Проза (рассказы).

• 
• 

Подробности

Категория: Александр Пономарев

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1997

Японский стоматолог (рассказ)

Игорь огляделся по сторонам. Кругом идеальная чистота. Он осмотрел себя с ног до головы. Да, вид неважный. На ногах высокие белые бахилы, на шее прозрачный полиэтиленовый фартук, да ещё марлевый слюнявчик под подбородком.

Из кабинета вышла черноглазая невысокая медсестра-японка. Её одежда, как собственно и вся обстановка вокруг сияла идеальной чистотой и олицетворяла верх стерильности. А как же - зубная клиника.

Медсестра поклонилась Игорю и на ломаном русском произнесла.

- Ещё десять минут, Давидоф-сан. Через десять минут наркоз немножко уберёт всю боль, и будем лечить, - она вновь поклонилась и продемонстрировала Игорю два ряда белых сияющих зубов.

Улыбаются они здесь направо и налево, где надо и не надо.

Тут у него в десне так стрельнуло, что он неожиданно для себя поморщился и взялся за щеку.

Четыре дня назад Игорь Давыдов прибыл в Японию в заграничную командировку. Три дня дела шли как нельзя лучше. В японской фирме его приняли очень хорошо. Выделили переводчика и не за его – Игоря счёт, а за счёт принимающей стороны, о чём он до этого очень переживал. Переговоры проходили положительно. Все пожелания шефа Игорь претворил в жизнь, он даже обошёл все подводные рифы, как заправский лоцман и уже потирал руки. Но предательский зуб заболел так не вовремя.

Собственно, он побаливал и на Родине.  Игорь даже хотел сходить к зубному врачу перед самым отъездом, но, как всегда бывает в таких случаях, просто не выбрал времени. Хотя его тёща намекала ему, что в Японии, куда он собственно направляется, хождения к стоматологу стоят огромных денег. Он просто не обратил на её слова никакого внимания.

- Накаркала, карга старая, - подумал он и даже выругался вслух. Хотя тут мама его жены была вовсе не виновата.

Он снова огляделся по сторонам. Ни души. Удобные мягкие кресла расставлены вокруг журнального столика. На нём веером лежит несколько журналов. Вначале Игорь хотел почитать их, но все журналы были исключительно на японском языке. И, посмотрев картинки, он отложил их в сторону. На стенах висели репродукции и картины из японской жизни, нарисованные на бамбуковых циновках.

Игорь закрыл глаза и вспомнил. Много-много лет назад. Детская зубная поликлиника. Мама держит его на коленях, потому что все места заняты. Вокруг бегают, играют, плачут, хнычут, разговаривают и пищат десятки ребятишек. Чтобы сегодня попасть к врачу его – Игоря папа вставал в четыре утра, занимал очередь. А к восьми часам Игорь с мамой подъехали в поликлинику и сменили его. Отец, сдав вахту и, пожелав сыну удачи, уехал на работу. А они остались ждать своей очереди. Зубных врачей Игорь очень боялся. Вообще то и от остальных докторов он тоже ждал подвоха. Но стоматологи ассоциировались у него непременно с болью. Да и не только у него. То, что творилось вокруг, только увеличивало его тревогу.

Игорь держал во вспотевших ладонях пластмассовую дудочку. Этот музыкальный инструмент он приглядел себе давно в детском магазине игрушек, но мама наотрез отказалась покупать её.

На стеклянной витрине дудочка казалась волшебной. Она лежала в картонной коробочке, выложенной изнутри разноцветной ватой с блёстками. Именно с помощью такой же вот дудочки Нильс победил полчища серых крыс. Это Игорь помнил из мультфильма, который показывали в кинотеатре «Ударник». А вдруг эта та самая дудочка? Ведь бывает же такое! Лежала она где-нибудь, лежала, пылилась. А потом кто-нибудь принёс её и сдал в магазин игрушек! И вот она лежит на стеклянной витрине, и никто даже не подозревает о её тайне. У Игоря даже дух захватило от этой мысли.

Но вчера когда мама и папа уговаривали его пойти на приём к врачу, и когда папа, подмигнув ему, достал из кармана пальто коробочку, и положил её на стол, дух у Игоря захватило во второй раз. Он вытащил её из тары и даже забыл, что в неё нужно дуть, поднял её вверх и любовался как свет проходит через её дырочки. Естественно вопрос: идти или не идти к врачу был тут же решён положительно, а Игорь даже спать лёг, положив дудочку на подушку рядом с собой.

Мама рано подняла его и, закутав в шарф, вывела на улицу. Сидя в автобусе, он в очередной раз ругал лесной орешек, раскусывая который сломал себе зуб. Надо было как тот мальчик из телевизионного журнала «Хочу всё знать». Он подлетал к огромному ореху на ракете. И со словами: « орешек знаний твёрд. Но нет. Мы не привыкли отступать. Нам расколоть его поможет киножурнал Хочу всё знать», колотил по ореху молотком. И с каждым ударом из ореха выскакивали эти самые слова - Хочу Всё Знать. А потом орешек лопался, как мыльный пузырь.

Но после Игорь вспомнил, что у него в кармане лежит волшебная дудочка, возможно - та самая дудочка. И сразу же остатки сна рассеялись, зубная боль отступила, тучи расступились, а сердце согрелось. Теперь ему были не страшны никакие стоматологи.

В коридоре поликлиники было душно. Дети носились по коридорам, а молоденькие мамаши делали им замечания. И тут Игорь увидел девочку. Она сидела напротив него и горько плакала. Щека у девочки была подвязана пуховой шалью, слёзы текли у неё по лицу, а её мама сидела рядом, гладила её по голове и шептала ей на ушко, наверное, что-нибудь ободряющее. Потому что девочка иногда всхлипывала и кивала головой, но слёзы продолжали струйками стекать по её щекам. Так бывало у Игоря, когда ему было очень-очень больно или очень-очень обидно. А иногда, когда больно, да ещё и обидно.

Игорь решительно спрыгнул с маминых коленок и, подойдя к девочке, протянул ей дудочку.

- Не плач, - сказал он, - возьми. Это волшебная дудочка. Она помогла Нильсу победить серых крыс! Ты помнишь?

Глаза девочки просветлели, и она уверенно закивала. Но ничего не сказала, зубная боль мешала ей говорить.

- Теперь, когда у тебя есть эта дудочка, ты ничего не бойся. Она защитит тебя от всего плохого. Ладно?

Девочка вновь закивала. Она уже вытирала высыхающие слёзы и с интересом разглядывала дудочку. Игорь в последний раз посмотрел на свою дудочку и, вздохнув, отвернулся.

- Ты не ругай меня мама, - говорил он извиняющимся тоном, - просто ей было очень больно и она ей нужнее, понимаешь? Хотя конечно дудочка волшебная, - и он снова вздохнул.

- Конечно волшебная, - ответила мама, - она уже совершила одно чудо. Посмотри, девочка улыбается. И это чудо сделал ты. Разве это не замечательно?

Игорь проснулся оттого, что его осторожно тронули за плечо. Он открыл глаза – над ним стояла улыбчивая медсестра. Как это его угораздило задремать? Наверное, наркоз так подействовал. Медсестра вновь поклонилась ему.

- Прошу Вас, Давидоф-сан, - и она открыла дверь кабинета, который был идеально бел и чист.

Молодой стоматолог пригласил его сесть в кресло. Врач тоже улыбался, но половина его лица были скрыты марлевой повязкой. По-русски он не говорил, поэтому медсестра переводила Игорю его команды. Вначале он попросил сесть поудобнее, затем открыть рот. А потом осторожно начал лечить дупло, время от времени вбрызгивая Игорю в рот раствор, пахнущий ромашкой. Лечение проходило совсем не больно, даже не неприятно. Мешал только яркий свет от ламп, который бил в глаза.

В конце процедуры врач провёл металлическим крючком по старым пломбам Игоря, затем поковырялся в них. Укоризненно покачал головой и начал что-то говорить Игорю назидательным тоном. Игорь перевёл взгляд на вежливую медсестру, та очень внимательно смотрела на врача и шевелила губами.  Он говорил так серьёзно и эмоционально, что Игорь подумал - вот сейчас он закончит свой монолог, вытащит из-за спины кривой самурайский меч и сделает себе харакири, уж так бедный переживает за что-то. Но ничего подобного не случилось, закончив говорить, врач просто вытер руки белым полотенцем.

- Наката-сан говорит, что вылечил ваш зуб, - продолжала медсестра, переводя взгляд то на врача, то  на Игоря, - зуб больше не будет болеть. Но он очень-очень просит Вас уважаемый Давидоф-сан. В другой раз, когда заболят ваши зубы, не надо заниматься самолечением, не надо самому ставить себе пломбы, а лучше сходить к врачу, Давидоф-сан.

