Светлана Савицкая. "Свет отражающий" (отрывок из романа)

Подробности

Категория: Публикации

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 863

                                         Свет отражающий

                                                        Часть I   ПОД ДЕСНИЦЕЮ ПЕТРА

                                                                 Глава 1.  НАЧАЛО ПУТИ

1703.13.12. Тульская губерния. Село Аверкиево-Лужное

Туча серой медведицей опустилась ночью до земли и пошла-пошла лапами по полям и избам, оставляя клочья снега хлопьями на крышах. А поутру солнцеподобный снежный путь с великой неизбежностью притягивал и глотал сани и людей под густыми бараньими тулупами поверх теплых зимних шуб, и раскудрявого бородатого возницу Ермолая, распушенного инеем, и хвост лошади. Чувство свершившейся удачи не вмещалось в грудь Ильи Чирикова. Сын родился, Алексей! Вез он младенчика, покоившегося в заботливых матушкиных руках, в церковь на крестины.  Да за ними родня и поспеть не могла. Далеко оторвались. Там и жена с тещею. Брат Иван. И другие родичи. Не опоздают. Верховодит всеми дед Родион – глава рода Чириковых.

Белая карта дороги ли, судьбы  для седоков казалась сбывшимся блистательным видением! Еще вчерашним днём разбитый повозками, а сегодня девственно-нетронутый и туманно-морозный, лихо нёсся навстречу белый зимник. На кружевных пышных манишках деревьев по обочинам коралловыми бусинами деловитых живых пуговиц вспыхивали яркогрудые снегири. 

- Будто все это сон, мама! – перекрикивал Илья дорогу. – Будто все это я уж и видел. В прошлой жизни, или когда сам был мал. Да?

- Да, миленький, да, голубчик! - замерзшими губами молвила дворянка мать, подбирая поудобнее шубу вокруг младенца.

Укутанный в несколько теплых одеял новорожденный мирно спал. 

Хрустко – мягко - гулко копыта утрамбовывали радостную минуту бытия. Она, такая вот минута запоминается вселенной, записывается в летописях, передается из уст в уста, остается вехой во времени.

Лишь эта лошадь самая быстрая да ладная из всего дворянского подворья может обогнать любую в округе. Лишь ей доверено лететь не сломя голову, а быстро. Убористо, но не портя колеи, чтоб не растрясти ценный груз.

- Мама! Счастье-то какое! Мама!

Та варежку, вязанную полосочками пуховыми, скинула, прикоснулась будто невзначай ладонью к мягкой бородке своего младшенького – любимца Илюшки.

Провела по щеке. Как же хорошо, как дивно, и как счастливо это тихое доброе благословение на душу легло обоим! 

- Эээх, гони, Ермолаюшка! Гони! Хорошо-то как!

Радость бывает ли шире в этом мире божьем?

А в церкви белой свежо, не топлено, но светло. Ладан масляными волнами разливается меж подсвечников. Иконные лики строго смотрят. Матушка и перекреститься толком не могла – младенчик на руках проснулся. Поморщился. И снова уснул. На руках то как мирно на ласковых, как по сугробам в зиму на санях! Как на волнах в лодочке.

Кач-кач…

- Спи малюточка моя, спи малютка маленька-а-а!... - тихо-тихо матка ласково убаёк напевает, одеяло за одеялом раскрывая.

В дверях показались уже и родственники. И жена Ильи торопливою пеструшкой, развязывает платок за платком, да быстро-быстро то моргает, то крестится, чтобы не прослыть невежею. Кланяется на все четыре иконы и на все кресты.

- Дайте, мама, скорей, Ляксея-то, руки поди держать отвалились! Тяжело? – спохватывается сноха, услужливо в глаза старшей дворянке заглядывая.

- Подержу, раз взялась, не гоношись! Натаскаешься еще!...

Народу набежало много – не каждый день такое увидишь. Все баре нарядны! Все веселы! Все добры! Подают прихожанам – кому монетку, кому свечечку, кому сушку с маком. Ставят жертву на тетракоты о покаянии у распятия Христа – голгофы, и за здравие на круглые подсвечники у ликов Богородиц.

- Если вы желаете что-то пожертвовать, – прошептала церковная богомолка, - вам к батюшке!

Маленький Алёша уже проснулся. Батюшка Варсафоний, в праздничные одежды облаченный, с золоченым кадилом вышел. Обдал православный народ фимиамом ладана. У купели остановился. Мохнатый. Не чесанный. Точно медведь какой. Но младенец не испугался, вцепился в поповскую бороду. Поп от крестных родителей – матери Ильи и брата Ивана, младенца принял спокойно, вдумчиво пропевая молитвы, опустил в купель со святой водою трижды, пока все вокруг свечи держали. Человечек только зажмурился чуть-чуть, когда поп маслом стал тельце мазать, а там и ласковые руки свекрови подхватили крещеными распашонками.

Все выдохнули разом гулко, как Варсафоний вкруг купели двинулся, молитвы читать продолжая. Зашевелилось пламя свечушек. Воздух загулял в нагреваемом пространстве церковки.

Праздник.

Бабы к повозкам сразу потянулись, чтобы до дому вернуться быстрее и горницы убрать пышным застольем для гостей. А мужики – статный отец семейства Родион, и его сыновья Илья и Иван - те остались у церковных книг Варсафония послушать об Истории Скифийской.

Должен был Илья убедиться, что внесен в списки человеков земных его сыночек маленький. Чай – не чай – не простой род – дворянский. 

Варсафоний на пюпитр возложил старые-старые книги одну за другой. Выбрал то, что надо, и нараспев, как положено, прочел ли пропел, что и заворожил и сыновей и отца, замерших со склоненными головами, разом.

- История Скифийская, - рокотал поп, - содержащая в себе: о названии Скифии, и границах ея, и народех скифийских монгаллах и прочих, и о амазонах мужественных женах их, и коих времен и яковаго ради случая татаре прозвашася и от отеческих своих мест в наши страны приидоша, и яковыя народы во оных странах быша, и идеже ныне татарове обитают. И о начале и умножении Золотыя орды и о царех бывших тамо. О Казанской орде и царех их. О Перекопской или Крымской орде и царех их. О Махомете прелестнике агарянском и о прелести вымышленной от него. О начале турков и о салтанах их.

