кафе «Гербуа»…

Прилив сил сменяется тяжелыми припадками, «выключающие» его из творчества и жизни. В мае принято решение пройти курс лечения в больнице Сен-Реми. Мне нужно уединение…Старые мечты и дороги разрушены, новые не построены. Скажешь, что я всегда на перепутье ? Что же, таков удел художника…любого творческого человека – пишет Винсент в письме брату.

 

Лечение не мешает писать картины. Так появляются этюды с кипарисами, вид внутреннего дворика с гуляющими больными, анфилада коридора больницы. Отношение к полотнам у обитателей такое же, как и жителей Арля – недоуменно-ироничное. Больничный сторож высказался, что это не картины, а мазня. Несколько полотен отнесли местному художнику, который снял с них изображения, написав свои работы. К счастью, Винсент не узнал этого!

На третью неделю пребывания в больнице приходит письмо Лотрека, как всегда, бодро известившего о множестве заказов и кипучей ночной жизни в ресторанах и кабаре Парижа. Но веселый тон не обманул наблюдательного друга, прочитавшего между строк усталость и грусть человека, не часто видевшего радость в жизни. «Анри, надо бороться изо всех сил, стараться преодолеть любые трудности. Работа – это наилучший громоотвод у депрессии. Я всячески берегу себя и тщательно избегаю ссор с кем-бы то ни было. Мое затворничество идет только на пользу, дело подвигается, а это-то нам и нужно. Мне давно пора начать работать лучше, чем раньше! Отсюда я выйду другим человеком…- убеждает друга Винсент.

В том, что он совершенно здоров, нормально мыслит, Винсент пытается убедить и Рея. Тот, видя пугающий лихорадочный блеск в глазах, слушая рассуждения пациента об искусстве и жизни, думает: распад личности продолжается…и современная наука, увы, не в силах помочь этому страдальцу.

 

Но в безумии Винсента убеждены не все. Друзья и коллеги – Тулуз-Лотрек, Бернар, Писарро, Шоке, Рулен – восхищаются творчеством Мастера, продолжая уверять других в его могучем таланте. Сам же он весьма скептичен к себе. Да и можно ли верить в собственную исключительность, если тебе 38 лет, подорванное здоровье, нет семьи и детей, вечно в нужде, осыпаемый насмешками общества ? Мысль о самоубийстве все чаще посещает Винсента. 

- Медицина не может помочь мне…Единственное спасение – обретение своего пути в живописи. Гоген, Сера, Лотрек счастливее меня. Они, по крайней мере, верят в свою судьбу, свои идеи – говорит он Рею, сидя в кафе. 

- Это Ваши предположения…Творчество часто мучительно, и люди ищут свое всю жизнь. Я думаю, Вам нужна смена обстановки. Последние две недели нет приступов, поэтому можете вернуться в гостиницу. Кроме того, в случае ухудшения состояния есть возможность лечения у доктора Гаше, в Овер-сюр-Уазе. Наверняка Вы слышали о нем…Конечно, он эксцентрик, но дельный психиатр.

- Да, у него лечились Домье и Мане. Это хорошая идея…но если бы Вы знали, как я устал скитаться! Как бродяга, цыган, гонимый обществом, как лист, бросаемый ветром.

- Общество всегда отторгает непонятное, новое, странное для него. У Вас есть друзья, любящий брат, родители. Думайте о них, черпайте силы в их поддержке. 

При упоминании родителей взгляд Винсента стал мучительным, потом – отсутствующим.

- Только мать любит меня, хотя, как и многие, считает странным и неудачником. Вот Тео сделал карьеру, стал управляющим картинной галереей, сестры вышли удачно замуж, родили детей.  А я ? По-прежнему скиталец, бедняк, выглядящий сумасшедшим в глазах окружающих…Приму Ваш совет, Рей. Завтра я уезжаю в Париж, а потом – в Овер-сюр-Уаз.

Молчание. Каждый погрузился в себя. Вскоре Рей тихо ушел, видя, что его собеседнику нужно уединение. Опустившаяся тьма скрыла одинокую фигуру художника.

 

- Месье, экипаж ждет Вас – бодро говорит кучер Винсенту на следующее утро. Спустя час, оставив попытки разговорить пассажира, кучер начинает напевать французскую песенку о дорогах. Песня служит своеобразным фоном мыслей Винсента о путях, заканчивающихся тупиками. Вот и сейчас он в тупике…или на перекрестке ? От мрачных размышлений Винсента отвлекает встреча с братом. Тео весел, радостен, но вид у него нездоровый, усталый. Болезнь, забирающая физические и моральные силы, вскоре может свести его в могилу. Эта мысль пронзает Винсента, омрачая радость от встречи.

