Поэзия Победителей конкурса-2020

• 
• 

Подробности

Категория: Публикации

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1043

   

ДМИТРИЙ ШУНИН

                      1 МЕСТО 

 

ПАЛЬТО

В марте обесснеженном, грязном и сыром,

Шло по тёмной улице тёмное пальто.

Не янтарно-карее, как гаванский ром,

Не как синеводная ледяная Томь.

Не чернично-сочное, как под елью тень,

По весне упавшая в сизый сумрак дней.

Призрачное, тихое средь людей и стен,

Чёрное-пречёрное, темноты черней.

Бережно и ласково, нежно и тепло

Человека доброго в глубине несло.

 

БЕСЦЕННАЯ КОЛЛЕКЦИЯ

Шипы у роз болезненно остры, но красота нежна.

Едва разбудит спящие кусты внезапная весна,

Снимаю полог, отгребаю торф и прошлогодний снег.

И тёплый дождь течёт сквозь холод льдов с небесных синих рек.

Разгонит солнце морок облаков, и устремится ввысь

Карминный цвет раскрытых лепестков над зеленью листвы,

И белых, белых с розовой каймой, лимонно-золотых.

И видится, как папа молодой колючие кусты

Сажает. Захотелось пить и пить колодезной воды.

Ведро гремит на кованой цепи, и в чаще лебеды

Мелькает тень ученого кота и взгляда огоньки.

Не ищут пустота и немота ничьей родной руки,

И не уводят за собой в туман, в болота и леса.

Стучатся в задремавшие дома пастушьи голоса.

Ни города, ни расстояний нет - есть те, кто тихо ждут

И зажигают путеводный свет - полярную звезду.

Воспоминаний пью отвар густой у жизни на краю.

Бесценную коллекцию цветов я бережно храню.

 

МОРСКОЕ

Морской песок светлее дня,

Волна темнее мглы.

Вода прохладна и синя,

А берега теплы.

Ночь влажным воздухом полна

И шорохом осок.

Заходит ночь в лакуну сна,

Ложится на песок.

И до утра не гаснет свет

В избушке на горе.

Сутулясь, дед латает сеть -

Ловить дары морей.

Я сквозь дремоту чую, как

Навариста уха,

Как кот крадётся с чердака

На рыбьи потроха.

А в море острова плывут

Без мачт и парусов.

И в доме замирает звук,

Вливаясь в полусон.

И вплоть до утренней звезды,

Туманных облаков,

Мы улыбаемся в усы:

И дед, и я, и кот.

 

КРАНОВЩИК

Сергей Белов был крановщик плавучих кранов,

Обычный, в общем-то, мужик, без тараканов,

Без тараканов в голове и без зазнайства.

Он очень рано овдовел и вёл хозяйство.

Хозяйство вёл и дочь растил, а вечерами

Он, засыпая, уходил к жене и маме.

Туда, где счастью и мечтам предела нету,

И где доверено ветрам вращать планету,

И самовар шипит, как уж, - большой ведёрный,

И дед бросает в глотки луж полоски дёрна.

Где тихо с речкой говорят , склонившись, вётлы,

А время - горький шоколад в ладонях тёплых…

Сергей Белов был крановщик в порту на Волге,

Там, где стерлядка и лещи, и пиво с воблой…

Он в темноте домой спешил к любимой дочке,

И ни кому не говорил, что сниться ночью.

 

ТЫ ПРИДЕШЬ

Я однажды засну в пышнотелой скирде,

От забот и невзгод отдохнувший вполне.

И пойду по траве, по земле, по воде

На мерцающий свет в приоткрытом окне.

Там, где корни уходят во влажный песок,

Сероглазую рыбу хранит стрелолист,

Где течёт по сосне янтареющий сок

На прибрежные выси приокской земли.

Где за каждым забором раскинулся сад,

В разнотравных лугах земляника растёт.

Где на листьях прозрачная зреет роса,

А на пчёлах гречишный и липовый мёд.

Озарённое светом, всё ближе окно,

И всё ближе и ближе бревенчатый дом.

Дом, как в детстве - большой, пребольшой и родной.

Дед и бабушка вышли встречать с рушником.

А за ними отец с безмятежным лицом,

Улыбается прадед в седые усы.

А за ними народ заполняет крыльцо

И весёлые песни невнятно басит.

Приглашают - входи. И в душевном ладу

Безпечальную вечность в любви проведёшь.

Я же, молча, сажусь у порога и жду.

Ты придёшь, ты придёшь, ты придёшь.

 

       ЕЛЕНА АСАТУРОВА

                                1 МЕСТО 

***

Заневестились вишни и белой накрылись фатой,

словно мартовский снег неожиданно выпал на город.