Своды полукруглые вторили вдвое, а то и втрое голос батюшки. Золото, каждому созерцанию доступное, мерцало от окладов.

Варсафоний читал дворянские книги, отданные на сохранение, с великим преклонением, и лилась история из его уст, точно молитва в душу.

Бог, каждому близкий, но непонятный, где усопшие и не родившиеся наравне пребывают и греются от пламеней свечных.

- О «царех, бывших в Великой орде по Батые, и о Темир-Аксаке . По смерти онаго бича христианскаго, злочестиваго Батыя, бысть во Орде царь сын ево, Сартак имянем – яко свидетелствует в книге Степенной российской и Синопсис киевской – к нему же ходил во Орду великий князь Александр Ярославич, рекомый Невский». 

Обложки рукописных книг изготовлены из телячьей кожи. Батюшка, смачно поплевав на указательный палец, перелистнул сильно засаленную страницу с давно затертым покоричневевшим уголком.

Глаза в разные стороны, как у влюбленного зайца! Очень странная лысина, шедшая и спереди и сзади, двумя дорожками, редкими острыми между лбом и затылком на макушке с черными волосами, а у корней совсем седыми, покрылась испариной. Порозовела. Прихожане мужчины стойко слушали. 

- Лета 6770-го умре царь Сартак сын Батыев, по нем же облада Ордою царь имянем Беркай. 

- Вооот! Наш-то предок - Беркай и есмь! – шепнул Родион сыновьям Ивану с Ильёй, - вы слушайте отсель внимательней. Внимайте тщательнее!

- Сей злочестивый приела послов своих к великому князю Александру Ярославичу, - продолжал полупеть-получитать Варсафоний на старославянском, - понуждающи его и прочих князей российских с воинствы их ходити на войну с собою. О чесом сжалився великий князь Александр, паки поиде во Орду к царю Беркаю, яко о том Степенная пишет, и упроси царя, да не будет такая нужда христианом. И оттуду великий князь Александр Ярославич шествуя, умре на Городце лета 6771-го. Потом умершу стому злочестивому Беркаю, бысть во Орде царь имянем Менгутемир, иже лета 6778-го повеле умучити во Орде великаго князя Романа Олговича резанскаго, яко Степенная являет .

В Лужном, да и во всей Тульской губернии все знали, что Род Чириковых происходил от племянника царя Беркая, которому при крещении дано имя Пётр. Правнук оного, Пётр Игнатьевич, служил при великом князе Дмитрии Иоановиче в Сторожевом полку, и был в сражении против Мамая. Его же потомки служили Российскому престолу в боярах, наместниками, стольниками, окольничими и в других чинах , первоначально селились под Новгородом, а в конце XVI-го века получили за службу поместные земли под Тарусой и Алексиным, Тулой и Серпуховым . Но во второй половине XVII-го века род Чириковых уже не был таким знатным и богатым, постепенно превратившись в мелкопоместных дворян. Братья Илья и Иван Чириковы жили в родовом поместье.

После искренних молитв и благодарений семейство, положив как надо кресты, в полном составе продефилировало на волю.

Снег задором буйным выслепил глаза. И щеки от румянца молодцов заалели багрянцем. 

– А еще к тому добавил бы, что батюшка сказывал, - не успокаивался старший Чириков, - род наш честной ведёт начало именно от племянника ордынского царевича Беркая, Святого Петра, ростовского чудотворца (1253), потомок которого Пётр Игнатьевич Чириков служил Дмитрию Донскому и участвовал в Куликовской битве . Род записан в шестой части родословной книги Тульской губернии, а герб внесён в третью часть «Гербовника». Второй род Чириковых восходит к началу, а третий род - к концу прошлого (XVII) века, и записаны, соответственно, в шестую часть родословных книг Ярославской и Рязанской губерний и в шестую часть родословной книги Псковской губернии. 

Сыновья, покорно склонив головы, с почтением и не без гордости внимали истории собственного происхождения. Выйдя к реке, по обычаю прошли к проруби узнать у крестьян, как улов. Взяли домой свежей рыбы.  

Колодня, впадающая в Упу, кормила и поила местных, не жалея благости ни зимой ни летом. Аверкиево-Лужное своими крепкими избами занимало низину у реки. Заливные луга питали скот. Рощи и пролески снабжали охотный люд дичью. И совершенно неизвестно, когда приход  стал приходом, но тогда он составлял село, в котором три слободы с названием Аверкиево, одна слобода с названием Лужное в пять деревень: Сёмино на реке Упе, Семёновское, Сухаревка и Крохино. Население всего в 985 душ мужского пола и 1031 женского пола. 

Приход батюшки Варсафония  относился к третьему округу Одоевского уезда Тульской губернии. А село Лужное от Тулы всего в каких-то сорока трех верстах, да от Oдоева – в тридцати.

- Все вам, сыновья мои, оставлю. Плохого слова лишний раз за то не жду, – разоткровенничался, как всегда бывало на больших праздниках, сам Чириков Родион, - оставлю много- не много, но уход да глаз нужон. За день, ни уразуметь, как и ни объехать нет никакой возможности. Сами вот теперь и считайте . Тарусский уезд: деревня Куприно, Подборки,  Рошково тож на речке Полей ; деревня Лукино, «что на Мышецком отвертку», пустоши: Слизнево, Коробов Починок, Красные Холмы, Злодеевская, Кусково  тож; село Ферзиково ; недвижимое имение в селе Аверкиевское-Лужное Тульского уезда ; село Никольское - на Крюку Одоевского уезда ! Мало вам?

- Да куда как с добром! – поклонился Илья, не по душе ему было, когда папаша выхвалялся и благодарить заставлял. А тут прямо таки от щедрот его высыпало! 

- А ты что ж не кланяешься? – насупился он на Ивана.

- Так и я ж завсегда челом бью! – тут же спохватился Иван. Отбил поклоны. 

Вовсю старались дворовые люди, вытаскивали из подпольев и чуланов холодцы и соленья. Все ждали их. Главных. А как пришли – за длинные столы сели пировать.

