Владимир Саришвили. Валентин Никитин: последние часы на Земле
- Подробности
- Категория: Статьи
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 1741
Cразу после сороковин известного православного мыслителя, философа и поэта Валентина Никитина близкий друг почившего Владимир Саришвили прислал в редакцию эксклюзивную запись беседы с двоюродным братом Валентина Арсентьевича, Гиви Джангулашвили, принимавшим своего родственника и ставшим свидетелем его гибели.
Валентин Никитин прилетел из Москвы в Тбилиси на конференцию, посвящённую 200-летию великого грузинского поэта-романтика Николоза Бараташвили, а затем поехал отдохнуть в Кобулети. Днем 2 октября он вошел в море и, выходя, был сражён спазмом. По предварительной версии, причиной смерти стала остановка сердца от перепада температур.
Владимир Саришвили: Я не принимал участия в конференции, приуроченной к 200-летию Николоза Бараташвили, пришёл послушать доклад Валентина, который корректировал по интернету в той части, которая касалась грузинских слов и их различных значений.
Завидев меня, Валентин придвинул стул и жестом пригласил присоседиться. Но беседовать было, конечно, верхом неприличия, поэтому мы обменялись записками:
Записка от 29 сентября, 2017 :
Завтра в 19.00 у меня. Только ты и я. Есть, о чём поговорить. Потом можно встретиться и в расширенном составе, когда отдохнёшь на море.
Куда едешь, в Батуми?
В ответ, его рукой:
1-2 окт.?
Последний разговор по телефону:
- Разверзлись хляби небесные, если так будет продолжаться, приеду.
- Повидай меня обязательно, ты летишь через Киев, надо будет передать грамоты лауреатам от нашего Союза писателей, я – член жюри русскоязычного конкурса «Созвездие духовности».
- Обязательно.
Гиви Джангулашвили:
- Валентин приехал 26 сентября, мы встретились в Тбилиси. Когда он узнал, что 27 у меня день рождения, прямо расцвёл:
- Так ты родился в такой праздник, в день Крестовоздвижения?! Мы обязательно должны поехать в Мцхета, подняться в монастырь Джвари – Крестовый монастырь! Конференция начинается в 12, я выступаю четвёртым, в районе двух часов дня, так что успеем.
Поехали к метро Дидубе, откуда идут такси на Мцхета. Автомобили там стояли, но до Джвари ещё километров 10 в гору, прямых рейсов не было, договорились за 20 лари, чтобы водитель подождал минут 30 и обратно нас привёз. Это где-то 8 долларов. Валентина поразила дешевизна, он несколько раз переспросил – сколько? (таксист решил, что дорого запрашивает). Убедившись, что это – не недоразумение, Валентин, конечно же, охотно согласился. По дороге он всё похлопывал меня по плечу, обнимал и поздравлял с удачей родиться в такой день. Рассказывал о Джвари, о Лермонтове, о легенде, на основе которой поэт создал «Мцыри». Прибыв на место, взобрался на какой-то выступ над глубокой пропастью, я перепугался. А Валентин просит сфотографировать его, будто стоит на проспекте Руставели… Поскорее щёлкнул, говорю – спускайся, от греха подальше…
Небо хмурилось, праздничная служба была в разгаре, мы вошли в храм, зажгли свечи, помолились. Посреди храма был воздвигнут увитый цветами крест.
На конференцию приехали как раз к открытию. Валентину предоставили слово для приветствия. Он поздравил участников с началом работы конференции и прочитал своё раннее стихотворение, посвящённое Грузии. То самое стихотворение, которое привлекло внимание тогдашних подпольных диссидентов-антисоветчиков Звиада Гамсахурдия и главного идеолога национально-освободительного движения Мераба Костава. Тогда-то и завязалось его знакомство с будущим первым президентом независимой Грузии Звиадом Гамсахурдия и сердечная дружба с Мерабом Костава (1939-1989), убитым впоследствии в подстроенной автокатастрофе.
