Поэзия

Подробности

Категория: Сергей Кривонос

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 2372

 

* * *
А мой отец лишь для добра и жил,
Ни славы не имея, ни достатка,
Ни той напористо-когтистой хватки,
Что есть у современных воротил.

А вот сейчас - не выйти за порог:
Как будто все невзгоды возвратились
И боли долгих фронтовых дорог
В натруженных ногах соединились.

"Жить для добра, наверное, старо, -
Согревшись у печи, отец вздыхает, -
Необходимо ли сейчас добро,
Когда его, как будто мяч, пинают?

Дожить бы до еще одной весны,
Но почему-то по ночам нередко
Смоленский лес, расталкивая сны,
Стучит в окно простреленною веткой".

 * * *
День, словно странник бездомный, продрог,
Ветки деревьев колышатся пьяно.
Сватово - наш небольшой городок -
Вновь утопает в осенних туманах.

Маленький город большой суеты,
Где неприкаянно бродят зеваки,
Где беззаботно гуляют коты,
Если не лают сердито собаки.

Душу согреет дворовый уют,
Душу согреют знакомые лица.
Все нестолично здесь,
  разве что пьют,
Не уступая ни капли столицам.

Густо ползет по околице лес,
И, разрушая покой лепестковый,
То проезжает вдали "Мерседес",
То неуклюже проходит корова...

День, словно странник бездомный, продрог,
Но не случайно вдали так знакомо
Вьется прозрачный веселый дымок
Над покосившимся стареньким домом.

* * *
Ах, детские нетронутые чувства,
Ах, давний пятьдесятнесытый год.
Чтоб пообедать, рвали мы капусту,
Облюбовав соседский огород.

Нам на конфеты не давали денег.
Но что с того?
  Мы знали, пацаны,
Что самое большое наслажденье -
Капустные тугие кочаны.

И было так неимоверно вкусно,
Что не смущала на листках земля.
А в сказку, что нашли нас всех в капусте,
Ни я уже не верил, ни друзья.

Потом не раз печально постигали,
Когда настырно досаждал нам быт:
Жизнь - огород.
  В ней сразу обругают,
Попробуй лиш межу переступить.

Учились правде мы не захолустной,
Но часто те, кого не гнал взашей,
Хозяйничали, как козлы в капусте,
В моей весьма доверчивой душе.

Внимая поучателям горластым,
Нередко клял судьбу, сгребая хлам.
Но дачную капусту очень часто
Я отдавал соседским пацанам.
Камень
Вот говорят, что камень - неживой.
Но почему же из него весной
Цветы с упрямой силой прорастают,
Ну, а когда метелится зима,
Пугая суматошливо дома,
В морщинах камня слезы замерзают?
Дверь
Не скитаешься и не болтаешься,
От дворовых забот - вдалеке.
Для одних так легко открываешься,
Для других же - всегда на замке.

Ты обычная дверь деревянная
И стоишь, никому не грубя,
Под тобою валяются пьяные
И ногами пинают тебя.

В дни счастливые и несчастливые,
В дни печальных и праздничных дат
Больно бьют в твою грудь терпеливую
И в глазок, словно в душу, глядят.

Нож

Вся жизнь на острие. Что может быть глупее?
Чем больше делаю, тем становлюсь тупее.

* * *
Хорошо, что мы снова вдвоем,
Что осенней печалью не найдены.
Посмотри: как летящие ангелы,-
Журавли над притихшим селом.

Завтра, может быть, где-то вдали
Вновь окажемся под снегопадами,
Но сегодня мы теплыми взглядами
От ненастий друг друга спасли.

Замечаю в безбрежности дней,
Сколько грешного в них и безгрешного,
Ну, а главное - сколько есть нежного
На обычной ладони твоей.

И, даруя тепло нам опять,
Журавли над полями ковыльными
Тень ночную раздвинули крыльями,
Чтобы солнце на небо поднять.

* * *
"…Легче там, где поле и цветы".
Николай Рубцов.

Цветы и поле,
  поле и цветы.
Река.
  И вздох проснувшейся планеты.
И нету никого, лишь я и ты,
И тишина на сотни километров.

Вот так бы и ходить среди полей,
Не чувствуя былой обидной боли,
Влюбляясь каждый раз еще сильней
В зарю и это небо голубое.

Прерывисто дыша, спешит вода
За горизонт, куда скатился Млечный.
И дремлет одинокая скирда,
Рассветной дымкой прикрывая плечи.

Спасибо, мир, за поле и цветы,
С которыми душа моя навеки,
Непогрешимо оживляешь ты
Все то, что человечно в человеке.

