Проза (рассказы).

Подробности

Категория: Валентина Яровая

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 2054

ЗАРИСОВКИ  С НАТУРЫ.   В О С Т О Р Г.

Первое, что я вижу, войдя в комнату, –  берёзку за окном. Зелёные некогда ветви беспомощно голые и тонкие. Они свисают, слегка покачиваясь под осенним дождем. Холодные капли бьются о стекло, стучат по подоконнику. На улице неуютно. Это чувствуешь даже отсюда.

Сумерки заползают во все углы комнаты.

В кресле сидит худенькая, с поникшими плечами женщина. На коленях у неё книга, вот уже полчаса открытая на одной и той странице. Её лицо, узкое, с тонкими губами, глазами, похожими на стальные буравчики, сейчас смягчилось. Печать глубокой грусти лежит на нём. Слеза скатилась по щеке. Женщина, не мигая, смотрит в окно.

Странное чувство охватывает меня. Жалость перемешивается с любопытством. О чём она думает? Что переживает? За плечами долгая жизнь. Сколько всего видела, испытала! Всё ли сбылось? Почему не получилось многое? Она одинока. Одинока, хотя рядом люди, родные ей люди. Что так отдаляет её от них? Что они не поняли в ней, чего не понимает она в них? Как быстротечна жизнь!

А за окном стих дождь, и маленькая звёздочка зажглась между тучами в уже потемневшем небе…

                                           НЕПОВТОРИМОСТЬ

                                       И всё-таки мы не одни

Огромный город. И равнодушный. Живёт своей жизнью. Всматриваешься в лица людей и ничего не находишь. Глаза усталые, пустые, смотрят и не видят, обращены в себя.

Стоит пожилой мужчина, прислонился плечом к витрине магазина. Голову склонил, бледный. Кажется, ему плохо. Но никто не обращает на него внимания. Все – мимо, мимо. Никому нет дела до него.

А витрина весёлая, праздничная. За стеклом красиво расставлен фарфор, хрусталь.

Голубые сумерки зажгли фонари на улице. Но огни эти холодные, не греют, только освещают потоки людей и машин, отражаются в лужах. Все спешат куда-то, и все чужие друг другу. Никто не задерживается возле больного человека, одиноко стоящего возле яркой красоты, режущей глаза и сердце – так далека и недоступна она, так холодна.

Какой-то пёсик подбежал к нему. Встал на задние лапы, чуть слышно заскулил, лизнул руку. Мужчина ласково потрепал его по мокрой шерсти, улыбнулся и медленно двинулся вдоль витрин. Пёс засеменил рядом.

Я смотрю им вслед, и сердце моё оттаивает. Неправда! Всё-таки нужны мы кому-то. Мы все… И каждый из нас! 

                                    БЛАГОРАЗУМИЕ

Впереди снежная бесконечная равнина. Ещё неделю назад огромные волны с шумом обрушивались на этот берег, а сейчас всё море, пока хватает глаз, сковано льдом. Старожилы говорят, что такого здесь не было лет десять, а то и больше.

Смотришь вдаль, и какое-то неясное чувство охватывает тебя. Покой в душе смешивается с восторгом, но и тревога заползает в сердце. Не отдавая себе отчёта, ступаю на лёд следом за мальчишками, которые, не обращая внимания на предупреждающие крики с берега, идут и идут дальше, обходя полыньи. Смотрю на них с замиранием – не дай Бог провалится кто-то! А они бесстрашно стремятся вперёд, к горизонту. Звать бесполезно – им весело…

Хочется и себе вот идти и идти, наперекор своему страху, наперекор зовущим голосам с берега… Но не могу. Благоразумие многих прожитых лет не позволяет, наверное.

А снежная равнина притягивает, как пропасть. И я отвожу взгляд!... 

                                           МГНОВЕНИЕ

Огромный ярко-бордовый шар касался горизонта. Море дышало спокойно, размеренно, накатывая свои волны на берег. Но дыхания его почти не было слышно.

Пересекая искрящуюся, соединяющую берег и шар дорожку, проплыла лодка с двумя человеческими фигурками на борту. Пролетела чайка и исчезла, камнем упав в морскую глубину. Всё это на фоне солнечного диска, уже зацепившего горизонт, как на экране, возникло и пропало, будто кадры какого-то фантастического фильма… 

  Есть такая земля…

Есть такая земля, небольшой клочок земли, который, выдаётся в Азовское море на несколько километров, образуя полуостров. Он называется Казантип. В самом этом названии есть что-то таинственное, необычное. И не только в названии. Поражает первородная, дикая красоты каменистой пустыни. Когда заходишь вглубь его, то кажется, что, кроме ветра почти всегда дующего здесь, поросших лишайником и мхом камней, выгоревшей на солнце травы, вокруг ничего нет. Но это на первый взгляд. Стоит внимательно присмотреться, и тебя захватывает причудливость и разнообразие цветовой гаммы раскинувшейся перед тобой степи. В ярких солнечных лучах серебрится ковыль, янтарным блеском  отливают кустики мелких жёлтых цветов, белый вьюнок стелется, колышутся головки степного мака. Неотразимы склоны внутренней котловины, украшенные лилово-голубыми бусинами цветущего перекати-поля, который ближе к зиме под резкими порывами ветра срывается и летит-летит, рассыпая свои семена по всему полуострову. Выглядывает из травы нежный глаз василька…

Пустынно, тихо вокруг, только откуда-то из-за холма доносится еле слышимый шум прибоя. А там своя жизнь. Всё побережье изрезано трещинами-оврагами, образовавшими множество бухточек, где царствует тень, полумрак. Стоит, кажется, раздвинуть ветви кустарника, густо поросшего склоны к воде, и можно обнаружить загадочные пещеры, ведущие к центру Земли и населённые фантастическими существами – кентаврами, увидеть русалку, греющуюся на камне под ласковыми лучами солнца. А дальше – продолжение легенды. Оживают ясными ночами, когда лунная дорожка ложится на водную гладь, и древнеегипетская царица Нефертити, профиль которой запечатлён на поднимающейся из моря скале, и  верблюды с погонщиком, спешащие к берегу (камни-островки). На западном побережье начинают возню и погружаются в воду гигантские крокодилы – мысы, далеко выдающиеся в море…

И начинаешь чувствовать какую-то сакральную связь со всем этим. Задумываешься о смысле своего существования на земле, появляется желание творить. Космос вселяется в твоё сердце, и ты уже ощущаешь себя не только жителем нашей прекрасной планеты, но и Вселенная открывается перед тобой во всей своей красоте, неповторимости, необъятности, в своём величии, таинственности.

Записки женщины бальзаковского возраста (цикл рассказов)

ЗАПИСКИ ЖЕНЩИНЫ
БАЛЬЗАКОВСКОГО ВОЗРАСТА

(Цикл рассказов)

Что ж, возможно то, что здесь будет написано, кому-то покажется не интересным, скучным. Молодым нет дела до того, о чем думает женщина, прожившая большую часть жизни, о чем мечтает. Какие уж мечты в ее возрасте! Все лучшее позади. Впереди старость. Надо не мечтать, а просто надеяться, что последние годы, отпущенные ей на небесах, пройдут спокойно, и она умрет в кругу любящих ее людей, которые будут оплакивать ее кончину. Но… женщина все-таки мечтает. И все то, что не сбылось в ее молодые годы, лелеет надежду, сбудется еще.
Да, много разочарований пережила она. Пятьдесят лет – расцвет политиков, деятелей искусства, культуры, всех тех, кому понадобились годы для накопления мудрости и опыта. В пятьдесят лет они как бы заново рождаются. Да…. Это они. Но не женщина. Для нее все позади. Внешне она еще привлекательна, красива. И, если приведет себя в порядок, даже соблазнительна не только для своих одногодок, но и для мужчин гораздо моложе ее. Но это только внешне. Внутри все перегорело. Сердце отлюбило свое. Оно спокойно. Голова, рассудок преобладают над чувствами уже давно. Она научилась соизмерять свои желания со своими возможностями. Поверьте , никогда не бросится она в пучину страстей, как это было даже десять лет назад. Трезва, рассудительна, почти никогда не выходит за рамки, знает, что необхо- димо. Умеет скрывать свои чувства. Вот портрет, возможно еще не полный, женщины бальзаковского возраста. Ее удел – воспоминания.
Когда-то она вела дневник. Их у нее было несколько. Сначала, в молодости, она записывала все, о чем мечтала, о своих мыслях, встречах. И, поверьте, много страниц этой общей тетради было залито слезами. И слезами горести, и слезами радости и надежды.
О молодые слезы! Как вы хороши! Вы лились, чтобы потом высохнуть в надежде на будущее, прекрасное и счастливое. Сейчас же они долго остаются, может быть, не на глазах, но на сердце и закипают там.
Потом, когда она вышла замуж и родился ребенок, ей уже стало некогда заниматься, как ей показалось, «ерундой». Тетрадь эта долго хранилась в шкафу, потом она сожгла ее, перечитав, посмеявшись и поплакав над нею.
Через некоторое время почувствовала необходимость рассказать снова кому-то о своих чувствах и мыслях. Но, увы, никому она не могла доверить то, что переполняло ее. Вновь появилась тетрадь. Записи стали длиннее, они делались гораздо реже. Здесь было меньше эмоций, а больше повествования, анализа. Но эта тетрадь последовала за первой – в огонь. Она была сожжена, потому что появился страх, что кто-то вдруг может обнаружить и прочесть все то, что было там написано. С уничтожением тетради как бы заканчивался какой-то период ее жизни. Жизни, где было все. Было и такое, о чем не хотелось думать и вспоминать. Исчезали записи, исчезало и это. Так было несколько раз.

Сейчас она вспоминает о прожитых годах. И, как это ни странно, все оживает перед ее мысленным взором так четко и ясно, будто это было совсем недавно.