Теперь и медсестра, и врач вопросительно смотрели на Игоря. Он утвердительно кивнул и встал из кресла.

Выходя из клиники и, надевая на ходу пальто, Игорь запнулся о порог.

- Тьфу ты, японский городовой, - выругался он. Потом подумал, улыбнулся и добавил, - вернее японский стоматолог.

 

Кулинарный экскурс (рассказ)

Вертушка, как назло, задерживалась. Взводный Смородин  уже час запрашивал её по радиостанции. Ждите, - говорили ему.

Кроме  сильного ветра и всего прочего начал накрапывать мелкий, противный, никому не нужный дождик. Над горами спускались сумерки.

« Теперь до утра, можно никого не ждать» - весело сказал Саня Морозов. Возразить ему не было сил, да и понимали все прекрасно, что Саня прав на двести процентов. Уже восемь часов отряд в количестве двенадцати человек сидел на высоте Ястребиная, что находилась недалеко от Урус-Мартана.

Двое суток назад липецкие омоновцы были привлечены для участия в спецоперации, которая проходила именно здесь в Урус-Мартане.

Собственно операция прошла безо всяких происшествий и давно закончилась. Основные силы ушли колонной, а липецкие парни вторые сутки ждали обещанной вертушки.

Нет. Никто не ныл и не хныкал. Только холодно было до задницы. Костра разжечь не разрешали. А есть хотелось так, что ни приведи Господь. Поэтому, выставив боевое охранение, ребята, усевшись, спина к спине, ждали вертушку. Кое-кто нервно покуривал.

- Всегда так, - опять возник Морозов, - товарищ капитан, чего ж мы опять впросак попали? Ведь говорят отцы-командиры: идёшь на сутки – продуктов бери надвое.

- В следующий раз ответственным за продовольствие назначаю Морозова, - сказал Смородин и положил на землю бумажный пакет с сухарями.

- А я и не отказываюсь, - Саня не обращая внимания на смешки и ухмылки, впился зубами в чёрный, почти железный сухарь и продолжал под всеобщее чавканье, - в Осетии есть такие пироги фычины или, как многие называют, хычины. Их выпекают в открытых печах, начинкой же служат: курица, говядина, козий сыр и даже трава, причём, я видел, трава зелёная, а когда запечётся - то становится красной. Ещё ранней весной на рынках в Осетии продают черемшу, это дикий чеснок и растёт он в горах. Особенно вкусна черемша, когда её солят, маринуют или просто жарят на сковородке на подсолнечном масле.

За столом осетины первый тост всегда поднимают за Святого Георгия, так как он считается  покровителем всех осетин и звучит этот тост так : Ана уат Уастержи!

Ещё популярен в осетинской кухне хаш.

- Это что же такое? – спросил кто-то из ребят с правого фланга.

- Ты студень когда – нибудь ел? Ну, холодец, по-нашему? Во! Хаш - это то же самое только в горячем виде. Те же рога и копыта. Горячий и жирный бульон принято есть по утрам. Покушал хаша и опять за стол: пей, ешь, дорогой. Поэтому в Осетии свадьбы по неделе играют. Ни у кого голова от выпитого не болит. А водка во Владикавказе на рынке стоит восемь рублей бутылка. Правда-правда. Ей-ей, не вру, парни. И нечего усмехаться. Если ящик возьмёшь - по семь отдадут.

А коньяк лучше всего, конечно, в Дагестане. Но только кизлярский или  дербентский. Можно и прохладнинского попробовать, это в Кабарде, КВВК называется, но это только так, если другого нет. С дагестанскими сортами он ни в какое сравнение. В Дагестане кухня немного другая: кроме шашлыка из баранины, всевозможных мантов и хинкалов, могут предложить блюда из рыбы или просто рыбу без всяких блюд. А хинкал по-аварски, братцы, язык проглотить  можно. Мясо варят отдельно и на стол ставят с соусом и булочками из теста. Хороша осетрина или балык из толстолобика.

 На рынке в Хасавюрте балыки и икру продают на вес. Ряды такие большие, что один раз я, покупая чёрную икру, ходил по рядам, везде пробовал, там у каждой торговки есть маленькие мерные ложечки, и купил полкило севрюжьей, только с тех пор не ем я чёрную икру. Коньяки продают тут же и обязательно дают попробовать. Про вина я и говорить не буду, в каждом, уважающем себя кафе, обязательно дадут высокий стакан прохладного самодельного вина, а посмотришь на свет - в вине плавают маленькие кожушки от винограда. Выпил такого вина, как-будто эликсир жизни попробовал.

А вот в Моздоке я любое кафе вам найду, и знаю где и что подают. Например, кафе по улице Кирова - это центральная улица. В «Абрикосе» можно попробовать лангет с грибами, в «Ницце» салат Оливье вкусный, да и мясо по-французски там готовить умеют. В «Ирбисе» пиво хорошее «Дарьял» называется. Если вы захотите шашлыка из свинины, то только в «Терек» на Юбилейном проспекте, там армянин шашлыки готовит, Сурик его звать. Мясо можешь выбрать сам, его при тебе и на шампур насадят.

Ещё это кафе называют на пеньках. Столы и стулья там из пеньков сделаны. Салаты здесь не замысловатые: из капусты и свёклы, а вот шашлык подают, предварительно сбрызнув уксусом и посыпав свежим репчатым лучком. И водка там классная бесланская «Салют Златоглавая» не дорогая, но очень качественная. Если захочешь шашлычка из осетрины, то добро пожаловать в кафе «Казбек» там и салаты покруче, и водка подороже, готовит там грузин, все его Кацо называют. Но, самый цимус, парни – это конечно «Джимара», тут всё общепризнано и никакие, например, «Три семёрки» ей в подмётки не годятся, хотя в семёрках можно в нарды поиграть, только там и больше нигде. Так вот в « Джимаре» кроме салата из огурцов и помидоров вам подадут соус Осетия. Что это? Спросите вы. А я вам отвечу: вот что. Это блюдо в горшочках: говядина и картошка, обжаренная небольшими кубиками залиты ароматным перчёным бульоном. Кроме всего прочего  к пельменям вам подадут соус из сметаны с чесноком под названием - цахтон. И всё это принесут в отдельный кабинет. Там даже звоночек есть для вызова персонала

На трассе покупать шашлык не советую, могут накормить собачкой, а могут…  Помнишь, Мишка? Ага! Как верблюжатиной нас попотчевали. Мясо разжевать невозможно. Как жвачка.

- Давайте отрежем Сусанину ногу, не надо, ребята, я вспомнил дорогу, - сказали из дальнего угла, - прекращай, Мороз, давай лучше о бабах.

- О бабах? Запросто, - продолжал Мороз, - была у меня одна знакомая. На мордашку, так себе, но готовила-а-а. Теперь о Чечне, в которой мы, собственно и находимся. В любом придорожном кафе вас накормят лагманом, самсой, беляшами с бараньим курдючным салом, те ми же пельменями, мантами, отварной курятиной или говядиной. Могут предложить шашлык из баранины или шурпу. Однажды мне пообещали шашлык за пять минут. Я не поверил и хозяин тут же облил шампур с готовым мясом спиртом, поджёг его, а когда  спирт прогорел, через пару минут протягивал мне готовый горячий шашлык. В Наурском районе у дороги ведро синего или зелёного сладкого винограда вам продадут всего за двадцать рублей. А ближе к Кизляру закатят в кузов пару арбузов или дынь практически даром. Но вообще на Кавказе не принято готовить невкусно.

Саня Морозов пробовал бубнить и в вертушке, пока кто-то не предложил выбросить его за борт.

- Парни, чего вы? Это же у меня от нервов, - обиженно проговорил он и замолчал. Уже надолго

 

Через Невер на Алдан (рассказ)

Тук-тук, тук-тук – стучали колёса. Поезд, выпуская в воздух клубы чёрного едкого дыма, шёл на дальний восток. В общем вагоне можно было смело вешать топор. Было накурено и ещё пахло копчёным салом, жареными семечками, махоркой и грязными немытыми человеческими телами. В темноте были слышны бормотанье, всхлипы, густой храп и иногда плач ребёнка.

Людмила ехала во Владивосток, где стояла часть её мужа Степана. Неделю назад она получила вызов от суженого. Пускаться в путь можно было только при наличии проездных документов – второй год по просторам и весям необъятной нашей страны громыхала война. В дороге на каждой мало-мальской станции комендантские патрули долго и тщательно проверяли документы.

- Куда это вы, мамаша, с малым ребёнком в такую даль, - спросил Людмилу капитан со шпалой в петлицах, светя карманным фонарём на запылившуюся бумагу.