В это время за ситцевыми занавесками в мелкий теплый василек вышитых, на широких пуховых подушках возлежал новорожденный Алексей Чириков, прильнув с любовью к груди, пил материнское молоко, да слушал, что ему на жизнь желают. 

И казалась ему матушка лисичкой милой. А он себе лисенком виделся крохотным. Красивым. Рыжим да белым, как солнце зимнее! 

***

Вечером, когда в усадьбе наконец все стихло, дед Родион благодарно помолился на образа. Весь день он сохранял торжественность и серьёзность. В отличие от многих он понимал сакральный смысл происходящего. Сегодня в ведение Всевышнего «поступила» челобитная на формирование судьбы раба божьего Алексея Чирикова. А дел добрых на благо рода и во славу отечества следует тому сотворить немало. И сейчас эта кроха в самом начале своего пути.

[1] «Скифийская история» «от разных иностранных историков, паче же от российских верных историй и повестей, от Андрея Лызлова прилежными труды сложена» и написана лета от Сотворения Света 7200-го, а от Рождества Христова 1692-го. В печатном виде появлялась всего трижды. В 1776 г. в Санкт-Петербурге вышло первое издание, в 1787 г. в Москве - второе. Третье появилось в 1990 г. тиражом в пять тысяч экземпляров. Труд Лызлова написан на основе как не дошедших до нас русских летописей (вроде поминавшегося «Летописца Затопа Засекина»), так и работах польских и итальянских историков XVI-XVII веков: Стрыйковского, Бельского, Гваньини, Барония, опять-таки использовавших огромное количество утраченных ныне материалов из русских, польских, литовских архивов. Известно, что Лызлов пользовался монастырскими библиотеками, хранилищем московской Патриаршей ризницы - не исключено, еще и документами из Казанского и Астраханского архивов, которые, как мы помним, столетием спустя натолкнули Татищева на «еретические» выводы, кое в чем противоречившие «официальной» истории.

[1]  А.И. Лызлов. Скифийская История. Издательство «Наука». Москва. 1990 г. Стр. 56

[1] Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи. СПб., 1799 г.

[1] В Госархиве древних актов имеется много записей о Чириковых, как о тарусских городовых дворянах. Не случайно родной дядя Алексея Иван Родионович Чириков - в одной из челобитных 1722 года писал, что «деревнишки» в Тарусском уезде принадлежали его отцу и дедам «исстари».

 [1]Дивин В. А. Великий русский мореплаватель А. И. Чириков, 1953. «...первое известие о роде Чириковых относится к 1578 году. Чириковы участвовали в борьбе против польских интервентов, державших Москву в течение восьми месяцев в осаде. За воинские доблести «Муромским Мяките да Алексею Григорьевым детям Чирикова после московской осады» были подарены вотчины...».

[1] С конца XVII века до 1865 года в селе существовал деревянный храм крестообразной формы, при разборке его по ветхости на стене за иконостасом найдена надпись «построен сей храм при царях и князях Иоанне и Петре Алексеевичах». Из этого храма сохранился антиминс, выданный при патриархе Иоакиме. Антиминс этот в 1867 году отослан в архиерейскую ризницу.

[1] Аверкиевское-Лужное. Из книги М.В. Майорова и Т.В. Майоровой «Приходы и церкви Тульской епархии. Извлечение из церковно-приходских летописей. 2010 г.».

[1] Род Чириковых. Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Русский биографический словарь (современная версия), 2007 г. (данные на 1696 год).

[1] Так же возможное место рождения А. И. Чирикова.

                                                  Глава 2. ЗАГАДКИ СТАРОГО ПИТЕРА

1703. 20.12. Санкт-Петербург. Петру Первому 31 год 

Город-призрак. Город – затонувший корабль… когда погиб он? В какое из разливанных невских наводнений перестал питать жителей солнцем? Зачем, и по какой причине брошен и отторгнут цивилизованным миром? И являлся ли мир цивилизованнее того, что наблюдал теперь царь?

Рваные облака дремали на крышах, хоть как-нибудь пытаясь просушиться на болезненном солнце. Их колыхало, но не отрывало от кровель неокрепшими ветрами. 

Снег и не думал идти. Зато непременно моросил дождь. 

Пуповинами испарений подымалась к облакам слякотная их жизнь из смрадных древних подвалов прямо через отсутствующие крыши. И с нижних пролетов винтовых лестниц можно было тонкой роговицей глаз ощутить влажность тумана, впитать морось от самых нижних ступеней до заоблачных небес.

Водяная взвесь оставляла испарину на перилах, колоннах, и даже на тяжелой старинной мебели прежних хозяев, давно покинувших эти гиблые места. Устоявшейся гнилостью несло ото всюду.

Который час царь всея Руси Пётр I заморачивался, блуждая по останкам старинного града, отбитого у шведов. Почти сто лет ни один из русских царей не мог вернуть утраченное. Поднять глыбину со дна на волю. А Петр смог. И до конца не понимал – почему ему, а не кому ещё, досталось сие сокровище земное? 

Окна нижних этажей зданий, вросшие в землю на три четверти, глядели на царя и его спутников прищуром времен, точно примеряясь: а найдутся ли теперь сила, ум и величайшее терпение восстановить весь их прежний блеск и величие? Очистить артерии каналов? Восстановить соборы? 

Петр раздувал ноздри, шевелил усиками, и давал небольшие команды Брюсу, Меньшикову, испанцу Хулио Гарсиа, французскому инженеру Ламьеру и Зотову. Спутники едва поспевали за неутомимым самодержцем в простом офицерском морском платье, который  без особых церемоний, вбегал по полуразвалившимся лестницам, распахивал звонко двери на чердаки, смело вступал в кошачье дерьмо подвалов. 

Хосе Хулио Умберто Гарсиа на сложенном гармошкою картоне зарисовывал увиденные на домах символы, и  если Петр задавал вопросы, то пояснял увиденное на латыни:

- Владея тайной звезд, людей понимать легче. 

Зотов, тут же переводил все царю по своему разумению:

- И Землю слушать умей.