                           ЗАПОЗДАЛОЕ СВИДАНИЕ


Я еще лежала в постели – сегодня воскресенье, муж в командировке, на гастролях, – когда раздался телефонный звонок. В трубке прозвучал мужской голос:
– Здравствуйте, можно Елену Яковлевну?
– Я слушаю…
– Ну как жизнь?
– Простите, но я не припоминаю…
– Забываем старых друзей!
Что-то знакомое было в этом голосе.
– И все-таки?
– Клен ты мой опавший, клен заледенелый… Елена Яковлевна, Ленка, неужели не узнаешь?
Во мне что-то сжалось, потом отпустило. Я заставила себя спокойно, даже насмешливо ответить:
– Да, теперь узнала. Вот это сюрприз! Не ждала, честное слово, не ждала. Из каких же это поднебесий к нам спустились?
– Знаешь, земля-матушка притягивает, зовет к себе. Ты знакома с таким понятием, как «малая родина»? Все мы возвращаемся когда-нибудь сюда после бурь и потрясений.
– Значит, все в прошлом: и бескрайнее небо, и высь голубая, и безраздельная свобода духа и тела?
– Елена Яковлевна, у тебя поразительная память! А что ты еще помнишь?
Он вдруг замолчал. Я тоже ничего не говорила. После паузы, которая продолжалась довольно долго, он снова заговорил:
– Леночка, я сейчас приду. – Голос звучал просительно, даже жалобно.
– Ну вот, это точно – с небес да на землю. Что так?
Он помолчал, потом заговорил:
– Ты не одна?… Мне нужно тебя видеть.… И если ты не одна, я все равно приду.
В трубке щелкнуло и раздались гудки. Медленно отошла от телефона, забыв положить трубку на место, оставив ее на столике. Задумавшись, смотрела в окно.
Было утро. Ясное теплое летнее утро. Дверь на балкон была открыта. В комнату струился свежий воздух. Ночью прошел хороший грозовой дождь. Деревья вокруг, обновленные, вымытые, покачивая своими ветками под слабым ветерком, заглядывали в окна. Веселые птичьи голоса доносились с улицы. Все радовалось этому солнечному утру, предстоящему дню.
Опять приложила трубку к уху, оттуда доносились короткие гудки. Прошла в кухню, постояла там, не зная, что делать, за что взяться, потом быстро – в ванную. Спешно приняла душ, затем кинулась к туалетному столику, стала подкрашивать губы, ресницы…. Осмотрела себя в зеркале, но вдруг решительно вернулась, тщательно умылась, зачесала мокрые волосы назад, запахнула на себе снятый, было, халатик и теперь уже спокойно отправилась готовить завтрак. Включила чайник, порезала хлеб.
В это время раздался звонок. Я застыла на месте, потом медленно прошла в прихожую и, не спрашивая, открыла дверь. Первое, что увидела, был огромный букет роз, затем глаза, что смотрели на меня как-то вопросительно, испытующе, и губы, растянувшиеся в улыбке.
– Проходи. Какие розы!
Но цветы не взяла, а вернулась на кухню. Слышала, как он потоптался на месте, очевидно, не зная, что делать с букетом, потом последовал за мной.
– Ты одна? – спросил он почему-то шепотом.
Я смотрела на него. Он такой, каким и был, и в то же время совсем другой. Где его сверкающая улыбка, где громкий голос, заполняющий, казалось, все пространство вокруг? Где уверенные движения, снисходительный взгляд? Передо мной стоял человек, довольно высокий, но казавшийся ниже своего роста. Грустные бегающие глаза. Лицо усталое, заросшее щетиной. Когда-то буйные волосы сейчас аккуратно прикрывали на затылке хорошо заметную лысину.
То, что я увидела, наверное, отразилось в моих глазах. Он понял, о чем я думала, вздохнул, попытался улыбнуться той, прежней улыбкой, встряхнул головой, как бывало. Но это у него получилось так неестественно, так не сочеталось с его теперешним видом, что я отвернулась, не скрывая разочарования. Он еще больше смутился и стоял, не зная, что сказать. Я же почувствовала вдруг какое-то облегчение, почувствовала себя легко и просто. Подошла к нему, взяла цветы и, поставив их в вазу, отнесла в комнату.
– Ну как ты, где ты пропадал? – спросила его, как спросила бы совсем постороннего, чужого человека, случайно встретив его на улице. Он понял мое настроение, и это не прибавило ему бодрости и уверенности.
– Тебе это интересно? Правда?
– Почему же не интересно! Будешь завтракать? Присоединяйся. Иди мой руки.
Он внимательно посмотрел на меня. Да, не такого приема ожидал, все, что угодно, но только не так. Молча вышел в прихожую, вернулся с бутылкой шампанского, коньяка и еще с чем-то в целлофановом пакете, выложил на стол. Потом прошел в ванную. Я прислушалась. Вода лилась, но он, очевидно, просто стоял, приходил в себя.
Мы сидели за столом, как в прежние времена. Пауза затянулась. Я не хотела ее прерывать. Он задумчиво смотрел в окно.
– А ты другая, – наконец сказал.
– Какая другая?
– Другая….
Я пожала плечами.
Да, другая. Не та, что с восхищением и обожанием смотрела на него. С восторгом смеялась его шуткам. Не та, что бросалась ему на грудь, лишь только он открывал дверь. Не та, что долго и мучительно ждала его звонка, его прихода. А он видел все. С одной стороны ему льстило, что его любят, так любят, с другой – считал это само собой разумеющимся, и относился ко мне с каким-то превосходством и снисхождением. Часто посмеивался надо мной, мог делать это и в присутствии посторонних. Я обижалась, но ответить ему не могла, не находила слов, просто сникала, уходила в себя. А он вдруг обнимал меня, целовал, становился таким нежным, любящим, провинившимся. Заглядывал виновато в глаза, гладил руки. И я отходила. Уже снова смеялась весело, жизнь снова была для меня прекрасна, потому что он рядом, он любит меня. И именно в эти минуты я его просто обожала, и именно эти минуты заставляли забыть и обиду, и унижения.
Сейчас я не испытывала никакого чувства. С любопытством рассматривала его и задавала себе вопрос: «Это тот самый человек, которого я когда-то так любила?»
Костюм неопределенного цвета, не совсем свежая рубашка, без галстука. А раньше!… Темно-синяя форма летчика сидела на его ладной фигуре, как влитая. Всегда чисто выбрит, всегда подтянут. Что же произошло? Почему он так изменился?

Перед тем, как мы встретились в последний раз, я была совершенно спокойна, пребывала в состоянии полного душевного равновесия, ожидания чего-то важного и хорошего. Накануне он намекнул на то, что здорово было бы нам пожениться, не маяться по разным квартирам, если можем жить вместе.
Я ждала. Напекла его любимых пирожков с вишнями и капустой, стушила в духовке утку так, как он любил. Накрыла стол, знала, что принесет шампанское, фрукты – это было всегда. Помню, подошла к окну. Сгущались сумерки. На улице зажигались фонари. Падал пушистый снег. Мне почему-то стало зябко. Накинула на плечи пуховую шаль. Стояла и смотрела вниз. Там по улице проезжали машины. Стала считать. Подумала: «Вот досчитаю до двадцати, и он позвонит». Но – один раз двадцать, потом второй раз двадцать, третий раз, четвертый, пятый, а его все не было.
Появился, когда часы пробили десять. Как-то быстро вошел, мимоходом поцеловал меня. Отстранился, когда я попыталась обнять его.
Мы сидели за столом, помню, молча. С ним что-то творилось. Я смотрела на него и не понимала. Он разлил шампанское, долго держал бокал в руке, наблюдал, как оно пенилось, играло. Наконец заговорил:
– Леночка, давай выпьем за тебя, за твою улыбку, за твои ласковые, нежные руки….
Я удивленно слушала его. Он залпом выпил вино, взял конфету.
– Ленка, родная, слушай меня внимательно. Я очень люблю тебя. Знаю, иногда я бывал несносным. Обижал тебя. Прости, это не со зла, натура такая. А ты все терпела…. Может, и не надо было…терпеть. Спасибо тебе за это… за все.
Он помолчал.
– Лена, мы видимся с тобой последний раз. Я больше никогда не приду сюда…. Я уезжаю с женой в другой город.
Последние слова он произнес, как мне показалось, очень громко. Откуда жена?
– Ты что, женат?
– Да… с воскресенья.
Почему с воскресенья? Ведь накануне, в субботу, он пришел, и мы провели ночь, какой я не помнила. Мы не спали до рассвета. Утром он выпил кофе, как всегда. Долго не мог уйти, все целовал меня, целовал. Наконец, со словами «Ой, я опаздываю» убежал вниз по лестнице, не дождавшись лифта. Несколько раз звонил, и ничего не предвещало того, что произошло сейчас.
Как же это! Я застыла с бокалом в руках. Казалось, это его очередная шутка, и он встанет, засмеется, обнимет меня. Но он сидел, глубоко задумавшись. Потом действительно встал, но не подошел, а направился в прихожую. Я сидела за столом. Уже одетый, он заглянул в комнату.
– Я ухожу.
Не дождавшись ответа, как-то боком подошел ко мне, нагнулся, поцеловал в щеку и вышел. Хлопнула дверь. Слышно было, как прошумел лифт, и наступила тишина.
Сейчас вспоминала: долго тогда сидела одна, застывшая и онемевшая, еще не веря в произошедшее.
Потом была истерика. Я плакала, кричала, как не плакала, не кричала даже в детстве. Затем наступили страшные дни. Неодетая, неумытая, нечесаная, я не выходила на улицу. Тупо смотрела в окно. Почти ничего не ела. Кто-то звонил в дверь, я не открывала, к телефону не подходила. Однажды приехала мама. Я услышала, кто-то пытается открыть дверь ключом. В надежде, что это он, бросилась навстречу, но увидела ее. Тут силы вконец изменили мне, и я упала в глубоком обмороке.
Проболела, помню, почти месяц. Все это время мама была со мной, бросив все свои дела, на работе взяв отпуск. Ей без конца звонили. Оказывается, она была очень нужна всем, и лаборатория, которой она заведовала, просто не могла обойтись без нее.
Наконец я сказала, что уже вполне здорова, что теперь все будет в порядке, что я ее отпускаю. Помню, мы тогда с ней проговорили всю ночь. Наверное, первый раз в жизни она была так откровенна со мной.
Рассказывала о своей молодости, об отце, которого я едва помню. О том, как она его очень любила, а он ушел к другой. О том, как, не беря у него ни копейки, вырастила меня, получила образование, и сейчас считается в своей области ведущим специалистом. Одной, конечно, без мужа, очень тяжело, но она всю свою жизнь ни от кого не зависела, надеялась только на себя и поэтому многого добилась в жизни.
Только теперь я поняла маму до конца. Раньше я почему-то считала ее виновной в том, что отец ушел от нас. Ведь была она по-мужски твердой, волевой, даже жесткой. В детстве не делала мне поблажек, не баловала модными тряпками и прочей ерундой, без которой, как она считала, можно обойтись. Загружала книгами. Кстати, именно благодаря ей, у меня появилась такая страсть к чтению, к музыке, к театру.
Специально я не училась играть ни на одном инструменте (в свое время на это не было денег), но в театры, на концерты мы с ней ходили довольно часто. Может быть, именно это и побудило меня стать журналистом. И сейчас я работала в небольшой местной газете в отделе культуры.
Мне хотелось быть самостоятельной. Добилась комнату, а затем и квартиру и переехала от нее, стала жить отдельно. Это ее огорчило, но я настояла на своем. В общем, я умела быть твердой, и это у меня было от нее.
В ту ночь мы стали с ней гораздо ближе друг другу. Я впервые увидела ее совсем не сильной, как мне всегда казалось, а слабой и беззащитной. Вдруг ощутила себя ответственной за нее, ведь кроме меня у нее никого нет, а самое главное, наконец-то поняла, что она меня очень любит. Может быть, именно это придало мне силы и именно это заставило меня выйти из замкнутого, как мне казалось, круга и жить дальше.
О нем я больше не слышала. Иногда заходили наши друзья. И то ли они тоже ничего не знали, то ли не хотели меня огорчать лишними воспоминаниями, но о прошлом не было сказано ни одного слова. Я продолжала жить, отдаваясь работе до конца. Дни сменялись днями, недели неделями, месяцы месяцами с поразительной быстротой и однообразием, пролетая все быстрее и быстрее.

Как-то в очереди в местном универсаме заговорил со мной мужчина. Вначале мы перебросились несколькими ничего не значащими фразами о ценах, что продолжают все время расти. Потом вышли вместе из магазина, и оказалось, нам по пути. Постояли немного у подъезда, он спросил мой номер телефона. Неожиданно для себя я, хотя это было не в моей привычке, протянула ему свою визитку.
Спустя несколько дней, он позвонил. Мы встретились, потом еще раз. Он был музыкантом, играл на кларнете в оркестре нашего оперного театра. Мне было интересно.
Познакомилась с его друзьями. Они были разные: молодые и в возрасте, говорливые и молчуны, женатые и одинокие. Но всех их объединяло одно: фанатичная любовь к музыке, к искусству. Они могли часами обсуждать прошедший концерт или спектакль, то внимательно слушая кого-то одного, то спорить, перебивая друг друга. И все они были будто не от мира сего. В этом очень отличались от моего летчика, который летал под небесами, но был таким земным, рациональным. Да, он был именно рациональным, расчетливым и в жизни, и в любви, и в дружбе. Они же – нет. Все, что не было связано с музыкой, с театром, с искусством, волновало их постольку, поскольку это было им необходимо. У них постоянно не было денег, так как зарабатывали мало. Но никогда не отказывали в помощи, выручали друг друга, не требуя долга назад.
Моя квартира постепенно превратилась в место их собраний. А мой новый знакомый неожиданно предложил мне выйти за него замуж. Маме он понравился. Я тоже была не против, и мы вскоре поженились. Он был вдовцом. Жена у него умерла три года назад, и он жил один. Сын, тоже музыкант, учился в консерватории в другом городе.
Наконец я обрела то, чего мне так не хватало в личной жизни – стабильности, уверенности в завтрашнем дне. Муж мой был очень внимательным, заботливым – надежным. Мне было спокойно с ним. Нравилось приходить домой с работы, зная, что он уже ждет, встретит с улыбкой, снимет пальто, принесет тапочки.
Когда он уезжал на гастроли, я очень скучала, ждала, готовилась к его приезду. А когда он приезжал, наша квартира наполнялась людьми, голосами, музыкой. Устраивались импровизированные концерты, играли, пели. Потом обсуждали. Постепенно и я стала включаться. Они меня слушали очень внимательно, может, не всегда соглашались, но я храбро спорила с ними. Мне льстило, что они приходили ко мне за советом, за помощью, видели во мне свою. Я чувствовала себя частью их жизни, видела, что муж с гордостью смотрит на меня. За это я была благодарна ему. С удовольствием пекла пирожки для всей оравы, когда он сообщал, что сегодня надо ждать гостей. В отличие от моих прежних знакомых, они много не пили. За вечер одну-две бутылки вина на шесть-восемь человек.