- Ты похудел, синева под глазами. Ты чем-то болен ? – встревоженно смотрит Винсент на брата.

- Ерунда, просто недосыпаю последние дни. К тому же много хлопот по работе. Сейчас поедем ко мне, познакомишься с женой и сыном. Ему уже три месяца! Есть и другая отличная новость – о тебе написана прекрасная статья в журнале. Альбер Орье – тебе это имя незнакомо – молодой критик и поклонник импрессионистов, вообще, всего нового в искусстве, написал отзыв о твоих картинах. Кстати, о твоем творчестве он узнал от Эмиля Бернара, а спустя пару дней посмотрел полотна в лавке Танги – возбужденно говорил Тео.

Пока они ехали в экипаже, Тео процитировал отрывок из статьи Орье: могучий, неподдельный и чистокровный художник с грубыми руками титана, мужественный, дерзновенный, с нервами истерической женщины и душой ясновидца. 

Винсент одновременно обрадован и смущен. Еще больше он смутился, узнав, что Тео назвал сына Винсентом.

В квартире Тео дверь открыла невысокая, полноватая девушка с мягкими чертами лица и задумчивой улыбкой. 

- Оливия, моя жена. Знакомься – Винсент. 

Увидев девушку, Винсента охватило чувство доверия и нежности с ней. «Моему брату досталось сокровище! Дай-то Бог счастья, они заслужили это» - радостно думает он, поглядывая на семейную пару.

- Винсент, для Вас есть сюрприз – раздался приветливый голос хозяйки. 

Поймав вопросительный взгляд, она рассмеялась:

- Пойдемте, покажу Вам.

В соседней комнате Винсент увидел свои полотна. 

- Неожиданно…Тео, где ты раздобыл их ? Некоторые картины я считал утерянными.

- Большую часть забрал у Танги. Условия их хранения были не очень хорошими. Потом, ты же оставил несколько полотен в гостинице, когда уезжал в Арль.

- Позже посмотрю их – Винсент обнял брата.

- А меня не обнимете ? – лукаво посмотрела Оливия на смутившегося Винсента. 

- Разрешаю! – напыщенно произнес Тео, и все рассмеялись. Винсент отвернулся к окну, чтобы скрыть охватившее волнение.

Во время ужина, слушая разговор братьев, девушка поймала себя на мысли, что ей нравится Винсент. Глядя на застенчивую фигуру брата Тео, она думала: Он вовсе не производит впечатление сумасшедшего. Скорее, это несчастный, одинокий человек, не познавший любви женщины.

 

На следующий день Винсент съездил к Танги, искренне обрадовавшемуся гостю. Тот, после теплого приветствия, попенял хозяину лавки на небрежное хранение картин. Жюль оправдывался, говоря, что это жена свалила их в кучу в чулане. Обратно Винсент взял экипаж, чтобы отвезти картину на квартиру брата.

Неделя быстро пролетела, и, как ни уговаривали молодожены остаться, наш скиталец решил ехать в Овер. Стоявшим на перроне братьям казалось, что не было этих счастливых дней, проведенных вместе. 

- Не забывай, пиши нам. Ты понравился Оливии, она всегда рада видеть тебя. Помни – у тебя есть семья, родные люди. Мы любим и переживаем за тебя.

- Вы единственно близкие мне люди…Правда, еще Анри - Винсент порывисто обнял брата.

Провожая из окна вагона Тео и Оливию, он подумал: увижу ли я их снова? Что же…по крайней мере, доктор Гаше близок к искусству, и, говорят, пишет картины, коллекционирует антиквариат.

 

Подъезжая к Овер-сюр-Уазу, в глаза бросается яркая природа, заливные луга, невысокие холмы, маленькие речушки. Привольно раскинулись городки и села, словно всегда существовавшие здесь. Это край кипарисов и олеандр, поэтов и художников. Здесь, в тишине и размеренности сельской жизни, время течет неторопливо, говоря: зачем спешить? Впитывай все краски жизни и слушай тихий говорок ручья, шум леса, уханье филина.

Винсента охватила радость творца, увидевшего красоту природы, не отравленную прогрессом или войной. Овер-сюр-Уаз оказался живописной деревушкой, расположенной вдоль дороги в Прованс. Немного в стороне стоял дом доктора Гаше, знакомый многим художникам, писателям и просто поклонникам искусства.

Позвонив, Винсент услышал торопливые шаги, дверь распахнулась, и перед ним предстал доктор, в халате, и причудливой шапочке. Эксцентричность и доброта бросались в глаза. С первых минут собеседники почувствовали расположение друг к другу, и вскоре оживленно общались на разные темы в гостиной.

Гаше повел гостя смотреть картины, висевшие в коридоре.

