День рождения Горыныча
- Подробности
- Категория: Анатолий Козлов
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 809
День рождения Горыныча
Уж как запели поутру пташки ранние, как всходило солнышко красное, предвещая неважный прогноз погоды, так ранним древнерусским утром, из густого тумана, выезжали на поле три добрых молодца, три богатыря на таких же добрых конях. Были они грозны и хмуры. И не только потому, что политическое положение Руси оставалось напряжённым, но большей частью оттого, что поразвилось нечисти на Земле Русской, и не давала она покою добрым людям и мутила всё вокруг да около, и натравливала брата на брата, и все собачились между собой.
Илья Муромец поднял руку и подозрительно посмотрел вдаль. Добрыня Никитич хотя и надел очки, но близоруко прищурился и на всякий случай взялся за меч. На зрение он не жаловался, очки носил с простыми стеклами для солидности. В беседах чаще молчал, и все считали его мудрым.
Третий богатырь, Алеша Попович, сидел на кобыле, слегка склонив голову набок. Голову он клонил оттого, что у него болела шея. В последней стычке с погаными Алёша дюже рвался вперёд. Но старыя казак да Илья Муромец осадил его и дал по шее.
- Ты Лексей вперёд батьки в пекло не лезь, - пояснил Илья.
Поповичу было обидно до слёз.
- Развели дедовщину – повоевать не дадут!
- Навоюесси, - успокоил его тогда Добрыня. – Вам молодым дай волю – вы в первом бою все головы сложите. На то и дедовщина, чтобы вас уму разуму учить. Тебе ещё жениться надо да детей завести…
- Нечисто что-то на земле Русской, - начал Илья. Он каждое утро начинал этой фразой. И означало это, что день добром не кончится.
Добрыня Никитич как всегда пробурчал что-то невнятное.
- Да, покуражился кто-то, - поддакнул Алеша, обращаясь почему-то к своей кобыле.
- Ничего, наведем порядок, - погрозил Илья кому-то находящемуся за горизонтом.
Добрыня громко кашлянул. Алеша тяжело вздохнул и сплюнул через щербину от выбитого зуба. И три молодца, пришпорив коней, поехали искать место подвигу.
Только недолго они ехали. Безобидная полевая тропинка вдруг предательски разделилась на три части. А на самой развилке стоял огромный камень с высеченными на нём письменами.
- Опять этот дурацкий булыжник поставили, - с досадой проворчал Муромец, - хулиганье. Читай, Никитич, что тут написано, ты у нас самый образованный.
Добрыня наморщил лоб и сощурился.
- Не могу, вижу плохо.
- Ты же в очках! – удивился Илья.
- Все равно, мне с коня слезать надо… - Добрыня конечно хитрил. Просто он был хорошо воспитан, и его мама категорически запрещала ему читать то, что пишут на заборах, стенах и, конечно, камнях.
- Да чего тут читать, Илья Иванович? – возмутился Алеша, - Прошлый раз было вон чего нацарапано, срам один, а мы в трактир попали!
Муромец поковырялся пальцами в бороде.
- Молод ты, Попович, не разумеешь, что положено так.
- Чего положено, чего положено? – не унимался Попович. – Кому это надо?
- Ну, а вдруг спросют тебя там, куда приедешь: «Чего на сей скрижали написано было?». Прицепятся к букве закона, а мы и знать, не знаем. Вот и лишат нас предметов первой необходимости.
- Да плевал я, - махнул рукой Алеша, - мне энти предметы в последней драке все отбили. Ты Илья Иванович сам говорил, что мы не по закону живём, а по совести. Закон ведь – что дышло…
Илья смачно плюнул на тропу.
- Вот связался. Ладно, сам прочту.
Он стал тянуть по слогам, - На-пра-во по-е-дешь – че-сть по-те-ря-ешь.
Добрыня кашлянул. Алёша хихикнул:
- Что-то новенькое.
- Не встревай, - окоротил Муромец и продолжил. – Налево поедешь – совесть потеряешь. Прямо поедешь – ум потеряешь.
- Без совести нам нельзя, - неожиданно изрек Добрыня.
- Да и честь… богатырская… - покачал головой Илья.
- Правильно мужики, - обрадовался Алеша, - поедем прямо. В крайнем случае, чаще молчать будем, - и он покосился на Добрыню.
Стараясь не глядеть друг другу в глаза, богатыри повернули коней, и поехали прямо, делая вид, что не замечают, как все три дороги сразу же за камнем соединяются в одну.
Долго ли, коротко ли ехали три богатыря, а только подъехали оне к лесу темному. Приехали и видят, что сидит в том лесу на дубовом суку одноглазый вырожденец Соловей-разбойник. А вокруг него лесу повалено гектаров на двадцать. И лес ведь добротный, сплошь дубовый, употребляемый обычно для устройства засек!