Так я и жила. И вот вдруг опять появился он. Появился из другой, уже почти забытой жизни, из другого времени, из другого измерения.
Я смотрела на него, видела, как он ест. С какой-то торопливостью, как человек, который постоянно недоедает. Чувство жалости в который раз охватило меня. И это уже была н е л ю б о в ь!
Он вдруг смутился, отложил в сторону вилку, отставил стакан с соком, опустил руки на колени, стал осматриваться, задержал взгляд на открытой крышке рояля.
– Ты что, играешь?
Встал, подошел, полистал ноты.
– О, да здесь уже серьезно.
Он тоже увлекался музыкой, в детстве учился в музыкальной школе. Когда-то, узнав об этом, я предложила ему пойти на концерт в филармонию. Но он, рассмеявшись, сказал, что не выносит «визга» скрипок, что у него начинает болеть голова, едва он услышит «сурьезную музыку». Еще и подтрунил надо мной по этому поводу.
– А ты ведь, кажется, играешь, – сказала я, – вот, представился случай.
Прозвучало иронично, хотя совсем не хотела этого. Он посмотрел на меня, сел, взял несколько аккордов. Вначале неохотно, пробуя клавиши. Потом увлекся. Зазвучала бетховенская «К Элизе». Я с удивлением наблюдала за ним. Он расправил поникшие плечи, вскинул голову, будто встряхнул своей уже не существующей шевелюрой, в глазах появился прежний блеск. Пальцы скользили по клавишам уверенно, чувствовалось, что это игра не просто дилетанта-любителя. А ведь за все время нашего знакомства я ни разу не слышала от него ничего подобного. Не раскрывал он, оказывается, до конца окошко для меня в свой мир, я даже и не подозревала о многом, наверное.
– Ты хорошо играешь, вижу. Я и не знала…. Почему я не знала?
– Да, ты изменилась, – опять заметил он после непродолжительного молчания, не ответив на мой вопрос.

Что я могла сказать ему. Он прав. Я стала другой. Оказывается, я могу жить отдельно от него. А значит, могу на жизнь смотреть не его, а своими собственными глазами, думать не так, как он. Могу принимать самостоятельные решения. Я видела, что это приподнимает меня в глазах окружающих, чувствовала, они уважают меня как личность, самодостаточную и уверенную в себе.
В компании его друзей, где, случалось, бывали мы вдвоем, я чувствовала себя лишней, чужой. Все их разговоры сводились к пересудам, к обсуждению тех, кто был более удачлив, кому повезло сделать хорошую карьеру. В словах, в интонации звучала плохо скрываемая зависть. Все меньше становился наш кружок, все реже собирались. У каждого свои дела, свои проблемы. Мои рассуждения о выставке молодого художника, о том, что давно не появлялась на прилавках книга, заслуживающая внимания, а литература, что наполняла лотки, киоски, магазины, и литературой-то не назовешь (все какая-то «мура с лихо закрученными сюжетами», как сказал один знакомый поэт) воспринимались, в лучшем случае, с вежливым равнодушием. Чаще надо мной просто посмеивались:
– Брось, зачем себя загружать! Лучше почитай что-нибудь веселенькое, например, вот это, – доставалась из кармана куртки книжица, напечатанная на низкопробной туалетной бумаге. И озвучивался «шедевр».
– Ох, и хохмят! Вот, что значит демократия! Послушайте дальше!
Все смеялись, а я отходила к окну. Но не выдерживала:
– Посмотрите, как красиво! – Панорама вечернего города на берегу реки была действительно впечатляющей.
Но на меня уже никто не обращал внимания. Все смеялись очередному анекдоту из брошюрки, подогретые рюмочкой.

– Так кто же играет?
– Муж. Он у меня музыкант.
– О, значит, нашла, что хотела.
Мы не находили слов для продолжения разговора. Молчание становилось неловким. Но я не хотела его прерывать. Почему-то вспомнила: «Держи паузу, как можно дольше держи паузу, и ты победишь!»
А как ждала я этого момента раньше! Представляла, он придет, увидит, что я живу хорошо, что у меня муж, который меня любит. Но, странно, все оказалось ненужным, даже смешным. Что я могла сказать этому человеку? Совсем для меня чужому человеку сейчас.
Я улыбнулась:
– Ты ешь, ешь. Наверное, не завтракал!
Он налил вино в бокал.
– Давай выпьем. Выпьем за встречу, за нас с тобой.
Придвинулся ближе, положил руку мне на колено. Я не стала ее убирать, только посмотрела на него внимательно. Он выпрямился.
– О, не буду, не буду… Понял.
Встал, подошел к окну.
– Как красиво! Посмотри, какая панорама!
Я улыбнулась. Вот уж не ожидала – он стал лириком! С чего бы это?
Он увидел мою улыбку, отвернулся, опустил плечи.
– Ты можешь смеяться, но я очень многое передумал за последнее время, многое понял. Как-то не сложилась жизнь. И, в общем-то, сам виноват. Что мне было нужно, чего не хватало? Зачем я уходил отсюда? Зачем искал лучшее, ведь здесь так хорошо!
Он помолчал.
– Ведь я сам все бросил. Честное слово! Противно стало…. Я всегда тебя помнил. Моя жена была дочерью шефа. Совсем девочка, только закончила школу. Глаза большие, наивные. Влюбилась в меня сразу, как только мы познакомились. Так мне казалось… Да и папа ее даже очень благосклонным стал ко мне. Поверь, мне было очень нелегко. Я тебя любил и ее.… Вскоре она забеременела. У меня с ее отцом был разговор. Передо мной открывались большие перспективы, в случае женитьбы на ней. Нет, он не настаивал. Но я понял, что если этого не сделаю, то лишаюсь всего: работы, карьеры, будущего. Можно было, конечно, плюнуть – свет клином не сошелся. Но, знаешь, ведь я не подлец какой-то, жаль девочку. Да и ребенок…. Ведь ты же не можешь…, – он запнулся.
Я вскинула голову: чего-чего, но этого я не ожидала.

С какой радостью ждала я его в тот раз. Господи, у нас малыш! Сын. Нет, дочь! Представляла, как он схватит меня на руки, как закружит по комнате, когда узнает эту новость. Как мы будем счастливы все втроем. О чем только я не мечтала!
Потом он пришел. Хорошо помню застывшую улыбку у него на лице, его обескураженный взгляд, его слова о том, что еще рано, мы не готовы, что это очень серьезный шаг. Он как-то быстро ушел. Не звонил несколько дней и не появлялся. Я даже не плакала, а будто окаменела. Ничего не чувствовала: ни обиды, ни горечи. Потом пошла в больницу. Врач предупреждал: рискованно, возможны нехорошие последствия. Но мне было все равно уже, и я избавилась от ребенка….
И вот мне уже сорок, а у меня нет и никогда не будет детей.

– А ты знаешь, какая у меня дочь!... Как я ее люблю!... Мне очень трудно было уйти, оставить ее….
Я смотрела на него, не отрываясь. Слабым и беспомощным он мне сейчас казался.
– …Но она поймет. Повзрослеет и поймет!

Я сравнила его с моим мужем. Волна теплой нежности захлестнула меня при мысли о нем. Да, он старше, не так красив, временами ворчлив, медлителен, что меня раздражало порой. Я могла злиться на него, дуться, мы и ссорились, но это настолько было несерьезно, так кратковременно, что не оставляло следа ни в душе, ни в сердце. Я видела, как он мучился, когда это случалось, подыскивал всевозможные поводы для примирения. Это была моя крепость, куда я могла спрятаться в трудные для меня минуты. Я знала, что он всегда меня поймет, поможет, иной раз пусть не делом, но участием, советом.

Словно издалека донесся голос:
– Моя жена оказалась совсем не такой, какой я ее представлял до женитьбы. Очень ревнивая, она устраивала мне отвратительные сцены ревности, вечно ее что-то не устраивало. Я лишился всех моих друзей. Ей они почему-то не нравились, и она сделала так, что я перестал с ними общаться. Каким-то образом она узнала о тебе…. О, эти постоянные упреки, эти слезы! И потом....
Он снова сел. Налил в рюмку коньяк, не чокаясь, выпил.
– Отца ее сняли за какие-то махинации. Ну, помнишь это дело с «Аэрофлотом», едва не посадили. Представь, каково мне было. Пришлось уйти с работы, ведь я был «под ним». Меня вызывали как свидетеля.
Он нервно заходил по комнате.
– Как мог я после всего жить в этом бедламе. Тесть – на пенсии, жена не работает. Переехали в меньшую квартиру, прежнюю поменяли на двухкомнатную и взяли хорошую доплату. Но деньги быстро закончились. Я предлагал ему уйти в дом престарелых. Там и кормят, и ухаживают. Но жена воспротивилась – как это ее папочка будет жить в богадельне при живой дочери!... А кто его будет кормить? Мне пришлось идти убирать по ночам территорию рынка. Там и деньги давали, и продукты какие-то можно было достать.
Он помолчал. Потом вдруг, почти перейдя на крик, заговорил снова:
– Ушел я оттуда, навсегда ушел!
Закурил, нервно теребя сигарету.
–Ты все молчишь…. Почему ты молчишь? Обвиняешь меня? Впрочем, ты права. Да, я виноват. Виноват перед ними, виноват перед тобой. Я бросил тебя тогда, погнался за деньгами, за карьерой. Но теперь все кончено! Я ушел оттуда. Я знаю, ты меня любишь, ты простишь. Теперь я никуда не уйду. Я всегда буду с тобой!
Он опять налил, залпом выпил, подошел ко мне, хотел обнять. Я встала, отстранилась.
– Видишь ли, сегодня должен приехать мой муж из командировки, – я посмотрела на часы, – я бы не хотела, чтобы он застал тебя здесь. Хотя… мне было бы интересно узнать его мнение о тебе. Я ему все рассказала, и он, представь, ревнует меня. Но теперь, я думаю, не будет…
Он внимательно посмотрел на меня, повернулся и медленно пошел из комнаты. В двери оглянулся. Затем, я услышала, как захлопнулась входная дверь.

Все было так, как в прошлый раз. Так же хлопнула дверь, так же я осталась одна сидеть за столом. Но сейчас состояние мое было совсем другое. Я была абсолютно спокойна, улыбалась. Что это? Сладкое чувство мести? Нет, я не способна мстить. Я это знала. И еще я знала: если бы во мне осталась хоть капля того чувства, что я испытывала к нему раньше, кто знает, чем бы закончилось эта наша встреча. Будто тяжесть свалилась с моих плеч. Я подошла к окну, открыла его настежь, глубоко вдохнула свежий летний воздух и быстро-быстро стала убирать со стола.

2001 год. Москва.


