Поэзия

Подробности

Категория: Эвелина Ракитская

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 2125

* * *

Эпитетов и образов-клещей
я не люблю... Камней, зимы и лета...
Я создана из тени и из света –
а вовсе не из слов или вещей...

Всех этих глин, песков, морей и рек,
дождя, хамсина, снега, листопада, –
не надо мне, не надо мне, не надо! –
Мои стихи писал не человек.

Мои стихи писались без меня.
И потому в них нет обычной кожи.
Они на скалы голые похожи.
Да, я люблю поэтов, ну и что же? –
Поэты – да. Стихи – не для меня.

В словах вообще большого смысла нет.
Слова – они всего лишь компромиссы.
А я хочу пробраться за кулисы,
пройти насквозь, увидеть ваш скелет...

Там, за бумагой, есть иная суть
у слов любых... вот-вот, еще полшага –
и я уйду в пространство за бумагой
и не смогу найти обратный путь.


ПОЭЗИЯ

Игорю Меламеду – ответ через двадцать лет

Ты суетен и слаб, а в ней такая мука...
Ты лжешь себе еще об участи иной.
Но ты отдашь ей всё: любимую и друга,
ребенка и сестру, отчизну и покой...
(И. Меламед, Музыка, 1986,
из цикла “В черном раю”)


Метет по всей земле немыслимая вьюга.
И музыка летит на лампы душный свет.
И ты отдашь ей всё – любимую и друга,
И многое еще, чего не свете нет.

… Мы были ей верны послушною рукою.
И в белом ли аду, и в черном ли раю,
Не ведая, кто мы и что она такое,
Мы ей отдали всё – и жизнь, и смерть свою.

У сердца на краю, без дома и отчизны,
Без денег и вещей, без Бога и страны, –
Сумела я понять лишь то об этой жизни,
Что музыкой одной мы все опалены…

Нет неба и земли, нет горечи и злобы,
Нет следствий и причин, нет женщин и мужчин –
Мы только для того с небес спустились, чтобы
ОНА текла сквозь нас, не ведая причин.

Нет более ни слов, ни слабости, ни муки,
Нет времени, судьбы, – а есть одна зола.
Я к мертвым и к живым протягиваю руки –
Ко всем, кто ею был, как я, спален дотла.

За близкою чертой, где мы не будем лживы.
Всех нас соединит она в конце пути.
Прости меня, мой друг, пока еще мы живы.
Сейчас, а не потом, – прости меня, прости…



ПАМЯТИ ВЫСОЦКОГО

Я хочу быть такой,
чтобы каждый на мелкие части
мог меня разбивать,
как в лесу разбивается крик,
чтоб над каждой строкой
мог любой, леденея от счастья,
морщить лоб и вздыхать:
до чего ж примитивный язык...
Я хочу быть такой,
чтоб меня принимали за эхо,
чтобы кто-то локтями
меня отовсюду пихал,
чтоб над каждой строкой
критик мой, столбенея от смеха,
морщил лоб и вздыхал:
я уже это где-то слыхал...
Я хочу умереть,
всем понятной от корки до корки,
чтоб со всех сигарет
падал прах мною сказанных слов,
чтоб на кухнях гореть
дополнительной пятой конфоркой
и осесть на руках,
став четвертою стрелкой часов.
Растерять все свое,
стать приправой, замешанной в блюде,
разлететься в пыли,
чтобы, напрочь меня позабыв,
даже имя мое
отрицали ученые люди,
чтобы споры вели
и решили, что я – это миф...


Лектору

Как будто не бессмертна тишина,
Вы все о Малларме да Модильяни...
Но серый снег! Железная луна! –
как олимпийский рубль в пустом кармане...
Я под луною этой рождена
и от Парижа – на другой планете,
где с трех сторон – далекая страна,
и колокол раскачивает ветер.
Пойдешь налево – пусто с трех сторон,
пойдешь направо – воздух смертью дышит.
Пойдешь ли прямо – черный крик ворон
(про этот крик поэты вечно пишут...)
Какой Аполлинер? Какой Дега?
О чем Вы это? –
в черно-белом цвете
до горизонта – ровные века,
и колокол раскачивает ветер...