Мамаша! Людмиле и шёл-то всего двадцать первый  годок. Не успела она нажиться со Степаном вволю. Но, что правда, то правда – аккурат, в марте сорок второго родилась дочка Лариса. Мужа мобилизовали ровно девять месяцев назад. В Шадринском родильном доме почти ко всем ходили мужья или матери. Мать Людмилы умерла перед самой войной. « Ничего, не плач, дочка, - успокаивала её старенькая санитарка, - не плач голубушка, нынче вся страна бедует, война…».

- Да вот муж вызов прислал, вы уж извините, товарищ капитан, -  прошептала Людмила - на руках, посасывая кулачок, спала трёхмесячная дочь.

- Не извиняйтесь, что поделать? Война, - и капитан, козырнув, опустил вниз красные от бессонницы глаза.

Война! Много раз из уст многих людей Люда слышала это слово. До Урала вражеская авиация не добиралась, но от эвакуированных она слышала, что в нескольких стах километрах от её сторонки рвутся бомбы и снаряды, а чёрные самолёты с крестами  на крыльях расстреливают колонны и поезда, с мирными гражданами, убегающими от этой самой войны. Во всех городах был введён комендантский час. Во время него любые передвижения по улицам города без специального разрешения были запрещены, а окна домов плотно завешивались массивными гардинами. Это называлось – соблюдать светомаскировку.

С приходом войны в умы и сердца людей, как будто, всадили больную занозу. В каждом доме, в каждой семье ждали мужей, отцов, братьев, сыновей. Война, по - хозяйски, входила всюду. Она устанавливала свои, никому доселе неизвестные, законы. Изменились традиции и уклад жизни людей. И даже разговаривать теперь стали шёпотом.

« Всё для фронта, всё для победы» - было написано на плакатах и транспарантах.

Письма от Степана приходили редко, но из них Люда знала, что муж находится не на западных, а на восточных рубежах Родины. Его часть была  расквартирована недалеко от Владивостока. Напрямую, конечно же, он об этом не писал. Но из намёков и между строк, Люда понимала, что это именно так.

Шли третьи сутки в пути. Лариса спала не переставая, видно тихий ход поезда укачивал девочку.

- Тут, где - то с ребёночком были, - старуха-мешочница свесилась со второй полки, и, разглядывая Людмилу, смотревшую на неё снизу вверх, продолжала, - ты глянь, девка, не задохлось дитё твоё! Ведь почитай третий денёк едем, а оно ни гу-гу!

- Скоро ли Владивосток, бабушка?

- Скоро, скоро, голубка! Небось, к мужу едешь?

- К нему - кормильцу.

- Ну, дай тебе Господь, а ребёночек твой терпеливый, ох, терпеливый. Третьи сутки, а он не хныка, не плача! Дай вам Господь, - и бабка истово перекрестилась.

Наутро на перроне вокзала её обнимал большой и незнакомый Степан. Она впервые видела его в офицерской форме, перепоясанного скрипучими кожаными ремнями.

- Слава Богу, добрались, Людушка! – Степан прятал глаза.

Она же прижималась к тёплому плечу мужа и не могла сдержать слёз, струйками стекающих по её щекам.

- Назавтра уезжаю на фронт, сопровождаю эшелон. Три дня проживёшь в гостинице, я всё устроил, а потом поедешь на Алдан к моей матери.

- Как же так, Стёпа?  А с тобой нельзя?

- Никак! Эшелон спец назначения, через три дня пойдёт поезд с мобилизованными, с ним и уедешь, - и Степан сунул ей в руки вещевой мешок с продуктами, - это вам на дорогу.

- Стёпа, я же свекровь не видела никогда, узнаю ли?

- Не волнуйся, я ей написал. Встретит. Зовут её Анастасия Ивановна, да ты знаешь! Не забудь – доедешь до станции Большой Невер, а потом на попутке до Алдана. До Алдана, понятно? – и Степан нежно обнимая дочь, прижался к ней колючей небритой щекой.

Он уехал на следующее утро и долго махал им, стоя на подножке уходящего эшелона.

Через три дня Люда пыталась забраться в теплушку поезда. На перроне вокзала творилось что-то невообразимое. Поезд брали штурмом. Вокруг кричали, плакали, целовались, пели песни, обнимались. Поезд охраняли матросы. Друг Степана – улыбчивый краснофлотец Корытов, поговорив с одним из морячков, накинул ей на плечи солдатский бушлат и, растолкав, стоявших на перроне людей, запихнул её в вагон.

Люда ползком залезла в теплушку и забилась в дальний угол. В одной руке она держала дочь, в другой вещевой мешок, доставшийся от мужа.

И снова дорога. Лариса опять спала не переставая и только мокрые пелёнки напоминали о маленьком ребёнке. Сначала Людмила пробовала сушить их, высунув в окно, но на сукне оставалась такая копоть от паровоза, что она прекратила это бессмысленное занятие. Да ещё и Лариса, которую она бережно оставляла на стопках сена, начинала хныкать, чувствуя отсутствие матери. Людмиле оставалось только покрепче прижимать её к себе.

Станция Большой Невер встретила их непроглядной теменью. Кроме Людмилы с дочерью никто больше не вышел на перрон. Поезд простоял пару минут и, обдав их тёплым паром, продолжал свой путь к западным рубежам.

- Когда будет попутная на Алдан, дядя? – спросила Людмила путевого обходчика с фонарём.

- Через три часа, касатка, иди на вокзал – там и передохнёшь, - путеец, волоча правую ногу, заковылял вслед уходящему поезду.

Полуторка с расколотыми бортами стояла на пыльной площади. Молодой водитель, сдвинув набок фуражку, озабоченно стучал стоптанным сапогом по правому баллону.

- А-а, доедем, - он махнул рукой и разрешил, - залезай.

Люди, тесня друг-друга локтями, принялись занимать места. Вскоре весь кузов был забит. Садились спиной к бортам машины, вытянув ноги перед собой и, кладя, куда попало дорожные торбы.

Людмиле досталось место на запасном колесе в конце кузова. Машина, чихнув карбюратором, запылила по узкой дороге.

Через пять часов езды, автомобиль остановился у закусочной.

- Полчаса всем покурить и перессать, - оскалил зубы молодой водитель и направился в заведение.

Ровно в указанное время шофёр вновь заглянул в кузов. От него пахло водкой и жареной картошкой.

- Все? – и увидев, как болтается голова, уставшей от дороги Людмилы и её ребёнка, недовольно нахмурился. Потом залез в кузов и подошёл к кабине.

- А ну, расступись. Бабка, я кому говорю, расступись?

Люди, нехотя подвинулись.

- Иди сюда, кума! – водитель поманил Людмилу пальцем, - сюда садись. Сейчас по кишке поедем. Понимать надо. А вам, граждане, совестно. Ить с дитём баба.

Людмила послушно уселась на удобное место. Лариса тихо посапывала во сне.

- Это что же за кишка такая? – спросила она пожилого дядьку в очках.

- Сейчас увидишь, дочка. Вверху облака – за них держись, внизу пропасть – гляди не оступись, - осклабился дядька.

Полуторка, подняв облако пыли, вновь отправилась в путь. Водитель лихо гнал машину, не притормаживая на поворотах. С правой стороны в небо уходили горы, а с левой падала вниз глубокая пропасть, как и сказал мужичок в очках. Когда стемнело, машина шла тихим ходом, а как расцвело, шофёр вновь поддал газа.

Через бурную реку переправлялись на пароме.

- Это Лена-река, дочка, а как через Ангару будем переправляться, держись, - вновь повернулся к Людмиле мужичок, - я скоро схожу. А ты в дороге ни с кем не говори и никого не слушай. Вокруг тайга. Ссыльных много. Иной, целыми посёлками живут. Так то.

Ещё через сутки пути машина остановилась в огромном распадке. В кузове, кроме Людмилы с дочкой, не осталось никого. Все сошли по дороге.

- Алдан, приехали, слазьте, - крикнул молодой водитель и вытер пот с лица тыльной стороной ладони.

- Люда, Люда! – на обочине стояла немолодая женщина в пуховом платке.

- Мама! – Людмила прижалась к свекрови.

- Я тебя второй день уж встречаю, - женщины обнялись и тихо плакали, уткнувшись друг- в -дружку. И только маленькая Лариса покряхтывала на руках у матери.

- А ну, кажи внучку, - Анастасия Ивановна разглядывала Ларису, и крупные слёзы катились по её впалым щекам. Два часа назад в посёлок привезли почту.

В кармане её пальто лежало казённое письмо, пахнувшее сургучом, в котором круглым каллиграфическим почерком было написано, что её сын – младший лейтенант Степан Савельев геройски сложил свою голову в боях за нашу советскую Родину.