                                                              О З А Р Е Н И Е

Последнее время меня стали тревожить какие-то воспоминания, выплывали из дальних уголков памяти образы, лица. Я пыталась их объединить во что-то целое, но как ни старалась, не могла. И еще. Во мне рождалась и звучала музыка, как будто слышала я звуки фортепиано. И воспоминания эти стали приходить ко мне после того, как я совершенно неожиданно…
* * *
Улица, как улица большого города. Широкие тротуары, по которым нескончаемым потоком в одну и в другую сторону двигаются люди. Многие спешат, обгоняя друг друга, а кто-то идет медленно, разглядывая витрины магазинов, в которых отражаются и они сами, и серое небо, и лужи. Мимо же мчатся машины и, кажется, сидящим в них нет дела до того, что происходит там, за их тонированными стеклами.
На остановке собралось много народа. Сыплет мелкий осенний дождь. Все нетерпеливо поглядывают в сторону, откуда должен появиться троллейбус или автобус, жмутся под навес. А те, кто с зонтами, храбро подходят к самому краю тротуара, рискуя быть забрызганными проезжающими машинами. В глазах нетерпение, всех раздражает слякоть, долгое отсутствие транспорта.
Вдруг раздается громкий перезвон. Кажется, он идет откуда-то сверху, с неба. Все поднимают головы, и лица их постепенно смягчаются. В нескольких десятках метров отсюда возвышается небольшая церковь. Белоснежная, она и в этот пасмурный дождливый день выглядит празднично и нарядно. Голос колоколов несется из-под ее золотых куполов и кажется таким же золотым, светлым, радостным, как и они сами.
Спешащие замедляют шаг, а люди на остановке вдруг начинают улыбаться. Колокола же то замолкают, то вновь звучат с новой силой, то слышны отдельные удары, отзывающиеся густыми и звучными басами, то с высоким веселым переливом бегут, бегут, догоняя друг друга. И нет ничего прекрасней этой музыки, этих божественных звуков, словно несущихся откуда-то с неба. И уже с явной неохотой заходят люди в подошедший троллейбус, оборачиваются и вслушиваются, боясь пропустить хоть один аккорд, хоть одну нотку
Но все исчезло так же неожиданно, как и возникло. Колокола затихли, музыка умолкла. И в это время из-за туч выглянуло солнце. Создалось впечатление, что и оно, услышав этот перезвон, наконец, прорвало пелену облаков, застилавшую его, осветило землю, засияло на куполах, на лицах людей, отразилось в лужах.
Я смотрела и удивлялась, пораженная этой необыкновенной переменой вокруг. Все остальное, кроме этих звуков, мне вдруг показалось таким ненужным, таким мелким, таким второстепенным. Движимая какой-то неясной силой, я неожиданно подошла к храму и, перекрестившись, ступила на высокое его крыльцо. Вошла внутрь и ощутила прохладу высоких потолков и каменного пола. Темные лики смотрели на меня со стен, ловили каждое мое движение, провожали меня своими чудесными испытующими глазами. Две женщины в синих атласных халатах и темных платках, тихо переговариваясь, убирали остатки парафина от сгоревших свечей перед образами. Мужчина, склонив голову перед иконой Богородицы, крестился и шевелил губами, очевидно произнося слова молитвы. Старушки сидели на лавке у входа и неистово начинали креститься, завидев в дверях вновь вошедшего. Несколько одиноких огоньков в лампадах и горящих свечей возле алтаря не разгоняли полумрак, окутывающий все вокруг
Зайдя за колонну, я увидела гроб. Остановилась, перекрестилась. Молодой священник монотонно, нараспев читал над ним Заупокойную. Слов не разобрать. Всмотрелась. Маленькая седая старушка лежала в гробу. На лбу венчик, в руках крест. Глаза полуоткрыты. И казалось, что она молча наблюдает за всем происходящим вокруг. Подошла какая-то женщина в черном платке, что-то сказала чтецу. Тот утвердительно кивнул головой. Некоторое время стояла рядом, потрогала рукой и разгладила несуществующие складки на покрывале, спрятала выбившуюся прядь волос под платочек старушки, наклонилась и поцеловала ее в лоб. Видно было, как по щеке у нее стекает слеза, она смахнула ее, повернулась и, перекрестившись, пошла к выходу. И тут вдруг солнце опять появилось из-за туч. Маленький лучик, скользнув сквозь витражи, остановился вначале на стекле иконы, висевшей над гробом, а затем, отраженный, спустился прямо на лицо старушки. И оно как бы ожило, стало не таким изможденным и желтым, и, мне показалось, улыбка тронула ее высохшие губы. Это все произошло так неожиданно и так чудесно, что чтец на миг замолчал, вглядываясь в ее лицо. Он, очевидно, тоже что-то почувствовал – осенил себя крестом, а потом громче и уже с каким-то вдохновением продолжил произносить слова молитвы.
Тогда впервые во мне родилась и зазвучала музыка.
Поставив свечки Божьей Матери, Николаю Чудотворцу и Всем Святым, я медленно вышла из храма.
Оглушенная увиденным и услышанным, долго не могла прийти в себя, шла по улице, не замечая ничего и никого

* * *

Я знаю, что мои родители разошлись, когда мне было около трех лет. Сколько себя помню, жила я с мамой и бабушкой Стасей, маминой мамой. Это была красивая рослая женщина. Работала она медсестрой, и ей удивительно были к лицу белый халат и белая шапочка-пилотка, которую она кокетливо одевала немного набок.
Меня бабушка Стася очень любила, баловала. В альбоме есть ее дореволюционная фотография. Она – сестра милосердия. Я знаю, что, окончив женские медицинские курсы, она работала в госпитале, ухаживала за ранеными, прибывающими с фронта. И еще: часто и много рассказывала она, как бегала на поэтические вечера, где читали свои стихи Маяковский, Хлебников, Андрей Белый, как танцевала с Блоком, и он целовал ей руку. Она хранила томик стихов Есенина, им подписанный. И когда говорила обо всем этом, ее большие зеленые глаза наливались слезами, а она не могла сдерживать их. То была ее юность. И эта юность проходила в Те потрясающие, незабываемые годы больших волнений и перемен. Умерла она, когда мне было четырнадцать лет, вернее не умерла, а погибла, попала под машину, переходя улицу.
С тех пор прошло много времени. Я уже стала забывать ее лицо, только красавица на фотографии все улыбается мне своей широкой белозубой улыбкой.
А вот родителей отца, бабушку Соню и дедушку Леву, я помню хорошо. Маленькая, полненькая с уже седеющей, но все еще шикарной косой, которую она укладывала короной вокруг головы, бабушка Соня была вся такая теплая, мягкая, с ласковыми руками. Дедушка Лева, высокий, худой профессор, ходил всегда с темно-коричневой палкой, и вместо ручки у этой палки была голова какого-то невиданного клыкастого зверя. Я очень ее боялась и обходила стороной, если дедушка оставлял ее где-нибудь в комнате. Запомнила его голос, густой, низкий, зычный, когда он, открывая дверь, еще с порога говорил: «Сонюшка, я пришел!» И тогда бабушка спешила к нему, он целовал ее в пробор на голове, а она брала у него палку, портфель, шляпу и семенила на кухню.
Я очень любила бывать у них, хотя мама всегда была недовольна этим. Но бабушка Стася одевала меня в крахмальное платье, на голову – панамку, давала мне в руки маленькую корзинку, куда клала несколько пирожков, и мы с ней шли навестить их.

* * *

Несколько дней я находилась под впечатлением моего посещения храма. Меня тревожила музыка, постоянно звучавшая в голове, преследовали неясные образы.

Однажды вечером долго не могла уснуть. Все уже давно спали, а меня что-то томило, волновало. Вставала, выходила на крыльцо. Ночь была темной, безмолвной. Я возвращалась в комнату, брала книгу, но откладывала – не читалось. Наконец, уже под утро, все-таки забылась в каком-то тревожном, беспокойном сне. И вижу я себя маленькой, совсем маленькой, и нахожусь я в большой комнате. Комната эта перегорожена ширмой. Здесь же стоит большой черный концертный рояль, вокруг которого собралась вся наша, тогда еще большая и дружная семья. Бабушка Соня с распущенной темной косой перебирает пальцами клавиши, аккомпанируя дедушке Леве. А он, с густой шевелюрой, одетый почему-то в форменную куртку с блестящими пуговицами, поет, и его красивый, могучий бас взлетает высоко под потолок комнаты. Вижу здесь и бабушку Стасю, она начинает читать стихи, когда дедушка заканчивает петь. Все аплодируют им громко и весело. Мама и папа тут же, молодые и красивые и, самое главное, такие милые, радостные. Сама же я прячусь в углу за креслом и наблюдаю за ними. Потом вижу: я остаюсь одна в комнате. Входит бабушка Соня и начинает стелить на крышке рояля, приговаривая: «Маленькая устала, маленькая хочет спать». Поднимает меня и укладывает в эту постельку. А мне чудно и хорошо здесь, на рояле, потому что, когда я ворочаюсь, струны мелодично откликаются в тишине. Бабушка Соня улыбается и говорит маме: «Наша Сашенька так музыкально спит!» И все смеются, и я смеюсь. И я – маленькая, и все – молодые и красивые. Потом, когда в комнате становится тихо, я вылезаю из постельки, спускаюсь на пол, выхожу из комнаты, иду, иду по коридору и оказываюсь на улице, где много людей и машин, и… просыпаюсь.

Записки женщины бальзаковского возраста (продолжение)

Вот такой странный сон. Но что интересно: я вспомнила! Выплыло, наконец, откуда-то из дальних уголков моей памяти и стало находить конкретные очертания то, что мне приснилось в ту ночь. Да, это было на самом деле. И большая комната в коммунальной квартире в переулке, в центре огромного города, и музыкально-поэтические вечера, когда собиралась наша, тогда еще дружная, семья, и мои ночи на крышке рояля. Как грустно, ведь их всех уже нет на свете. А я почему-то все забыла. Но воспоминания стали возвращаться ко мне после того, как я совершенно неожиданно в один пасмурный дождливый день услыхала звон колоколов и увидела улыбающуюся старушку в гробу. Видно, очень хорошим человеком была она при жизни, если ангел – а я в этом уверена – в виде лучика солнца снизошел к ней.


18 апреля 2003г.
Щелкино.



