Вадим Анастасиади. 1944. Из дневника "Бессмертного легиона"
- Подробности
- Категория: Статьи
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 1755
К 70-летию Победы
1944. Из дневника "Бессмертного легиона".
Освобождение Керчи: поднялась Митридат-гора, вся исхлестанная свинцом...
Недавно перебирал старые журналистские блокноты и наткнулся на записи, датированные 1965 годом. На блокноте выведено крупными буквами название города - Керчь. Сразу же вспомнились перипетии той командировки. В те годы Керчь была местом дислокации многочисленных рыболовецких колхозов, разбросанных по всему периметру Черноморского побережья Кавказа. Естественно, не составляла исключения и Грузия. Каждую осень пять рыболовецких колхозов нашей республики: Батумский, Кобулетский, Потийский, Сухумский и Гагрский - направляли экипажи своих сейнеров на хамсовую путину. Рыбаки работали там, как говорится, не покладая рук. Уходили в море часа в четыре или пять утра. Возвращались в два или три часа дня. Сдавали улов на рыбзаводы, где хамса тщательно обрабатывалась, засаливалась, после чего запечатывалась в огромные бочки и шла на продажу в различные города тогдашнего СССР. Но молодого журналиста, влекомого ветрами дальних странствий, естественно, интересовала не столько переработка рыбы, сколько сама путина, лов, общение с рыбаками, увлекательные рассказы бывалых мореходов о своих приключениях. Это и было первоначальной темой моей командировки в Керчь. Но жизнь распорядилась иначе. Ведь я приехал в город, каждая пядь земли которого еще хранила на себе следы кровопролитных боев с гитлеровскими захватчиками. В Керчи я общался с людьми, которые либо сами являлись отважными участниками недавних сражений, либо оказались очевидцами событий. Это были сами рыбаки, капитаны судов, лично воевавшие в Керчи, как, например, Ахмед Цуцунава из Батуми и Коля Лолуа из Гагра, местные жители - керчане, с которыми довелось общаться. Особое впечатление, конечно же, произвели рассказы моих собеседников об участии в освобождении Керчи бойцов т.н. Грузинской дивизии, покрывших себя в боях с фашистскими изуверами неувядаемой славой. Все эти истории записывались мною - молодым репортером в журналистский блокнот тщательно, как тогда казалось, хотя сегодня, по прошествии лет, я и сам, уже умудренный годами, конечно же, нахожу в этих записях некоторые пробелы. Но ничего не поделаешь, время, увы, не вернешь. Как бы то ни было, сегодня записи из репортерского блокнота 50-летней давности предстают перед нами как документальные свидетельства высокого духовного порыва людей: как тех, кто освобождал Керчь, так и тех, кто сохранил для потомков память о недавних ратных событиях.
Твой отец был в Керчи
Это был вечер воспоминаний. Когда я, проведя почти десять часов на рыболовецком сейнере, уходил из Керченского порта, у меня было лишь одно желание: побыстрее добраться до гостиницы и завалиться спать. Надо было перейти улицу и, толкнув тяжелую дубовую дверь, подняться на второй этаж. Но именно в эти минуты подумалось вдруг, что завтра, закончив свои командировочные дела, я навсегда покину Керчь, так и не увидев, возможно, чего-то важного и интересного. Идти в номер сразу расхотелось.
Стояла тихая погода. Окутанный сумерками город постепенно расцветал огнями.
По широкой белокаменной лестнице взбираюсь на гору Мнтридат - к обелиску Вечной славы павшим воинам. По граням устремленного в небо белоснежного шпиля скользят блики вечного огня. Гляжу: цветы и одинокая фигура старого воина. Пристраиваюсь рядом, стараясь не нарушать глубокого безмолвия. Суровые каменные плиты... Под ними люди — те, кого не стало еще до Победы, кто не знает, что было 9 мая, и красное, облитое нх кровью полотнище реяло над рейхстагом...
Спрашиваю:
-Многих, наверное, вспоминаете?
Молчание.
Потом сидим на одинокой скамейке у обелиска. Вспоминается четверостишие:
«Керченской лестницы бег
В сторону Митридата.