Русалочка

А. Б.

Видно, я в этой жизни чужая...

(Наплевать на затасканный слог).
Никого этим не унижая,

Говорю вам: любой одинок.



Говорю вам, не чувствуя слова,

Обрывая все в мире слова:

Ничего в этой жизни не ново.

Признаю – я была не права.



Признаю, что вы правы, поэты.

(Слишком правы, а может – правы?) –

В этой жизни все песни пропеты,

Но без нас, почему-то, увы...



Лишь в одном я от вас отличаюсь –

Вечной темой – мол, «юность прошла»,

Потому что о ней не печалюсь.

Я тогда еще хуже жила.



Всё мечтала быть вроде как люди.

Да не вышло! Кругом – ни души.

Жизни не было, нет и не будет.

Лишь стихов, сколько хочешь, пиши!



(Милый друг, только жалобы эти

Нам даны... лишь пустые стихи...

Оживешь – так увидят, заметят,

Вырвут с корнем, как рвут сорняки.)



Как морковь продирают на грядке:

Вырвут – лишняя, зря родилась.

Эх, поэты, чего ж вы так падки

На живое и прочую мразь?



На живое. На всё ножевое.

Но – живое… (какая строка!)



Я была только веткой сухою.

Никакая я вам не река.



А ребенок мой – мой ли ребенок?

Разве что-то на свете – моё?

Слишком, Господи, мостик Твой тонок,

Слишком узко пространство твоё.



Я никто. Я нечистая сила.

Неизвестно откуда пришла.

Просто я тебя слишком любила –

Потому человеком была.



И ничьих не хотела страданий.

А живое – оно на ножах.

Я устала… Довольно стараний.

Как у вас там, “земных испытаний”? –

Каждый день, каждый миг, каждый шаг…



По местам ничего не расставить.

Не устроить как в царстве земном.

Не прибавить теперь, ни убавить.

Смерти ждать? А куда ее вставить,

Коль на свете и так не живем?



Жизнь прошла. Понимаешь ли, милый?

Словно очередь в кассу, – прошла.

Слишком честно тебя я любила,

Слишком долго я жизни ждала.



Вот и всё. Понимаешь, устала.

Хоть и не было жизни – так что ж…

Все ж прошла. Стороной пробежала.

Промелькнула, с обрыва упала,

Превратилась в дурацкую ложь.



...Жизнь прошла, пронеслась, просочилась,

Словно кошка, пролезла в ночи.

Я зашла не туда, заблудилась.

Пусто, милый, – кричи ни кричи.



Ни ответа теперь, ни привета.

Солнца нет – не достанешь рукой.

Нет ни слова, ни пламя, ни света,

Воли нет – ни такой, ни сякой...



«Отпусти, я тебя умоляю...»

Оживешь без меня, оживешь...

Я никто, я лишь ветка сухая,

Я пустыня, я всё это знаю...

Пусто, милый, чего же ты ждешь?



Будешь жить – как там, лучше ли, хуже –

Нет такого понятья, прости.

Я вас спутала: Бога и мужа,

Потому я сижу теперь в луже,

Потому-то и сбилась с пути.



... Отпустите, я больше не ваша.

Я про вас не писала стихов.

Так легко – переполнена чаша

До веселия, до эпатажа,

До ушей, до костей, до краев...


Россия (Москва) - Израиль.

Аленький цветочек

И лес подступает стеною,

и меркнет полуночный свет.

Очнулося Чудо лесное

и видит – Аленушки нет.



Проснулся он – зверь безобразный

в своей непролазной тайге,

и взор помутившийся красный

Аленушку ищет в тоске.



Наверное, ей не вернуться

из дому обратно сюда.