Не было случая, чтобы, приехав в Тбилиси, Валентин не навестил маму Мераба. Она-то и рассказала Валентину о дрозде, который прилетал и пел каждый год в день рождения Мераба, напротив окна его комнаты в отчем доме. Мама Мераба была уверена, что это душа сына прилетает навестить родные места.
В.С. - А потом был ужин с его любимой форелью, у меня дома, читали друг другу новые стихи, пили за Грузию, за Россию друзей, за окончание эпохи исторической турбулентности между нашими странами…
И – вот ещё мистический налёт: Валентин, как всегда, перешёл на рассказ о своём любимом домике на Волге, где проводил значительную часть года, нередко «пропадая из виду» из-за плохой интернет-связи. Тогда-то мой друг и брат поднял тост «за преодоление».
Говорил: «Я в Волге купаюсь и поздней осенью, и ранней весной, не говоря уже о лете. Сначала холодом обжигает, но главное – перетерпеть, а потом уж – одно удовольствие. Давай выпьем за силу духа, за способность преодоления»…
Ах, Валентин, Валентин, какую же шутку сыграла с тобой эта способность…
Г.Д. - В Кобулети мы приехали в шесть утра 1 октября, обжились, пару часов поспали, у меня квартира там пустует на высоком этаже, обозрение фантастическое. В полдень вышли на побережье, прогуляться. Вдруг Валентин изъявил желание искупаться. Я стал его отговаривать, он возражал, заверял, как и за ужином у тебя, что в Волге купался в воде ещё похолоднее. Он этим неприкрыто гордился. Но я настоял: пусть погода прояснится, а там уж и плавай на здоровье.
Он в ответ:
– Вода 24 градуса, какие могут быть вопросы…
В итоге на море пошли мы после обеда, погода хмурая была, волна гуляла, хоть и небольшая.
Вышли к воде по каменистому участку пляжа – это Валентину досаждало изрядно. Он окунулся заплыл до буйка, вышел без проблем, обтёрся, обулся, мы поднялись в ресторан, заказали вкуснейшие аджарские хачапури, я там места знаю, как-никак… Заплатили всего 12, 50 лари за такое удовольствие – 5 долларов.
Ещё час просидели в этом кафе, потому что пошёл неприятнейший дождь, не хотелось высовываться под него. Как дождь поутих, завернули на базар, купили помидоры, сливы, виноград, сыр, яйца и три банки мацони – Валентин обожал грузинское деревенское мацони, которого в России не отыщешь, это не продукт-«турист».
Поднялись ко мне, постелили постели (я из Тбилиси два комплекта захватил). Вышли на балкон, любовались вечерним морем. У меня в хорошую погоду из Кобулети можно в военный бинокль рассмотреть названия кораблей в батумском порту(!). Но погода в эти дни была мерзопакостная.
В.С. - Гиви, а какая у вас степень родственной близости?
Г.Д. - Наши матери – родные сёстры. Моя мама, Ольга Лукинишна, вышла замуж за грузина Алекси Джангулашвили в 1944, а мама Валентина, Евдокия Лукинишна, – за русского Арсентия Никитина. Но все мы – тбилисцы.
В ту ночь нам было зябко. Мою пустующую квартиру постоянно навещают любители поживы на халяву – в последний раз увели алюминиевые окна.
Зато, когда мы увозили Валентина, душа которого уже покинула земную юдоль, погода стояла сказочная – настоящая бархатная осень, ласковое и тёплое голубое море…
Беседовали допоздна. Вспоминали, поплакав, дочь Валентина Марию, погибшую в автокатастрофе с участием мажоров, оставшихся на месте после лихого выезда на встречную полосу. Маша возвращалась на такси из аэропорта, проводив подругу.
Прожила ещё неделю, пару раз даже улыбнулась. Но медицина оказалась бессильна. Теперь они лежат рядом…
В.С. - Да, отец и дочь, и оба погибли не «в своей постели, при нотариусе и враче», как писал Николай Гумилёв…
Г.Д. - Потом Валентин рассказывал о сыне Сергее, о внуке, которого взял на своё попечение. Его лицо светилось счастьем, когда он вспоминал, что первым принял на руки от нянечек из роддома продолжателя рода Никитиных, - как дедушка, как старший в семье. «И первым из родни, чьё лицо увидел мой внук – БЫЛ Я!» - ликовал Валентин.