Здесь неизменно умирает ложь,
А ковыли к ногам бегут, встречая.
Светлеет день.
  Он тем уже хорош,
Что в глубь полей запрятал все печали.

Я тихо стану на краю мечты,
Поймаю на лету случайный ветер…
Среди рассвета - только я и ты,
И тишина на сотни километров.


К поэзии
Ты не в хоромах, а в грязи
Стараешься найти приюты,
Чтоб, разорвав унынья путы,
Окрестный мир преобразить.

Растут из снега ковыли
И возникает из метелей
Предощущение апреля,
Предощущение любви.

И, обособленно дыша,
Нежданно падает с размаху
На маленький клочок бумаги
Моя безвестная душа.

* * *
- Вот распроклятый дед,- ворчит старуха
(Ворчать- святое дело для старух),-
Хоть плачь, учует сразу медовуху,
Имея на нее особый нюх.

Старуха знает: деда жажда мучит,
Кряхтит он, льдинки приложив к вискам:
- Сто грамм неплохо выпить бы, но лучше,
Пожалуй, двести или триста грамм.

Дед обожал всегда поесть редиски.
Под рюмку водки - чем не благодать?
И то любил потискать, что с редиской
Легко,
  на женщин глядя, срифмовать.

И затянуться круто сигаретой,
И строчки написать о тишине.
Он был, пускай семейным, но поэтом,
И это очень нравилось жене.

Промчалась жизнь.
  И в общем - неплохая:
Остался и поныне бодрым дух...
Дед смотрит вдаль
  и глубоко вздыхает,
Грудастых заприметив молодух.

* * *
Верю в простое:
  победы и мне предназначены.
В душу свою не случайно
  и ярость, и злость,
Словно бы гвозди,
  старательно я заколачивал,
 Чтоб никому натыкаться
  на них не пришлось.

Жаль, не друзьям
  помогала моя расточительность,
Добрые чувства-
  вот все, что для них я сберег.
И, как заметил приятель,
  вполне поучительно
Выглядит мой
  отощавший совсем кошелек.

Все же холодные сумерки
  стали уступчивей,
Много у них перед миром
  рассветных долгов.
И молодая заря
  подрастает за тучами.
И надо мной-
  полнолуние новых стихов.

* * *
У порога сомнений
  стоят листопады,
За порогом сомнений -
  кружатся снега,
То ли к раю упрятав пути,
  то ли к аду,
След укрыв, может, друга,
  а, может, врага.

А снега ощущают
  свою эпохальность,
Пролетая сквозь век,
  сквозь "давно", сквозь "вчера",
А снега ощущают свою
  музыкальность,
Когда плавно скользят
  между ними ветра…

Все сомненья сгорели.
  По пеплу блуждаю.
И сгорели дотла
  огорченья мои.
Живы чувства.
  И снова шагаю по краю -
То по краю строки,
  то по краю любви.

Есть у каждой поры
  не дожди, так метели,
Есть у каждого сердца
  то радость, то боль.
Посмотри, возвращаются
  наши апрели
И косяк журавлиный
  ведут за собой.
  * * *
Дороги потерь
Не напрасно учили: коль рьяно
Распахнута дверь,
Перед нею возможны капканы.

Дни стали мрачней,
И немало вокруг фарисеев.
Чтоб стало теплей,
Облака опрокину на землю.

Увидит земля,
Что иду я по ним, как по насту.
И рядом - друзья,
А без них кто спасет и предаст нас?

Нельзя - наугад,
Но мы часто беспечно ступаем
По тропкам, где ад
Прикрывается маскою рая.

И много потерь.
Не хватает ни силы, ни прыти.
Распахнута дверь,
И услужлива надпись - "Входите".

  Волк
Опустели леса. Воют вьюги натужно.
Ропщут рощи окрестные.
  Всем я - чужой,
И в постыдных бегах ежедневно, ведь ружья
Неизменно готовы покончить со мной.

И собаки - воистину сукины дети -
Мигом в ярость приходят, завидев меня.
А совсем не случайно с прадавних столетий
Все считают, что волк и собака - родня.

Ах, как светит Луна. От нее не убудет.
В этом царстве безмолвья мы только вдвоем. 
Очень хочется петь. Но надменные люди
Мои песни всегда называют вытьем.

Закрепилась за мною недобрая слава,
На край света к чертям забежать я готов,
Но охотничье, звучное слово "облава"
Долгим эхом плывет меж ружейных стволов.

Кормят ноги меня - это сказано точно.
Но к селенью - нельзя, я у леса в плену…
Старый волк сел на снег и совсем не по-волчьи,
С человечьим надрывом запел на Луну.