Там люди как люди смеются,

и в спину не дышит беда.



Там нету надежды на чудо,

но каждый как хочет живет...

Нет, ей не вернуться оттуда.

И вот безнадежно и люто

чудовище в голос ревет.



...А умные сестры тем часом

Алене внушают совет:

“На свете есть воля и разум,

а долга, родимая, нет.

Его заколдованный терем

тебя уже сводит с ума.

Он был и останется зверем,

а ты, в эти бредни поверив,

чудовищем станешь сама”.



...Бушует опять непогода,

за окнами блещет гроза.

Алена глядит на урода,

в его золотые глаза.



Под этою страшною рожей,

под этою накипью лжи,

есть кто-то другой, непохожий.

Она умоляет: “О Боже,

хоть каплю его покажи!”



Но сколько бы ей ни молиться,

а страшную маску не снять.

И ей ничего не добиться.

И ей ничего не понять.



И ей никогда не пробиться

сквозь липкий безудержный страх...

И кажется – что-то случится,

и гадкая черная птица

ехидно смеется в кустах...



Так дни или годы проходят.

Алена живет как жила.

К реке и к ручью не подходит,

не смотрит в свои зеркала.



Вот космы ее, заплетаясь,

уже закрывают лицо,

и, в грязную руку впиваясь,

ржавеет на пальце кольцо.





Сидит она с Чудищем рядом,

глаза ее – как пятаки.

Но там, под бессмысленным взглядом,

под кожей, пропитанной ядом,

ни горечи нет, ни тоски.



Аленушка больше не плачет,

и сердце ее не болит...

Они одинаковы, значит –

неважно, какие на вид.

...............



...Тоска подступает стеною.

Смеркается... Сил уже нет

лить слезы, бороться с запоем

и слушать бессмысленный бред.

Ты требуешь водки и водки,

и страшно рычишь без конца.

Одна лишь бездонная глотка

и страшная маска лица.

Чем дальше к безумным пределам

душа уплывает сама,

тем все безобразнее тело,

тем все непрогляднее тьма.



Я вижу ужасную рожу,

звериный бессмысленный рык...

Но там, под оставленной кожей,

есть кто-то другой,

непохожий,

кто слышит небесный язык...



Но сколько бы мне ни молиться,

а страшную маску не снять.

И мне ничего не добиться,

с тобою туда не попасть.

И мне никогда не пробиться

сквозь липкий безудержный страх.

И кажется – что-то случится,

и кажется – кто-то стучится,

за окнами шарит в кустах.



... Вот я выхожу к магазину,

к ночному, в четвертом часу.

Хозяину лавки, грузину,

я прибыль в кармане несу.

Меня он улыбкой встречает, –

наверно, уже узнает.

Но лишь головою качает

и молча бутылку дает.



А рядом – опухшие рожи.

Я мимо скорее пройду,

как будто боюсь стать похожей

и к ним перейти за черту,

как будто боюсь я подслушать,

как что-то звенит и поет,

когда их забытые души

уходят в бесцельный полет.



Уходят, от боли синея,

добру неподвластны и злу...

Но кажется – нет мне роднее

любого бомжа на углу



и этой заплаканной тетки,

заклеившей пластырем бровь...

У всех у нас общая водка,

а стало быть – общая кровь.



...Так долго ли, коротко ль время,

но всё непрогляднее дни.

Едины горят перед всеми

киосков ночные огни.



Я больше тебя не ругаю,

напрасные слезы не лью.

Я водки себе наливаю,

и, морщась, глоточками пью.



И кажется – мир предо мною,

взрываясь, сгорает дотла.

Ах, как я довольна судьбою –

я правильно жизнь прожила.



И кажется, я улетаю

туда, где иные пути –

и знаю, и знаю, и знаю –

теперь уже все позади...



И птица небесная плачет,

и льется златое вино...

И мы одинаковы, значит –

какие –

не всё ли равно...