К А М Е Н Ь

Было раннее утро. Мария вышла на крыльцо дома, подставила лицо свежему ветерку, огляделась. Солнце еще не успело брызнуть своими лучами на землю, хотя небо на востоке уже окрасилось в розовые тона. В густой листве деревьев, в кустах сирени, жасмина, боярышника, что разрослись в соседнем сквере, еще затаились сумерки, но и они постепенно таяли. Казалось, все затихло в ожидании чудесного появления на горизонте огромного красного шара, пылающего, переливающегося в легком воздушном мареве.
Мария сбежала со ступенек – раз, два, три – и направилась к автобусной остановке. Путь ее лежал мимо длинного четырехподъездного дома с одной стороны, детской площадки и палисадника с другой. Много раз она проходила здесь туда и обратно. Каждая травинка на обочине, рытвинка на дорожке были хорошо знакомы ей. Примелькался и камень, большой, чуть ли не в человеческий рост высотой и в несколько обхватов шириной. Он лежал на боку в палисаднике. Вокруг росли цветы, посаженные заботливыми руками жильцов дома, метрах в двух от него высилось черешневое дерево, а рядом – беседка, обвитая диким виноградом. В ней по вечерам обычно собиралась молодежь с песнями, с игрой на гитаре.
Мария шла, с удовольствием вдыхая всей грудью свежий утренний воздух, шла неторопливо: было еще рано, минут десять до отхода автобуса. И вдруг что-то заставило ее остановиться и посмотреть в сторону камня – показалось, там кто-то шумно и тяжело вздохнул. Но вокруг никого не было. Заглянула в беседку – тоже пусто. Хотела идти дальше, однако звук повторился и еще громче. Недоумевая, она тихонько приблизилась к камню, обошла вокруг и почувствовала, что какая-то сила притягивает ее, словно магнит, к нему. Оперлась ладонью о его шершавую поверхность и в то же мгновение увидела рядом с собой старика. Мелькнула мысль: откуда он взялся? Поразило то, как он выглядел: небольшого роста, в длинной серой хламиде, опирался на толстую корявую палку с ручкой. Длинные седые, нет, серые волосы опускались ниже плеч, такого же цвета длинная борода. И весь он был словно запорошен то ли пылью, то ли пеплом.
От неожиданности Мария замерла на месте, уставившись на него. Хотела вскрикнуть «ой!», но горло перехватило, и она не смогла выдавить ни звука. Его глаза, неожиданно глубокие, ярко-синие, смотрели на нее из-под нависших бровей. Таких глаз ей не доводилось видеть ни у кого и никогда. Это были не глаза, а целые вселенные, целые океаны, готовые выплеснуться каждое мгновение из берегов. Ей показалось, что она сейчас утонет в них. Почувствовала страх, какой испытывала, бывало, когда заплывала далеко в море, а потом вдруг осознавала, что бездна там, под ней – не просто бездна, а другая жизнь, отличная от той, что на земле, и враждебная ей. У нее забилось сердце, гулко и часто, кровь прилила к лицу. Старик продолжал смотреть на нее. И вдруг Мария успокоилась – тихий лазурный свет, как будто льющийся из его глаз, обволакивал ее всю, с ног до головы, казалось, она погружается в него, испытывая при этом необыкновенное наслаждение. Она увидела, как корявые пальцы старика с длинными ногтями, легли на ее руку. От этого прикосновения дрожь пробежала по телу.
Внезапно все переменилось вокруг. Не стало ни ее дома, ни соседнего, вообще ничего не стало, такого привычного и знакомого. Подул ветер да такой силы, что, казалось, она взлетит сейчас, словно соломинка, над землей, влекомая им. Но старик крепко держал ее за руку, и она осталась на месте. Только сумка рвалась с плеча да волосы потеряли заколку и били в лицо, застилая глаза. Небо вдруг заволокло рваными тучами. Они неслись с огромной скоростью над головой. Солнце, только что появившееся на горизонте, будто мяч, пущенный умелой рукой, быстро прокатилось по небосклону, но почему-то против часовой стрелки, не так, как обычно, утонуло в море с противоположной стороны и тут же снова вынырнуло, но уже на востоке. День и ночь сменяли друг друга все быстрей и быстрей, и, наконец, не стало ни дня, ни ночи, а вокруг на какое-то время посерело, как это бывает, когда опускаются на землю глубокие сумерки. Мария обнаружила, что и она, и старик вдруг оказались на небольшой террасе, а пологий спуск к морю усыпан валунами, большими и поменьше. Она видела, что огромные волны, накатывая на берег, подступают все ближе и ближе, омывают края террасы, с шумом унося осыпающийся под их натиском грунт. А их камень стал намного массивнее, целая каменная глыба возвышалась перед ними.
Старик крепко держал ее за руку. Дышалось труднее, словно не хватало воздуха. Мария вопросительно посмотрела на него: что делать, если вода смоет всю террасу. Он как будто услышал ее немой вопрос, покачал головой, мол, не бойся. Действительно, волны стали ослабевать. И, наконец, шагах в пяти от них, ласково шурша мелкой галькой, заискрилось в лучах восходящего солнца безбрежное море.
Услышала какие-то странные звуки за спиной. Оглянулась и поразилась открывшейся перед ней картине: голые черные скалы нависли над их головами, а дальше, за небольшой долиной, виднелись верхушки высоких гор. Все это: и долина, и их склоны – поросли густым, непроходимым лесом. Деревья в том лесу совсем не походили на те, что она привыкла видеть и знала, и были несоизмеримо больше и выше. Толстые стволы их, в несколько десятков обхватов, уходили вверх на добрую сотню метров. Трава, если это можно было назвать травой, заслоняла небо на высоте в три-четыре человеческих роста. А поверх нее виднелись головы странных животных на длинных шеях, похожие на головы ящериц. Мария вдруг с ужасом поняла, что она каким-то образом очутилась в доисторическом времени, что длиношееи животные – это динозавры, бронтозавры или как их там… Она не очень разбиралась. И ей стало страшно. Что дальше!? Хотела отойти от камня, подойти к воде, плеснуть ею себе в лицо, но холодные пальцы старика крепко вцепились в ее руку и не давали двинуться с места.
Внезапно большая тень легла на землю. Мария подняла глаза. На самом краю скалы, совсем рядом, возвышался огромный ящер и смотрел прямо на них. Вот его шея стала изгибаться, квадратная змеиная голова – все ближе, пасть открылась, и она почувствовала его зловонное дыхание… В ужасе зажмурилась и вдруг ощутила, как ее всю окатило прохладной водой. Потом – сильный порыв ветра. Еще дрожа от страха, она приподняла веки. Уже не было ни скал, ни леса, ни этой морды, нависшей над ней, а вокруг – пустынные холмы и камни, вросшие в землю и покрытые разноцветным мхом. Море отступало. Волны с шумом обрушивались на берег. В небе грохотало и сверкали молнии. Ветер дул с огромной силой. А вдалеке из глубины медленно всплывало что-то черное. Вот оно стало расти, расширяться. На нем забугрилось, появились впадины, над водой нависли острые скалы. Мария поняла: дно моря поднялось, и образовался остров. Пролив между ним и берегом, где находились они со стариком, был небольшой, всего несколько десятков метров, так что ей было хорошо все видно.
Как это может быть? То, что на земле происходит в течение миллионов лет, на ее глазах возникает и исчезает в несколько минут, в одно мгновение. Она глянула на старика. Он так же находился рядом с нею, так же держал ее за руку, но взгляд его был устремлен вдаль. На лице у него появилось некое подобие улыбки. Мария тоже посмотрела туда, и возглас удивления вырвался у нее из груди: там, в небе, повис огромный серебряный шар. Вот он опустился на остров и засверкал в лучах полуденного солнца. В его нижней части открылось отверстие, и показались какие-то существа. Их было трое. Они немного задержались у выхода, а потом легко поднялись в воздух и через мгновение были рядом с Марией и стариком. И тут она их разглядела. Высокие, почти вдвое выше нее серебристые фигуры с большими прозрачными шарами, напоминающими шлемы скафандров. Внутри этих шаров виднелись головы, безволосые, с удлиненными черепами. Лица их напоминали человеческие с большими глазами, но без носа, рта. Глаза эти постоянно меняли свой цвет и то темнели и казались совсем черными, а то становились очень светлыми, яркими и лучились глубокой голубизной. Они так напоминали глаза старика! Мария невольно оглянулась на него. Он стоял на том же месте и спокойно взирал на неожиданных гостей, словно на старых знакомых. А те склонились перед ним, как бы приветствуя его. Старик поднял свободную руку и показал на Марию. Великаны покачали своими шлемами, и она вдруг услышала, нет, не услышала, а почувствовала, как в ее мозг ворвалось что-то чужое, но оно было таким ясным, таким теплым, приветливым и дружелюбным, что она улыбнулась. А глаза великанов заискрились, засияли еще ярче. Ей стало хорошо и радостно. Она, наконец, освободилась от руки старика, ступила им навстречу и… увидела, как стало меняться все вокруг. За какие-то доли секунды исчезли пришельцы, – а это, поняла Мария, были именно они. Перед ней возник ее родной город, ее дом, беседка, обвитая диким виноградом, и камень, возле которого она стояла. И никакого старика рядом. Она оглянулась. Все было по-прежнему в природе. Только волосы ее почему-то растрепались, а заколка лежала на земле в нескольких шагах от нее. Только огромная радость была на сердце. Она аж задохнулась от переполнявшего ее этого чувства. Посмотрела на камень, провела рукой по его шершавой поверхности.
Да, пока она помнила то, чему была свидетелем несколько мгновений назад. Пока! А что будет потом? Она не знала. Но чувствовала: в ней самой что-то изменилось, что-то новое поселилось в ее душе, то, что будет теперь с нею всегда, с чем она дальше будет жить…

17 апреля 2008 года
Щелкино, Крым.




