Поэзия
- Подробности
- Категория: Геннадий Семенченко
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2018
* * *
Всплыви
Из памяти, щупак,
И поперек схвати наживку,
И под вишневую наливку
Напомни брюху натощак,
Как пахнет углями уха.
И с пряным привкусом заката
Твои глаза. Самозахвата
Мы ждем, не ведая греха.
Мы нынче влиты в окоем,
Как две пылинки Назарета.
Переплыли мы день с рассвета
И эту ночь переплывем.
Перед душой душа в долгу,
Им не нужны уже отмычки.
И вскрик последней электрички
Оставит нас
На берегу.
* * *
Опять люблю
Раскольно, как во сне,
До тени, в такт живущей на стене,
До жилки, голубеющей к утру -
Господь создал великую игру!
Порой теряя привязь или связь,
Последний раз душе своей дивясь,
Я продышу на сердце у тебя
Окошко в рай, небес не теребя.
Я волю дам целованным рукам,
Я попаду в их ласковый капкан,
Поверю в занебесье и волшбу,
На вход в окошко наложу табу.
И стану думать, добирая сил,
Что кто-то мне по дружбе положил
Под голову волшебную траву,
Раз так люблю во сне,
Как наяву.
* * *
Перевернул
Песочные часы -
Песчинку жизни бросил на весы,
Пять пресловутых с шорохом минут,
И эти мИнут, будто подмигнут,
Уйдут под ливни линий в пустоту -
Лучей от звезд, а может, вещих струн,
Но дни мои, творящие в поту,
Отодвигают от меня Канун.
А я тут, словно старый стеклодув,
Уйду в себя, не надолго уйду в
Горнило для языческих часов
Из дум немых и говорящих слов,
Сожму по центру узкий поясок,
Чтоб тек песок, помедленнее тек.
Пусть кто-то в небе трогает струну -
Я жизнь вверх дном
Опять переверну.
* * *
Ты была,
Пророчица, права:
Наших душ наступит разорение!
Только бы дойти до Воскресения,
Чтоб тропу открыла нам трава,
Чтоб в тепле церковного вина
Закачались вербовые котики,
В перекличке куполов и готики -
Ожила б симфония одна.
Я же, смыв дорожной пыли грим,
От любви уставший пилигрим,
Причащусь под хоры-песнопения,
Выпрошу для нас двоих спасение
От нее, в которой
Мы горим.
* * *
До сих пор
Не погасло свечение -
Наших душ недолет, перелет.
Не собьет меня встречным течением,
Но и плыть мне оно не дает.
Образ твой оживает иконкою,
Словно тянет меня за строку.
Слов заиленных ниточку тонкую
Протяну к твоему роднику.
Откружиться, пропеть и опомниться,
Только поздно мне руслом кривить.
Что-то долго молчит наша звонница,
А еще, если вырвется нить,
За последним рассветом не понятый,
Над собою взращу я траву.
Нашей речкой, струящейся по небу,
Я плыву к тебе и
Не плыву.
* * *
Между Сциллой и Харибдой
Не плыву, а пролетаю,
А со мною только память, вот и все мое добро.
Я не слева и не справа, цветом крыльев я не в стае,
Но служить устало может ветру каждое перо.
Что оставил я любимым - пару ласточек под крышей,
И бездомных тройку кошек-попрошаек за окном.
И кому все это надо - поднимать созвездья выше
И разглядывать оттуда не решаемый бином?!
Но, опять собой рискуя, как в полете, я - в раздумьях,
Как в раздумьях, я - в полете мимо древних берегов,
И хоть скорое паденье предсказала мне ведунья,
Я друзей вмещаю в сердце и непонятых врагов.
Ну, а может, обойдется, и потоком восходящим
Напрягутся в лёте крылья без неправды и бравад.
Между Сциллой и Харибдой я сегодня настоящий,
С тихой речки стартовавший
Тыщу лет тому назад.
. Э.Григ. "Шествие троллей"
Они приходят
И уходят,
Разбередив покой деревьев,
Звук приближенья нарастает,
Кроша дремоту на свету.
Дрожа от северного ветра
В небесно скроенных одежках,
С насмешкой смотрят на уродцев
С названьем странным: Человек.
Они приходят и уходят,
И любопытство, и тревогу
Посеют в душах преклоненных,
Уверовавших в чудеса.