- Здорово, Салават Адихмантьевич! – стараясь говорить басом, рявкнули богатыри, до смерти напугав Соловья.
- Ой! Анчутка вас раздери! – испуганно улыбнулся Соловей-разбойник, не любивший богатырского окрика, - Пожаловали – таки. И вам здравичка добраго, добры молодцы – душегубчики.
- Все свистишь, все безобразишь, морда нерусская, - весело крикнул Алеша и тут же получил по затылку от Добрыни.
- Ты, Лексей, этот национализм брось. Будешь боярином в думе или хотя бы стольником, тогда и тявкай. Там все равно друг дружку не слышат, - урезонил Муромец.
- Опять я крайний, - всхлипнул Попович, вытирая кольчугой выкатившуюся слезу. – Энтот дров наломал, а я виноват.
- Храни вас Аллах! – запричитал Соловей. – Да я, почитай, пятый год живу аки зверь лесная, тихо, мирно. Когда свистал последний раз и не помню. Как Илюшенька свет Иванович засветил мне палицей в глаз, так я с тех пор и успокоился. Так разве песенки пою, частушки, фольклор всякий.
- Частушки? – заинтересовался Илья. – А ну, изобрази!
- Чего? – не понял Соловей, - прям щас?
- А чего, - насторожился Добрыня и взялся за меч. – Задору нет аль не в голосе? Так это мы мигом…
- Ой, ты, батюшки, - затренькал Соловей, - Уж спою, уважу. Только, Добрынюшко, и ты на трезву голову не поешь.
- А я еще и пою? – смутился Добрыня.
Алеша хитро улыбнулся. – Поешь, батюшка, поешь. Так, бывало, споешь, потом неделю ухи гудят и в башке звон.
- Ладно, - уныло вздохнул Соловей, - слушайте.
Он набрал воздуху в грудь и завыл:
На кобыле витязь ехал,
Заливался соловей
Умирали все от смеха,
Надавали …
Соловей осекся.
- Чего замолчал? – спросил Муромец.
- Слова запамятовал, - смутился разбойник, - сейчас – сейчас другую песенку спою:
Как у сада-огорода
Добрый молодец гулял
Встретил девок возле брода
Все им ….
- Все им…, - повторил Соловей-разбойник.
- Что, заело? – Посочувствовал Алеша.
Соловей виновато улыбнулся, - Стар стал, память подводит.
- Ну его, - отмахнулся Никитич, - Сказывай лучше, кто лес испохабил?
- Вроде мы вчера тверезые были, - задумчиво сказал Алеша и опять получил затрещину, но уже от Муромца.
- Что вы, что вы, душегубчики! – успокоил Соловей. – Вашим духом тут давеча и не пахло!
- Кто же окромя? – удивился Муромец.
- Так у Горыныча именины нонче, вот он, Змей, третий день и свистопляшет. Ладно тебе деревьев, народу сколько спалил!
- Огнем? – ужаснулся Попович
- Не, первачем! Баба Яга гонит дюже ядреный, из мухоморов с плесенью.
- Та-а-а-к! – сказал Илья, - опять хвостатый безобразит.
Добрыня насупился.
- И опять нас не позвал.
Алёша замахал от возмущения руками так, что чуть не свалился с кобылы:
- Я этому выползку ещё в прошлом годе чуть все морды не набил, так он мне: «Я в красной книге, я редкий вид». А по мне хоть в синей, хоть в золотой!
- Ну, и где этот гад сейчас? – перебил его Илья.
- Так у бабы Яги, где же еще!
- Поехали с нами, дорогу покажешь, - приказал Муромец.
- Ребятушки, - взмолился Соловей, - никак нельзя мне.
- Чего это вдруг?
- Во-первых – вера не позволяет, во-вторых – здоровье слабое, а в третьих – я после прошлого раза еще не оклемалси.
Добрыня нахмурился и взялся за меч, Илья ласково погладил палицу.
- А ты вообще кто такой? – неожиданно спросил Попович Соловья. – Ты, чего тут делаешь?
- Так это, - растерялся разбойник, - Живу я здесь.
Алеша ухмыльнулся: - Живее-ё-ёшь? А грамота с разрешением на проживание от Князя Киевского у тебя имеется?
Соловей заморгал глазами, - Какая грамота? Разве надо? Я ни сном, ни духом. Ежели надо, то я…
- Та-а-ак! – перебил его блеяние Попович. – Посмотрим, что тут у нас прописано в пограничном указе.
С этими словами он достал из шлема берестяной свиток и принялся его изучать.
- Что у нас на этом месте? Лес должон быть. Дорога. Соловья никакого нет. Тем более разбойника.
- Будем исправлять, - обрадовался Илья и поднял палицу.