В Кобулети осматривать особо нечего, это – пляжный город. Единственная достопримечательность – фонтан у здания мэрии, а рядом – кинотеатр. Вышли на площадь перед муниципалитетом, прошлись, да и домой вернулись.
Потом он рассказывал о встрече с архимандритом Адамом. О том, как они обошли весь Университет Святой царицы Тамары, ректором которого является известный хирург-кардиолог и анестезиолог, настоятель храма Иоанна Богослова отец Адам (в миру Вахтанг Ахаладзе).
Ближе к полуночи (Валентин был «совой») он разложил на столе леп-топ, тройник, какие-то бумаги для работы. Это были стихи отца Адама, которые он с увлечением переводил, время от времени прося меня разъяснить некоторые слова и понятия. Поужинали мацони и мёдом, который он привёз с собой, впрочем, и я забрал медку из Тбилиси. Мёд, молочные продукты, рыба, фрукты-овощи-зелень – это любимый рацион Валентина. Мясо он ел, но не любил и избегал.
В то, последнее утро Валентина, 2 октября, я сварил на завтрак яйца, быстро завершили мы утренние процедуры. Поговорили о моих книгах, я захватил с собой историко-документальный очерк о Кахетии, откуда идут корни нашего рода по мужской линии, и свою поэму о Сталине. Я чту Иосифа Виссарионовича, невзирая на все нападки на эту великую личность. Обсуждать не стали, отложили, знать бы, что откладывается навсегда…
Зато он вдруг завёл речь о тебе, Володя, и говорил долго, очень тебя он ценил. О твоей поэзии, переводческом мастерстве, познаниях… Долго говорил, я деталей не запомнил. Но он очень высоко ставил твой вклад в русско-грузинские литературные связи.
В приподнятом настроении спустился Валентин в аптеку за лечебными леденцами (он чуть покашливал). Вернувшись, вслух прочитал СМС от супруги Ольги, приблизительно такого содержания: «Рада, что ты доволен поездкой, отдыхаешь, купаешься».
Он был очень воодушевлён, как на крыльях летал…
Был в восторге от местоположения моего жилища. И тогда же зародилась у Валентина идея, которую я сейчас воспринимаю как его завещание – устроить в этой моей пустующей квартире (на три спальни, между прочим, 80 кв.м.), нечто вроде гостиницы или хостела для профессиональных словесников, и за очень низкую цену проживания.
- Да, Валентин хорошо знал, как наш Союз писателей ограбили по решению правительства, отобрав и дома отдыха, и стипендии, и само здание, завещанное сто лет назад меценатом и основателем коньячного производства в Грузии Давидом Сараджишвили…
Так что будем работать над претворением в жизнь воли нашего друга и брата.
Пообедали где-то в час или два. И тут, несчастье какое! – погода неожиданно начала проясняться.
Валентин немедля засобирался на море.
Долго искали подходящее место, там к пляжу по всей длиннющей улице (бывшая Сталина, бывшая набережная Горького, ныне Давида Агмашенебели) оборудованы ступеньки с перилами. Несколько мест Валентин «забраковал» - слишком каменистыми ему показались. Наконец нашли подходящее.
- Где?
- От мэрии к сосняку метров 100-150. По дороге речь вновь зашла о Сталине. Затронули тему репрессий, и тут Валентин «свернул» на биографию Достоевского, вспомнил «дело петрашевцев», имитацию казни, появление в последнюю минуту гонца с известием о замене казни каторгой. Незаметно как-то он стал рассказывать о чудесных спасениях – свидетельствах, оставленных святителями. О видениях святых в пустынях, об ангелах, выручавших избранников божьих в безвыходных ситуациях.
И в разгар этой беседы, вернее, монолога Валентина, он заприметил место, где было побольше песка, и говорит: «Давай здесь». Немедля разделся, волна была, но небольшая. Неподалёку на скамейке дышал морским воздухом человек лет 60. Он говорит: «Не стоит заходить в море, погода нежелательная» (и это несмотря на то, что распогодилось).