И в упряжку свою запрягает звезду за звездой

тонкий месяц - гонец на бескрайних небесных просторах.

Так приходит весна - как скакун, закусив удила,

пронесётся, взметнув то ли пыль, то ли талую воду.

И устала уже с ней бороться старуха - зима,

хоть ещё иногда красит инеем травы к восходу.

Переменчивый март, время робких надежд и тоски.

Вот последняя льдинка в руках разломилась у Кая...

А с упругих ветвей всё летят и летят лепестки.

И моя голова в отраженьи зеркальном - седая...

 

***

Мне хрупкая прозрачность ноября

Напоминает бабушкину вазу,

Чьи трещинки, невидимые глазу,

Как паутинки в капле янтаря.

Стекло её легко меняет цвет -

Желтеет словно листья старых клёнов,

Мерцает то лиловым, то зелёным,

Как только что подаренный букет.

Так и ноябрь - не осень, не зима,

Таинственный сосуд почти наполнен,

И только ваза старая напомнит,

Что жизнь - как год - к концу идёт сама...

 

СТРЕКОЗА

Что-то свербит под кожей.

 Видимо, стрекоза

Спутала топкий берег с топью дырявых вен.

Крылья свои ломает, не замечая за

Тонким покровом кожи неудержимый тлен.

Что-то течёт по венам.

 Красное...как вино.

Так же густеют капли, падая на асфальт.

Хочется просто верить, жить ожиданьем, но

Вслед за моей весною снова придёт февраль.

Кто-то стоит за дверью.

 Может быть, феврали.

Белый готовят саван, холод вползает в щель.

Знаю, пора прощаться...

 Выкарабкаюсь ли

Как стрекоза на берег? Завтра уже апрель...

 

АНАТОМИЯ ПОДСОЗНАНИЯ

Так и бредём по миру, медленно, наугад,

сердце, мозги и смелость подрастеряв в пути.

Каждый из нас однажды сам создавал свой ад:

Домик безумной Элли снова в Канзас летит.

Всякий булыжник жёлтый, даже когда он сер.

Вымости им дорогу, что приведёт в тупик.

Снимешь очки, и вместо Гудвина - Люцифер,

в твой изумрудный город сталкер и проводник.

Время пришло желаньям сбыться любой ценой,

даже когда расплата - холодом у виска.

Твой персональный демон будет всегда с тобой...

Сделай траву зелёной - время для пикника...

 

ИГРУШКИ ЕЛОЧНОЙ ТАИНСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ

Кончается год.

 Люди тащат по улицам ёлки.

Без них не получится праздник, сомнения нет.

И пахнут, как в детстве, предчувствием чуда иголки,

и кажется, в прошлое куплен обратный билет...

Вот папа достанет коробки.

 Обложены ватой,

в них дремлют сокровища хрупких рождественских фей:

шары и снежинки, гирлянды, смешные зверята,

звезда Вифлеема - как главный еловый трофей.

И мы украшаем упругие ветки, для каждой

игрушки найдя своё место на сказочной сцене.

И кажется мне, что томимый неведомой жаждой,

вдыхал стеклодув чьи-то души в прозрачные вены

всех этих солдатиков, кукол, бельчат и зайчишек,

а ночью они оживают и кружатся в танце.

И вместо игрушек мы видим девчонок, мальчишек,

солидных матрон и усталых задумчивых старцев.

Они целый год спят на пыльных пустых антресолях,

мечтая о снежных просторах и пышных балах,

и между собою отчаянно, видимо, спорят

о месте своём у смолистого ели ствола.

А если вдруг пальцы неловкие

 - дрожью по сердцу -

отпустят их на пол иль котик-шалун разобьёт,

то души вздохнут : мы свободны.

 И чтобы согреться,

отправятся к солнцу и звёздам в последний полёт...

Спускает декабрь свой расшитый метелями полог.

Грядёт Рождество, дремлет в яслях младенец невинный.

Мерцает огнями красавица - ёлка. И морок

таинственных снов оплетает нас как пуповиной,

связавшей со сказками детскими, маминой песней,

мгновеньями счастья, что прожиты рядом с тобой ...

И знаю, когда я уйду - непременно воскресну,

а ёлку украсит игрушка с моею душой...

 

        НИКИТА БРАГИН

                                 2 МЕСТО

 * * *

Моих воспоминаний бабушка 

сюда приходит каждый вечер, 

и кормит синего воробушка, 

а мне и поделиться нечем. 

На полмизинца горьким вермутом 

предзимье у души в поддоне – 

укутан облаками Лермонтов, 

и скомкан Пастернак в ладони. 

Вся алость холода закатного 

и терпкий чай опавших листьев, 

как банка рыжиков, закатаны 

и дремлют в лапнике смолистом, 

и погружаешься в убежище 

цепочкой слова, пульсом духа, 

и отступает холод режущий, 

и в глубине тепло и сухо. 