- Ой! – восторженно взвизгнул Соловей. – Совсем из головы выскочило. У меня ж сегодня как раз свободный день! Съездить разве что к Яге? Навестить старушку. Гостинцев отвезти: мухоморчиков свежих, пиявочек.
- Вот это другое дело, - обрадовались витязи.
- Весомые у вас, ребята, аргументы, - кряхтя, говорил Соловей, втискиваясь в чересседельную суму, - Как Илюшина дубинка.
Вот едут они по лесу темному, нехоженому, неезженому, а на встречу им возы с поклажей. На возу возница сидит важный весь в золоте и соплях по причине насморка. И такой у него сильный насморк, аж туман кругом.
- Где это ты, мужичок, такой насморк подцепил? – спрашивают богатыри.
- В заморских краях, - отвечает возница. – В тех краях всякой заразы полно. Есть у них такой особый насморочный грипп – дыхнёшь его и здрасте – приехали, сопли до колен.
- Надо же, - подивились богатыри, - а у нас только сморчки растут.
- Отстаём от Европы, - съехидничал Алёша и получил по шелому от Муромца.
- А кто это тут в путь-дорогу сбирается? – Спросил Илья возницу.
- Вещий Олег, - молвил возница.
- Опять козар елдычить?
- Нет из Царьграда, с вещами.
- Купи-продай, - буркнул Добрыня.
- Нет, нет, - пояснил возница, - Он давеча Царьграду свой щит подарил, так они теперь не знают как и благодарить. Каждый год для него обоз снаряжают в знак благодарности!
Едут богатыри дальше. Вдруг видят, поперёк дороги бревно лежит, а на нём гвоздиком нацарапано:
«Кто перешагнёт – тот …». Почесали они затылки и решили объехать бревно с правой стороны. Подъезжают к краю бревна, а там надпись: «Кто бревно справа объедет – тот …». Поехали они налево – там то же самое. Остановились, пригорюнились. Тут находчивый Попович говорит:
- Что же мы, братцы! Тут же написано: кто перешагнёт, а мы то на конях, мы не перешагнём, а переедем. Это задачка на смекалку!
Обрадовались богатыри, пришпорили коней, переехали бревно. Оглянулись назад, а на бревне написано: «Ну, что? Переехал …»
С такими вот приключениями, постреливая лесную дичь, приехали богатыри на поляну. На поляне той стоит диво дивное – избушка на птичьих ногах.
- Ну, что, сама повернёшься, - гаркнул избушке Илья, - или как в прошлый раз?
Избушка послушно повернулась, дверь отворилась, и на пороге возникло еще одно диво: бабка древняя – редкие волосёнки распущены, глаза выпучены в глазах подлость и желание извести род людской.
- Да-а-а, - протянул Попович, - Слышал я, что женщины дольше нас живут, но не думал, что настолько.
Баба Яга ласково улыбнулась, обнажив желтые съеденные клыки. – Что ж, вы гостенёчки, без предупреждения? Я бы себя хоть в порядок привела.
- Ишь, заневестилась, - улыбнулся Добрыня. – Твои женихи, почитай, уже лет триста с архангелами беседуют.
- Настоящей женщине, - сказала Яга, обрывая выросшую на носу поганку, - столько лет, насколько она выглядит!
- Ну, теперь мы точно знаем, как звали первую женщину на Земле, - съязвил Алеша.
- Охальники, - жеманно ответила бабка, - толи дело заморские лыцари, не чета вам. Мне на днях, между прочим, один тамошний кавалер предлагал стать его дамой сердца. Обещал, если соглашусь, мой портрет на щите изобразить.
- Ну, это в самый раз, - со смехом сказал Алёша. – От этого щита все враги разбегутся без бою.
В это время Илья Муромец с деловым видом оглядел округу.
- А чьи это, бабка, у тебя сапоги торчат из сарая?
- Да добрый молодец в отключке.
- Тоже Змей споил?
- Не, этот сам. Третьего дня приходит ко мне мужчина, чистый принц. Думала, Иван Царевич. Просит, значит, меня помочь Василису Прекрасную найти. Ну, вы же меня знаете: дай, думаю, пошуткую, развеселю гостя. – Ударься, - говорю, - озимь, превратишься в серого волка и скачи себе.
А он сдуру и поверил, да как трахнется башкой об пенек. Оказалось, Иван-дурак переодетый. Вот теперя третий день в коме.
В это время раздался шум и свист. Деревья столетние наклонились, травы полегли на землю. Мелкие камни разлетелись в стороны, как песчинки. Только три богатыря стояли, не колеблясь, словно вросшие в землю. Попыхивая во все стороны огнем, изжарив всю мелкую живность и опалив кусты, на полянку эффектно приземлился Змей Горыныч, посверкивая золотой чешуёй. Змей очень любил всё блестящее. Вначале он сделал себе золотые фиксы, а теперь вот и чешуёй обзавёлся. Три царства-государства для этого спалил.