С грустью внимаешь ты
Воспоминаньям солдата».
Мой отъезд из Керчи пришлось отложить...
КЕРЧЬ вступила в бой уже в июне 1941-го. В первые же дни войны 15 тысяч керчан ушли на фронт добровольцами. Работа предприятий перестраивалась на военный лад. Цехи завода имени Войкова и железорудного комбината работали для фронта. Швейная фабрика спешно увеличивала выпуск обмундирования.
Маршировали ополченцы, не зная, что улицы, по которым они идут, через несколько месяцев превратятся в руины, что окна рабочего клуба местного металлургического завода «зашторят» тюремными решетками, а рудник завода имени Войкова и Багеровский ров станут местом истребления тысяч невинных людей. Не могли они знать и о том, что несколько лет спустя правительство СССР в своей ноте назовет керченские злодеяния одним из самых кровавых преступлений фашистов на советской земле.
Уже один только факт, что Керчь в годы войны несколько раз переходила из рук в руки, говорит сам за себя. В городе были древние каменоломни – Аджимушкайские. В годы оккупации в них укрылись несколько тысяч советских солдат и местных жителей. Здесь, в каменоломнях, они создали мощное подполье, которое вело жестокую борьбу с фашистами. Гитлеровцы опутывали каменоломни колючей проволокой, взрывали и
заваливали входы, запускали в штольни газ и дым, устраивали обвалы. Несмотря на острую нехватку воды, продовольствия, медикаментов, боеприпасов, осажденные совершали дерзкие вылазки, наносили врагу удары, уничтожали его посты и танки. Когда наши войска освобождали Керчь, они высадили десант в районе поселка Эльтиген. «Огненная земля» - так называли место, где высадился десант. 36 дней и ночей здесь бушевал огненный смерч - десантники вели бой с фашистами, проявляя изумительную отвагу, стойкость и героизм. Керчь по праву носит имя «Города-героя». Названия керченских сел... Они говорят о мужестве освободителей полуострова, об их стойкости и отваге: Батальное, Героевское, Бранное поле, Победное...
Небольшая бухта — 15 километров от мыса до мыса, уходящих далеко в море. У самого берега - маленькая деревушка. Называлась она прежде Юркиным Кутом, потом ее переименовали в Юркино.
Вот тут, в Юркино, и высаживались бойцы Грузинской дивизии. Они спрыгивали с катеров в мелководье, в трех километрах от берета, мороз схватывал быстро, в заиндевевших, покрытых, ледяной коркой бушлатах — шли вперед под проливным огнем окопавшихся на горе фашистов. Многие падали, не дойдя до берега, не сделав ни единого выстрела, тонули, так и не узнав, что за них отомстили. Но тысячи оставшихся невредимыми людей раз за разом поднимались в атаку, и война отошла от Юркино, оставив за собой раскинувшееся на несколько километров кладбище. Память о павших навсегда сохранили в своих сердцах юркинцы.
В моем блокноте сохранилась запись об одном из них — о пенсионере Василии Анисимовиче Абрамове. Об этом человеке захочет рассказать каждый, кто хоть раз встретился, поговорил с ним.
Две тонкие ученические тетради... Сразу по окончании войны Абрамов выписал в них фамилии, имена покоящихся на кладбище воинов. «Для потомства», — объяснил он. У Василия Анисимовича обширная переписка с родителями и близкими погибших воинов.
Научный работник одного из тбилисских институтов Аркадий Канделаки долго не знал, где покоится прах его отца, погибшего во время освобождения Крыма. Летом 1964 года он приехал с женой в Керчь. В военкомате ему посоветовали поехать в Глазовку и посмотреть там надписи на братской могиле. Не узнав ничего и в Глазовке, Канделаки, по совету местных жителей, отправился в Юркино - к Василию Анисимовичу Абрамову. У него в тетради была обнаружена надпись: «Канделаки А. И., 1913 года рождения. Похоронен в могиле № 26 во втором ряду».
Позднее стали известны некоторые подробности гибели капитана Арчила Иосифовича Канделаки. Во время боя он поднял свое подразделение в атаку. Когда фашисты отступили, наши воины насчитали недалеко от тела капитана Канделаки 25 убитых врагов.