Григорий жизнь невесело прожил.
Война. Послевоенная разруха.
“Прожил, а ничего не накопил,” —
Ворчала иногда жена-старуха.

Он понимал, что время умирать
Пришло,
  но все дела не позволяли.
И сыновей хотел уже позвать,
Да где там — забрались в глухие дали.

Но стало все-таки невмоготу,
За горло взяли старые болячки,
И жизнь упрямо подвела черту,
Последний день Григорию назначив.

Вот так — когда Григорий тихо спал
И слышал, как негромко сердце бьется,
Какой-то странный голос прошептал,
Что все.., что день последний остается.

Дед встал. Печально скрипнула кровать.
Взглянул в окно — земли сухие груды.
Подумал вдруг: “Кто ж для меня копать
Такую твердь суглинистую будет?

Как ни крути, а некому. Ну, что ж, —
Прокашлялся. Погрел у печки спину. —
Возможно завтра разразится дождь,
Промочит грунт. Тогда и опочину.”

Пошел к иконе — как-то легче там —
Посапывая и слегка хромая.
“Моложе был бы, выпил бы сто грамм,
А так, пожалуй, похлебаю чаю”.

Старухе даже слова не сказал.
Пил тихо чай с малиновым вареньем.
И почему-то песни вспоминал
И — детские еще — стихотворенья.

Порой казалось — нету больше сил,
Ни капельки уже их не осталось,
А он, крестясь, у Господа просил,
Чтоб тучи поскорее собирались.

“Куда моей старухе яму рыть —
Ей тоже жизнь уже пора итожить.
А если б дождь прошел, то, может быть,
Управился б сосед — он чуть моложе”.

И дед терпел, хоть было все трудней.
В груди давило. Губы сжал до боли.
Как будто был не в мазанке своей,
А там, под Оршею, на поле боя.

Хотелось показаться, уходя,
Таким, как был, — и крепким, и удалым...
Он умер через день, после дождя,
Когда земля сырой и мягкой стала.

  * * *
Ей оказалось некому служить.
И, заблукав среди людского мира,
Собака у двери моей квартиры
Решила жить, надеясь не тужить.

Я радовался — друга заимел!
Но дружба, как всегда, не всем по нраву,
И кто-то с хлебом бросил псу отраву,
И он, с тоской во взгляде, околел.
 
С немою болью пес покинул мир,
Беспечный мир, задумчиво-осенний,
Но долго взгляды прятали соседи,
Которых я и раньше не любил.

  * * *
Хлыстом побитый, затаивший злость,
Пометил закоулки пес лохматый,
И посмотрел немного виновато —
Мол, понимаешь, так уж повелось.

Ну, что ж, дружище, погрустим вдвоем,
Меня хватает жизнь за горло тоже,
И я готов тогда пометить рожи
Давно забывшим драки кулаком.

Тебя привыкли на цепи держать,
Чтобы твоя была подвластной прыткость,
А если стукнет кто-нибудь в калитку,
То должен лаем глотку надрывать.

Хозяин выйдет — лаешь, мол, чего?
Глаза прищурив, поглядит вельможно.
Такой в своей вельможности ничтожный,
Что лучше было б лаять на него.

Ну, а сегодня вечером опять —
За то, что пропустил во двор соседа —
Он отхлестал тебя, прервав беседу,
Теперь и кошки могут засмеять.

Ты не породистый, и я простой.
Словами бьют меня неблагодарно,
А льстивую, болтливую бездарность
Возносят в это время на престол.

Обидно мне порой, но есть стихи,
А в них немало и хороших строчек.
И пусть немного до стихов охочих,
За эти строчки Бог простит грехи.

Хотя поэтом быть — не благодать,
Судьбу нам не дано переиначить.
И хочется сказать, что жизнь собачья,
Да совестно собак всех обижать.

… А пес, к ногам доверчиво прильнув,
Смотрел, все по-собачьи понимая,
Не лая, лишь слегка хвостом махая,
Боясь разрушить лаем тишину.

  * * *
Вот облаков витиеватый дым.
Вот горизонт, 
  все так легко и просто.
Но даже днем, когда не виден космос,
Вдруг ощущаешь робость перед ним.

Казалось бы, какая ерунда —
Трава у ног и радостный кузнечик. 
А через них перетекает Вечность,
В песчинки превращая города.

Да, я, конечно, свой среди полей. 
Под силу мне пересказать стихами
И тишины прозрачное дыханье,
И светлый шум печальных тополей.

И часто вечером, без суеты,
Задумчиво смотрю на мир огромный,
Но знаю, что окно родного дома
Светлее для меня любой звезды.