То добродушны, то опасны,
Они с собой берут блаженных,
Им трудно выжить в этом мире
Без поклонения людей.
Как время все переменило!
Но те же древние наряды
И час урочный неизменен -
Чу, топот и лесная речь.
Они приходят и уходят,
Но век сегодняшний тревожен,
Им стало страшно нынче видеть
След человека
На пути.
* * *
Приходи, посидим
Там, где звезды, как груши,
Поболтаем ногами на краешке мира,
На просвет этим звездам дадим свои души,
Ощутив на губах дуновенье эфира.
Пронырял я тебя, переплыл, передумал,
Знаю, где глубина, а где - рифом по днищу,
За спиною, намаявшись, дремлет фортуна,
Мы не будим ее, и не ждем, и не ищем
В расписанье путей в незнакомые царства
Или зА полог, дышащий тайной постели.
Узелкам бы на памяти не развязаться,
Дабы тропки к сердцам
Зарасти не посмели.
* * *
Апрельский дождь
Внезапен, как туннель.
Была жара, в которую не веришь.
И капли, как щадящая шрапнель,
Бьют в темечко и пригибают вереск.
Не спрятаться за тучу, не взлететь,
Чтоб там, где ясно, сблизить наши свечи.
Русалинке, в мою попавшей сеть,
Я рукавами защищаю плечи.
Пасхальный день. И вербы непокой.
Разбужена излучина немая.
И ручеек твою с моей щекой
Студено, как припай,
Соединяет.
* * *
Курсор
Завис на главной строчке,
Как светофор от заморочки
Сломался, и запретный свет
Забыл за мой ночной билет,
Пропахший запахом сирени,
В страну-мираж неповторений,
Где тропок вытоптанных нет
И целый мир за точкой net.
И вот, пока строка зависла,
Я нервно складываю числа
И, словно щелкаю кешьЮ,
Перебираю жизнь свою.
По дням? Так память ведь убога!
Пусть по годам - их тоже много,
И трудно все тянуть за нить,
Хотя еще трудней забыть.
Прозреть, сложить, а что-то вычесть,
Взглянуть с изнанки на величесть,
Понять поснежной бородой
Под перевернутой звездой,
Что наша жизнь на тропке узкой
Не подлежит
Перезагрузке.
* * *
Вновь подступило:
Вдруг свет над блокнотом.
Тополь за окнами разволновался.
Это вцепилась последнею нотой
Память о нашем светающем вальсе.
Что-то сплетали мы в ритме друг другу,
Воздух тонул в баритоне и альте,
Мчалась вселенная наша по кругу
На отсыревшем безлюдном асфальте.
Этой еще не проснувшейся ранью -
Исповедь пальцами, а не словами,
Мы расплавляли неровным дыханьем
Тонкую льдинку пространства меж нами+
Только пора мне к себе возвратиться,
Помолодев от макушки до пяток.
Дальняя память - ударилась птица
С лету в стекло:
Черно-бел отпечаток.
* * *
Душа не тонет,
Значит, не стареет.
Таков закон. Прости мне, Архимед!
Все, что давно в ней вздернуто на рее,
Пора стереть с герба своих побед.
Вот и тружусь ночами по старинке,
Геральдика иная тут нужна.
Оставлю только старые тропинки
И пару звезд, повисших у окна.
И вдруг приму вселенское вращенье,
Как бег волны, как вальс наедине.
Теперь пора мне попросить прощенья
У вечности
С иконкой на стене.
* * *
Я выбирал
Из прочих бед любовь,
Вулкан, внутри творящий катастрофу,
Я шел ослепший, жертвуя собой,
И каждый раз как будто на Голгофу,
Чтоб искупить подлунные грехи
В своем малометражном "халифате",
А распинать за каждые стихи
Моей любви
гвоздей в дому не хватит.
Любовь из прочих бед я выбирал,
Я умирал под вьюгою разлуки
На плахе лета.
Я терял штурвал,
Когда сердец сливались перестуки.
Потом другими занят был тиран -
Стрелок крылатый в солнечной одежде,
Но стрел неиссякаемый колчан
Мне подавал смертельную надежду.
Я выбирал любовь из прочих бед,
Потерь на поле боя не считая.
Сухарь трофейный слаще, чем обед,
И слепла математика простая.
Когда ж душа покой вдруг обрела,
как молния, влетев на свет квартиры,
Меня задела все-таки стрела,
И я теряю вновь
Ориентиры.