В левом ухе испанца красовалась золотая серьга с идеально-круглой и вызывающе крупной морской белой жемчужиной. По европейской сложившейся традиции это означало, что он пересек на паруснике либо мыс Доброй Надежды, либо мыс Горн, где обилие штормов погубило немеряно кораблей. За мыс Доброй Надежды моряк получал право на ношение серебряной серьги. А за мыс Горн ‒ золотой. В любом порту Европы наличие серебряной серьги в левом ухе давало право её владельцу на бесплатную кружку пива. Наличие же золотой позволяло моряку упиться до упаду. Бесплатно. Что свершил Хосе Гарсия оставалось загадкой и для Петра, ибо его серьга была украшена еще и жемчужиной!

- Шведская крепость, что была здесь Ландскрона… как это по-нашему? 

- Венец земли, - очень медленно по-русски ответил испанец. – От ланд – поле, крона – царское убранство. Корона. Царская земля, по-вашему, по-россейски. 

- А Нейшанц?

- Ниеншанц, Нюенсканс по-шведски, есть Невское укрепление, Гер Питер! 

- Помнишь, Зотов, голубчик, ты еще в детстве рассказывал о северных землях По-Русии! Вот они! Вот они! – как одержимый повторял царь, осматривая дома переименованного в Санкт-Петербург (Святой горд царя Петра) дома Ниеншанца один за другим. – Брюс, а ты, разве не видишь во всем безмерную выгоду? Дома, что ближе к центру, пожалуем новой нашей знати. Отдадим им подачками дачи те. А вдоль каналов – купцам определяй не мешкая. Людей науки не забудь. Инженеров! Пусть каждый, заслуживший верность Россее на деле, получит по-дачу с царской руки! 

Более других нравились царю дома с ротондами. С причудливыми ржавыми дверями, сводами, галереями, колоннами и чугунными лестницами, поднимающимися к куполам.

- Тьфу ты! Примерещилось! – перекрестился Зотов возле чудом уцелевших от сырости ступеней лестницы.

- Да что там тебе видится всё время? – обернулся Петр. 

- Точно вот… спускается в подвал анчутка…

- Сам Люцифер!!! Ха-ха-ха! – раздался веселый смех царя, - вот и загляни сюда ночью с Брюсом! И испанца с собою прихватите! И Ламбера! Пусть хоть кто-нибудь из вас рискнет заглянуть сюда в полночь, чтобы получить НИЕН-шанс заключить сделку с самим Сатаной!

- Тьфу! Нечистая! – сплюнул Зотов и попятился к выходу. 

Бродили они с утра и давно пропустили время обеда. Лишь один испанец как из воздуха постоянно доставал откуда-то крошечные галеты, и потихоньку их грыз. Остальным было как-то неудобно попросить угоститься. Лишь Меньшиков, не стерпев, протянул руку в перчатке, и отдал команду:

- На бочку! Гер Питер голоден! 

Впрочем, Петр без особенного энтузиазма наблюдал, как из бездонных карманов Хулио было извлечено четыре оставшиеся маковые сушки, что было тут же поровну поделено.

Продолжалась полным ходом война. Но царь не забывал о стратегии восстановления приобретенных земель и вод! 

- Эх, гавань-гавань, - вздохнул Петр, - экий открыла бы она ход торговле с Северо-Западною Европою!

Государь прекрасно понимал, что пока они тут прохлаждаются и упиваются победой, Карл XII все ещё блещет на высоте своей военно-политической мощи. И отбросить Россию с освобожденных земель, по мнению всей Европы, казалось всего лишь делом времени. 

Но Петр уходить никуда не собирался, поэтому и на острове в устье Невы сразу же укрепил крепость, дав ей название Санкт-Петербург, продолжая в битвах ее упорно защищать.

Смеялась Европа на эти потуги, а Петр, не понятый ни Англией ни Францией, ни Испанией в своей «безграничной спеси», как имели неосторожность выражаться союзники, тем временем вовсе не почивал на лаврах, а разделил работу по развитию Питера на болверки. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меньшикову, третий — графу Головину, четвертый — Зотову, пятый — князю Трубецкому, шестой — кравчему Нарышкину. Болверки были прозваны их именами. Приступили к делу основательно, не шутя. Тут же возвели деревянную церковь во имя Петра и Павла. 

Святых Петра и Павла почитал он более других, ибо в их день сам родился на Свет божий. Петром и Павлом называл и церкви и хутора и корабли…

И рядом с церковью, на месте старой рыбачьей хижины, сколотили скромный деревянный домик с двумя светлицами, кухонкой и сенями, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью. Домик Петра называли дворцом. 

А как иначе? Пусть ходит он в простом сукне. Пусть сам работает на кузне и на верфи. Он, с легкого языка Зотова, «есмь царь и державными стремлениями наделен, не вровень с чернью».  

Комендантом крепости был определён полковник Рен. А Меншикову, как генерал-губернатору завоеванных городов и земель, поручено надзирание над проектными и строительными  процессами в возрождающемся городе. 

В этот день столь высокородная команда царя и выбирала места и для гостиного двора, и для пристани, и для присутственных мест: адмиралтейства, государева дворца, садов и домов знатных господ. Город Ниен был уже упразднен, и жители оного переведены . Полным ходом прибывали первые петербургские поселенцы.

Откапывали под слоем наносного ила старые вымощенные дороги. 

Отполированные и начищенные походили они на челюсти доисторических черепов. Одни - с полным комплектом булыжных серых зубов, другие – с расхищенными до черных щербатых дыр беззубыми ртами… жадными до дождя и сырости небесной.

Народ гудел и возился, не смотря на ненастье. Завидев царя, падал ниц прямо в новые невымощенные улицы. Видя это, Петр скомандовал Брюсу:

- Отметь для указу. Запретить народу падать ниц пред царем, дабы в грязи не мараться! 

В плане Зотова сегодня стояло обследование обводного канала. Там де откопали рабочие места языческих древних кладбищ с плитами и древними письменами на них. Не надо бы шевелить мощи мертвецов! Иначе будут они забирать в воду живых людей!