 

Хризантемы для Эммы (рассказ)

Телефонный звонок разрывал мозг. Андрей повернулся набок и накрыл голову подушкой. «Какая сволочь с утра пораньше» - пронеслось в голове. Телефон не умолкал. Едва замолчав, аппарат продолжал играть весёлую мелодию. Андрей сел на постели и недобрым взглядом обвёл комнату. Нехотя встав, он попытался  найти ненавистную трубку. Она лежала рядом на полу, на её дисплее прыгала голубая надпись «входящий звонок».

- Алло, - севшим голосом произнёс Андрей.

- Ой, Андрюшка, привет, - обрадовались на том конце провода, - узнал?

- Даже не собираюсь.

« Что за дурная привычка не представляться сразу?» - опять пронеслось в его голове.

- Да это я, Света Авдеева! Что же ты старых друзей не узнаёшь?

Со Светой Авдеевой Андрей учился на физмате пединститута. Когда? Наверное, миллион лет назад. Очень симпатичная внешне, тонкая как тростиночка, хохотушка и певунья – Света считалась душой факультета.

Когда на четвёртом курсе Андрей «завалил» сессию и забрал документы из деканата, Света, встретив  в длинном холле института, спросила его:              « Андрюш, как же так? И куда же теперь?», Андрей весело ответил: « Да ничего страшного, Светик, Бог не выдаст, свинья не съест». Хотя на душе у него «скребли кошки» и хотелось выйти из института и броситься под первую же попавшуюся машину.

Действительно, как это было давно.

- А, Светик, привет! Сколько лет, сколько зим, ты, где мой телефон откопала?

- Верка Буданцева дала, - ничуть не смутившись, ответила Света.

Как – будто они расстались только вчера.

Андрей тогда устроился на работу в милицию, а Светлана продолжила учёбу в институте, который и закончила вскоре, как слышал Андрей, с отличием. Ещё до него дошли слухи, что Света без труда устроилась учителем математики в одну из городских школ.

- Слушай, Андрюшка, - продолжала весело щебетать Авдеева, - выручай, срочно твоя помощь понадобилась.

« Или муж в вытрезвитель попал, или обокрали школьную лабораторию» - подумал Андрей.

- Не томи, выкладывай, чего стряслось?

- Андрюш, я поздравляю тебя с наступающим днём защитников Отечества!

- Спасибо, Свет, а короче никак?

- Короче: я сейчас завучем в школе тружусь, так надо перед ребятами выступить. Рассказать о том, как ты защищал Родину. Ты, как никак, у нас герой.- в голосе Светы послышались извиняющиеся нотки.

- Свет, а больше некому выступить? И чего я им скажу? Здравствуйте детишки…

- Да, нет, - рассмеялась Света,- так конечно не надо. Тем более, что они у меня старшеклассники! Просто придёшь, просто поговоришь. А выступить, в самом деле, некому. Обещался один ветеран Великой Отечественной, да заболел дедушка.

Просто! Легко сказать – просто поговоришь. В таких мероприятиях Андрей никогда не участвовал. И даже не представлял, как надо беседовать с подростками. Нет, он, конечно, разговаривал с приятелями своей младшей сестры. Но это так, по-домашнему. А вообще, чтобы вот так в торжественной обстановке. Да и не любил он этих рассказов. Он даже в компании из-за этого перестал ходить. Куда бы не пришёл: после пары рюмок все собирались вокруг него, и начиналось: -  Ну, как там на войне? А ты в людей стрелял? А убивал? Страшно было?

- Ты знаешь Свет? Я, наверное, не смогу…

- Андрюш, - прервала его Света, - адрес такой: улица Советская, школа № 18. Жду сегодня в четыре.

- Сегодня?!

- Именно сегодня. Я встречу тебя в дверях. До встречи, - и Света повесила трубку.

Сегодня. На фиг вообще было этот телефон брать? Позвонила бы разок – другой, да на том бы и села. Нет его дома. Нет и всё. Может, он ночует у какой-нибудь барышни. А может уже давно не живёт по этому адресу.

Андрей обвёл взглядом комнату. Вдоль стены колонной выстроились пивные бутылки, иногда редким вкраплением попадались высокие зелёные бутылки из-под Шампанских вин, из-за них выглядывала пара белых флаконов от более крепких напитков.

Жена от Андрея ушла полтора года назад. Не выдержала долгих отлучек мужа. В середине девяностых грянула первая чеченская, а за ней, после небольшого перерыва, и вторая. Андрей понимал её и ни в чём не винил. Тем более, что второй раз она довольно удачно вышла замуж и жила, по слухам, довольно счастливо. Что ж делать? Надо кому-то и Родину защищать. Но с семьёй у этого кого-то, как правило, не совсем ладилось.

Уборку Андрей делал по выходным. Засучал рукава: мыл посуду, которая накопилась за неделю, драил полы. Когда приходила на помощь его младшая сестра Кристина, дело ладилось гораздо быстрее. Сегодня, как назло, была только среда.

« Ладно, схожу, - подумал Андрей, - чего я, собственно, теряю. Всё равно в отпуске».

Но надо же, как - то подготовиться. Андрей подошёл к шифоньеру, открыл его. Какой камуфляж одеть: зелёный или синий? Одену синий, зима ведь на дворе. Достал из маленького отделения награды. Вообще то он редко одевал их. Все праздники проходили в служебных командировках. А без повода. Да и стеснялся он. Вон, смотрите, герой идёт.

Андрей бережно разложил награды. Вот это самая первая: медаль «За отличие в охране общественного порядка», её он получил за штурм Комсомольского и ждал почти два года. Затем две отваги и орден Мужества. События, в которых участвовал Андрей, перемешались в его голове. Но тот бой, за который он получил орден, помнил во всех деталях. В засаду под Шатоем попал Пермский  ОМОН. Погибли почти все. Только мобильная группа, в состав которой входил и Андрей Ляпин, немного поддержала ребят огнём. Вертушки прилетели поздно, боевики испарились в «зелёнке». После тяжёлого ранения Андрей долго валялся в госпиталях, а потом полгода учился заново ходить. Как унизительно было здоровому молодому парню ходить по улицам с палочкой. Андрею казалось, что каждый смотрит на него с осуждением. Но он, сжав зубы, ходил, ходил и ходил. А когда понял, что может передвигаться без палки, нещадно изломал её.

Прицепив награды на левую сторону кителя, Андрей повесил камуфляж на вешалку, придирчиво осмотрел его со всех сторон и, сказав: «годится», пошёл начищать берцы.

Света, как и обещала, встретила его на пороге школы.

- Андрюша, фу ты - ну ты, какой ты важный, - засмеялась она, оглядев его с ног до головы.

- Привет, Светик, - Андрей неуклюже обнял её, - ты меня не смущай, а то перед детьми опозорюсь.

Андрей, в свою очередь, посмотрел на Светлану. Всё те же карие глаза, веснушки на лице, та же улыбка. Пополнела слегка, ну да это её не портило.

- Совсем не изменился, Андрюшка, только вот глаза другие. Видно много повидал, - и Света замолчала, потупив взгляд.

- Вот, ты, мать, это верно! Ещё краше с годами стала!

- Да ладно тебе, - улыбнулась Света.

Они прошли по школьному коридору, пахнущему свежей краской, и Света, открыв дверь класса, пригласила его зайти.

Грохнув крышками парт, школьники вскочили. На Андрея, с любопытством, смотрели пара десятков мальчиков и девочек.

- Садитесь, ребята, - хорошо поставленным голосом, сказала Света, то есть здесь она была уже не Света, а Светлана Васильевна.

Андрей, расстегнув форменную куртку, снял её и берет, и положил всё это на стул рядом с учительским столом. При этом его награды предательски звякнули. Дети ахнули, увидев ряд медалей, и даже Света смотрела на него уже с нескрываемым восхищением.

- Начинается, - подумал Андрей, - но теперь уже поздно. Не будешь же их снимать.

- Познакомьтесь, ребята, - продолжала Светлана, - к нам в гости сегодня пришёл капитан милиции Ляпин Андрей, - тут Света запнулась.

- Иванович, - одними губами подсказал ей Андрей.

- Ляпин Андрей Иванович, - продолжила она, - капитан Ляпин проходит службу в отряде милиции особого назначения, и не раз выполнял свой служебный долг в горячих точках, а как, это он вам расскажет сам.

« Ого, здорово, в ОМОНе служит» - пробежал по классу шепоток.

- Здравствуйте, - сказал Андрей, - и окинул взглядом класс.

Да, здесь наврать с три короба не получится. Придётся всё по правде.