* * *
Неясно речь
Притягивает слух.
Негромкий говор обступил в дороге -
О том, что ночь осталась на пороге,
Считавшая кого-нибудь до двух.
И дух печи заносится в вагон,
И дух недодымившего кострища.
И достается спертой духотище
От тех, кто кислородом заражён.
Сезон окончен. Выбит на руках
Узор лопат - суровое барокко.
Проносится ноябрь мимо окон
В березовых обшарпанных
Портках.
* * *
Ворох слов
Не шевелился.
Ветер выдохся и снег
Залепил мою страницу так, что буквам места нет.
Но с ноябрьских задворок други-дружки визави -
Эти буквы, словно с горок, с песней съехали к любви.
Это - щебет. Это - стая. Замер старый брат-сверчок.
И тогда почти оттаял на странице пятачок,
Сквозь который все любили - снеговата полоса.
Сквозь который мне светили,
Как весной,
Твои глаза.
* * *
Шоу
Подвечерних улиц:
Благодать, не благодать.
Маски плачут и смеются,
Лиц уже не разгадать.
И, как под рубанком стружка,
Все спешат в свой непокой,
Даже божия старушка
С булкой хлеба под рукой.
Все летят горизонтально
Кто в любовь, кто в маету
Каждый в маске театральной -
Правда блекнет на свету.
И без маски – неприлично.
Луч заката прихотлив.
Я иду в толпе столичной,
Маску маской
Заслонив.
* * *
Вот замер курсор,
Словно ждет не дождется,
Когда откровенье начнется с него,
Но тихо на вече, как в шахте колодца,
Как будто уснуло в душе колдовство.
Все сказано, пройдено и пережито,
Еще перечеркнуто с лета грачом –
Спасительной мыслью, смелее гамбита,
И та уже, кажется, здесь ни при чем.
А если очнется и станет живою
Меж мной и тобой виртуальная нить,
Я провод оборванный (право присвою)
Соединять, чтобы
Свет сохранить.
* * *
Крылья как будто
Прибиты гвоздем.
Мне б улететь, прилететь, принести
С поздним, от лета отставшим дождем
Не воскрешенное мною «Прости!».
Гвоздь – это острое слово «Прощай!»
Разом под шляпку - в последнюю дверь.
Друже, зайди, раздели со мной чай
И просто так моим «сказкам» поверь.
Тысячелетней проникнись бедой -
Окаменело в сосуде вино.
Не разбавляется камень водой,
Только теперь все равно,
Все равно…
* * *
Ноль часов
Восемнадцать минут.
Пока я придумывал день приходящий,
С налипшим снегом скифское колесо
Перекатилось, поскрипывая, за пОлночь.
Пока я отыскивал тропку в стихах
На зрячем экране к тебе, чужейной,
Закончились сутки, как еще одна жизнь,
И поздно душе звать тебя на помощь.
И через «сегодня» пройдет колея.
Увижу ли я, навсегда близорукий,
Какой это день наступает с конца,
Если по снегу считать дорогу?
Вот и заглядываю во «вчера»,
В блокноты, которых уже килограммы!
А колесо прокатилось опять по мне,
Не раздавило,
И слава Богу!
* * *
Нынче ветер
Крепко дерибанит,
У деревьев жизнь, как у людей,
Стынут под суровыми дубами
Пуговицы рыжих желудей.
Прочесала начисто уборы,
С листьями закончила игру,
Осень, стишив веток проговоры,
Властвует в лесу и на юру.
В каждый срок своя метаморфоза,
То пурга проснется, то гроза.
Гнется обнаженная береза
То вперед по ветру, то назад.
Только шапки сосен сановито
Да шатры еловых пирамид
Смотрят: ветви разметала свита,
Будто бы веселая
На вид.
* * *
Январская оттепель –
Неба вранье -
В кармане мороз и метели.
Трудилось на мусоре днем воронье,
И окна в дому запотели.
Когда же тот март, еще лучше – апрель?
Проснутся речушек сувои.
Под крышею дома гнездится капель
На сутки, а, может, на двое,
А после нагрянет зима, умудрясь
Все выбелить вновь до ухода.
И мы еще будем поругивать грязь,
А не круголесицу года.
Хоть с крыши «снотворные» капли тихи,
Бессонница дух подкосила.
Беспомощно отсыревают стихи
Любовью согреться
Не в силах.
* * *
И я скажу себе:
Хочу!