Валентин и слушать не хочет: «Что вы, вчера купался, а сегодня солнышко выглянуло – как не окунуться!».
Я говорю: «Валентин, ты ведь хотел харчо нигвзиани (с орехами)… Пойдём в сосновую рощу, нагуляем аппетит, я знаю, где отлично готовят нигвзиани харчо, в ресторане «Орешка» (именно так, а не «Орешек»). Русский дядька -- хозяин ресторана, мой приятель, останешься доволен.
Этот человек на скамейке оказался старым спасателем, на пенсии, много повидавшим.
До сих пор щемит сердце, как вспоминаю Валентина, стоявшего у кромки берега – в последний раз на суше… Что странно (я такого никогда раньше не видел) – перед тем, как войти в море, Валентин обернулся на меня, пристально посмотрел. Это было предчувствие, прощальный взгляд на землю? Или ему стало жутковато вблизи неспокойной стихии, он понял, что мы правильно его отговаривали, но было неудобно «проявить малодушие»? Теперь никто на этот вопрос не ответит.
Когда Валентин погрузился в волны, старый спасатель только головой покачал. Но что поделаешь – насильно ведь взрослого человека не удержишь, не ребёнок, чтобы запретить.
Валентин доплыл почти до буйка, прошло минут 10-15, и он повернул назад. Уже нащупав ногами дно, он постоял, окатываемый волнами, и вдруг завалился набок и упал лицом вниз. Его стало относить. Я подумал, что здесь ему трудно выйти, и он ищет место помягче, перемещаясь, словно катаясь по волнам.
И тут старый спасатель говорит: «Он не выйдет на берег».
- Как не выйдет! – ужаснулся я и стал звать: «Валентин! Валентин!». Его тело колыхалось метрах в 15-20. Кто-то неизвестный из присутствовавших на пляже вызвал спасателей, сообразил раньше меня. Явились быстро, трое, уже одетые в водолазные костюмы. Но сразу сказали, что ему уже ничего не поможет. Это был, скорее всего, сердечный спазм от перепада температуры, поэтому тело осталось на поверхности. У погибших от спазма обычно лицо в воде, спина наружу, но так иногда и развлекаются курортники. Мёртвого отличаешь по неподвижным рукам. Захлебнувшиеся идут ко дну. Вот такой горький урок на тему смерти в воде получил я в тот день, 2 октября…
Врачи «Скорой помощи» тоже только развели руками: «Это смерть».
В.С. - Да, но они обязаны делать искусственное дыхание, пытаться реанимировать, даже если констатировали смерть! Сердце можно «завести» в течение 15 минут после остановки, а бывают случаи, и через полчаса…
Г.Д. - Да, кроме того, у Валентина на губах появилась пена… Я тоже кричал: «Делайте искусственное дыхание!». Но они говорили, что уже ничего не поможет и меня к телу не подпустили. И добавили, что ещё 5-10 минут, и мы бы потеряли тело – его уносило течением и могло унести безвозвратно. Вытащили на верёвке.
В.С. - И этот старый спасатель тоже хорош. Вместо того, чтобы броситься на помощь, сидит и заявляет: «Ему не выбраться».
Г.Д. - Все оказались хороши. Врач ещё раз проверил пульс. Я говорю: «Дайте мне сделать искусственное дыхание!». Я энергетик, электрик, приходилось откачивать после ударов током. Бывало, и не удавалось вернуть к жизни. Но я знаю, как это делается. Но они уже застегнули его в пластиковом чехле и ещё раз сказали, нет, мол, бабу (дедушка), все попытки бесполезны. Валентина увезли в прозектуру.
Одежда его лежала на пляжной скамье. Я хотел её забрать, но там уже стоял полицейский, просил не беспокоиться, сказал, что одежда будет приобщена к делу – формально обязаны они провести следствие.