- А-а-а! – загудел он, увидев трех богатырей, - гостей прибыло! Бабка, тащи свою косорыловку, гулять будем.
- Ах, ты, идолище поганое! – закричал неожиданно Илья Муромец, так, что кони присели.
- Что ж ты, богатырь, лаешься? – обиделся змей, - У меня ведь юбилей, двести пятьдесят лет, я по этому случаю даже помылся, чтоб не воняло, и на когтях маникюр сделал, перстни вот надел драгоценные, диадемы. Эх, - уже мечтательно и томно сказал Змей, - мне бы три хвоста, я бы их в косу заплёл…
- А пошто ты, чудо-юдо заморское, наших русских людей губишь? – Ответил Илья вопросом на вопрос.
- Тоже мне, русские, - огрызнулся Горыныч. – С таким-то имечком, ты, Илюша, помалкивал бы. Вот и Алеша Попович со своей фамилией…
- Ты, ящерица, - перебил Попович. – Какая такая фамилия? Это социальное происхождение! Пишется с маленькой буквы. А всякие олухи путают, и пишут с большой, даже в этой сказке, с самого начала.
Желая замять инцидент, Илья осторожно перевел разговор:
- В конце концов, не в этом дело. Просто культурнее надо, без шуму, без гаму и без жертв, главное, моральный облик сохранять. Ты сам-то, Горыныч, меньше ведра никогда не пьёшь, меньше коровы не закусываешь, и всё бы тебе золото-брильянты, всё не как у людей.
- Культурнее, - ехидно повторил Горыныч. – Забыл, чай, Илья Иванович, как прошлый раз руки о ковер-самолет вытирал, а еще возмущался, почему салфетка волосатая!
- Спортил вещь, - поддакнула Яга, - летать невозможно, - запашище такой! Ворс повылазил…
- Цыц, старая, - прикрикнул Добрыня, - летать грешно – что на коврах, что на мётлах.
- А ты, Добрынюшка не цыкай, - продолжал измываться Змей. – Кто из хранцузских кашне портянки сделал? То-то же.
- А чего? Мягкая ткань – ноги не мозолит.
- А Алешка вообще половецкому хану ночной горшок подарил и сказал, что «сие есмь» сосуд для цветов!
- Попович хохотнул.
- Так он же из чистого золота и совсем новый, не пользованный.
- А с меня чего взять? – обиженно буркнул змей, - Я дитя природы, по латински это будет «натура», вот я и живу… в натуре.
Илья, вдруг весело улыбнулся, - Да что мы, в самом деле, как на Калиновом мосту, праздник ведь, - он резко повернулся к избушке. – Ты чё, старая? Оглохла? Тащи мигом угощение!
Бабка кинулась в избу и, кряхтя, извлекла кадушку соленых рыжиков и бочку хмельного меду.
- Это все? – удивились витязи. – А разносолы где? Где скатерть-самобранка?
Яга закручинилась, - Поизносилась скатёрка, срок годности вышел. Вся протерлась на сгибах, одне полуфабрикаты готовит. Не наша вещь – хрупкая.
- Вечно у китайцев не товар, а бутафория, - с досадой сказал Попович, ничего вечного сделать не могут.
- Не беда, - успокоил Муромец, - мы тут сотоварищи по дороге, немного дичи настреляли. Доставай, ребята!
Они скинули сумы с седел и извлекли добычу: одного Соловья-разбойника, пять оленей, десять крупных кабанов, двенадцать глухарей, куропаток штук двадцать, несколько десятков селезней и серых уток, полторы сотни зайцев и прочую мелкую живность.
- Не богат улов, но на закуску хватит, - подытожил Попович, оглядев трофеи.
- Хороший гостинец, - сказала, облизываясь, правая голова Горыныча, глядя на Соловья.
- Нет, - замахал Илья руками, - энтот не гостинец, это гость, Салават Адихмантьевич – из разбойников. По-нашему князь.
У Змея Горыныча, надо заметить, все три головы были разные по знакам зодиака. Потому он и праздновал день рождения круглый год, но с другой стороны, по той же причине часто не мог прийти в согласие сам с собой. Голова, родившаяся под знаком «рыбы», была очень капризна и своевольна. Она скуксилась и захныкала:
- Не-е-ет, хочу раз-бой-ни-ка, с луковой подливкой, с грибами. Но голова «козерог» поддерживала порядок и верховодила двумя остальными.
- Выпивки лишу, - строго сказала она «рыбе», - а по утру похмелиться не дам.