Вдруг что-то изменилось. Сырые туманы зашевелились. Облака, как старые чухонские племена, жившие здесь при шведах, заколыхались, загрозили отовсюду кулаками. Из окон и дверей. Из подвалов. И даже с выбоин крыш. Это погнало исследователей на волю.

- А что убогие чухонцы, - обратился Петр к Зотову – единственному бородатому своему сопровождающему, пробираясь обратно по тесному коридору к выходу, - что опять обряд проводили на стрелке? 

- Сами они уйдут. Уйдут потихонечку, - отмахнулся старый.

- А коль не уйдут? – поднял брови Петр. Вышел на улицу. Вдохнул ветром.

- Может пальнуть им в самую гущу? – хохотнул Александр Меньшиков, проворно ступающий след в след. 

- Шаманов трогать…- вмешался испанец. – Я бы не стал.

- Ты и не царь, - съязвил Меньшиков. 

- А ты что думаешь? – обратился Петр к Якову Брюсу. 

- Разогнать! – однозначно ответил тот.

- Как же разогнать? Как же разогнать то? – возмутился Никита Зотов. – Они мирно тихо себе столетиями в этих местах провожали умерших в Нижний мир, переправляли туда на сороковой день после гибели, иначе она превратилась бы в злого духа, и наносила вред живым!

- Генеральный план покажи. План города! - дал Петр распоряжение Брюсу. – Здесь будут массовые праздники проходить. Шаманов изгнать! Прости, Зотов.

Однако, бородач не сдавался.

- Не надо бы их обижать. Они ж не токмо лишь души в нижний мир провожают, но и следят уже за упокоенными, чтоб души их обратно не вернулись…

- Ты меня знаешь, моё слово твердо!

- Так ведь шаманы же… проклянут!

- Пусть токмо попробуют! – отрезал Петр. – Хосе! Покажи самое сильное место! 

- Здесь, мой господин, - поклонился Хосе Хулио Умберто Гарсиа, указав на карту, любезно развернутую Яковом Брюсом на Стрелку Васильевского острова. 

- Добро! Алексашка! Обедать едем в мой деревянный дворец! Что Никита надулся? Или без обеда на Обводной?

- Можно и на Обводной. Да токмо я хотел же еще Ведьмины круги показать! Там железные источники бьют, вкруг камней рыжие такие странные такие грибы вкруговую! Их Ведьмиными кругами чухонцы называют.

- Так пусть ими ботаники и займутся! 

Перед ними развернулся серый от слизи и мороси старинный античный город, только-только начинаемый реставрироваться. 

Град этот, точно чудом выжившего в душном болоте, переболевшего и почерневшего от чумы безглазого слепого, потихоньку да помаленьку подымали на колени, да с колен, чтобы смог он скоро-наскоро встать в полный свой рост вровень с самыми блистательными столицами мира! И был коронован Петром, и приняв новую веру неверия средь суеверий, получить новое же имя при крещении этом. 

Узкая дорога вздрогнув кустами, точно шелудивая ящерица, сбросила капли тумана и приняла потоки дождя. Повозка, разогнавшись по грязи, нанизала на себя брички и телеги, как бусы на ниточку – и вся эта длинная рептилия опрокинулась в грязь.

Царя давка необыкновенно рассмешила.

- Вот дураки эдакие! Разъехаться по прямоходу не могли! Пиши, Яков. Да и ты пиши, Ламбер! Мостить! Все улицы камнем мостить непременно! Как встарь! И фонари пиши! Чтоб освещался город со всех сторон! 

Где-то на другом конце Питера уже строили форт – ящики с камнями – сверху камни – потом вбивались сваи, все форты стояли на таких ящиках. Город гудел. Туда-сюда возили крестьянские и служивые разные повозки.

Петр улыбался.

А Зотов грустнел.

Цвет лица петербуржцев очень быстро превращался в болезненно-серый, похожий на выцветшую куриную скорлупу или на матовый заморский фарфор.

И это расстраивало его. В быстром нездоровье крестьян, привезенных на работы из разных уголков России, виделось старому проклятие ведьм чухонских. Да только как объяснить царю о вреде и пользе потустороннего мира? Хоть кол на голове теши, больше доверял тот математическим и фортификационным наукам, да геометрии с географией. 

А Петра ждали Ямы и Копорье. Ямы он по манеру европейскому переименовал в Ямбург и повелел укрепить. Там узнал он, что Крониорт из Лифляндии идет с 12 тысячами в намерении напасть на Петербург. Петр его предупредил с полками своей гвардии и четырьмя драгунскими и, встретив его в крепких местах у реки Сестры, прогнал до Выборга, положив две тысячи вражеских солдат. В то же время под Ямбург подступал нарвский комендант генерал-майор Горн, но также был отогнан с уроном от Шереметева; в разных местах сверх того шведы терпели поражение.

В это время на Олонецкой верфи, в присутствии Петра, заложили  шесть фрегатов.

Из Олонца вернулся государь на новопостроенном фрегате «Штандарт» с шестью ластовыми судами. А вскоре в Петербург пришел первый торговый корабль голландский с товарами, напитками и солью. Обрадованный Петр велел отвести шкиперу и матросам постой в доме Меншикова. А когда обедали они, и Петр сидел за столом с ними, то самолично подарил шкиперу 500 червонцев, а каждому матросу по триста ефимков. Второму кораблю вперед обещано тоже 300 червонцев шкиперу. Товары по приказанию государя тотчас были раскуплены .

Петр всегда посещал корабельщиков на их судах. Они угощали его водкой, сыром и сухарями. Он обходился с ними дружески. Они являлись при его дворе, угощаемы были за его столом.... Их уважали и, вероятно, ценили. 

Петр видел еще нужду в крепости для прикрытия Петербурга и в пространной гавани, в кою могли бы входить большие корабли. Он ездил осматривать остров Котлин, лежащий в Финском заливе (в 30 верстах от Петербурга). Сам вымерил фарватер между сим островом и мелью, против него находившеюся; на той отмели, в море, определил построить крепость, а «на острову сделать гавани и оные укрепить и сам сделал тому план и проспект».