Как будто потушить свечу,
Как будто разорвать парчу,
Хочу во всем
Неповторенья,
Воды хрустальной и огня,
Под полночь - с крыльями коня,
Чтоб чувства хлынули в меня,
Как будто
Армия спасенья,
Как будто выше нет чудес,
Чем мотыльковая на вес
Твоя рука, чтоб я воскрес
И прорастал
Душой и телом.
И я хочу, чтоб не забыл
Мой дух невенчаную быль,
Чтоб старовековая пыль,
Как позолота,
Отлетела.
Отлипла,
Как былая боль,
И море растворило соль,
И чтоб ждала меня Ассоль,
Как ожидает ветра парус.
Пока еще себе шепчу:
Хочу свечу, хочу парчу,
На стороне любви хочу
Стоять,
Когда совсем
Состарюсь.
* * *
Был первый взгляд –
Души переполох,
Последний – совершилась Божья воля.
Я для тебя не более чем вздох,
Чем колосок заброшенного поля.
И все-таки я голосую «За!»,
Хотя потом, от памяти немея,
Пойму, что ты случилась, как гроза,
На полпути
Под взглядом Гименея.
* * *
Я
Ничего не успеваю,
На Божью милость уповаю:
Вдруг день удвоится, и ночь
Шепнет: «Себя не обесточь,
Сумей щекой к зиме прижаться,
Еще успеешь отлежаться,
Копнув копытом, словно конь,
Центурионь, оксюморонь,
Ломая слово на колене,
Не думай о чужинском плене,
Ищи свои копье и щит,
Хоть небо над тобой трещит,
Хоть от тебя уже устали
Те, кто не выплавлен из стали,
А лишь на кончике свечи
Закалены. И у печи…»
Я ничего не успеваю,
Порой собакой завываю,
Или как может выть метель.
И долго ждет меня постель.
А если в дом заходит память,
Стихи тогда не горлопанят,
А шепотом мотают нить,
Чтоб наших мертвых не будить.
Когда же с ними мне придется
Сойтись, как ведра у колодца,
Я удивлю их бородой
И угощу живой водой.
Останется мое богатство –
Стихов бессмысленное братство,
И чей-то взгляд, скользя по ним,
Не будет долог
И раним.
* * *
Чтоб легче пелось
И cлагалось,
Ложилось небом на алтарь,
Позволь себе такую шалость –
Поэзо-музыки словарь.
И распальцовка здесь другая -
Перебегая гриф, дави -
И струны, предостерегая,
Распишут сагу о любви.
Взойдет божественно и сладко
Влюбленный в скрипочку фагот,
Переведется без осадка
В стихотворение из нот.
Еще мычание тромбона
С утра уйдет за поворот.
Перевожу одно в другое,
Потом опять
Наоборот.
* * *
Снег
Уже весною дышит,
Губ касается едва.
Пробиваются сквозь крыши
Потеплевшие слова.
Что разобрано на части,
Нам бы склеить по весне.
Эти строки, как причастье,
Но с крючками на блесне.
Испытал я рыбью долю
И по-рачьи стерегусь,
Пробиваю щель на волю:
Там не лучше - ну, и пусть!
Что-то теплое в подбрюшье
Оживает поутру,
И тебе я до удушья
И себе безбожно вру.
Снова в сердце перебои
Не тревожней, а светлей.
Я - лишь небо над тобою,
Долька памяти
Моей.
* * *
Тут жильцы
Единой комнаты
И одна на всех кровать!
Что-то створки окон сомкнуты,
И старушки не видать.
Унесло куда-то за небо
С перекопанной земли.
Все вокруг созвездья заняты -
Это дальше, чем вдали!
Горемычная мистерия –
Не с кем усом ворожить.
Здесь кошачая империя
Приказала долго жить.
Как на вече длиннохвостовом,
Порасселись под окном.
И любовь была здесь островом,
А теперь вдруг стала дном.
Шел бы дальше озабоченный
Хворью, словом и жратвой.
Сорок бед мне напророчены,
И кружат над головой.
Но как в душу и на плечи мне
Всплачет ближняя гроза,
Так слезятся человечием
Кошек
Сиротоглаза.
* * *
Спайки земли
Раздвигает лук.
Каждый решает свои задачи.
Слушаю: может, ничтожный звук
Это движение обозначит.
Но вот и птиц поднимает восток,
Звуков рассветных - по самую крышу.