- Мой дом в некотором роде музей прикладных ремесел, и одновременно картинная галерея – рассказывал хозяин, проводя Винсента по комнатам.

Осмотрев дом, они выпили по чашке кофе и рюмочке коньяка, разговорившись о живописи.

- Знаете, мне нравится все новое в искусстве. Полотна Эдуара Мане и Клода Моне, Ренуара, Сезанна,  Руссо великолепны. С Полем Сезанном я хорошо знаком, и считаю некоторые его картины шедеврами. Да-да, просто общество пока не готово это понять. Ваши работы, месье, тоже очень хороши. Такой экспресии, сочетания красок, измененной реальности, или воссозданной, я не встречал ни у кого. У Вас есть стиль и вкус.

- Спасибо, доктор. Если позволите, я напишу Ваш портрет. 

- С удовольствием! Я не решился просить Вас об этом…Кстати, я тоже не чужд живописи…Хотите посмотреть офорты и гравюры ?

- Конечно. Это интересно…

Винсент пристально всматривался в работы Гаше: любительски, но есть талант. Несомненно!

- Уверен, Вам не следует прекращать работу, несмотря на нервное расстройство. Это пройдет….а работа лечит и вдохновляет – дружески посоветовал Гаше.

Верил ли он в свои слова ? Или пытался утешить измученного ударами судьбы странника, сидевшего перед ним ? Это мы никогда не узнаем. Да и надо ли ? Между этим людьми, сведенных случаем на короткое время, возникло родство душ. 

Под влиянием нового товарища Винсент стал вести размеренный образ жизни. Он рано встает, ложится после девяти, много пишет. Пейзажи, крестьяне, этюды гор и полей, портреты – все занимает и радует!

Гуляя по Оверу, Винсент однажды увидел странный домик. Было что-то неестественное в этом месте, как будто хозяин решил построить временный сарай. Нарушенная геометрия, зажатость здания поражали. Гаше рассказал историю про самоубийство хозяина этого дома. Дом повешенного – так называли его местные жители.

Услышав историю, сердце Винсента сжалось.

- Знаете, судьба это несчастного похожа на мою. Одиночество и смерть…

- Бросьте грустить! Выше нос. Мы еще покажем миру Ваш талант – энергично махнул рукой Гаше.

Но с тех пор мысль о самоубийстве уже не покидала Ван Гога. Жарким июльским днем жители Овера видели, как этот «чудак» шел к полю. «Опять пошел малевать желтое небо и синюю траву с красными деревьями» - судачили две женщины, завидев бредущего художника.

Стоя за мольбертом, он быстро клал линию за линией, делая выпуклыми детали картины. Вдруг что-то щелкнуло в его голове. Небо стало заволакиваться тьмой, стремительно наползающей на новые и новые пространства. Над полем закружились вороны…одна из них села на край картины и подмигнула. «Это галлюцинация…я на поле, солнце, день, нет ворон – твердил себе Винсент. «Нет, я реальна. А потом, что такое галлюцинация и реальность ? Это условные понятия, которые люди создают воображением – каркнул ворон.

Пора прекратить безумие…ведь оно будет возвращаться вновь и вновь! Сейчас…где он у меня….Нащупав револьвер, Винсент выхватил его, приставил к груди, и выстрелил. Его ударило в грудь, небо покачнулось, мгновенно став красно-черным. Пустота.

 

Сквозь окружавший вакуум еле слышны голоса: 

- Вряд ли выживет…

- Как глупо! Надо работать и работать, доказывая свою полезность..

- Тео в пути…Через час будет здесь.

Вынырнув из забытья, Винсент почувствовал, что его держат за руку.

- Это я, Тео. Ты поправишься! Поедем ко мне, будешь писать, устроим выставку…

- Нет. Я заплатил жизнью за свою работу и рассудок. Свой путь в искусстве не найден…Это логичный конец.

На большее его сил не хватило. Язык отяжелел, слова путались, наползая друг на друга. Голоса в комнате стали отдаляться, силуэты расплывались. Мелькает калейдоскоп событий: вот он дома, маленький, смотрит, как мама пишет что-то на клочке бумаги. Появляется отец, суровый и торжественный. Тут же Христина, Тео, какие-то люди…давно забытые. 

Винсент смотрит на маму:

- Ты же умерла. Тебя нет. 

Мама улыбается и кивает. «Мама…- он хочет кинуться и обнять маму, зарывшись, как в детстве, в ее пышные волосы, пахнущие мятой. Но тело не подчиняется. В комнате быстро темнеет. Мрак быстро покрывает предметы и людей. Полосок света все меньше и меньше. Наступает абсолютная тишина. Умиротворение и покой.

• < Назад
• Вперёд >