Потом государь с Шереметевым отправился в Москву, оставив у Ямбурга окольничего Петра Апраксина с пятью полками. Дал Брюсу задание срочное – деньгами, посулами, горами золотыми, чем угодно - завербовать на службу престола Российского лучших молодых и крепких офицеров Голландии, знающих толк в корабельном деле. Вместе с голландским кораблем, отправил его в Амстердам. Молодые грамотные капитаны, не искушенные западною службою были ему ой как необходимы! 

В Москву въехал царь торжественно. По указу царскому сделаны были трое деревянных триумфальных ворот. Четвертые выстроил Меншиков.

Возвелось сие легко и быстро, потому как не на ровном поле, а на древних, веками укоренившихся фундаментах. 

Города Санкт-Петербург и Москва обновлялись новыми людьми. Умами. Лесами. Товарами. Мануфактурами. Дорогами. Знаниями.  

Дожелта вымывали дожди струганные доски. Но не успевала их извечная унылость теперь насквозь в древесину въедаться. 

Веселыми огнями выгревался да запахами свежеиспеченного хлеба наполнялся воздух. Калачами медовыми дразнили базары. Мятными пряниками. Пирожками подовыми да с визигою! Солёными огурцами, грибами, хлебами… !!! - радуя глаз. 

Щепою и стружкой посыпала густо-нагусто новая Россия затхлые чердаки и подвалы уходящих времен. 

[1]Одним из богатейших жителей Ниена был отец будущей жены Беринга Анны Матиас Пульсе

[1] «С.-Петербургские ведомости», 1703 года, декабря 15

                                                  Глава  3. ПЕРЕГОВОРЫ В АМСТЕРДАМЕ

1703. 27.12. Голландия. Амстердам. Джеймсу  Брюсу 33 года. Витусу Берингу 22 года

Дождь сменился на солнечную россыпь отблесков шумных мелких волн без конца и края. Борт отошел далеко от берегов, что чуть тревожило пассажиров. Балтика вызывала у Брюса всегда одну и ту же зубную боль. Неистребимую. Ноющую. Это не по летам старило выбритое лицо носогубными складками, делая выражение рубленным, суровым, даже чуть брезгливым. Брюсу не нравились скрипы голландского судна. Не вызывала симпатий голландская речь матросов с их обычными низкопробными шутками. Раздражали простонародные песни. 

Отдавая себе отчет в том, что является славным потомком шотландских королей, он не опускался даже до бесед с капитаном торгового корабля. Брюс также понимал, что море не особенно-то притягивает его воображение, ибо дед его и отец давненько укоренились в России, в Немецкой слободе. Получив прекрасное образование, Джеймс Дэниэл Брюс, перекрестившийся «для порядку» в Якова Вилимовича, рано пристрастился к математическим и естественным наукам, но заниматься ими на торговом судне, возвращающимся в Амстердам, было бы непозволительной роскошью.

С приближением голландских берегов море приобретало нежность, ветер насыщался теплою бархотностью испарины. Сам портовый город наполняли взаимоисключающие друг друга ароматы от тухлой гниющей рыбы и наваристого горохового супа до свежего лимонного дерева, благоухающего в кадке на подоконнике.  

Корабль не успел ни к первому дню рождества, ни ко второму. 25 декабря здесь отмечали Eerste Kerstdag (Первое Рождество) и 26 декабря - Tweede Kerstdag (Второе Рождество), а сегодня только пьяные и сытые горожане вальяжно выводили детишек на прогулку, чтобы подавать калекам и нищим.

Где-то в центре трубил голландский рог, отдавая должное древней легенде, что в святую ночь можно стать свидетелем «дикой охоты» злых духов под предводительством Водана. Чтобы спугнуть адских охотников в городе трубят по нескольку дней в рождественский рог. А утром 27 декабря 1703 года звучало их несколько сразу - один металлический и три деревянных, наверное, длинных, до полутора метров, потому как по звучанию очень густых. 

Брюс в сопровождении своей делегации - нескольких офицеров низших чинов, неторопливо спустился по сходням деревянного настила на булыжную набережную Амстердама, омываемую в этот зимний день неожиданно-теплыми волнами.

Отказавшись от услуг местных зазывал в гостиные дома, он первым делом решил исправить службу, нанести визит к русскому послу, и вместе с ним отправиться в Морской кадетский корпус, школа которого по праву считалась теперь лучшей в мире.

Да и своих дел было немало. Все они связаны с наукой: посещение книжного магазина, бумаго-печатной фабрики, часовых мастерских и дома по производству химических приборов…

Радостные голландцы уже два дня как справляли Рождество, заметно отличающееся от празднования этого святого праздника в других странах. Да, простые моряки-романтики, кухарки и продавцы цветов по большому счету и представления не имели в большинстве своем о существовании каких-то строк в Евангелие про рождество Христово. Улицы и деревья были украшены венками настоящих ароматных елей.  Несмотря на божий день, всюду догорали толстые белые свечи в пуансеттиях . Витрины магазинов демонстрировали сказочные сценки. А главная площадь гудела рождественской ярмаркой.

Яков, конечно же, не верил голландским суевериям, будто бы в Рождественскую ночь животные начинают разговаривать по-человечьи, а вода волшебным образом превращается в хорошее французское вино. Поэтому, когда попал в объятия русского посла Измайлова , вместе с ним закупился и жареными ребрышками и хорошим французским вином. 

На подоконниках кадетского корпуса были выставлены, как сами голландцы называли это рождественское убранство, «иерихонские розы», хотя на розу эти растения похожи были меньше всего, и другие странные вечнозеленые цветы, привезенные вездесущими мореплавателями из дальних южных стран.

Небольшого росточка начальник учебного заведения , полненький и, возможно, из-за этого нежноликий,  к нежданным гостям из России по великолепной лестнице спустился сам. 

Двухметровый красавец Яков Брюс, принарядившись в натуральный белый парик, в щеголевато-вышитый золотыми галунами военный китель, черную фетровую треуголку, что делала его еще выше, и в идеально-белоснежный шелковый шарф, придающий торжественность любой встрече, не стал делать ответного реверанса, а кивнул одною лишь головой.