Андрей начал рассказывать о буднях специальных подразделений, об обстановке, приближенной к боевой, о служебных командировках, понимая, что несёт полную околесицу, состоящую из круглых казённых фраз. И только глубоко в сердце засела маленькая заноза. Отчего? Он и сам не мог понять. Взгляд его блуждал по лицам детей. И вдруг! Вот эти зелёные глаза не дают ему покоя. Зелёные глаза на маленьком симпатичном девичьем лице, которые с интересом смотрят на него. Девочка слушала его, слегка наклонив голову набок и, подперев кулачком щёку. И смотрела на него загадочно, задумчиво. Андрей сбросил оцепенение и начал рассказывать ей. Только ей одной.

- Может быть, у вас есть вопросы к товарищу капитану? – спросила Светлана, - задавайте, не стесняйтесь.

Подняв руку, встал паренёк и, улыбаясь во весь рот, спросил:

- Андрей Иванович, а в рукопашную вам приходилось драться?

В том бою под Шатоем до неё чуть не дошло. И, слава Богу. И ещё вспомнил Андрей глаза таких же вот ребят – своих бойцов, которые смотрели тогда на него и ждали от него принятия решения. Ох, как нелегко далось оно ему тогда. Можно было не вступать в боестолкновение, затаиться и сохранить себе жизнь. Но тогда погибли бы те, кто ждал от них помощи. « Вот, что я думаю, парни. Достойно мы жили. Теперь, видно, пришло время достойно умереть. Есть другие соображения?». Андрей готов был увидеть во взглядах бойцов что угодно. Страх, Неодобрение. Сомнение. Но ничего этого не увидел Андрей – только решимость. Не все из них тогда остались в живых.

- Не приходилось.

- Жаль, - сказал парень, усаживаясь, - вот я бы…

Эх, мальчик-мальчик, война это не романтика. Это грязь, боль, кровь и предательство. Предательство перед своим народом, который посылают на бойню. Таких вот пацанов или чуть постарше.

Потом были ещё вопросы и ещё ответы, а потом…

- Ну, что ж, если вопросов больше нет, то я поблагодарю Андрея Ивановича от всех нас и поздравлю его с приближающимся днём защитников Отечества.

Пожалуйста, Эммочка - закончила Светлана.

Дети захлопали, а зеленоглазая Эммочка, встав, подошла и протянула Андрею поздравительную открытку.

- Спасибо вам, товарищ капитан, поздравляем вас.

Андрей взял открытку и неожиданно для себя поцеловал девушку в щёку. Он почувствовал, как у него закружилась голова, а за спиной выросли крылья, когда он увидел, совсем близко эти зелёные глаза, курносый носик и завитушка на лбу. На него пахнуло свежестью и молодостью.

- Спасибо и вам, ребята, - выдавил он.

Андрей шёл по улице, и ему хотелось плакать и смеяться сразу. Вот уж не ожидал от себя. Да нет. Никакого продолжения не будет да и быть, не может. Просто красивая девочка и всё. Всё.

Андрей присел на лавочку и достал из кармана куртки сигареты. На землю выпал маленький листок, сложенный вчетверо. На нём аккуратным круглым почерком было написано: Андрей Иванович, что Вы делаете сегодня вечером? Мой телефон… Эмма.

Буквы запрыгали у него перед глазами. Вот оно. Нежданное - негаданное. Стремительное, как пожар в лесу. Как молния, как сердечный приступ.

Вечером Андрей набрал телефонный номер сестры.

- Кристя, привет.

- Привет, у тебя что-то срочное?

- Да тут понимаешь? Такое дело.

- Ну, говори быстрее. Мы Андрюшку купаем.

- Короче, какие цветы сейчас принято покупать девушке на первое свидание.

- Ого, братец - засмеялась сестра, - ты делаешь грандиозные успехи. Наконец то.

- Ну хватит издеваться.

- Андрюха, Андрюха. Тридцать лет на свете прожил, а всё как ребёнок.

- Ладно, пока.

- Постой – постой. Не обижайся. Девушка то молодая?

- Молодая, ну?

- Тогда купи ей розы.

- Кристин, розы мой бюджет может не выдержать.

- А хризантемы? Хризантемы твой бюджет выдержит?

- Пожалуй, да.

- Ну, так купи ей хризантемы. Ну, всё, пока. Целую

- Спасибо, сестрёнка, - крикнул Андрей, но Кристина уже повесила трубку.

Хризантемы – подумал он и улыбнулся. Хризантемы для Эммы.

 

Зори Хингана (рассказ)

Светлой памяти Лидии Архиповны

                                                                                  Рябинкиной посвящается...

 

Лидия Архиповна вздрогнула и проснулась. Кто это её позвал? Так тихо и протяжно: Ли-и-и-и-да!

По крышам стучал дождь. В маленькой хрущёвке было темно, хоть глаз коли, только поскрипывали старые половицы. Никто не звал Лидию Архиповну.

- Наверное, приснилось, - подумала старушка и повернулась на другой бок.

Но сон убежал, а в голову, роясь, стали лезть мысли о внучке, живущей в Москве, которой уже скоро тридцать, а замуж никак не выйдет. Всё о карьере заботится. А детишек когда рожать? То-то. Уж и так кандидат наук медицинских. Потом вспомнился красавец-муж. Сорок три годка они прожили вместе. Семь лет он уже лежал на погосте, а она всё ещё коптила небо. Старушка вновь перевернулась с боку на бок. Нет, не уснуть сегодня. Пора вставать. Дел невпроворот. Надо сходить в библиотеку, а потом на рынок. Купить тыквы и заварить кашу. Да и пирогов напечь не мешало бы.  Сын Николка очень это уважает. Заходит сынок, не забывает. Грех жаловаться.

Лидия Архиповна зашла на кухню, зажгла плиту. Поставила на неё чайник.

На востоке, из-за крыш, пламенело красное зарево.  «Аль пожар где?» - встрепенулась старушка.

- Их, стара-стара, - сказала она вслух, - это ж восход. Солнце красное просыпается.

Давным-давно её будила мама, осторожно щекоча за шею.

- Лидушка, просыпайся, донюшка. Вставай. Глазки открывай. Заря - заряница на подходе.

Ах, как тогда хотелось поспать, а сейчас вот не спится.

Воспоминания о далёком детстве вызвали улыбку на старушечьем лице, и она долго  трясла седой головой, вытирая слезинку, катившуюся по щеке.

Но самые красивые дивные зори подарили ей предгорья Хингана. Сколько их было? Семь, восемь? Да нет. Намного больше.

Только тех самых памятных. Нет. Теперь не вспомнить.

Красным арбузным восходом полыхали зори Хингана. Воспоминания теребили душу  Архиповны и, сбросив шестьдесят пять лет, санинструктор лейтенант советской армии Лидия Савельева вновь как наяву видела восход, пламенеющий над пустыней Гоби.

В мае сорок пятого после взятия Кёнигсберга Лида Савельева два месяца отлёживалась в госпитале. Там же ей вручили медаль «За взятие Кёнигсберга».

Непослушными руками, которые ещё побаливали, прикалывала она новенькую блестящую медаль к гимнастёрке, где на правой стороне уже были прикручены ордена Красной Звезды и Отечественной войны второй степени.

Думала-мечтала девушка, что вот теперь демобилизуют и полетит она в родной дом белым лебедем. Но нет, как нет. Вручили ей мобпредписание, в котором говорилось, что санинструктору Савельевой надлежит прибыть в распоряжение командования такого то числа и точка.

- Не плач, Лидушка, может всё образуется, - гладила её по голове однополчанка Анна Голубева.

- И вправду, чего это я реву? – Лида уже вытирала слёзы, - ведь неизвестно зачем вызывают. Возможно: пошлют работать в какой-нибудь госпиталь военный. Раненых то вон ещё сколько.

Но командование распорядилось по-своему. Девушку погрузили в эшелон, который взял путь на дальневосточные рубежи нашей Родины. Всю Россию Лида проспала. Так необычно было: ни тебе бомбёжек, ни обстрелов. Спать можно было, сколько хочешь. Просыпалась она лишь для того, чтобы поесть да справить кое-какие надобности.

В Свердловске на переформировании её приписали к двести шестьдесят второй отдельной танковой бригаде.

Ещё бригада была укомплектована пополнением. Как поняла Лида, необстрелянными юнцами. Больше половины, из которых была двадцать восьмого года рождения.

Лида улыбалась, глядя, как неуклюже они держались, с опаской оглядывались по сторонам и ловили любое движение бывалых солдат, пытаясь быть хоть чуточку на них похожими.

Танковая бригада совершала марш-бросок через пустыню Гоби, где танковые движки задыхались от горячего песка, а гусеницы вязли в барханах. Солдатам приходилось выталкивать их, упираясь ногами в вязнувший белый песок. А потом через хребет Большой Хинган, где облака проносились внизу, а самолёты, помахивая крыльями, пролетали над головами.