Вновь медленно листаю ученическую тетрадь Василия Анисимовича. Выписываю имена своих земляков с одной, наугад выбранной странички: П. Н. Кордзахия, Ш.П.Джанолидзе, Б. К, Титвинадзе, С. П. Цинцадзе; С. Г. Бокерия, Н. А. Хведелидзе, Д. М. Кипшидзе, Л. П. Адамия, С. Г. Карумидзе… Вечная память вам, герои!
От Юркино до Глазовки полтора часа пешего хода проселочной дорогой, а прямиком — и того меньше. Я пошел прямиком. Дул сильный ветер. Куртка застегнута на все пуговицы, но все равно холодно. Один из порывов ветра вырвал из кармана пачку с сигаретами, и я долго собирал их на земле. А весной 1944 года бойцы прошли это расстояние за двое суток. Какими же трудными были для них эти километры, ничтожные для нынешнего пешехода!
На окраине Глазовки, в том месте, где расположилась продуваемая степными ветрами автобусная остановка, я нашел небольшой садик Meфодия Павловича Ярославского. В 1965-ом старику было уже за восемьдесят. Этого патриарха села знали жители самых отдаленных деревень керченской округи, кондукторы рейсовых автобусов.
В ноябре 1943 года, под огнем немцев Мефодий Павлович выносил с поля боя раненого бойца. Взвалив на плечи, долго полз с ним до своего дома. Лишь оказавшись в землянке, Мефодий Павлович понял, что принес домой мертвого. Так в его приусадебном саду появилась первая могила. Через день другая, третья... Потом, уже после боев, когда в село вернулась советская власть, его спросили, не возражает ли он, чтобы погибших воинов перенесли в братскую могилу. Мефодий Павлович был категорически против.
Я иду по небольшому садику, вдоль могильных столбиков с надписями, сделанными старческой рукой Ярославского. Читаю: «Здесь похоронен лейтенант Мамлашвили, погиб 8. 02. 1944 г.».
В одной могиле похоронены рядовые Полузьян и Дицилашвили. И еще надписи: старшина Цхададзе, красноармейцы Д. А, Грдзелишвили и В. И. Чечелашвили, сержант Мревлишвнли, рядовые И. С. Богешвили и Кривишвили, старший сержант А. Г. Абуладзе...
Под ногами шуршат листья, а вверху пушистые заросли вишни. Шумят тополя. Деревья ухожены заботливой рукой.
— Спасибо, Meфодий Павлович!
Старик неодобрительно глядит на меня:
— За что?
Он помнит рядового Кривишвили. Это было в один из моментов боя, когда захлебнулась наша атака, и немцы получили неожиданную передышку. Все событие заняло секунды. Заметив целящегося в командира фашиста, Кривишвили прикрыл его грудью, приняв пулю в себя...
Колыхаясь на ухабах, автобус удаляется от Глазовки. Где-то позади осталась одинокая фигура с поднятой рукой — это старик Ярославский вышел проводить меня до автобусной остановки.
Вечером того же дня я ехал на железнодорожный вокзал – надо было добраться до аэропорта в Симферополе, а оттуда домой. За окном автомобиля проплывали новые кварталы Керчи, клумбы в городских парках,
величественное здание местного театра, гигантские краны над новостройками. Город, раскинувшийся под обелиском на Митридате, провожал меня в Грузию...
Керчь — Юркино — Глазовка.
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Невысокого роста, он ходил в темной капитанской форме, во флотской фуражке на6екрень. Впервые я увидел его в цехах Батумской экспедиционной базы гослова, а затем нередко встречал то с матросами на пирсе, то с наводчиками из промразведки. Молчаливого по складу характера, я лишь однажды увидел Ахмеда Цунава оживленным. Этос Зурабом Андгуладзе - капитаном гигантского траулера, на другой день уходившим в далекий рейс в Венецию с грузом машин, леса и колчедана. Зураб неожиданно появился у нас в номере: шумный, хохочущий, уселся в кресло, втянув в плечи крупную шею.