Он не любил долгих «форпле ». Объяснил, что прибыл от русского царя с благодарностью за прошлое посещение. Передал великолепного качества сибирскую «меховую рухлядь » начальнику морского кадетского корпуса, а тот, воссияв от изумленья, пригласил гостей по местному обычаю развлечься за рождественской трапезой игрою в «бобового короля». 

Весьма благодарный за царские дары, он улыбался, пытаясь по бесстрастному лицу Брюса определить, доволен ли гость, велел принести горячий грог и оставшихся со вчерашнего дня разных oliebollen - жареных пончиков с яблочной и кремовой начинкой, присыпанных пудрой. 

Сопровождающие Якова Вилимовича офицеры на невиданное в России ароматное угощение отреагировали  с энтузиазмом. Однако, сам Брюс не спешил. От жаренного во фритюре голландского взбитого теста oliebollen у него случалось что-то вроде сильной изжоги. И опытный вельможа, не смотря на голодную музыку в животе, терпеливо ждал вечернюю трапезу в русском посольстве с традиционным в рождественские праздники супом с копченостями. 

Тем временем в залу пришли еще дамы и другие господа. Стали весело играть в «бобового короля». Выбирали из присутствующих королеву, придворных, Черного Пита. Суть игры была в том, чтобы всем повторять движения за королевской четой.

Всем было очень весело. Особенно под французское вино, что принесли с собой гости в большом количестве.

Местные радовались таким гостям, чуть ли не больше, чем пресловутому своему Керстману, называемому также и Синтерклаас .

Хитрый Брюс, подливал начальнику то грога, то вина, делая это изящно. Убедившись, что хозяин достаточно раскрепостился и повеселел, да под вчерашние старые дрожжи, осторожно приступил к основному пункту визита. 

Вальяжно вытянувшись на стуле во все свои длинные ноги, он мечтательно произнес, что хорошо бы уехать в Россию не с пустыми руками… и попросил посоветовать, точнее, порекомендовать, кто был бы достоин службы в России у царя Петра. Лучшее, он естественно, оставляет на службе Голландии, «а ему уж так, чтоб-нибудь из нескольких выпускников, кто попроще»... 

Начальник тут же дипломатично продемонстрировал свою договороспособность и отдал приказ принести списки кадетов, сообразив, наконец, с чем были связаны столь щедрые дары.

- Не надо списки, - поправил Брюс на голландском, который превосходно знал с детства, - принесите ведомости успеваемости выпускников кадетского корпуса по всем предметам.

- Исполняйте! - подтвердил начальник.

Обе высокие персоны для ведения дальнейших переговоров перешли в кабинет.

Голландец, судя по всему не подразумевал, да и не догадывался, кто на самом деле оказал ему высокую честь. А ведь это был сам Брюс, что в этом году русским царем назначен к армии, стоявшей под стенами Шлиссельбурга ! Сам Брюс, что получил командование всей русской артиллерией при взятии Ниеншанца! Сам Брюс, что присутствовал при закладке крепости Санкт-Петербурга! Сам Брюс, что готовился исправлять должность генерал-фельдцейхмейстера русской армии!

Блаженно отпивая маленькими глоточками любимое и безумно дорогое французское вино, душа-парень начальник Морского кадетского корпуса Амстердама  думал о надежно припрятанных богатых русских дарах, и о том, что после, не спеша, рассмотрит их как следует!

Яков Брюс, оторвавшись от созерцания розовощекого толстячка, бегло просмотрел длинные ведомости. Отобрал несколько человек, прежде всего успевающего по всем корабельным предметам датчанина Витуса Беринга. О нем Брюс уже слышал среди других, в том числе и от адмирала Крюйса. По свойственному ему дипломатическому таланту, Яков тактично стал задавать вопросы, не относящиеся к предмету, хотя и более всего интересующему.

Темы он подбирал разные. Как психолог зная, если задать пять простых вопросов, и человек на них вынужденно ответит правду, то на очень быстрый и неожиданный главный шестой, даже если и пожелает скрыть ответ, правда неизбежна.

Расхваливая Морскую школу, весь голландский флот, директора и новоиспечённых выпускников, Брюс приманкой искусно скрывал острый крючок. Хозяин кивал, мол, такая ответственная работа и такие офицеры для флота очень нужны.  

- Ну, а что скажете по поводу датчанина… из Хорсенса, у него с грамматикой вроде не важно… - морщился хитрец из России, - плохая наследственность? 

- Ой, датчанина берите, – махнул рукою с готовностью толстячок, - Он из семьи разорившейся аристократки и таможенного работника, третий в семье ребенок. Но никак не последний. Намучились мы с оплатой за обучение. Ни единого месяца не пережили, чтоб не оказалось задержки, - бойко излагал прирожденный администратор, - Просто кошмар! Но кстати, вы напрасно обращаете внимание на успехи его по гуманитарным предметам. Брат его деда по материнской линии знаменитейший в Дании королевский историк! Так то! 

- А что с фамилией? Я вижу имя отца Йонас Свендсен.

- Так он Беринг по матери, Анны Педерсдаттер Беринг. Он же датчанин!

- То есть… они совершенно бедные?

- Совершенно!

- Плохо. Очень плохо, - продолжал игры Брюс, несказанно обрадованный такому известию, - Разве что еще посмотреть здесь…- поморщившись, развернул документы с менее успевающими. 

- Нет-нет! Беринг – то, что вам надо! Морскому делу обучен исправно. Он там с детства в городе своем с кораблями. Семья хоть и многодетная, зато набожная и законопослушная.  Беринг мальчик живой. Быстрый. Закаленный. Неизбалованный. Да, его тут почти все шкиперы и матросы знают!

Людей для русского флота за границей всегда отбирали щепетильно и долго. 

- Матросы, говорите… - свел на переносице брови Брюс… - ну не знаю, поможет ли будущему капитану это вести военное судно…

- Еще как поможет! – обиделся, задетый за живое, директор Академии, раздувая ноздри от праведного негодования. Ведь именно этому обучали будущих шкиперов и капитанов – в первую очередь обеспечивать личный состав, а потом себя. 

И Брюс уже было подумал, что переборщил, мгновенно завершил свой цирк:

- Ну что ж, раз вы так уговариваете…то, пожалуй, можно его позвать... и еще вот этих со второго… Но сначала Беринга. 