БЕЛЫЕ ПТИЦЫ НОЧИ   

Было тихо. Ночь царственно расположилась в городе, окутала своей легкой шалью дома, улицы, парки. В лучах полной луны, что нависла над морем, все вокруг представлялось неестественным и загадочным. Ветра не было, и листва на тополе под балконом отсвечивала каким-то необъяснимо белым светом. Казалось, чуть тронешь, и зазвенит она, словно серебряные колокольчики. Воздух был напоён запахами цветущих акаций и маслины. Издалека доносилась музыка, – в парке у берега веселилась молодежь на дискотеке – но и она вскоре затихла. Город погружался в сон.
Мария стояла у раскрытого окна и прислушивалась к звукам ночи. Голова немного кружилась то ли от выпитого вина, то ли от пьянящего, настоянного на ароматах распустившихся деревьев воздуха. Ей было легко и свободно дышать. Немного гудели ноги. Она улыбнулась, припомнив все события этого дня. Сегодня день её рождения. Сколько ей? Вздохнула: не хочется думать. Много! Много прожито, много пережито. За столом сидели ее дети, внуки, друзья. Все поздравляли её. А с чем? С тем, что она благополучно добралась до этой высоты, с которой страшно глянуть вниз – так далеко осталось позади всё то, что она когда-то любила, где она была по-настоящему счастлива?
Утром, до прихода гостей, задержалась у зеркала. Почему-то последнее время ей хватало беглого взгляда на себя в нем, когда причесывалась или подводила губы. Но сейчас вдруг стала пристально разглядывать свое отражение. Довольно моложавая, еще привлекательная женщина смотрела на нее. Волосы были всё такие же пышные, но другого цвета – те, темно-каштановые, стали совсем седыми, поэтому пришлось превратиться в блондинку. И морщины уже никуда не спрячешь, хоть какими кремами ни пользуйся. И глаза! Это уже не те глаза цвета спелой, почерневшей на солнце влажной вишни, которые смотрели когда-то на мир, широко распахнутые, ещё не знавшие разочарований. В них нет уже того особенного блеска, присущего молодости, неопытности, наивности. Временами страшновато заглядывать в их глубину – словно в черный омут – столько горечи там из-за несбывшихся надежд, потерь, но таится и многолетняя мудрость, скепсис, наконец. И, даже когда она смеется, глаза её не излучают всей полноты радости – невыразимая грусть сокрыта в них…
Мария здесь и сейчас, наедине с этой волшебной ночью, вдруг почувствовала себя молодой, лёгкой, она провела рукой по волосам, лицу, груди, талии и невольно выпрямилась, вскинула голову. Поймала себя на мысли, что ей хочется, раскинув руки, ступить в этот мерцающий свет, показалось, что она безо всякого, просто, сможет поплыть над крышами домов, над площадью, дальше над морем, прямо к огромному жёлтому диску, раствориться в его лучах. Аж дух захватило!
Она оглянулась, отошла от окна. Балконная дверь полуоткрыта. Переступила порог в комнату. Тихо, только доносится мерное посапывание спящих. В кухне горит лампа над столом. Посуда вымыта, расставлена по местам. Удивилась – так быстро и без шума справились ее помощницы: Любочка, жена сына, и Варюша, дочь. Вошла в спальню. Павел, ее муж, не спал. Протянул к ней руки, привлёк к себе, поцеловал. Она присела на край кровати.
– Не спишь?
– А ты почему не ложишься? Устала ведь, да и волнение…
Она не ответила, поднялась и снова пошла на балкон. Хотелось ещё раз вдохнуть этот ночной воздух. Муж последовал было за нею, но она остановила его:
– Я скоро приду, лежи…
Луна переместилась ближе к горизонту. Длинная серебристая дорожка протянулась к самому берегу. Отсюда, с высоты шестого этажа дома, хорошо видно, как мерцает она на неподвижной водной глади.
Мария подставила лицо едва уловимому ветерку, что дунул в этот момент, и вдруг увидела, как со всех сторон по направлению к морю, летели большие белые птицы. Они летели медленно, широко размахивая крыльями. Их становилось всё больше. С балкона соседнего дома, заметила, поднялась ещё одна, взмыла вверх и присоединилась к остальным. Часы в комнате пробили полночь. Внезапно ноги Марии оторвались от пола. «Нет, этого не может быть!» – промелькнула мысль, но её словно что-то вытолкнуло из окна. Она в страхе зажмурила глаза, и тут же широко открыла, увидела, что летит по воздуху, а внизу проплывают крыши домов, едва освещенные дворы и улицы. Хотела закричать, но горло вдруг сдавило, и у неё вырвалось:
– Га-а-а-ра!
«Я лечу! – Подумала. – Отчего люди не летают? – вдруг всплыло в памяти чьё-то, а чьё, не могла вспомнить. И тут же: а почему не летают? Ведь я лечу! Лечу!» Скосила глаза в сторону и увидела, что её несли большие крылья. Она ощутила их силу и мощь. «Я могу лететь, и я лечу!» – билось в голове.
Большая белая стая бесшумно плыла в тёмном ночном небе, освещённая лучами Луны, и вместе с ней – Мария, Мария-птица, мерно взмахивая крыльями, не задаваясь вопросом, куда, зачем. Но её влекло, как и всех остальных, к огромному желтому шару, висящему над морем, и она безотчётно повиновалась этому влечению. Внизу – уже бескрайняя водная равнина, тёмная, жуткая, а впереди – свет, в котором хотелось омыться, раствориться. Вверху неподвижные гроздья звёзд, и время как бы остановилось. Тихо, даже хлопанья крыльев не слышно. Птицы, казалось, повисли в воздухе на одном месте. «Вот, что такое бесконечность», – вдруг подумала Мария. Рядом, не обгоняя и не отставая, плыли другие птицы. Захотелось оглянуться, но не смогла повернуть головы. Она не чувствовала усталости, лёгкость пронизывала все её тело, словно его вовсе не было, а было только сознание, только мысль, и это никак не соотносилось с наличием ее плотской сущности. «Может быть, меня уже нет? И эти, что летят вместе со мной… их тоже!…» Но ответа не было. А стая продолжала свой путь.
Внезапно впереди, словно всплыли на поверхность, появились несколько скальных островков. Они располагались кругом, словно вели хоровод. И внутри этого круга, освещенного Луной, была тихая заводь, куда могло проникнуть только узкое небольшое судёнышко. Стая вдруг изменила курс и резко снизилась. Марию-птицу эти островки притягивали, словно магнитом. То же творилось, видимо, и с остальными. Они, покружившись над ними, расселись на скалах, и, что удивительно, в абсолютной тишине. В небе появилась еще одна стая – она летела уже с другой стороны – и так же бесшумно опустилась рядом. Потом ещё и ещё. Вскоре не осталось свободного места на камнях, везде сидели большие птицы, подставляя свои крылья, спины, грудки холодным лучам Луны.
Все вокруг искрилось. Что-то неестественное было в этом пейзаже, фантастическое. Глубокая тишина и острова, словно корабли среди моря. А на них множество белых птиц.
Мария встрепенулась. Возле неё оказался большой птах. Он ничем не отличался от остальных. Повернула голову и, словно получила в грудь лёгкий толчок – встретилась с ним взглядом. Человечьи глаза смотрели на неё. Очень знакомые глаза. Что это? От неожиданности приподнялась, захлопала крыльями, из горла вырвался крик «Га-а-а-ра». Но крик этот никто не услыхал, и она сама тоже – он растворился в тишине, нависшей над морем, и ушёл то ли в глубину, то ли вознёсся к звёздам. Птах продолжал смотреть на нее. «Ты не узнаешь меня?» – вдруг уловила импульс, поняла, что слышит его мысли. И тут сердце Марии-птицы часто-часто забилось. Как же! Как она могла забыть? Забыть его, мальчишку с большими, цвета морской волны глазами, с выгоревшими на солнце вихрами, статного, весёлого – её первую любовь. Боже, когда это было! Перед её мысленным взором всплыло: вот она, совсем еще девчонка, школьница, идет, а рядом он – несёт её портфель. Или еще: они, взявшись за руки, бегут по ночному полю, к реке. В небе светит полная луна. Сбрасывают с себя одежду и через мгновение уже плещутся в воде. Он случайно оказывается близко около неё, берёт за плечи, рука его касается её небольшой девичьей груди. Она испуганно смотрит в его лицо, освещённое Луной, но через мгновение громко смеётся, уходит с головой в воду и выныривает уже на середине. А он стоит и смотрит, как она плывет, лёжа на спине. Глаза её устремлены в небо к звёздам. И вокруг всё залито серебристым волшебным светом. Как и сейчас!
Воспоминания одно за другим уже овладели ею. Кажется, и он вместе с нею переживает былое. Они отчётливо слышат мысли друг друга: «А помнишь, как мы… А об этом ты не забыл?…» И тут глаза у обоих погрустнели: она стоит у своей калитки, мимо по улице идет свадебная процессия: жених – он, а рядом с ним девушка в белом платье, фате. Вот процессия уже близко, вот уже рядом. Вдруг Мария видит, что он круто поворачивает, подходит к ней: «Если ты сейчас скажешь, что согласна быть моей, я все брошу, и мы уедем с тобой, будем вместе. Соглашайся! Ведь я, кроме тебя, никого не люблю. И ты это знаешь!». А она смотрит не на него, а на девушку. Видит, как та остановилась, и в её в глазах испуг, боль, растерянность. Ничего она не сказала ему, убежала во двор, в дом. И долго, долго плакала…
«Как ты жила все эти годы?»
«Было много хорошего, но были и горькие дни. А ты как жил?»
«Я свою дочь назвал твоим именем. Почему мы тогда расстались?»
«Я не помню… Столько лет прошло».
«И я не помню! Но ты мне снилась все эти годы… Последнее время твои глаза…».
Луна уже почти у самого горизонта. На небе с противоположной от неё стороны ярче зажглись звёзды. Но чувствовалось, что и они вот-вот исчезнут, затеряются, поблекнут – приближался рассвет.
«…Моя жизнь там закончилась… Твоя тоже… Теперь мы будем вместе. Всегда…»
«О чём ты говоришь? Почему закончилась? Я не хочу!…»
В это время Мария увидела, что птицы пришли в движение. Они стали хлопать крыльями, то поднимаясь, то снова опускаясь на скалы. Некоторые из них взлетели и, выстроившись клином, устремились по направлению к исчезающему в море желтому шару, словно стараясь догнать его. Другие, торопясь, – в противоположную сторону, навстречу утренней заре.
«Нам пора. Скорее летим! Перед нами – Вечность. Ну же, почему ты медлишь?»
«Я не хочу, у меня ещё много дел. Как же Они будут без меня? Я Им нужна!»
«Но я не хочу улетать один, без тебя! Опять, опять без тебя!»
«Что поделаешь, такая у нас с тобой судьба. Лети, догоняй... Даст Бог, свидимся ещё!»
«Мария! Мария! Мари-и-я-а-а!»
Но она уже не слышала его да и не слушала. Мощные крылья подняли её над морем и понесли к уже виднеющемуся в рассветных сумерках берегу. Небо на востоке, там, куда она так стремилась, всё больше окрашивалось в розовый цвет. Вот он становится настолько ярким, что белые птицы, словно искупавшись в нём, превращаются в розовые. Она слышит многоголосый хор: «Надо успеть достичь берега до восхода солнца, иначе погибнем!» Она тоже знает об этом и вместе со всеми летит, летит, летит...
Вдруг видит, одна из птиц стала отставать и снижаться – крылья уже не держали её. «Я не долечу, не долечу!» – бился у всех в головах её крик. А море, небо, приближающаяся земля слышали жалобное: «Га-а-а-ра!». Что случилось с Марией, она не сознавала, но её крылья внезапно сложились, все мышцы напряглись, и она камнем стала падать вслед барахтающейся в воздухе птице. Скорее почувствовала, чем увидела, что несколько других тоже сделали это. Они подхватили её у самой воды и понесли, уже почти безжизненную, к берегу.
Вот-вот первые солнечные лучи брызнут из-за горизонта. Этого мгновения Мария всегда ждала с замиранием сердца, с восхищением. Но сейчас знала, что они, едва показавшись, превратят её в факел, который, падая, сгорит, даже не коснувшись поверхности воды.
Скорей, скорей к родному дому!… Услышала слабый голос: «Спасибо… теперь я сама…».
Они были уже над землей. Бело-розовые птицы разлетались в разные стороны, растворялись в воздухе. Мария, поддерживая ослабевшую, неслась над ещё не проснувшимся городом, стремясь как можно скорее достичь цели. Оказалось, им по пути – та села на балкон по соседству.
«А ведь я знаю, кто это, – подумала, – и она долетела… Значит, всё будет хорошо, она поправится…»
Но вот и распахнутое окно, откуда ночью так внезапно вынесли её крылья. И в это мгновение, когда Мария-птица уже готова была опуститься в открытую створку, первые лучи солнца окрасили в золото всё вокруг. Она почувствовала жжение во всем теле, но ноги – уже её ноги – коснулись пола. Всё потемнело у неё перед глазами...
Когда пришла в себя, увидела встревоженные лица мужа и детей, увидела, что лежит на диване в комнате.
– Наконец-то! Слава Богу! Мамочка, как ты себя чувствуешь?
– Маша, когда я вышел на балкон, ты лежала на полу, а вокруг – опалённые белые перья. Что это? Откуда они? – Павел смотрел на неё, и в его глазах она прочитала и удивление, и заботу, и любовь

2 мая 2007
г. Щелкино.

Записки женщины бальзаковского возраста (продолжение)

С В И Д А Н И Е   

Темный, неосвещенный подъезд возник перед нами как-то сразу, едва мы вышли из боковой аллейки, одной из трех, что радиусами расходились в разные стороны от крыльца большого дома. Фонарь качался невдалеке, на улице, по которой сейчас проез-жала машина. Дом напротив, старой постройки, трехэтажный, с высокими окнами, тоже был темен. Только на площадке второго этажа тускло горел свет.
Мне вдруг расхотелось заходить в этот подъезд. То ощущение ожидания и волнения, что было у меня весь день, исчезло. Я увидела себя как бы со стороны и почувствовала, в каком нелепейшем положении очутилась. Этот дом, эти люди! Зачем я здесь?
Машина проехала, стало тихо. Откуда-то донеслись голоса людей, музыка. Потом смолкло и это. Легкий ветер пробежал по верхушкам редких деревьев и кустарнику вдоль аллеек. Ночь была лунная, светлая.
Мы стояли перед крыльцом и прислушивались. Двое, что были со мной, мужчина и женщина, вопросительно посмотрели на меня, очевидно, заметив мое колебание.
– Не бойтесь, все будет хорошо, – это сказала Она.
Я оглянулась, услышав шаги. К нам приближался человек высокого роста. Походка размашистая, легкая. Он спешил. У меня почему-то сжалось сердце. Не от страха, хотя я была здесь совсем одна, наедине с почти незнакомыми людьми, а от какого-то предчувствия. Человек подошел, остановился. Чуть склонился надо мной, всматриваясь в лицо. Я отвернулась от света.
– Ну что, идем? – Мужчина и женщина первыми вошли в подъезд.
Мы с незнакомцем последовали за ними. Он поддерживал меня под локоть, когда поднимались по лестнице. Я ощутила тепло его руки, и сердце мое опять сжалось. Было темно. Где-то наверху горела одинокая лампочка. Ее явно не хватало, чтобы осветить всю лестницу. Было жутковато, но я чувствовала пожатие руки незнакомца, и это меня почему-то успокаивало.
– Вот мы и пришли. Это здесь.
Звякнули ключи, дверь открылась. На нас пахнуло теплым, немного затхлым воздухом давно не проветриваемого жилища. Вспыхнул свет. Мы стояли в небольшом коридорчике. Слева вешалка. Мой легкий плащ, будто сам собой, оказался на ней рядом с кожаной курткой незнакомца. Мужчина и женщина не раздевались. Они о чем-то шепотом перемолвились с ним и вышли, кивнув мне на прощание. Я хотела последовать за ними, ведь остаюсь наедине с чужим мне человеком в совершенно незнакомом месте. Но он взял меня за руку и задержал. И, удивительно, я повиновалась.
Мы остались одни. Тут я его рассмотрела. Это был мужчина около сорока, высокий, крепко сбитый. Чувствовалась уверенность и сила в его движениях. Крупные черты делали его лицо суровым и жестким. Но глаза, обращенные ко мне, смотрели мягко и задумчиво. В то же время в них был вопрос. Он взял меня под локоть, и я совершенно спокойно пошла с ним в комнату.

* * *

Прошедший день был для меня не из лучших. Все валилось из рук. Накануне ночью плохо спала. Не помню, что мне снилось, но несколько раз просыпалась в тревоге, в какой-то необъяснимой тревоге. В конце концов встала, походила по комнате, задержалась у окна. Брезжил рассвет. Небо на востоке постепенно светлело, розовело. Снова прилегла на кровать. Сердце стучало громко и часто. Сна не было. Казалось, больше не усну, но вскоре опять почувствовала дремоту.
Не знаю, сколько я проспала, но что-то заставило меня открыть глаза. Прямо передо мной стоял человек, большой, темный. Я ощутила его взгляд. И я узнала этот взгляд, это лицо. Так мог смотреть только Он! Но почему Он здесь? Ведь Его нет. Нет уже много лет! Я хотела испугаться, но… не получилось. Он протянул руку и погладил меня по голове, лицу. Я вся сжалась, боясь пошевелиться и каким-то движением спугнуть это видение. Он постоял еще некоторое время, потом медленно повернулся и вышел.
Я обвела взглядом комнату. Первые лучи солнца уже пробивались сквозь занавеси. Встала, подошла к входной двери – она была заперта. Больше уснуть не могла. Что это было? Сон или явь? Мне это приснилось или было на самом деле? Он приходил ко мне, приходил из небытия!… А если не сон, что Он хотел?