Птицы – понятно, а что росток?
Думает: я и его услышу?
Что там он просит? Тепла и воды?
Или на глуби корней соучастья?
Мне комариной хватает орды
В этом разрыве себя на части.
В этом бесчинстве весенних кантат,
Стройно и странно смыкающих своды
Над существом, взявшем жизнь напрокат
У обнаженной
И щедрой природы.
* * *
Солнце
Захотело убедиться,
Что я жив и радуюсь теплу.
И сквозь листья рыжие ресницы
Протянулись к моему столу,
Что собрал я из "бэушных" досок
Не под крышей - щедрая пора,
И коснулись вечностью раскосо
Чашки кофе, стали топора.
В тех лучах и шепот, и бряцанье.
Только смысла в этом не пойму:
Утвержденье или отрицанье
Истин, близких сердцу
И уму?
* * *
Когда лучи
Пронизывают лес,
Беру на веру я,
Беру на вес,
Что приобрел по жизни до заката:
Чуть-чуть друзей, влюбленность и харчи.
В портал судьбы вставляю кирпичи
И накрываю крышей в три наката,
Чтоб защититься от дурных вестей,
От тех, что ближе, хворей и смертей,
И шаг за шагом выверяю тропы.
Хотя зачем они мне – в никуда,
Когда зовуще булькает бурда,
Приправленная
Крошевом укропа.
* * *
У памяти
Такое не отнять:
Еще не слышно болтовни сорочей,
Речушки не разобранная гать
И старый пень с колечками пророчеств.
Здесь толща жизни пройденной видна,
Следы грехов стирают покаянья,
И лики близких выплывут со дна
И зарябятся утренним дыханьем.
Я бормочу, созвучия поймав,
Как стайку рыбок в свой сачок из детства,
Где топлых веток илистый наплав
И рыбаков рассветное соседство.
Проветрив мир, ленивый ветер стих.
Вселенной вторит шум кроветворенья,
Не заглушая вновь рожденный стих,
Прошедший тест
На вслух проговоренье.
* * *
Я горел для тебя,
Но опять подгорели стихи,
А без них не понять, а пинать преклоненного сможешь.
Я себе говорю: пока улицы сонно тихи,
Переспи эту ночь, пережди. И грядущие тоже!
А потом снова душу, примятую сном, натруди,
Ведь она невесома, как в вечность ушедшие лица.
Невесомость, наверно, – когда нет ни строчки в груди,
И не знает душа, где наутро она приземлится.
А еще говорю: в свою память пока не ходи,
Уходящее солнце сегодня уже не согреет.
Только вверх посмотри: горний свет высоко впереди,
И не хочется верить, что сущность болит и стареет.
Я с собой говорю, препарируя мир мой в ночи.
Он меняет цвета, будто нет среди звезд постоянства,
Но смиренность приняв, положу я на паперть ключи
От всего, что изведал, от кротости до вольтерьянства.
И тогда, словно свет, сквозь мозаику вспыхнут стихи,
Без фальшивых признаний. Я крест вознесу без обмана.
И поверю тогда в обновляющий вектор стихий,
В неподкупность вершин
И всемирную честь океана.
* * *
Ни дом,
Ни город,
Ни тебя
Своим бессоньем не прославил я,
И лишь в углу моем, скребя,
Живет мышиное тщеславие.
Еще шуршит черновиком,
Обжив стопу макулатурную:
Но точка ру и точка ком
Пренебрегут подножной урною!
И где-то высветится вздох
Моей души и бормотание
Души, где ищет место мох,
Но высыхает от братания
Измученных и парных строк,
Всегда готовых к удалению.
Нажму «делит»,
Словно курок,
Нацелясь
На любовь последнюю.
* * *
Идут с рыбалки
Трое пацанов.
В кульке на всех, похоже, три малявки.
О, редкий сон, пронявший до основ,
Как хлеба запах с придорожной лавки!
Вернись еще, какой-нибудь трофей,
Из памяти, не блекнущей местами,
Грянь репродуктор и пропой Орфей
В бескарточной уже весенней гамме
Судьбы рожденье в латаных штанах,
Едва-едва надевшей оперенье…
И в горле ком. И музыка одна
Благословит звонком на переменье,
Дающее нам право быть собой
За дверью класса, на пере свободы.
А если в жизни приключится сбой,
Прими как прихоть
Мартовской погоды.