На последнем рубеже перед самой равниной к Лиде прибежал вестовой. Её требовал к себе замполит.

- Савельева, - майор приоткрыл красные от бессонницы глаза, - лекарства какие-нибудь с собой есть?

- Бинты да вата, товарищ майор.

- Плохо, Савельева, - строго произнёс замполит, - очень плохо. Хотя откуда им взяться?

Значит так, товарищ санинструктор, - продолжал он, - семеро бойцов отравились. Не знаю - чего они налопались, не говорят. Дальше идти не могут. Санитарного обоза у нас, как вам известно, нет. Задание такое - остаётесь с ними. Собрать документы: красноармейские книжки, комсомольские билеты – у кого есть, держать у себя. При необходимости уничтожить. Лечи их, дочка. Это приказ. Если помрут – похоронишь и догоняй колонну. Это всё, - и майор махнул рукой на обочину дороги, где вповалку лежало семеро пацанов в красноармейской форме.

- Аксёнов, - распорядился замполит, - оставить санинструктору харчей на десять дней, - и майор, хлопнув дверцей Виллиса, укатил вперёд.

- Вот здесь, дочка, сухари и консервы на десять дён, - на Лиду участливо смотрел голубоглазый старшина в помятой пилотке. Старшина крутил рыжий ус, - а здесь воды канистра.  Больше дать не могу, оставайся с Богом.

Колонна ушла. Лида долго смотрела ей вслед, приложив ладонь козырьком к глазам. Потом, вздохнув, повернулась и побрела к обочине дороги.

Кареглазый казах Усеналиев мог держаться на ногах и поэтому всех солдатиков они с Лидой по очереди тащили вперёд. Понемногу, метров по десять. Но к вечеру свалился и Усеналиев.

Лида держала в руках красноармейские книжки. Ну, так и есть. Все двадцать восьмого года. По семнадцать лет.

Вот этот – Агеев, самый тяжёлый. Стонет и за живот держится. Видимо боли сильные.

Парфёнов – сибиряк. Держится, но поносит. Все штаны изгажены.

Фёдоров – якут. Дышит тяжело. Закатывает глаза. И только белок с красными прожилками видно.

Сергеевы: братья – близнецы. Держатся друг за дружку, аж пальцы не разожмёшь. Но тоже очень тяжёлые.

Олишевский – украинец. Падает, как подкошенный. Тоже за живот держится, но улыбается сквозь слёзы.

В отблесках костра их лица кажутся восковыми масками. Но стонут, значит живы.

- Что же делать, санинструктор? – спрашивает себя Лида и щиплет за руку, чтоб не уснуть.

- Первым делом промываем больному желудок слабым раствором марганцовки, - сквозь сон читает лекцию старенькая фельдшерица. Лида сидит на первой парте и прилежно записывает в тетрадь,  - а потом всё просто. Обильное сладкое тёплое питьё. Можно чай или молоко. Девочки, не отвлекаться, - и фельдшерица громко бьёт указкой по столу.

Лида очнулась, действительно – куда проще, марганцовка, молоко и сладкий чай. Только где это найдёшь среди сопок.

К утру, Лида нагрела воды в котелке, слив туда всю воду из солдатских фляжек. Затем остудила её и начала по очереди промывать желудки больным. Разжимая им зубы, и, вливая воду через рожок в ротовую полость. Затем попросту совала им два пальца в рот и, перегнув через колено, помогала освобождать желудки.

Когда вода в канистре кончилась Лида ходила с котелком и связкой фляжек по окрестностям и собирала воду из луж, аккуратно зачерпывая её котелком. А затем, разорвав на себе нижнюю рубаху, подолгу процеживала воду во фляги. Потом сливала её в канистру. А когда вода отстаивалась, вновь выливала её в котелок, кипятила, остужала и  упорно продолжала процедуры промывания солдатских желудков.

Через три дня она упала у костра и забылась сном. Разбудило её бряцанье железных банок.

Лида открыла глаза. Молоденький якут Фёдоров грыз жестяную банку с тушёнкой, по его щекам градом катились слёзы.

- Нельзя, миленький, - и Лида погладила его по голове, - нельзя сразу, помрёшь.

Фёдоров прижался к ней, как маленький и заплакал уже в голос. А она баюкала его, как ребёнка, и даже, кажется, напевала что-то такое, от чего все солдатики перестали стонать, а только посапывали во сне.

На следующий день почти все из них пришли в себя, и Лида сварили им лёгкий бульон из говяжьих консервов. Наблюдала за каждым отдельно. Но страхи оказались ложными. Похлебав, они прижались крепче друг-к-другу и заснули уже здоровым бодрым сном.

- Выздоравливайте, миленькие, - Лида с нежностью гладила непослушные ёжики на их головах.

Сама же поднялась и побрела собирать хворост для костра и воду из луж. Обойдя, справа ближайшую сопку, Лида наткнулась на взорванный автомобиль. Машина была японской, а вокруг лежали трупы троих японских солдат. Один из них, видимо офицер, держал в руках саблю, которой так и не успел воспользоваться. Он, осклабившись, смотрел в небо. В его почерневших зрачках отражался  кроваво-красный восход Хингана.

Лида потянула за ремень, сняла фляжку. Отвинтила крышку, понюхала – коньяк.

« Пригодится» - подумала она. Затем оглядела себя, гимнастёрка расползлась от солёного пота и грязи. Сняла её через голову и осмотрела труп японца.

- Ничего, маленький. Размер, наверное, в аккурат, как у меня, - и Лида сняла с офицера китель, затем закрыла ему глаза, проведя ладонью по лицу, чтобы его больше не тревожили багряные зори.

Вот тогда то, вернувшись к догорающему костру, на неё впервые навалился восход, на который она раньше не обращала внимания от усталости и голода.

На горизонте пламенели степные пожары, освещая небо слева направо ярко рябиновыми маками, раскрашивая его всеми оттенками красного цвета. От бледно оранжевого в начале, до ярко малинового в конце. А потом солнце всходило такое большое  и сильное. Так оно согревало путников, после холодной промозглой ночи, что хотелось вскочить и бежать за ним до самого края степей и дальше. 

Когда бойцы набрались сил, Лида построила их в колонну по одному и военные заковыляли на юго-запад, как и было им приказано.

На четвёртый день пути, когда красноармейцы, включая и её,  уже не шли, а, спотыкаясь, падали через каждые пять шагов, в долине они увидели палатки нашего походного передвижного  госпиталя.

- И как же ты лейтенант справлялась то с ними? – глядя, как солдаты гремят железными ложками по котелкам, спрашивал её военврач, накидывая ей на плечи новенькую телогрейку.

- Да так и справлялась, товарищ капитан, - и Лида закрыла глаза.

- И так-таки никто у тебя не помер?

Лида отрицательно покачала головой.

- А ваша бригада танковая за те десять дней, пока вы по сопкам блудили, уже Харбин взяла. На Муданзянь двинули. Вот ведь как, - продолжал говорить военврач, но Лида уже не слышала его. Крепкий сон сковал её по рукам и ногам.  А там опять пламенело небо на востоке, и опять будоражили её сердце зори. Кроваво-красные зори Хингана.

Лидия Архиповна вздрогнула. Вновь ей показалось, что её позвали по имени.

- Это Фёдоров, - сказала она себе, - тот якуток молоденький.

Чайник на плите засвистел. Из его носика валил густой пар. Старушка встала с табуретки. На востоке, из-за крыш, вставало солнце. Наступал новый день полный забот и хлопот.

- Ой, что же это я старая задремала, - встрепенулась Лидия Архиповна, - ведь сегодня Николка обещал придти. Надо же тесто поставить, пирогов напечь.

И старушка, кряхтя и ворча себе что-то под нос, занялась домашними делами. Она вновь посмотрела в окно и вздохнула,  опять вспомнив восходы в предгорьях хинганского хребта.

 

Декамерон под ушицу (рассказ)

От реки поднимался молочный туман. Солнце ещё не встало, но на востоке, из-за леса уже немножко светлело. Просыпались цикады и птицы. Травы клонились к земле, пригибаемые тяжёлыми каплями холодной росы.

Игорь достал из кармана мятую пачку «Кэмэл» и зажигалку. Он присел у берега и поплескал рукой воду.

- Парное молоко, точно парное молоко, - подумал он и вспомнил, как в далёком детстве пил такое, надоенное с утра старенькой бабушкой.

Игорь закурил. Поднялся вверх по пологому берегу и принялся разводить костёр, сложив дрова домиком, и, подсовывая под них клочки старой пыльной газеты. Когда костёр затрещал ветками и его языки начали облизывать утренний воздух, он спустился к реке и набрал в котелок воды. Затем укрепил над костром треногу и повесил котелок.