Начались воспоминания... У многодневных рейсах капитана Андгуладзе к берегам Африки, Латинской Америки, о буднях батумского рыболовецкого колхоза, руководителем которого года три назад стал он - Ахмед Цуцунава.
У него за плечами жизнь, полная событиями. Они разворачивались на морских просторах, вдали от родны берегов. Но всюду, куда быни забросила его судьба, он оставался сами собой - Ахмадом Цуцунава, а это было, пожалуй, самым трудным в биографии человека, о смелости которого складывают сегодня сказы о батумском рыболовецком колхозе.
...Теплоход «Армения» держал курс на Одессу. На его борту находились двадцать выпускников Батумского мореходного училища. В Одессе, под руководством опытных штурманов, им предстояло завершать свою мореходную практику.
Засыпая в ту ночь 21 нюня 1941 года, Ахмед Цуцунава не знал, что путевку в жизнь он получит не по окончании одесской практики, а уже через несколько дней — под вражескими пулямн; что эта, кажущаяся такой незыблемой, ночная тишина разорвется следующим утром у Туапсе, когда на них вдруг посыпятся бомбы…
…Керченская хамсовая путина продолжается два месяца — с октября по декабрь. Все это время Ахмед Цуцунава находится в Керчи со своими рыбаками. У него небольшой, всегда прибранный номер в гостинице. Называет он его кубриком. Из окна этого выбранного далеко не случайно, кубрика открывается вид на порт и дальше до мыса Вороньего. Знакомые места... Двадцать пять лет назад небольшой катер, которым командовал старшина Ахмед Цуцунава, поражал врага именно в этих местах.
...Они спускались по сходням в Туапсе с одним желанием: побыстрее добраться до Новороссийска, где, как им сообщили, находит с я в его время военно-морская часть. Позади прощально гудела «Армения»...
В последний раз Ахмед Цуцунава увидел «Армению» три месяца спустя. В тот день на своем катере он вывозил из Севастополя гражданское население. Семьдесят человек заполнили до отказа трюмы небольшого суденышка, именно поэтому ставшего мишенью для фашистских артиллеристов.
Немцы в те дни не жалели снарядов. Круглые сутки они вели прицельный огонь по судам, что торопливо шли от берега с мирными жителями, по толпам горожан, уходивших из осажденной крепости. И день ото дня их снаряды ложились все точнее, становились все смертоноснее.
Под непрестанным огнем врага катер Цуцунава грузно переваливался с волны на волну. Впоследствии Ахмед вспоминал:
— Фашисты уже пристрелялись к нам. Еще пара выстрелов, и мы неминуемо пошли бы ко дну. И в это время на горизонте показалась «Армения».
Белоснежное судно уверенно двигалось в нескольких кабельтовых от берега. Оно представляло прекрасную мишень, и фашисты хорошо поняли это. А тем временем суда с мирными жителями отходили от берега.
С горы Митридат, что в самом центре Керчи, открывается широкая панорама Керченского пролива. Большие и малые рыболовецкие суда, теплоходы и пароходы, танкеры и траулеры ежедневно проходят по створу, соединяющему воды Азовского и Черного морей. Они везут в своих трюмах лес и машины, рыбу и хлеб, марганец и руду — взад и вперед бороздя морскую гладь. Но время от времени какое-нибудь судно вдруг, зацепив якорем, вытащит на поверхность обломки военного катера или мачту корабля, крылья или винт самолета — и сразу же оживают в памяти эпизоды минувшей войны.
— Вот здесь, в проливе,— рассказывает Ахмед, — похоронили рулевого Володю Соселия. Он был на капитанском мостике вместе со своим командиром Синягиным. Снаряд разорвался в нескольких метрах от них. А у мыса Хрони опускали в воду Исаака Беридзе.
Отсюда, из Керчи, во время одной из операций начал свой легендарный заплыв через пролив к Тамани капитан, а ныне заместитель министра связи Грузия Н.С.Чхиквадае. Глубокой ночью в полном обмундировании он вплавь покрыл четырнадцатикилометровую полосу пролива.