После этого «рыбная» голова испуганно замолчала и только дулась, и изредка косилась на Соловья, глотая слюнки.
Тут, как положено, пошёл пир горой и дым коромыслом от жарившейся дичи. Пили дубовыми бадейками, и Яга только успевала летать между гостями. Третья голова Змея, рождённая под созвездием «водолея», быстро натрескалась и теперь только лупала глазами по сторонам и глупо всем улыбалась. У Соловья-разбойника не было аппетита, и он, не закусывая, налёг на спиртное.
Илья хвастался, как однажды в одиночку разбил целое войско поганых. Ему не верили и смеялись. Пытаясь доказать свою правоту, хмельной Муромец выхватил меч и стал им воинственно махать, показывая, как он это делал. Он так разошелся, что невзначай отхватил Горынычу голову «козерог».
- Ай-яй-яй, - взвыл Змей,- ты, Иваныч, полегче. Ты же мне голову отрубил!
- Вот досада-то, - смутился Илья. – Ну, ничего зеленкой прижги, будет незаметно.
- Ты все-таки следи за собой, - сказали оставшиеся головы, печально глядя на то место, где еще недавно была третья.
- Подумаешь, - пожал плечами Муромец. – Вон Васька Буслаев половину Новгорода тележной осью перебил, и ничего. Только пожурили. А у тебя, их еще две. Одного корму сколько уходит. Жрёшь в три горла – от того и толстеешь. Хоть бы постный день себе устроил. Скоро совсем летать перестанешь, будешь только пресмыкаться.
- Не журись, змейка, - Попович хлопнул Горыныча по хвосту, - тебе так даже лучше, ей-Богу! А то трезвым смотришь на тебя – вроде не пил, а в глазах троится.
- Да я что? Я ничего, - промямлила, хмелея, голова «водолей», - мне за товарища обидно. В день рождения… А поститься мне нельзя. Я ведь нечисть, я от поста околею.
- Да, - грустно подхватила «рыба», - следующий день рождения будем отмечать вдвоём, а этого помянем.
Увидев рядом с собой отрубленную голову змея с вращающимися по инерции глазами, Соловей-разбойник бухнулся на колени и, воздев руки, стал молиться. Громыхнул гром, и из нависшей над лесом тучи высунулась косматая голова Перуна.
- Не понял! – рыкнула голова.
Все, раскрыв рты, замерли в ужасе. Голова свирепо оглядела застолье.
- Ещё раз услышу – молнию метну! – пригрозила голова и исчезла.
- Свят, свят, свят – перекрестились Богатыри.
- А энтот откуда обрисовался? – удивился Илья.
- А, - махнул рукой Добрыня, - пережиток.
Алёша подозрительно всех оглядел.
- А всё оттого, что на отдельных местах ещё продолжают идолопоклонствовать и упорствовать в грехе.
Муромец развёл руками:
- Отсталый народ, ретрограды.
Застолье вернулось в прежнее русло.
- Рыцари, - говорил Муромец, - завсегда свиньёй наступают.
- Как это? – полюбопытствовали уцелевшие головы Горыныча.
- А нажруться, как свиньи и лезут, - прошамкала Яга.
- Они когда наступают – похрюкивают от удовольствия и делают свиные рыла, - уточнил Соловей.
- Вовсе не потому, - горячился Илья, - строятся они клином и так наступают.
- А чего же тогда свиньи, а не журавли? – резонно заметила Яга.
- Оттого, что столько железа и ни одного пёрышка, - пояснил Попович.
- Оттого, что топочут, как стадо, - добавил разбойник.
Алёша кивнул в знак одобрения.
- И ведут себя по-свински. Их только пусти, всё испоганят. Пусти рыцаря за стол…
-А, - махнул рукой Илья, - у них даже мыла нет до сих пор, и в баню они не ходят, моются всего два раза.
-В месяц или год?
-Какое там! За всю жизнь. При рождении младенца омывают, да перед свадьбой, чтоб молодых друг от дружки не воротило…
Муромец ещё хотел сказать что-то, но чей-то голос прервал его.
-Таки – здравствуйте? – поздоровался кто-то, словно удивляясь, что сидящие за праздничным столом до сих пор живы.
Все повернули головы. Из кустов, осторожно ступая, вышел странный человек, в одежде не виданной до сих пор в тех краях, с чёрной кучерявой бородой, большим хищным носом и круглыми навыкате глазами.
-Это что ещё за чучело? – сказал грозно Илья, оглядывая с удивлением, новый персонаж.
-Авгур какой-нибудь, кудесник, - пожал плечами Попович.
Рыбная голова Горыныча напялила на морду золотое пенсне и спросила светским тоном, слёгка грассируя:
-Вы, э, кто будете, любезнейший? Правду говорите, а то ведь я только местных не ем, кодекс не позволяет, - при этих словах он покосился на Муромца.