Спустившись к реке, Игорь достал из воды садок с уловом и, вытащив из-за голенища нож, принялся чистить рыбу. Не так-то много, но на уху вполне хватит: два ерша, один елец, пара голавлей, четыре подуста, столько же плотвичек и довольно большая щука.

Уху Игорь варил так, как учил его в детстве отец: сначала водичка покипела белым ключом, затем он по нескольку минут варил рыбу, начиная от  мала. Когда рыба отдавала весь жир ухе, он осторожно вытаскивал её, клал на тарелку и закладывал другую. Затем бросил горсть пшена, две чищенных картофелины, луковицу, лаврушку, налил пятьдесят грамм водки и выплеснул в уху, круто посолил.

- Ты, Игорёшка, в уху соли не жалей, - говаривал ему отец, - она от ей только ядрёней.

Теперь пришёл черёд щуки. Игорь нарезал её большими кусками и опустил в уху.

- Эге-ге-е-ей, - громко закричал он, - братцы-разбойники, айда завтракать, - и вновь спустился к берегу, где в холодном ключе посапывала большая бутылка водки со стеклянной ручкой.

Туман от реки поднялся вверх, над водой стояла только лёгкая дымка. Донка с просмолёнными бортами причаливала к берегу. Серёга и Саня сматывали удочки и, бросив конец на берег, выходили из лодки, хлюпая болотными сапогами.

- Эх, и дурень ты Игорёха, - пробасил Саня, - пошто не любишь рыбу удить?

- Ничего-ничего, - ответил Сергей, - он у нас любит уху варить и поддерживать очаг – тоже нужное дело.

Игорь достал из рюкзака деревянные ложки и хлеб, затем постругал его ножом и выдал каждому по огромной краюхе.

- Ну, начнём, помолясь!

Саня налил в рюмки прохладной, почти тягучей водочки и, достав из костра пылающую головешку, утопил её в котелке с ухой.

- За здравие пленных и нас военных, - рыбаки чокнулись и, опрокинув содержимое рюмок в себя, взялись за уху.

- Знатная ушица, - уплетая за обе щеки,  пробормотал Сергей, - тройная! А ну давай по второй, чтоб пуля не пролетела!

- Жалко девок с  собой не взяли, -  Саня в изнеможении откинулся на спину, он теребил в руке ивовый прутик, - был у меня один случай в жизни. Я тогда только десятилетку окончил, в техникум машиностроительный поступил. И хотя в Советском Союзе, как нам всем известно, секса не было. Но до одури хотелось мне, братцы, опустить свой янь в какой-нибудь маломальский инь. Вследствие чего ошивался я по вечерам в парках, на дискотеках и прочих увеселительных заведениях. Но нет, как нет. То девушка попадалась откровенно страшненькая, то откровенно глупенькая, а бывало – только я ей о сексе, которого не существует в природе, она бежать без оглядки. Копался я короче. Это теперь, с высоты прожитых лет я понимаю. Надо было брать тогда любую и не выпендриваться.

- Это точно, - сказал Игорь, наливая очередную рюмку, - в таком деле выбирать - самое тухлое дело. Это когда жениться собираешься. Тут да! Мы же и костюм примеряем, когда купить хотим!

- Не перебивай, - Серёга внимательно смотрел на Саню, - давай дальше свою историю.

- Так вот, встречаю я однажды такую, какую и хотелось. Яркая пышногрудая блондинка. Немного постарше меня. Да это и неважно. Опытная значит. Дело было в кафе «Юнона», помните такое? Подсаживаюсь я за её столик, заказываю бутылочку азербайджанского коньяку, мерзость к слову редкостная, да только другого в прейскуранте не значилось. Ну, сначала она на меня смотрела как на пустое место, может, выглядывала по сторонам кого-нибудь посолиднее, но после парочки лобастых повеселела и смотрела на меня уже с нескрываемым восхищением. А меня, братцы, понесло как товарища Бендера, представился я ей офицером пограничных войск. Как в том анекдоте почти: разрешите присутствовать – мастер спорта, полковник Чингачгук. Ну и погнал ей по ушам, про перестрелки на китайской границе и ловлю диверсантов, которые небольшими группами, по пять-десять тысяч проникают на нашу территорию и творят свои чёрные делишки. Короче суть да дело, гляжу – моя Венера уже порозовела, пора в номера вести. Расплатился я по счёту и говорю, разрешите, мадам, проводить вас до околицы. Она отвечает, можно. И смотрю я, братцы, созрела. Глядит на меня долгим пронзительным взглядом. Я обнимаю её нежно за талию, а сам соображаю, где бы по дороге её оприходовать. Идём-прогуливаемся. За непринуждённой беседой, смотрю домики двухэтажные барачного типа. Говорю – давайте зайдём, друга армейского попроведаем. Она – ничего идёт. Завожу её в подъезд. Обстановка располагающая: темно как в погребе, только дерьмом кошачьим несёт жутко. Но до сантиментов ли в деле таком? Тут она на меня как прыгнет и давай  целовать. А поцелуи у неё стремительные и долгие, как осенние дожди. У меня голова кругом поехала, дрожь во всём теле – унять невозможно. Тут вспомнил я картинки порнографические, которые я у своего товарища видел, поворачиваю её к себе задом, а к лесу передом. Ставлю в позу бегущего египтянина, а она шепчет. Погоди, говорит, я трусишки приспущу. И пошёл я тут отрываться, не хуже материной швейной машинки, от страсти обо всём забыл, превратился в станок с числовым программным управлением, на котором тогда работал. Слышу только, как стонет она глухо, да по стене ногтями скребёт яростно. В подъезде, как я уже говорил, темно было. А выключатель, как выяснилось  немного позже, вырван был. Торчали только два оголённых провода, за которые моя дама и схватилась, когда по стене руками шарила. А так, как я был замыкающим звеном в цепи, тряхнуло меня током так, что перед глазами только круги фиолетовые пошли. Мало того, что дёрнуло меня двухсот двадцатью вольтами, так ещё у неё от страха и неожиданности понос пробил. Оклемался я, гляжу, а её и след простыл, уделала она меня своими экскрементами с ног до головы. Спрятался я в кустах, просидел там до поздней ночи, кое-как отмылся в колонке на улице и задами-огородами к дому выбрался. Хорошо ещё никого по дороге не встретил. Вот такой у меня, братцы, был первый сексуальный опыт.

- Да, так и до импотенции недалеко, - рассмеялся Серёга.

- Красотища, какая, - Саня встал, развёл руки в стороны и громко запел: « Глухой, неведомой тайго-о-о-ю, сибирской дальней стороной, бежал бродяга с Сахали-и-и-на, звериной узкою тропой…».

- Перестань орать, - перебил его Игорь, - а то люди прибегут – подумают драка. А со мной тоже было нечто подобное.

- Серьёзно? А я думал один я такой на белом свете, - Саня разливал водку по рюмкам.

- Нет, Саха, не один, - Игорь сел по-турецки, потянулся за тарой и, морщась, выпил, - а дело было так. Дружил я с однокурсницей, Антониной её звали. Ходили по вечерам, за руки держались и так далее. Ни до чего серьёзного дело не доходило. Да и не умели мы, ведь в каменном веке тогда жили. Чтобы мать, отец там о таких вещах с сыном или дочкой поговорили, объяснили, что к чему – ни-ни. Да и сами они, наверное, в этом деле ни хрена не соображали. Это теперь у наших взрослых детей поинтересоваться можно. Они тебе всё популярно объяснят. А тогда - нет.  Так вот, дружили  мы  дружили, а потом в откровенном разговоре выяснили: и я и она хотели бы попробовать, интересно ведь что и как! Решили: вечером, когда её родители уедут с ночёвкой в деревню, она меня пригласит и вот тут-то всё случится. Жила у них ещё бабка старая да глухая, но она ни в счёт.

Настал, значит, долгожданный день, я с утра подготовился: поменял трусишки-носочки, купил бутылку сладкого болгарского вина в овощном магазине. На обед мать приготовила гороховый суп, который я с удовольствием съел и ещё попросил добавки. Кто ж знал, что он со мной сыграет такую шутку, что ни Богу свечка, ни чёрту кочерга?