* * *

По дороге с работы домой я зашла в кафе. Сюда часто заходили мы с Ним вдвоем. Потом втроем, когда наш Мальчик подрос. Заказала сок, орешки.
Многое изменилось в жизни с тех пор, а это кафе осталось таким же, каким было тогда. Хотя и тут появились новшества: импортные шоколадки, мороженое, стал больше ассортимент, разнообразнее. Недавно кафе отремонтировали. Поставили новую мебель, повесили новые шторы. Но окна все так же выходят на брусчатую улицу с двумя парами рельсов, по которым все так же грохочут трамваи, все так же при этом дребезжат стекла.
Я сидела и задумчиво смотрела в окно. Сидела одна. Мальчик сейчас далеко, в другом городе. Он учится, живет в общежитии. Я очень скучаю, два раза звоню ему. Это стоит недешево, но по-другому я не могу. Хочу поехать, но опять-таки не могу вырваться с работы. И дорога стоит недешево… Вновь подумала об утреннем видении – что это было?
Первое время, как Его не стало, Он являлся мне во сне очень часто. Утром я просыпалась и с нетерпением ждала следующей ночи, чтобы увидеть Его снова. Он приходил, мы были вместе, нам было хорошо. И когда собирался уходить, я задерживала, пыталась идти с ним, но Он, мне снилось, категорически отвергал все мои попытки, нежно целовал меня и исчезал. Так продолжалось довольно долго. Потом Он перестал являться. Совсем. И вот сегодня опять.
Нет!… Как-то года три назад Мальчик в пасхальную ночь пошел в церковь с ребятами. Я была одна. Как сейчас помню, накануне прибралась в доме. Горела свеча в гостиной. Прошла в спальню и прилегла на кровать, не раздеваясь, в ожидании сына. Отвернулась к стене. Вдруг в комнате раздались шаги и затихли рядом. Я почувствовала прикосновение к волосам, чья-то рука погладила меня по голове. Мне стало жутко, и в то же время приятно сжалось сердце… Хлопнула калитка. Я резко повернулась, но никого не увидела, только, будто ветерком обдало мое разгоряченное лицо, и неяркое сияние показалось возле окна. И померкло. Села на кровати. Как завороженная, смотрела на то место, где исчезло сияние. Постучали в окно. Это пришел мой Мальчик. Открыла дверь. Сын вбежал в комнату: «Христос воскресе!» Заглянул мне в глаза, я рассмеялась и со словами «Воистину воскресе!» расцеловала его в щеки, в лоб, в нос.
Потом еще долго ходила под впечатлением этой ночи, не могла забыть.

* * *

Сидела и смотрела в окно. Домой идти не хотелось, там меня никто не ждал. Но все же засобиралась.
Хлопнула входная дверь, и в кафе вошли двое. Это были мужчина и женщина. Обыкновенная пара, каких несколько здесь. Они непринужденно переговаривались. Он прошел к стойке бара, а она повернулась к залу, ища глазами свободный столик. И вдруг мы встретились с ней взглядом. Я смотрела на нее и не могла оторваться. Что-то притягивающее было в ее лице. Она разглядывала меня так, будто увидела что-то неожиданное и странное. Румянец залил ее щеки. Мужчина уже подходил к ней. Легким кивком она указала на меня. Мне стало не по себе. Увидела, что они направляются в мою сторону. Сидела и смотрела, как они подошли, сели рядом. Мы молчали.
Им было лет по сорок-сорок пять. Она – полноватая, но стройная, с ладной фигурой. Немного скуластое лицо с красиво очерченными, слегка подкрашенными губами, высокий лоб, тонкий нос с чуть заметной горбинкой. Каштановые волосы собраны в высокий пучок на затылке. Вьющиеся, очевидно, от природы, они лежали по всей голове красивыми волнами. Несколько мелких непослушных прядок кудрявились на шее. Небольшие, но выразительные глаза рассматривали меня с любопытством.
Я перевела взгляд на мужчину. Совершенно разные, они удивительно подходили друг другу. Это был невысокий, почти одного роста с ней, человек. Прямые черные волосы, большие темные глаза с крошечной висячей родинкой на правом веке, густые ресницы, густые брови. Нос «картошечкой» совершенно не портил его, а придавал ему какую-то детскую миловидность. Слегка выдающийся подбородок с глубокой ямочкой. Лицо простое, но взгляд твердый, чуть жестковатый, говорил об упорстве и силе воли. Что-то надежное было в его небольшой коренастой фигуре, такое, чего я давно не видела, с тех пор, как не стало моего отца, а потом и Его.
И вдруг я ощутила необъяснимое волнение. Как не поняла сразу?! Те же большие черные глаза под густыми бровями, та же родинка на правом веке, смешная и родная до боли, те же губы – верхняя почти незаметная, а нижняя твердая и чуть выдвинутая. А женщина! Как я могла забыть эти глаза, эту улыбку?! Ведь это они – мои папа и мама! Поразительное сходство!
Мы сидели молча и разглядывали друг друга.
– Это удивительно, Танюша, – вдруг заговорил он.
Танюша! Так звали мою маму, так отец называл ее. Она повернулась к нему и повторила:
– Это удивительно.
Я почувствовала себя так, как сегодня утром, когда увидела рядом с собой Его. Слезы выступили у меня на глазах.
– Что с вами? Вы плачете? – женщина положила свою руку на мою. Мне показался знакомым этот жест, давно забытым, но знакомым. Я схожу с ума. Что это, галлюцинация? Я не знала, что сказать.
– Вы так похожи на нашу дочь, только она значительно моложе. Те же глаза, губы, тот же нос. Ой, даже родинки на обеих руках на том же месте! Вот посмотрите! – Женщина порылась в своей сумочке и достала блокнот, раскрыла его.
Я увидела себя на фотографии. У меня где-то была такая. Короткая стрижка, челка, как я носила, будучи еще совсем молоденькой.
– А вы оба на моих родителей, – быстро заговорила я.
Мы опять замолчали, взволнованно разглядывая друг друга.
Нет! это мне не снится! Этого не может быть на самом деле. Так не бывает!
Подошла официантка, стала записывать заказ. Мужчина спросил меня о чем-то, я кивнула головой, хотя не совсем поняла, что он спрашивал. Принесли три стаканчика с мороженым и три коктейля. Я не могла прийти в себя. Что все это значит? Сегодня утром Он, сейчас Они. Ведь Их нет уже давно. Зачем Они являются мне? Вдруг меня словно молнией озарило. Мальчик мой, сынок! Что с ним, он жив, он здоров? Все ли с ним в порядке. Может быть, это предупреждение какое-то? Я вскочила, готовая бежать, звонить. Но мужчина взял меня за руку и усадил на место.
– Успокойтесь. С вашим сыном все в порядке. Он скоро приедет.
Я изумленно смотрела на него, на нее. Мне сделалось страшно.
– Откуда вы знаете? Кто вы?
Он улыбнулся:
– Значит, мы не ошиблись. Вы та, что нам нужна.
– Это все так неожиданно, так странно. Сначала Он, потом вы…
Они не спросили, кто «он», молчали, будто ждали, что я еще скажу.
– Кто вы, – повторила я, – что происходит? – и без сил откинулась на спинку стула, не зная, что сказать, что сделать.
Мимо окон прогрохотал трамвай, потом в обратную сторону другой. В кафе вошли несколько молодых людей. Они весело о чем-то переговаривались, смеялись. Стали шутить с девушкой за стойкой бара. Та отвечала им тем же. Они расположились за столиком рядом. Женщина посмотрела на них и улыбнулась.
– Счастливые.
– Пусть радуются, пока есть возможность, – ответил мужчина.
Опять помолчали.
– Вам плохо? – спросил он. – Вам плохо, – уже утвердительно прозвучал его голос. – Вы одиноки, вернее, вам одиноко.
Я смотрела на них. До боли знакомые лица. Захотелось прижаться к руке этой женщины, как делала в детстве, когда искала защиты у мамы, но в то же время что-то удерживало меня, настораживало… Мужчина заговорил снова:
– Сегодня утром к нам явился один человек и очень просил, чтобы мы вдвоем пришли сюда в это время и встретились с Вами. На наш вопрос: как мы узнаем, что это действительно вы, он как-то загадочно ответил, чтобы мы не беспокоились: это будет очень просто. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
– Но для чего? Кто он такой?
– Он хочет Вас видеть. Он уверял, что Вы обязательно согласитесь. Потом сказал, что Ваш сын скоро приедет.
– Почему? Он не должен, у него скоро экзамены.
– Незнакомец просил передать, чтобы Вы не волновались, что все будет хорошо, но он скоро будет дома.
Я не знала, что сказать.
За окном сгущались сумерки. На улице загорелись фонари. В зале тоже зажгли лампы на каждом столике, отчего стало еще уютней.
– Ну что, вы идете?
Мужчина положил листок с адресом передо мной. Я знала этот район. Там жила моя тетя, которую я очень любила. Она была едва ли не самым близким мне человеком. К ней я приходила как к матери, когда мне было особенно плохо. Я могла ей выговориться, выплакаться, она меня жалела, успокаивала. Эта старушка, маленькая, седенькая, была моим советчиком и другом. Дом, что был указан на листочке, находился недалеко от ее дома, я даже знала, где. У меня вдруг возникло желание идти туда. Я даже перестала удивляться странности всего происходящего.
Кафе постепенно заполнялось. Девушка-официантка уже поглядывала на нас, так как образовалась очередь. Парень и девушка стояли у бара в ожидании свободного места.
– Хорошо, я согласна! – это прозвучало так решительно, что мужчина и женщина переглянулись. Он расплатился, и мы вышли на улицу.
Было уже почти темно. Совсем по-другому выглядела улица. Я давно не ходила по вечернему городу и поэтому с интересом огляделась. Вместо спешащих по своим делам людей появилось много просто гуляющих. Не было давки на трамвайной остановке. Зато собралась большая толпа у кассы кинотеатра, что напротив. Обычно после работы я спешила домой, не замечая происходящего вокруг. Почему-то чувствовала себя среди людей, в толпе, более одиноко, чем одна в совершенно пустом доме, перед телевизором. Там мне и думалось лучше, и я была сама собой. А главное, рядом был телефон, который соединял меня с моим Мальчиком.
Поймала на себе чей-то взгляд. Какой-то мужчина смотрел на меня и улыбался. В другое время я бы ответила ему такой же улыбкой, но сейчас отвернулась и поспешила за моими спутниками.
Если скажу, что у меня никого не было после Его смерти, то солгу. Были. И не один. Но никто не оставил следа в душе, в сердце. Знакомилась без энтузиазма, расставалась без сожаления...
Мы перешли улицу и направились к ближайшему метро.

* * *

И вот я здесь, в одной квартире с незнакомым человеком. Все как-то странно! Постепенно пришла в себя. Осмотрелась. Мы находились в небольшой кухоньке. Узкий проход между столом и шкафом, в углу мойка. Кран, очевидно, плохо закручивался, и слышно было, как методически капала вода в тарелку, забытую там. Занавески на окне, цветок на подоконнике, две табуретки, газовая плита, небольшой холодильник – все это мгновенно запечатлелось в моем сознании.
Незнакомец сел на одну из табуреток, протянул руку, привычно открыл холодильник и достал неполную бутылку водки, минералку. Взял помидор, разрезал его, положил на тарелочку, потом так же аккуратно – колбасу, сыр. Что-то знакомое показалось мне в его движениях, когда он резал хлеб, держал нож, как собрал хлебные крошки и отправил их в рот. Так делал Он. Я посмеивалась над ним при этом, но Он не мог отвыкнуть и, когда забывался, повторял тот же жест. Незнакомец быстро глянул на меня и вдруг смутился.
– Извините, привычка.
Я улыбнулась, кивнула головой. Он достал две рюмочки, два высоких бокала. Я сидела и смотрела на все эти приготовления. Мы молчали. Не спрашивая, будто зная, что не буду возражать, разлил водку по рюмкам, поднял свою и проговорил:
– Давай выпьем. За встречу! – сказал так, словно мы очень близкие и родные люди и встретились после долгой и мучительной разлуки. Взял меня за руку, притянул к себе, поцеловал. Я опять не удивилась, только показалось мне опять в этом что-то знакомое. Нет, тут что-то не так.
Давно не пила. Тепло разлилось у меня по всему телу. Чувствовала: запылали щеки. Беспокойство отступило. Любопытство превозмогло.
– Ты здесь живешь?
Он кивнул головой, взял меня за руку:
– Неужели ты до сих пор так ничего и не поняла? Не почувствовала?
Я смотрела на него, не отрываясь. И вдруг его лицо заволокло дымкой, оно стало меняться. На нем проступили знакомые черты: губы, нос, глаза… Потом все исчезло, а через секунду видение повторилось, но более четко. И вот на меня смотрел Он. Я застыла в изумлении.
– Ты? Ты! Ты, – последнее «ты» произнесла очень тихо.
Он кивнул головой. Я откинулась назад, но в следующее мгновение уже судорожно сжимала его плечи. Он гладил меня по голове, по лицу, целовал в губы, в лоб, в щеки. Потом обхватил меня всю, как умел делать только Он, и я замерла, спрятав лицо у него на груди. Все исчезло вокруг и не имело никакого значения. Были только мы с Ним. Вдвоем.
Не знаю, сколько времени мы простояли так, застыв, тесно прижавшись друг к другу. Я боялась пошевелиться. Мне казалось: одно движение – и все исчезнет. Боже, как хорошо! Его большие, сильные руки обнимали меня. До боли хорошо! Я почти теряла сознание. Он вывел меня в коридор, мы прошли в комнату, там была кровать. Сели, боясь оторваться друг от друга, и опять замерли. Рубашка его распахнулась, и я ощутила волосы у него не груди. Погладила их, как это делала раньше. Он рассмеялся, боясь щекотки. Как когда-то!… Боже, как давно это было! Как я соскучилась!
– Как давно это было, как я соскучился, – повторил Он вслух мои мысли. – Как давно я не прикасался к тебе. Как мне этого не хватало! Я видел тебя, слышал. Тебя и Мальчика, но сказать ничего не мог. Я всегда был рядом с вами, с тобой и с нашим сыночком!
– Мы это чувствовали… Но как случилось, что ты здесь, живой и здоровый?
– Лучше тебе этого не знать… Мне позволено… Мы будем вместе, потому что очень хотели этого, потому что я очень люблю тебя!… В три часа я должен буду уйти. А пока… – Он посмотрел на часы. Я тоже перевела взгляд с его лица на будильник, который стоял на пианино. Было два.
– Еще час, – это произнесла я.
Мы вдруг заторопились. Он сжал меня в своих объятиях. Мы упали на подушки…
Потом лежали неподвижно, только Он иногда поднимал голову и, совсем, как когда-то, заглядывал мне в лицо и тихо целовал. Счет времени потерялся.
Внезапно часы стали бить так громко, что я резко повернула голову. Одна стрелка была на трех, другая чуть-чуть не дошла до двенадцати. Хотела ему что-то сказать, но вдруг произошло ужасное. Лицо его стало меняться. Оно превращалось во что-то нечеловеческое. Это было уже не лицо, а что-то бесформенное, страшное. Оно расплылось по подушке, по кровати. На какое-то мгновение опять появились очертания глаз, рта, носа. Я услышала голос:
– Прости, я должен был уйти немного раньше. Я не хотел тебя пугать… Прости и… прощай, моя любимая, моя родная… Поцелуй нашего Мальчика!…
Голос затих. И то, что было за минуту до этого Им, стало превращаться в туман, потом в сияние. Это сияние постепенно гасло и наконец совсем исчезло. Все поплыло у меня перед глазами, я упала в глубоком обмороке.