- Позвать Витуса Беринга, - тут же прозвучала команда, - И кадетов со второго отделения. Всех. 

Через полчаса в кабинет вошел спокойный молодой человек, лет двадцати, в форме моряка голландского флота. 

- Мы побеседуем? – настойчиво направил Брюс свой взгляд на начальника, в смысле, чтобы хозяин их оставил наедине. 

И тот правильно всё понял, тем более, что гипнотические повадки Якова Брюса действовали на большинство людей безоговорочно. 

- Прошу вас, присаживайтесь, - любезно пригласил Яков Велимович молодого человека составить ему компанию.

Сам налил вина. Пододвинул oliebollen с яблоками.

Предчувствие чего-то решающего в его жизни, поселившееся в сердце, не позволило Берингу пригубить бокал. В четкой тревоге перемены судьбы, которая обозначилась при виде шикарно одетого вызывающего иностранца с пронзительным умный взглядом, на щеках ярко выступил румянец. 

- Вы любите сладкое? 

- Благодарю вас, - поклонился будущий капитан. Но тут же прямо и дерзко-пытливо взглянул Брюсу в глаза, - я полагаю, вы пригласили меня не по случаю рождества.

- Не по случаю, - согласился Брюс, удержав прямой взгляд. Редко кто так мог глядеть ему в глаза.  И он оценил этот вызов. 

Оба немного помолчали. Русский посланец прервал пуазу первым: 

- Так чему вас научили в кадетском корпусе? Вы знакомы со строительством кораблей?

В уме Витуса возродились и ярко вспыхнули его мальчишеские мечты, когда мастеря лодки, играли они в неизвестные моря и собирались добраться до другого конца света - до Китая... Отроком попал он на борт большого парусного судна, где приобрел опыт как смелый и способный моряк.

- О, да, - кивнул быстро Беринг, - я с детства не избегал этой работы!

Брюс изучал взглядом остальные бумаги:

- Я смотрю, вы дважды совершали плавание в Ост-Индию ?

- Так точно.

И снова пауза…

- Вы слышали о России?

Ах вот оно что… Знакомство Беринга после возвращения из Ост-Индии в Амстердам с адмиралом Крюйсом…

- Да, - затаив дыхание  кивнул Витус Йонассен. И внутренним голосом стал молиться, чтобы это не оказалось рождественским сном.

Конечно, он мечтал о головокружительной карьере у русских, учитывая скорость, с какой царь Петр развивает Россию! И строит флот. Но более того мечтал, чтобы им гордилась безнадежно беднеющая многодетная семья, и матушка и тетушка и братья и сестры... 

- Мы говорили с господином вашим адмиралом о том, что границы вашего государства растут… - уклончиво ответил Беринг, ничем не выдав волнения. 

- Я предлагаю вам юноша, Витус Йонассен Беринг, продолжить службу под русским флагом, – очень просто предложил Брюс, и затем, не дожидаясь ни согласия, ни отказа перешел, как это он обычно делал, к сопутствующим подробностям, - Сегодня вам выдадут офицерскую форму, сами понимаете, она шьется из более добротного сукна, чем… - он оглядел с ног до головы парня… - чем простая морская. Кафтан, камзол, штаны, чулки, башмаки, галстук, шляпу и епанчу. Ежемесячно вы будете получать крупы, муку, мясо, рыбу, табак, водку, свечи. Все, что положено для жизни. Жалование ваше, пока такое, - Яков Брюс положил на стол баснословную сумму, которую Витус не видел со дня рождения, - но учитывая то, что вы в звании подпоручика, как мне видится, исходя из ваших способностей, долго не задержитесь, то и денег будете получать соответственно чинам, добытым на службе. 

С созданием в России Петром Великим регулярного флота для нижних чинов и матросов был введен костюм, состоящий из элементов голландской морской одежды — широкополой шляпы, коротких штанов зелёного цвета, чулок, кожаных туфель и грубошерстной куртки серого или зелёного шерстяного сукна, скатанного почти в фетр. Именно в такой предстал перед Брюсом Беринг. Но обмундирование русского морского офицера сильно отличалось. 

- Прошу к вещам относиться бережно. Ибо наш царь сердится, если с таким трудом созданное, не берегут . Но мы же не станем подвергаться суровым наказаниям. Да?

Ошарашенный Витус Беринг только кивнул в ответ, не смея взять денег.

- Пойдемте, я познакомлю вас с вашими будущими коллегами. Они дадут несколько уроков русского языка, пока вы будете добираться до Санкт-Петербурга. Да, и… Вот еще возьмите подъемные , - отсчитал дополнительные деньги Яков Брюс, будто уже получил согласие, - вы смело можете оставить их родным, если пожелаете, любезный, в России вам с этого дня гарантировано офицерское жалование.  

Сказав это, напомаженный щеголь собрался покинуть удивленного Беринга.

- Мой контракт на полгода? На год? – воскликнул Витус.

- Лет на двадцать, думаю, вам работы хватит… - на ходу бросил Брюс. – А то и на сорок…

Так, поступивший на русскую службу двадцатитрехлетний Беринг на первых порах был назначен командиром небольшого судна, доставлявшего лес с берегов Невы к острову Котлин, где по приказу Петра I создавалась военно-морская крепость Кронштадт.

Через пару часов каждый из них чудным образом оказался в одном и том же месте, в самом сердце квартала старого города в кирхе Ауде-керк, посвященной  Святому Николаю .

Век за веком католическая церковь росла вширь и ввысь. К основному прямоугольному объему пристраивали новые боковые приделы, трансепты и многочисленные капеллы. В результате, получился целый город, состоящий из десяти капелл, колокольни и баптистерии.

Оба из них возжигали свечи Святому Николаю не в честь праздника. Но не увидели друг друга, потому что:

Беринг молился за успешное окончание Кадетского корпуса в Амстердаме, новый чин подпоручика и чудесное приглашение в другую страну, но, главное, за свалившуюся на рождество баснословную сумму денег.

А Брюс благодарил проведение за великолепную находку в виде будущего первоклассного капитана для русского флота, доставшегося России за копейки!

• < Назад
• Вперёд >