Пришелец вдруг стал меняться на глазах, он шёл теперь не крадучись, как в начале своего появления, а шаркающей старческой походкой, лицо его приняло плаксивое, жалкое выражение, и даже весь он как-то постарел и осунулся.
-О-о-о! – заблеял он жалостно, - я человек не местный, я бедный несчастный негоциант, приехал кое-чего купить, кое-что продать, украли все документы и деньги, хожу, побираюсь, питаюсь, чем Бог пошлёт.
-Эх ты, божья овца, - добродушно ухмыльнулся Муромец. – Присаживайся к нашему столу, поешь с дороги, чем богаты, - развёл он руками.
Купец брезгливо сморщил носик, но снова принял убогий вид и осторожно бочком стал подбираться к столу.
-Боже ж мой, сколько у вас тут всякого товара, - бормотал он, как бы разговаривая сам с собой и обводя застолье вновь ожившими горящими зенками. А где же тут ваше меню? – спросил он без малейшей паузы.
-Како-тако тебе меню-разменю? – окрысилась Яга, - ешь, чего подают!
- Разрешите, мадам, за вами поухаживать? – обратился он к Яге, присаживаясь рядом.
Бабка поправила остатки волос и кокетливо одёрнула лохмотья.
- Обожаю иностранцев, - сказала она, сверкнув бельмами в сторону купца. А тот, делая комплименты даме, успел быстро пробежать глазами по столу:
– Это же ш просто, как на киевском майдане. – Я же ш должен же знать, во что мне это обойдётся, - ядовито улыбнулся купец.
- Овца! – хохотнул Муромец, - ты добрый человек какой-то ветхозаветный – сказано же, день рождения, кто же с гостей за угощение берёт?
У незнакомца загорелись глаза, но он тут же сделал вид, что только приятно удивлён и не более.
-День рождения, как это прекрасно, как это замечательно. Я очшень, очшень рад. Вы что предпочитаете? – спросил он у бабы Яги так, словно они тысячу лет были знакомы. Яга смутилась и покраснела.
-Мне кабанье ушко, - ответила она жеманно.
- Кабанье? – растерянно спросил купец.
- Я жирного не ем, - пояснила Яга, - только пятачки, хвостики и ушки.
- А что такое кабан? – полюбопытствовал купец.
- О даёт, кабана не знает, - заржал Алёша Попович. – Ну, свинья дикая, ну?
При слове «свинья» гостя передёрнуло.
- Будьте, так любезны, - попросил он Алёшу, брезгливо сморщив нос, - передайте даме это… ушко, я сижу далеко. – Он повернулся к богатырям. – Не хотите ли по такому случаю приобрести подарки для своего большого зелёного друга?
-Подарки? – заволновался Горыныч, - подарки – это хорошо, я очень люблю все эти подарки, - и он погладил себя по животу.
- Вот, посмотрите на эту замечательную вещь, - говорил купец, доставая из-под полы костяную палочку со щетиной, - приспособление для чистки зубов.
- А чего их чистить? – улыбнулся Илья Муромец, обнажив два ряда белых зубов.
- Э-э-э, ну-у-у, - замялся купец, но тут же нашёлся, - прекрасно, знаете, снимает налёт от табака и кофе.
- А что такое табак? – спросил Илья.
- А что такое кофе? – подхватил Попович.
Купец растерялся.
- Не пойдёт она для Горыныча, - со знанием дела сказал Добрыня, - у него клыки вершковые, ему стальной скребок лучше.
-Ну, хорошо, - согласился купец, - вот тогда последнее изобретение – гребень-самочёс. – Он достал расчёску, к которой был пришпандорен зажим. – Прикрепляете корове к хвосту, выводите её в болотистое место – где побольше гнуса, она начинает махать хвостом и – пожалуйста, только успевай подставлять голову.
- А чего же змею чесать? – резонно заметил Добрыня.
- А, - не растерялся гость, - тогда, может быть, вы возьмёте? – обратился он к Муромцу, но тут же осёкся, взглянув на его казацкий чуб-оселедец. – Ну, хорошо, тогда, тогда вот это, - он вынул ящичек красного дерева и открыл его. Раздалась негромкая приятная, но не обычная музыка, и в руках его засверкали баночки-скляночки из разноцветного стекла.
- Колдовские снадобья? – нахмурился Илья.
-О, - купец блаженно закатил глаза, - это такой наборчик, таких полезных препаратиков, на все случаи жизни.
- А знаем, - махнул рукой Попович, - Дурман-трава. Заваришь её, напьёшься и день-деньской чертей ловишь, а потом всю седмицу голова, как у сохатого, когда у него рога растут.
На эти его слова купец манерно замахал руками.