Прихожу я вечером к своей зазнобе, она меня встречает. Я протягиваю ей бутылочку винца, открой, говорю, на кухне, разлей по бокалам, а потом и до дела недалеко. Ушла она на кухню, а меня так припёрло, что хоть святых выноси. Такие метеоризмы у меня в желудке начались, думаю – ещё чуть-чуть и у меня кишечник разорвётся, как противотанковая мина. Я свет погасил и шасть в соседнюю комнату, там тоже темно. Забегаю я туда, закрываю за собой дверь и начинаю бомбардировку. Хожу, издаю звуки утробные, потом тряпку схватил какую-то, машу ей, а сам продолжаю салютовать. Ну, вот вроде бы всё! Пошарил я в темноте рукой по шифоньеру - пузырьки какие-то. Ага, думаю, сейчас возьму одеколон или духи какие-нибудь и побрызгаю, чтобы воняло не очень. Взял один какой-то, понюхал, вроде ничего. Побрызгал на себя, потом на стены. После чего вернулся в другую комнату, плотно закрыл за собой дверь и, сделав невинное лицо, жду Тоньку, утонув в мягком кресле. Входит она, в руках поднос с двумя бокалами, на тело накинут пеньюар прозрачный. У меня всё ёкнуло и чувствую, как тепло внизу живота разливается. Она свет включает, посмотрела на меня, да как заорёт: « Игорь, что с тобой?» - а сама белая как полотно.

- А чего со мной? – отвечаю, - всё нормально со мной!

- Ты в зеркало на себя посмотри, - а сама, бряк, и уронила бокалы с подноса.

Я к зеркалу подхожу, батюшки, весь в зелёнке. Это я в темноте и панике зелёнку за одеколон принял.

А тут из соседней комнаты истошные крики: Тоня! Тоня!

Заглядываем мы, а там бабка её старая ни жива, ни мертва от страха. Все стены, ковры и пол той же зелёнкой залиты. А старуха - даром, что глухая, всё, что надо услышала: гони, Тоня, отсюда этого пердуна - орёт: схватил я тут свои вещички в охапку и бежать. До секса у нас тогда не дошло, да и после тоже.  А дружба моя с Антониной на этом кончилась. А давайте-ка, братцы-разбойнички, ещё по джуз грамм, - и Игорь подставил под горлышко бутылки свою рюмочку.

- Интересная быль, - Сергей смеялся, закрыв рот ладонью, - это ты вот так и у себя в институте лекции студентам читаешь с шутками-прибаутками?

- По всякому бывает. Сам знаешь: от сессии до сессии живут студенты весело. А уж на экзаменах не до шуток.

- Эх, а у нас в филармонии, даже выпить и поговорить не с кем, - Саня встал, разминая ноги, - хорошо, что есть у меня вы – друзья, проверенные огнём, водой и медными трубами.

- Ладно! Как видно пришла и моя очередь быть сказителем, - Сергей устроился поудобнее и приготовился говорить, - расскажу я вам, как провёл интимный вечер при свечах с рыжеволосой валькирией и питбулем.

- Как-как? Питбулем? Очень интересно!

- А вы не перебивайте, а слушайте. Только собачка персонаж не главный, а проходит, так сказать, лейтмотивом произведения. Короче, к сути: в конце восьмидесятых, не буду уточнять год, уволился я из рядов советской армии, а так как службу проходил не на суше, а на море, отдав, не два, как вы – сухопутные крысы, а три года Родине на Тихо-окаянном флоте, считал себя человеком флотским, смелым, бесстрашным и голодным до девчат. Жил я тогда на слободе, через дорогу от комсомольского парка, а в простонародье «камсы», из-за которого шли у нас постоянные баталии с парнями, проживающими на «карьере». Так как парк был разбит ровно посередине двух районов. Но разговор не об этом. Надев флотскую форму, пошёл я вечером на променад, обозначиться, что вернулся, мол, девушки, и готов к подвигам не на море, а теперь уже на суше. Поздороваться со старыми корешками и завести приятные знакомства. На танцплощадке двигали попами, на скамейках курили и плевались семечками, вообщем всё как всегда.

И вот на одной  из лавочек вижу длинноногую, длинноволосую богиню в голубом платье, которая скучает и не замечает веселья, творящегося вокруг. Девушка сидела одна, по сторонам не смотрела. Видно ей было очень-очень скучно. Думаю, не может быть, чтобы такая и вдруг одна. Постою-понаблюдаю, наверняка кавалер какой-нибудь нарисуется. Десять минут жду, пятнадцать. Никого. Подхожу к ней. Разрешите, говорю, присесть. Она молча пододвигается. Садись, мол, места не жалко. Начинаю я её разглядывать: длинные рыжие волосы, глаза зелёные и глубокие, как озёра. Слегка пьяненькая. Лет двадцати – двадцати двух. Сложена идеально. Неужели и такие бывают, думаю?

Начинаю заводить беседу. Ненавязчиво, без грубостей и хамства. Она молчала вначале. Ну, я пару анекдотов не пошлых, пару историй из морских походов. Гляжу - оттаяла, улыбаться начала, переспрашивает, смеётся. Познакомились короче.  Зовут её Аллой, квартирует на карьере. Живёт практически одна. И вот это слово – одна, оказалось в этом контексте определяющим. Больше я уже ни о чём думать не мог. А она вот так с ходу – пойдём, говорит, ко мне в гости, я сегодня одна.

Пойдёмте – говорю, - отчего же не пойти, только не заглянуть ли нам вначале в какой-нибудь магазинчик, винца лёгенького взять?

- Винца у меня дома полно, - отвечает, - и даже что-то из крепких спиртных напитков найдётся. Будем топить грусть.

Короче, пришли к ней. Квартирка двухкомнатная на втором этаже. Обращаю ваше внимание, на втором, это потом окажется немаловажным фактом. Она зажигает свечи, накрывает на стол, приносит напитки и фрукты – что по тем временам было роскошью. Выпили, поговорили. А потом она смелым и лёгким движением скидывает с себя  газовое голубое платьице, и остаётся - в чём мать родила. Грудь средняя, но упругая, как кистевой эспандер. А соски, парни, длинные и розовые. Рыжей она была натуральной, не крашенной. Волосы на лобке, как берёзовые серёжки. Честное слово, ребята, искренне залюбовался я этим совершенством. Если бы умел – первым делом холсты бы с неё стал писать. Даже прикоснуться к такой красоте было боязно. Быстро я разделся, гораздо быстрее, чем за сорок пять секунд, наш корабельный боцман остался бы мною вполне доволен. Ложусь на кровать, а она оседлала меня как молодого бычка и пошла скакать. Стонет протяжно с придыханием и повизгивает, как юная козочка. Не помню, сколько эта сказка продолжалась, попробовали мы с ней практически все позы, которые я потом в камасутре видел. Мне показалось, что прошла вечность и вот тут-то наступила развязка. В железную дверь громко постучали. Алла проворно спрыгнула с меня и, подбежав к двери, начала истерично кричать. Из её  монолога я понял, что не далее, как сегодня днём, прищучила она своего благоверного с какой-то, по её словам и крикам шалавой, и посредством меня решила ему страшно отомстить. И тут я увидел на шкафу фотографию, на которой Алла в подвенечном платье нежно обнимала здоровенного детину, а он, тем временем, тоже с улыбкой смотрел в объектив, положив ей на плечо квадратную челюсть. Пол уплыл у меня из-под ног, а в воздухе отчётливо запахло ладаном. В её муже я с болью узнал знаменитого карьеровского криминального авторитета  Васю – Кувалду. Разговаривали они через дверь долго и на повышенных тонах. После чего Вася спустился в палисадник и, оторвав штакетник, поставил его к окну и, кряхтя и матерясь, начал подниматься, как по лесенке вверх. Я схватил свою форму и попытался сделать ноги, но, выйдя на лестничную площадку, я понял, пути отхода отрезаны. К соседней двери был привязан здоровенный питбуль, который рвал поводок, визжал и откровенно хотел меня сожрать.

Почва ушла у меня из-под ног, и я начал по очереди прощаться с родными и близкими. Завтра ко мне в гости придёт кто-нибудь из друзей и спросит: А Сергей дома? Дома, - ответит ему мама, а потом вздохнёт и добавит, - но венки уже выносят!

Но тут мне на помощь пришла Алла.

- Я подержу Алеута, - сказала она, - только беги не вниз, а вверх. Подожди на верхнем этаже. Он пьяный и не сообразит. И да поможет тебе Бог.

Я сделал всё, как сказала она. Без Божьей помощи в тот вечер не обошлось, это уж точно. И потом, когда я бежал домой через парк, только порванный гюйс, за который всё-таки уцепился Алеут, напоминал об интимном вечере при свечах.

- А ты потом её встречал, Серёга? – тихо спросил Саня.

- Нет, Санёк, вскоре после этого она погибла в автокатастрофе с Васей – Кувалдой. Слухи разные ходили. Говорили, что всё было подстроено.

Солнце взошло и грело что есть мочи. Вдалеке послышался щелчок  пастушьего кнута.

- Ну, что ж, братцы-разбойнички, - прервал паузу Игорь, - будем собираться до хаты?

Мужчины стали собирать вещи, шутя и переговариваясь. Трое друзей, проверенных огнём, водой и медными трубами.