* * *

Первое, что я увидела, открыв глаза, было лицо сына. Он тревожно и вопросительно смотрел на меня. Я сразу успела заметить, как он похудел, повзрослел, изменился: новая, незнакомая стрижка, запах туалетной воды.
– Мамочка, как ты себя чувствуешь? – он наклонился ко мне, поцеловал.
– Сынок, ты здесь, ты приехал?
– Да, мне позвонили, и вот я с тобой.
Только теперь я увидела в комнате девушку. Та улыбнулась:
– Ну вот, вы и пришли в себя.
Мальчик тоже заулыбался, сжал мою руку, поднес к своим губам.
– Сейчас я позову доктора, – сказала девушка, и я обратила внимание на то, что она была в белом халате.
– Почти сразу же вошел доктор, седой, небольшого роста. Он пощупал пульс, потрогал мой лоб, попросил Мальчика выйти и очень тщательно и, как мне показалось, долго слушал меня.
– Ваша мама поправится, молодой человек, – сказал он вошедшему сыну, – все будет хорошо. Только не утомляйте ее. Ей нужно спать, спать и спать.
– Что со мною, доктор?
– Уже ничего. А было такое, что… А впрочем, это уже не важно. Сейчас главное – не волноваться и спать. Спать, – повторил он, легонько сжал мою руку и вышел.
– Когда ты приехал, сынок?
– Сегодня утром. Мне позвонила тетя Маша, сказала, что ты заболела.
– Что со мной? – повторила я свой вопрос. – Как я очутилась в больнице?
– Мама, ты ничего не помнишь? А как ты оказалась там, возле дома бабушки Полины? Она сказала, что ты к ней не заходила.
Мне вдруг почудилось, что воздух в комнате пришел в движение, хотя окно и дверь были закрыты, и никакого сквозняка не было. Я вспомнила, что случилось, вспомнила тот ужас, который охватил меня при виде тающего, исчезающего человеческого тела там, в комнате. Это было или мне приснилось? А эти люди, которых я видела в кафе и которые так похожи на маму и отца? Они действительно существуют? Я испуганно дернулась, но увидела встревоженное лицо сына и заставила себя улыбнуться ему, хоть и чувствовала, как сильно и скоро бьется сердце и дрожат руки.
– Ничего, сынок, уже прошло.
– Ты была без сознания, когда тебя нашли. Все три дня, пока не приходила в себя, ты бредила, что-то говорила о папе, звала меня. Мамочка, что случилось?
Я смотрела на моего Мальчика и ничего не говорила, слушала его голос, держала его за руку и чувствовала, ощущала всем своим существом, как соскучилась по нему, как мне недоставало его все это время. Я сама себе показалась такой маленькой, беззащитной, слабой, а мой сын, уже взрослый сын, большим и сильным, способным защитить меня, укрыть от беды и горестей. У меня вдруг исчезло чувство одиночества и подавленности, какое сопутствовало мне все это время.
– Мамочка, я тебя очень люблю. Очень-очень, – добавил он, как это бывало в детстве.
Мой сын сидел у моей постели, держал мои руки в своих руках, гладил мои волосы и говорил, говорил, рассказывал мне о своей учебе, о своей жизни. Я улыбалась ему. Потом его голос стал отдаляться, превратился в журчание ручья. Я увидела себя на краю огромного зеленого луга. Дышать было легко и свободно. Я спала. Спала, как давно уже не спала. Спокойно.

1997г. Москва.

Весеннее

                               ВОКРУГ БЫЛА ВЕСНА…

    Я смотрела ему в глаза и не могла оторваться. Как заворожённая. Тяжёлая печаль, беспросветность таилась в их глубине. И ещё вопрос... и такое, что я  не сумела бы объяснить…

   Он сидел на дорожке против меня,  большой, лохматый, худой. Клочки рыже-грязной шерсти свалялись и свисали по бокам у него. Откуда он взялся, этот пёс?

   На скамейке в сквере, в тени больших кустов сирени, было уютно, хорошо… Вокруг – весна! Сладкий запах цветущих акаций слегка дурманил голову. Неподалёку играли дети. Их мамы о чём-то громко смеялись, казалось, не обращая внимания на своих чад. Но вот, один малыш побежал к выходу из сквера. Тут же его мама сорвалась с места, и через мгновение он барахтался у неё в руках, пытаясь вырваться.

   Я закрыла глаза, откинулась на спинку скамейки. На сердце и в душе – покой. Книга, лежавшая у меня на коленях, оставалась открытой. Мысленно я повторяла только что прочитанные и давно знакомые строчки:

        Образ твой, мучительный и зыбкий,

        Я не мог в тумане осязать.

        «Господи!» – сказал я по ошибке,

        Сам того не думая сказать…

   Но что-то заставило меня очнуться, выйти из состояния, навеянного стихами поэта. И вот – передо мной он. Откуда он взялся, этот пёс?

   Тот самый малыш подбежал к нему и хотел погладить. Он был почти вдвое меньше, карапуз. Но снова его мама была настороже. Со словами: «Отойди от собаки – укусит!» – она схватила его за ручку  и быстренько увела подальше. А пёс лишь покосился на них, слегка шевельнул грязным хвостом и вновь застыл на месте, словно сфинкс, глядя на меня.

   Так мы смотрели друг другу в глаза, мне показалось, целую вечность. Неожиданно он вскочил и вразвалочку побежал вон. На выходе из сквера оглянулся, окинул меня долгим взглядом, почти человечьим, как бы прощаясь, и исчез за большим кустом сирени.

   Долго потом я сидела, не шевелясь. Что это было? Откуда он взялся, этот пёс? И пёс ли это был?... В голове продолжали стучать, как молоточки, слова:

        ...Божье имя, как большая птица,

        Вылетело из моей груди.

        Впереди густой туман клубится,

        И пустая клетка позади…*

   А вокруг звучали звонкие голоса детворы, смех молодых женщин на соседней скамейке, витал дурманящий запах цветущих акаций. Вокруг – была весна!

--------------------------------------------------------                     

       *О. Мандельштам. «Образ твой, мучительный и зыбкий…»

                                 МОРЕ НА ЗАКАТЕ

         Я иду по пляжу. Поскрипывают измельченные сотнями, тысячами ного ракушки вперемешку

с песком. У самой воды - несколько камней. На одном из них,самом большом, мне нравится сидеть и смотреть в морскую даль. Это, правда, не только моё излюбленное место. Но сейчас здесь никого, и могу спокойно побыть одна.

   Вода постепенно темнеет, наливается свинцом. Огненный шар уже касается края горизонта, и красная дорожка от него к берегу, до этого ярко пылавшая, тускнеет и вовсе гаснет, когда последняя бордовая  полоска исчезает за морем. Огромное зарево разгорается в облаках.

   Мне приходит в голову: миллионы и миллионы раз оно, солнце, всходит и заходит так же, как сегодня, так же плещутся волны, омывая прибрежные скалы и перемалывая песок. А я появилась на свет, чтобы на какое-то мгновение стать свидетелем всего и потом опять исчезнуть во мраке времен...

   Как всегда при мысли об этом, я кажусь себе такой маленькой, такой ничтожной по сравнению с этим бесконечным, огромным миром...

   Восторженно смотрю на пожар, пламенеющий в небе, в облаках, забыв обо всём...

                                  ЖЕНСКИЙ  ДЕНЬ

                                                   1

   Какая она только горькая!  Нет! Сладкая, когда её пьёшь, а злость, бешенство распирает тебя…  Пьёшь в одиночестве. Закусываешь куском колбасы – не нарезанным, хлеб откусываешь прямо от целой булки. Не откусываешь, а рвёшь зубами…  На столе ещё – капуста мочёная… У Неё очень хорошо капуста получается…

   В общем-то Она – хозяйка: и приготовить, и постирать, и дом в порядке – уютно, красиво. А рукодельница! И сошьет, и свяжет, а какие картины вышивает – загляденье!...

   Вот, только где Она сейчас?!... Где шляется? Должна быть давно дома... Почему задержалась, не позвонила?... А я её жду… И водочка на столе, и винцо, какое Она любит, полусладкое…

   А что мы отмечать хотели? А, праздник, 8 марта, женский день… Ну, теперь пусть сама отмечает… Я ей и то, я ей и сё, а она вот так…

   Совсем развезло… Пойду прилягу… Ох, стул на пути… чуть не упал… Всё плывёт перед глазами…

   Хорошо!…                           

                                                 2

   Господи, да что же это такое?! Звоню, звоню, а Он не открывает.

Выбежала в магазин, а там очередь. Думала, конфеты, икорочку, маслинки куплю да ещё чего-нибудь… Ну почему я ключи не взяла? И мобилку на столике в прихожке забыла… Торопилась…

    … Ему наказала, чтобы на стол готовил, колбасу порезал, водочку, вино выставил. Тарелочки, стопочки… Курицу сама разделаю…

    … Что же там случилось, в конце концов? Может, ему плохо?... Подожду немного, потом ещё позвоню, не слышит, наверное…

    … А солнце-то какое сегодня!  Праздник… Какой уж там праздник!..

Надо попросить у кого-то мобильник и позвонить… А на крыльце, на лавочке и вокруг никого – все сейчас дома…

    Боже мой! Откуда ты взялась,псина? Ну что ты смотришь так?...

Сочувствуешь!...  Да нет, я не плачу, просто слёзы сами по себе что-то льются… Конфетку хочешь? Съела… Вот, молодец... Всё, убежала! Ну, пока…

    О, солнышко уже садиться...  Пойду-ка я ещё раз позвоню.

                                           3

   – Наконец-то! А я вот тут… А я водочку тут…

   – Вижу, вижу…

   – А почему ты плачешь?... Я того... с праздником тебя, с женским днём!..

                             СВЕТ  ДАЛЁКОЙ  ЗВЕЗДЫ

      И снова наступил вечер. Ещё один вечер без тебя... Я стою у окна, смотрю на маленькую звёздочку, которая всегда появляется на небе первой. Такая маленькая и такая яркая!

    Я знаю, что ты там, на ней. Ты посылаешь мне свет, идущий от неё. Этот свет - весточка от тебя. Он проникает в меня, в моё сердце... И мне кажется, что ты снова рядом, снова со мной... И не только в снах...

• < Назад
• Вперёд >