- Что вы, что вы! – восклицал он, не смягчая звук «ч», - это вовсе не то. Это для улучшения здоровья и внешнего вида.
- А для разглаживания морщин ничего нет? – вмешалась Яга.
- А тебе, кроме утюга, ничего не поможет, - съязвил Попович, - у тебя же морщины от паскудства.
-Лапотник, - обиделась Яга. – Никакого уважения к женщине! Молокосос прыщавый!
- Дайка сюда свой ларец, - деловито перебил их Добрыня. И взяв из рук купца ящичек, они стали рассматривать снадобья.
Взяв первую баночку в руки и прочитав этикетку, Алёша заржал:
- Ой, не могу! Средство для выращивания волос! Волосатый ящер!
- Не пойдёт, авторитетно заявил Муромец, - убьют из-за шкуры, как пить дать, – и они выпили.
- Так, - с видом большого учёного Добрыня достал следующую склянку. – «Слабительное». Это что, для врагов?
- Это как бы вам сказать, - пояснил купец, - ну, это когда вы всё время едите, едите, и только едите, а вот, как говорят у вас, «до ветру» – никак.
- А! – догадался Муромец, - это у нас запросто – кислого молока нахлебался и пронесёт будьте-нате!
-Не, змию это не пойдёт, - рассудил Добрыня, - мы его как-то на горох перевели, чтоб людей не жрал, а у него брюхо вспучило, так всё что не съел, огнём спалил. Он ведь, оказалось не только огнедышащий…
- Давай дальше, - замял тему Муромец.
Пока они копались в ящике, купец, поглядывая на них одним глазом, нашёптывал Яге:
- Как вы такая интересная, культурная женщина в такой глуши живёте, с такими неотесанными рыцарями общаетесь?
Яга повела плечами и прошамкала беззубым ртом.
- Это нашенские – три богатыря.
- Три богатыря? – купец потер ручки, - чудный сюжетец. Надо будет французам продать. У них там тоже свои рыцари имеются, - пояснил он, - мушкетёры называются.
От этих слов Яга закатила глаза.
- Обожаю французов! Я, вы знаете, очень этот кофе люблю, хоть никогда и не пила. Такой светлый, такой…такой благоухающий, а с ног валит почище моей косорыловки.
- Да что кофе, что кофе, - с жаром затараторил купец, - у меня в лавке есть столько всякого интересного.
-Рубины-яхонты? – заинтересовалась Яга.
-У! – махнул рукой купец, - этого добра, как мышей в амбаре.
-А ещё чего?
-Ну вот, вот, например, например, есть у меня мерин.
-Эка невидаль, - захихикала бабка.
- Это непростой мерин, - сказал таинственно купец, - это волшебный сивый мерин, рассказывает, шельма, анекдоты на пяти языках. Обхохочешься!
- Надо же, - искренне удивилась Яга, - крылатые кони у нас были, это так, но чтобы сивые с анекдотами…
- Да что я говорю, - спохватился купец, - вас бы вывести к нам, в свет. Мы бы одели вас в парчу и бархат.
- Да, - Яга скромно потупила глаза, - поизносилась я малость, а так, - она гордо выпрямилась, - меня приодеть – невеста хоть куда, только зубы вставить.
- Это мы вам вмиг организуем, - уверил её купец. – У меня есть один знакомый парикмахер, он по совместительству и лекарь: пиявок ставит, пускает кровь. Он вам такие зубки организует – жемчуг!
После этих речей бабка совсем дошла до кондиции, даже румянец выступил на носу.
- Мне бы только попасть домой, - шептал ей на ухо купец, а уж там я обо всём договорюсь и вам вызов пришлю.
- А бери мою ступу и поезжай, - предложила растроганная Яга.
- Вы так добры, вы так отзывчивы, вот вам за доброту вашу, - с этими словами он сунул ей стеклянные бусы и дешёвенькое зеркальце.
Яга тут же нацепила бусы и, забыв обо всём, стала глядеться в зеркало.
- Мне бы только доверенность на владение транспортным средством, - продолжал шептать купец.
- Чего это? – не понимающе отозвалась Яга.
- Ну, там стража привяжется, то сё, - пояснил купец.
- Грамоту что ли? – догадалась Яга, - эх, касатик, я ж ни разу не грамотная.
- А у меня уже всё готово, - купец подсунул ей заранее заготовленную бумагу, - вам только лапку приложить.
Баба Яга умакнула большой палец в кабаний жир и приложилась к грамоте.
- Та-а-к! – похихикивая, потёр руки купец, - ступочка и избушечка.
-Как избушка?! – всполошилась Яга, - ты же только ступу просил?
- Не беспокойтесь, - успокоил купец, - вам она теперь без надобности, будете жить в хоромах.