За участие в освобождении Керчи звание Героя Советского Союза было присвоено Платону Цикоридзе, Владимиру Эсебуа, Николаю Берия. Сегодня их имена золотыми буквами вытеснены в Керченском музее Славы. Да, в Керчи помнят воинов-освободителей. О подробностях подвига капитана А.Г.Канделаки рассказал недавно читателям журналист Залеский, имена героев чтят в местном краеведческом музее.
Боевая дружба... она рождалась в сырых, заиндевевших окопах и блиндажах, где вился в тесной печурке огонь, за сигаретой, по-братски скуренной целым взводом. Она крепла в атаках, помогала выстоять, не упасть, отдышаться и идти дальше. Эту дружбу Ахмед Цуцунава почувствовал с первых же дней войны, причем очень реально: сила дружбы этой сохранила ему жизнь. В ту ночь у самого входа в Керченский пролив, а точнее у Соленого озера, его катер подорвался на миле. Ледяная вода, трупы вокруг и сильная мускулистая рука, которая в течение двух часов поддерживала его на воде, пока не подоспела помощь, - вот все воспоминания, которые остались у него от той ночи. Ахмед очнулся в госпитале в Новороссийске, так и не узнав имени своего спасителя.
В полку не знали о том, что его спасли, в официальной сводке, которая в тот день была отправлена в штаб дивизии, он был упомянут в числе погибших. И по его адресу — в Батуми была отправлена похоронная. Избегая встречи с матерью, ее принес, улучив момент, поздно вечером почтальон, а потом долго обходил стороной этот дом с вывешенным на небольшом балконе в знак траура черным креповым полотнищем. Это было за два месяца до его окончательного выздоровления. Впереди было еще 60 дней, прежде чем у него зажили ранения и он собрался отписать Домой о своем местонахождении. Почта тогда ходила нерегулярно, немцы разбомбили магистраль, так что почтовые подолгу простаивали у развороченных путей, пока саперы оттаскивали в сторону разбитые, покрытые копотью и гарью рельсы и заменяли их новыми. А иногда случались прямые попадания. И он, узнав об этом, дублировал послания, отсылая их раз за разом с каждой новой почтой.
...Неожиданно закончились горы, и поезд заколесил прямиком к морю, а вокруг было тихо, и лишь ветер помахивал ветвями так и не увидевших войны пальм.
Долгожданный отпуск...
Он шел к дому по узким приморским улочкам и думал об окровавленном Новороссийске и Керчи. Неужели все это придет и сюда? Он никак не мог представить Батуми в руинах, в вывороченных с корнями деревьях, в пожарищах... Через несколько дней, не дождавшись окончания отпуска, Ахмед приступил к исполнению службы.
Фронт гоовился к решающему броску. Настороженно ощерившись, глядели через пролив блестящие жерла орудий. Дальнобойная артиллерия уже пристрелялась к окопавшимся в Керчи немцам. На Таманский полуостров один за другим прибывали эшелоны с десантниками, а по ночам сторожевые катера выискивали в проливе оптимальные маршруты для переправы. Маршруты, идущие через скопище мин, которыми фашисты так щедро засорили воды пролива.
Ежедневно уходила в разведку и четверка, руководимая командиром Владимиром Корнеевым. Третьим номером в этой четверке шло судно Ахмеда Цуцунава.
Они наскочили на мины неожиданно. Хотя, вспоминает Ахмед, можно ли назвать неожиданным то, что подстерегало их на каждом шагу. Одно за другим взлетели в воздух первое, второе, а затем и четвертое судно. И лишь каким-то чудом уцелевший катер Ахмеда Цуцунава поспешил на помощь друзьям.
...Спустя несколько дней их четверка вновь переправляла десантников и Эльтигену и мысу Вороньему, к Юркино и Камыш-Буруну. А потом, когда началось наступление, они одними из первых ворвались в Керчь.
За участие в освобождении Керчи Ахмед Цуцунава был награжден орденом Отечественной войны. Этот орден - не единственная боевая награда капитана второго ранга Ахмеда Цуцунава. О многом напоминают ордена и медали воину: о павших друзьях, о фронтовых дорогах и переправах, о победе, которая принесла свободу и жизнь людям.
Керчь-Тбилиси.