  * * *
Устала земля от июльского солнца.
Хозяин двора, притомившийся дед,
Которому, может, не меньше ста лет,
Позвал нас напиться воды из колодца.

Она оказалась совсем не простая.
Глубинные воды — в особой цене.
Глубинности всем нам подчас не хватает,
Хотя копошимся нередко на дне.

Хранила вода и тепло, и морозность,
И ожили как-то внезапно в крови
И сила земли, и небесная звездность,
И что-то еще от добра и любви.

И нам улыбнулось застенчиво солнце,
И в лес покатилось по краю скирды.
А две залетевшие с неба звезды
Смотрели, как чьи-то глаза из колодца.
  * * *
Калитка, двор, грустит беседка,
В закат впадают облака,
И плачет сломанная ветка,
Склонившись к чашечке цветка.

День не спешит, не суетится
Уйти никак не хочет прочь.
И мечется заря, как птица,
Крылами отгоняя ночь.

Я к ветке подхожу, а выше
Над мудрой тишиной земли,
В глазах прохожих отразившись,
Плывут устало журавли.

И небо радостно качнулось,
И над немой тоской полей
Упрямо ветка потянулась
К высоким кликам журавлей.

  * * *
Собирая робкие цветы,
Обходя устало травокосы,
Вышла из привычной суеты
Женщина, похожая на осень.

Мир спешил помолодеть с утра,
Цветом укрывая абрикосы,
И в ладони собрала ветра
Женщина, похожая на осень.

Солнце растворило в тишине
Горести, сомнения, распросы.
И, как прежде, тянется к весне
Женщина, похожая на осень.

  * * *
Опять сегодня небо всем прохожим
Взглянуло доверительно в глаза.
И показалось — что-то Бог сказал…
Но нелегко осилить слово Божье.

Послышались стихи. А в них тревога,
Печаль и радость, осень и весна.
Что на земле, что наверху у Бога
Поэзия, наверное, одна.

Мне вспомнились шаги через запреты,
Грехи, перераставшие в стихи.
Стихи всегда значительней поэта,
Когда они действительно стихи.

Я думал о тебе. О днях беспечных,
Возвышенных судьбою и тобой.
Любовь всегда сильней сомнений вечных,
Когда она действительно любовь.

Еще не раз встречаться, расставаться
Быть злым и добрым, трезвым и хмельным,
Но все-таки дано объединяться
Стихам небесным и стихам земным.

И, где б я не скитался, где бы не был,
О чем я не мечтал бы,
  позарез
Мне нужен взгляд распахнутого неба.
Как во Христа поверившему — крест.

  * * *
Мы так редко видимся с тобой,
Но когда идешь ко мне устало,
Я держать готов весь шар земной,
Чтоб его ветрами не шатало.

Я дыханьем вьюги согревал,
Чтоб слова признанья не остыли,
Бережно ладони подставлял,
Чтоб дожди следов твоих не смыли.

Помнишь, плыл над нами листопад,
Вальс играя на осенней скрипке,
И старался медленный закат
Снова повторить твою улыбку.

Непростая штука — ожидать,
Но, не растеряв воспоминанья,
Я касаюсь губ твоих опять
Сквозь дожди, ветра и расстоянья.

  * * *
Мы шли по бездорожью.
  Над следами
Туман клубился выдохом земли.
И смутную тревогу ожиданий
Сплетали, выгибаясь, ковыли.

Теплея, мир
  роднил нас постепенно,
Твои сближая чувства и мои,
Ведь в каждом человеке — центр Вселенной
И в каждом человеке — центр любви.

А ветер, полевые сны несущий,
О тишину споткнулся невзначай.
И я тогда растерянно молчал,
Чтоб главное сказать тебе в грядущем.

  * * *
Вот опять по-осеннему
  хмурится день постаревший,
На аллеях пустых —
  октября листопадная власть.
А на койке больничной
  болезнь тебя вьедливо держит
И не хочет, чтоб ты поднялась.

Тонкий лучик дрожит
  на прозрачной ладони заката,
Словно линия жизни 
  и в завтра ведущая нить.
Кто-то мудрый сказал,
  что давно стал безмерно богатым,
Потому, что не смог разлюбить.

Ну, а я… ну, а мы
  не всегда осознать успевали,
Обживая вдвоем
  так по-доброму сблизивший дом, —
Чтоб не холодно было сердцам,
  нужно, в общем-то, мало —
Двум свечам стать единым огнем.

Я принес тебе небо,
  оно, облака выдыхая,
Осветило палату лучами
  и сумрак исчез.
Я сегодня тебя воскрешу
  к новой жизни стихами
И туманистой синью небес.