В это время Соловей-разбойник, на которого совсем не обращали внимания, томился от скуки. Его давно уже подмывало что-нибудь ляпнуть. Наконец он не выдержал и ляпнул:
-А может, мы у змеюшки спросим – какие ему подарки больше по нраву?
- Действительно, - удивился Горыныч, - чего это вы тут моими подарками распоряжаетесь? Я, может, сам хочу всё посмотреть, – и он принялся лапать все банки подряд. – А чего тут рядиться? – сказала голова Водолей и начала открывать всё подряд и высыпать себе в пасть.
- Ай-я-я-яй! – завопил купец, успевавший за ними следить.
- Ничего, - успокоил его Алёша Попович, - чего ему твои травки! Он как-то раз лошадь с сохой сожрал. У него желудок кольчугу переварит.
Купец весь позеленел:
– Пусть уже себе кушают, чего им вздумается: хоть конину, хоть свинину – на здоровье. А кто же за всё мне будет платить?- при этих словах богатыри слегка приуныли. – Если денег нет, можно кредит открыть, вот – у меня и контрактик готов! Всего пять процентов годовых.
- Закрой топку, проглот, - крикнул Алёша Попович змею и швырнул в него деревянный ковш. Ковш с треском разлетелся о голову «водолей» и она, потеряв сознание, обмякла и упала в блюдо с солёными рыжиками.
- Ну, Попович, - возмутилась третья голова, - у меня на тебя давно глаз горит! – и он попытался схватить богатыря. Но Илья, выхватив меч, ловко оттяпал ему пол-лапы.
- А! – взвыл Горыныч, - и ты туда же, Илюшенька? Ну, с тобой у нас счёты старые, сейчас я с тобой за папу своего рассчитаюсь, – и он набрал воздуху, чтобы опалить Муромца огнём. Но не успел. Илья так же ловко отрубил ему и голову.
Яга бросилась к змею.
- Соколик мой, что они с тобой сделали, мужики некультурные.
Добрыня тоже подошёл к Горынычу, поглядел.
- Да, - констатировал он, - спортили животную, - он приподнял носком сапога, лежащую без сознания оставшуюся голову. – И энтот не жилец, - и он рубанул мечом.
-Погуляли, - подытожил Муромец и, оглядев стол, увидел спящего пьяного Соловья.
- Опять со страху без закуски пил, - брезгливо поморщился Попович. – Может, и его в расход за одно?
- Жалко, - возразил Добрыня, - только исправляться начал, кто ж нас песнями развлекать будет?
- Утро вечера мудренее, - рассудил их Муромец, отложив приговор.
- А где же купец? – спохватился Алёша.
В ту же секунду из избушки на курьих ножках вылетела ступа и, просвистев над их головами, исчезла за лесом. Яга тяжело опустилась на землю.
- Объегорил старушку злодей носатый. Вот до чего же я иностранцев терпеть не могу, даже бы и с голодухи есть не стала, до того они мне гадки!
Ранним утром, Богатыри, стараясь не глядеть друг другу в глаза, собирались в дорогу.
- Никакого настроения с утра, так бы и прибил кого, - ворчал Муромец, - вот попадётся мне этот носатый.
- Да, развеяться бы надо, - поддержал Добрыня.
- Через неделю Печенеги напасть обещались, - робко обнадёжил Попович.
- А чего ждать? – пожал плечами Добрыня.
- И то верно, - взбодрился Илья, устраиваясь в седле и приторачивая мешок с Соловьём-разбойником, который, уже успел похмелиться и теперь опять спал, - поехали, нынче наваляем. Хороша ложка к обеду!
- А может в церковь сходим.., - несмело предложил Попович, - исповедоваться бы надо, нагрешили ведь…
-В церковь – непременно, - согласился Муромец, - но вначале печенегам наваляем, а потом уже на исповедь. За семь бед – один ответ.
- Ты бы бабка в бане помылась да в церковь пошла, - на прощание сказал Яге Попович.
- У, милай! Меня от церкви за десять вёрст шибает. Я же ведьма! У меня от ладану давление и сахар в крови.
Когда всё затихло, Яга осмотрела поляну и поглядела витязям вслед.
- Вот так всегда: приедут, намусорят, наобещают с три короба, а мне посуду мыть. Эх, мужики–лапотники, деревенщина!
В это время раздался треск. Яга встрепенулась и, проковыляв до избушки, вытащила из-под неё корзинку с яйцами. Скорлупа одного яйца была разломана, и посреди её останков сидел маленький трёхголовый змееныш.
- У! – всплеснула Яга руками, - вылупилси, болезный! Ну, с днём рождения тебя, Горыныч! – Она подхватила корзинку и пошла в избушку собирать вещи, кряхтя и приговаривая: - Вот, теперь энтого лет сто из соски кормить.