Полицейские предельно вежливо попросили меня и этого старого спасателя проехать в участок, дать показания. Звучали вопросы совершенно по-идиотски, но не стражей порядка в том вина, да и ничья вина, это формальность, её надо соблюсти. Меня спрашивали – был ли я знаком с погибшим, откуда он родом, и тому подобное; выслушав ответы, пошарили в интернете, один говорит: «амоагдо» (выбросило, в смысле, данные). Фейсбук уже бурлил известием о гибели Валентина.
Затем в дело вступила следователь, молодая женщина Натия Давитая. Подробно опросили старого спасателя, он всё описал как было, не забыл добавить, что мы уговаривали Валентина воздержаться от купания в море. Спросили, был ли он под воздействием алкоголя. Нет, конечно, он туда не пить приехал, этой возможностью можно было воспользоваться на конференционных ужинах в Тбилиси, на экскурсии в Мцхета, на банкете, наконец. В Кобулети Валентин приехал отдохнуть и отвлечься от забот.
Отвлёкся… Навсегда.
Потом меня опрашивала Натия. Ну, ничего нового я ей не сказал.
Валентина увезли в Батуми, в морг.
Следователь спросила, на кого оформлять вывоз тела? Я ответил – не вызывать же родственников из Тбилиси или из Москвы. Я здесь, я двоюродный брат, на меня оформляйте.
На меня было оформлено разрешение, по которому я 3 октября с представителями фирмы-перевозчика поехал за телом Валентина в батумский морг, филиал бюро экспертизы. Приехал я туда в одиннадцать ночи. Во дворе экспертизы – столпотворение. Насмерть сбило трейлером молодого парня. Все носятся с безутешной роднёй. Истерики, успокоительные, до нас с покойным Валентином пока ни у кого руки не доходят. Пытаюсь выяснить – сколько придётся ждать. Один из сотрудников бросил на ходу: «Вами займёмся через десять минут». Но занялись через час. Пока Валентина одели, оформили все необходимые документы, было уже начало второго.
Вскоре машина-катафалк взяла курс на Тбилиси.
К утру гроб с телом Валентина был размещён в тбилисской церкви – Александро-Невской лавре.
На прощание пришли родственники, друзья и коллеги Валентина Арсентьевича Никитина.
Первый венок принесли президент Международного Культурно-Просветительского союза «Русский клуб» Николай Свентицкий и специальный представитель премьер-министра Грузии по взаимоотношениям с Россией, бывший посол Грузии в РФ Зураб Абашидзе. От Института Грузинской литературы имени Шота Руставели, где прошла последняя научная конференция с участием Валентина Никитина, венок возложила директор ИГЛ Ирма Ратиани. От Союза писателей Грузии – председатель и сопредседатель главного объединения профессиональных литераторов Грузии Маквала Гонашвили и Багатер Арабули.
Валентин Никитин лежал, укрытый шёлковым покрывалом, в своей любимой сванской шапке.
За боковыми дверями церкви стояла крышка гроба с объёмным изображением креста святой Нино из виноградной лозы. Настаивая на этом кресте во время переговоров с гробовщиками, я вспоминал наше посещение селения Бодбе, могилы и родника Святой Нино и слова Валентина: «Равноапостольная Дева-Просветительница Грузии Нино Каппадокийская – любимая моя святая Грузинской Православной Церкви».
Параллельно к хлопотам по доставке гроба в Москву уже приступил племянник Валентина Игорь Елисеевич Елисеев. Связался с фирмой, которая берёт на себя все этапы переправки, вплоть до самых мелких деталей, дабы избавить близких от тревог – не забыли ли того или другого. Но стоит это очень дорого, хотя, может, и не совсем уместно о ценах говорить, когда прощаешься с таким близким и таким выдающимся человеком.
Эта запись была сделана в часы похорон Валентина Никитина в Сергиевом Посаде, за поминальным столом, который я накрыл у себя дома в Тбилиси на троих: Гиви Джангулашвили; взявшего на себя львиную долю хлопот и расходов по доставке тела Валентина в Россию Игоря Елисеева, племянника Валентина, сына его сестры Таисии, и для себя грешного, помянуть не друга – брата по сердцу и вере.