Посмотри, как листву
  подметает усталая осень,
У нее все привычно
  и нет никаких новостей.
Ну, а я тебе небо принес,
  чтобы облака простынь
Осторожно легла на постель.

Жаль торопит судьба,
  ускоряя свои повороты.
Но что было, то было.
  Судьбу не браню, не хулю.
Относительно чувств
  я не знаю законов природы,
Может быть потому и люблю.

И роняю слова
  непродуманно и бестолково,
А когда возвратишься домой,
  ничего не скажу.
Убегу на луга,
  небеса принесу тебе снова
И к ногам их твоим положу.

  * * *
Среди житейских драм, среди комедий,
Среди сомнений, что в себе дроблю,
Среди согретых памятью мгновений
Затеплилась строка «Я Вас люблю».

И книжная ее сентиментальность,
И показавшийся банальным смысл
Вдруг снова превратились в гениальность
И вновь над нами озарили высь.

Когда-то грузным шагом, не робея,
Придет ко мне усталых лет тоска.
Пусть и тогда Вас бережно согреет
Столетья пережившая строка.

  * * *
Лист закружил под ветра свист,
Мир стал безоблачен и весел,
А вся огромность поднебесья
Наполнилась полетом птиц.

И в этот миг я ощутил:
Все в мире связано навеки,
Мир этот любит человека,
Чтоб человек его любил.

Ведь неспроста издалека,
Со мною сблизиться пытаясь,
Спешили, светом наполняясь,
Как чьи-то души, облака.

  * * *
Одобренья и вновь пересуды молвы,
То коварная лесть, то наветы.
Но со мною — безбрежье весенней травы
И осенней листвы многоцветье.

Пусть порою по-зимнему в душу мело
И метельно кружились роптанья,
Но со мной неуслужливых взглядов тепло
И бескрайнего неба дыханье.

И хвалю. И молю. И терплю. И люблю.
Тишины оббиваю пороги.
И надежны друзья. И в квартиру мою
Их нередко приводят дороги.

И пускай досаждает порою молва,
Знаю точно, что, где бы я не был,
Будут рядом всегда и трава, и листва,
И друзья, и бескрайнее небо.

  * * *
Ах, кто всему виной? Она, конечно,
Ради которой — умирать и жить.
И вот два взгляда смелых и безгрешных
Стараются друг друга победить.

Скрестились. И — разорваны сомненья.
Скрестились. И — секундный страх исчез.
И нет уже дороги к отступленью,
Поскольку на кону — мужская честь.

А у Нее все чинно, все, как надо,
Поклонники и бала карусель.
Она не знает, что сразились взгляды,
А завтра будет страшная дуэль.

На миг возникнет странная тревога,
Но будет смята праздничной толпой…
Да, из-за Вас, богини, очень много
Ушло мужчин досрочно в мир иной.

Она сполна опьянена успехом,
И смех Ее — как нежный звук струны.
Но будут очень скоро этим смехом
Курки на пистолетах взведены.

  * * *
Покоем мир кладбищенский согрет,
Ни мести здесь, ни лести, ни известий.
А наверху безмолствуют созвездья,
Похожие на кладбища планет.

И, пробивая длинный путь во мгле,
Погибельной пронзительности полон,
С небес неистощимо льется холод,
Желая отогреться на земле.

И все сметает время, словно смерч,
Ведь есть такой закон — ничто не вечно,
Но жизнь — непостижимо-бесконечна
Пусть даже в этой жизни — наша смерть.

  * * *
Как смело нынче радуется трус,
Он, победив, приблизился к великим.
У купленной победы сладкий вкус,
У купленной победы горький привкус.

Но неподкупен все же взмах крыла.
И дай нам Бог, друзья, припомнить снова —
Не жажда денег предков собрала
И повела на поле Куликово.

Да и не зря, превратностям назло,
Стать нищим окончательно рискуя,
Глядит поэт безденежно светло
На денежную суету людскую.

  * * *
Последний снег скользит по февралю,
Бесхитростно скользит и безыскусно,
По слову неподсудному «люблю»,
По разговорам, снам, сомненьям, чувствам.

Последний снег ни в чем не виноват,
Летит и в предпоследний снег врастает,
Ведь знает — соскользнет в грядущий март,
Растает и водою вешней станет.

Последний снег по памяти скользит
Немного суетно, немного нервно.
Последний снег сейчас чуть-чуть грустит,
Он знает — никогда не будет первым.

Да я и сам растерянно стою
Меж хрупких, как весенний лед, предчувствий.
Не для меня ль скользит по февралю
Холодный снег, объятый теплой грустью?

• < Назад