И не посмертие мне грезится 

на бесконечной карусели, 

а просто нищая поэзия 

блуждает по ветвям артерий, 

и опадают клочья белые 

на замершую ткань души, 

и все слышнее – что ты делаешь? 

 

ПАМЯТИ УСПЕНСКОЙ ЦЕРКВИ 

 

1 

А паутинка памяти проснулась и летит, 

а ветер веет севером над широтой озерной, 

свистит свинцом по серому, порывист и сердит, 

и над шатром возвышенным, и под венцами черными. 

А небо брызжет холодом во всю седую ширь, 

и чайки голосистые скользят в потоках ветра, 

а храм стоит недвижимо, как старый богатырь, 

и смотрит в даль онежскую, и ждет он весть ответную. 

А храм встречает каждого с зари и до зари, 

и ты к нему поднимешься, войдешь, вздохнешь – и что же? 

А небо в нем не серое, ты только посмотри – 

широко раскрывается оно ромашкой Божией. 

А небо в нем – и золото, и яхонт, и огонь, 

И синева, и радуга, и тихий свет с востока! 

Оно сияет солнечно как отчая ладонь, 

надо малою былиночкой, взыскующей высокого.

 

2 

На рассохшихся досках слезе поминальной вослед 

капли ярого воска, да пламени пляшущий свет, 

и сосновая хвоя в горячем и едком дыму – 

это время лихое я сердцем приму. 

Приходи наказаньем за годы моей суеты, 

будь отточенной гранью на самом краю пустоты, 

стань открывшейся дверью в кромешную темень тайги, 

паутину безверья безвременьем жги. 

Пусть по черному шлаку сквозь полночь протянется шлях, 

пусть февральская слякоть просохнет в его колеях, 

пусть натянутся сети, и точкой захлопнется круг, 

и воротится ветер на север и юг. 

Урагану навстречу вращаются стрелки часов – 

этот путь безупречен вдали от аккордов и слов, 

в стороне от концертов, конгрессов, советов, наград – 

в разговоре со смертью не нужен парад. 

Просто чувствуешь кровно на спящих в песке валунах, 

на обугленных бревнах, и в серых как небо волнах – 

здесь душа, что младенец, рыдает – свети, не сгорай, 

и ничто не заменит пылающий рай! 

Но над небом и словом, за гранями ночи и дня 

видишь образ шатровый и внемлешь ему из огня… 

Мне бы только коснуться горючего сруба рукой – 

словно с чайного блюдца пить любовь и покой.

 

*** 

Туда, где мох и спелая морошка, 

моя душа влетает спозаранку 

сквозь отворенное во сне окошко, 

минуя поезда и полустанки. 

Еловый сумрак без конца и края 

она вбирает, раскрывая очи, 

и ведьмиными кольцами играя, 

себе самой – и родине пророчит. 

Свои слова сама не понимает, 

поёт их, словно песню берендеев, 

и плачет вдруг, и бьется, как немая, 

увидев над собой топор злодея. 

И, соскользнув по иззубренной грани, 

плывет к надежде паутинной нитью, 

и в омутах сознаний и страданий 

горит и говорит, что снова быть нам! 

Что будет снег, пуховый, непорочный, 

и будет смех, тишайший и легчайший, 

и в сердце будет нежность многоточий, 

зовущая все дальше, дальше, дальше. 

И будет как платочек на деснице 

моя страна, где радуешься, плача, 

где, умирая, улетаешь птицей 

сквозь дым родной, смолистый и горячий! 

Добрый пастырь 

Ах, пастырь, пастырь, наши годы, что пыль 

сухого камня, перекати-поля – 

взбивают её то колесо, то костыль, 

сдувает ветер, и поглощает море. 

А Ты все зовешь и продолжаешь путь, 

как будто весь мир Тебе – мелованная бумага... 

А как же мы? Каким великаном ни будь, 

за год не пройдешь и четверти Твоего шага. 

И, если споткнусь на повороте крутом, 

то угасающим зрением я увижу, 

как, под насмешки и плач, со своим крестом 

Ты поднимаешься в гору, все выше и выше. 

Небытие или страдание - что страшней? 

Если и то, и другое пребудет вечно, 

Ты, вселивший бесов во стадо свиней, 

Ты же знаешь пути тоски человечьей? 

Знаешь, доколе еще, спотыкаясь и семеня, 

буду плутать между пропастью и трясиной? 

Милости Отчей прошу – проводи меня 

в темную ночь, как на войну провожают сына.

 

ОЛЬГА ДУБИНЯНСКАЯ

 

                           2 МЕСТО

• < Назад
• Вперёд >