Поэзия

Поэзия

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

 

Когда карнавал приближался к концу,

я понял, что маска прилипла к лицу.

Кусочки картона смыкали края,

в кровавое кружево кожу кроя.

Проклятую с криком содрал я с лица.

Слуга не признал и прогнал от крыльца.

А сын мне монетку с коня подает

и спутнице шепчет «Прелестный урод».

 

Толпа накатила, скрутила кольцо.

Звериная сила, повадки скопцов.

Их щеки в кармине, их зубы в крови.

«О, Боже, помилуй, мне маску верни!

Я знаю, что маска мне очень к лицу. 

Прости непомерную гордость глупцу», –

молил я того, кто мне душу давал.

Вокруг постепенно стихал карнавал.

 

ИРОНИЧЕСКИ КЛИМАТИЧЕСКОЕ

 

По городу бродит погода,

как ветреной женщины страсть.

То в жар, то в холодную воду,

никак мне с ней в такт не попасть.

То снегом по самую крышу, 

то дождь посредине зимы,

но только недавно я слышал,

теплеет, мол, климат Земли.

 

Вещали какие-то кадры:

«В две тысячи сотом году

ты с ветки сорвешь авокадо

и персики в Летнем саду.

Жить станем, как в штате Невада:

ступив у Невы на песок,

тропическая наяда 

от платья порвет поясок».

 

Женьшень буду литрами кушать.

Когда доживу лет до ста,

погода согреет мне душу.

А также другие места.

 

* * *

 

Ищет сгинувшего Кая неприкаянная Герда

и уже дошла до края: вдрызг изодранные гетры, 

развалившиеся шузы, батник в пятнах справа, слева. 

Только Кай отнюдь не тужит в замке Снежной Королевы. 

  

Пишет Герде, детка, sorry, но договоримся сразу:

цель мужчины – «вечность» строить из прозрачных плавких паззлов 

в вихре творческого зуда. Разочаровавшись в Кае, 

Герда утопилась в Зунде – это датский Па де Кале. 

  

Дали Каю бонус шведы за моральное увечье.

Резко осудили Герду фрау Меркель, леди Тэтчер.

Потрясла Европу драма словно кризис прошлым летом. 

На дом прочитать задам вам про Ромео и Гамлету.

 

* * *

Наверно, я смотрелся очень глупо,

до вечера по лесу проплутав.

Таким приполз за чечевичным супом

С охоты возвратившийся Исав.

 

Лодыжки будто не свои в резине,

укусы на руках и на лице,

но дотащил моховиков корзину,

пристроил драгоценность на крыльце,

 

зашел на кухню, взял горбуху хлеба,

«Готовь грибы»,- обрадовал жену.

...Вечерняя заря была в полнеба,

наверно, к непогоде. На луну

 

накатывались облака волнами.

Сидел, устав от зноя и труда,

в застиранной футболке и панаме

на берегу пожарного пруда.

 

Потом поселок наш куда- то делся.

Я на лугу в росе купался всласть

и радовался, что вернулся в детство...

Теперь вот опасаюсь в детство впасть.

 

* * *

Бандерлог бандерлога назвал «бандерлогом»,

и обиженный вусмерть бредет бандерлог.

Для великой войны не хватало предлога.

Бандерлог бандерлога — нормальный предлог.

 

У великой войны есть три веских причины:

с нами Царь, с нами Бог и за нами заря.

А намедни повестки вручили мужчинам,

успокоив: на сборы зовут в лагеря.

 

Генералы достали из сейфов конверты.

Резко подорожали мука и дрова,

и соседка, шалава известная Верка,

на прощанье впервые за так мне дала,

 

а потом разревелась, уткнувшись в колени.

В пункте сбора кормили борщом с ланчен мит.

На асфальте валялись обрывки сирени

возле сквера, где вскоре я буду убит.

 

Повезли на вокзал. Провожая в дорогу,

речь толкнули легат и инструктор ЦК.

Мы, плакат подстелив: «Уничтожь бандерлога»,

добивали бананы сухого пайка.

 

***

Злое солнце выжжет зелень

через месяц, а пока

лишь пощипывает землю

за кудрявые бока,

 

угрожая понарошку,

что сейчас пойдет в ножи.

Между трав резвятся мошки.

Ожидают ночь ежи.

 

Ниже неба кружит птица,

камнем падать не спеша.

Над курганом пар курится.

Степь, как детская душа,

 

распевает жизни гимны.

Помолитесь обо мне:

я вчера бесславно сгинул

на неправедной войне.

 

* * *

Зима, косящая под осень,

пришла надолго и всерьез.

Полуоборван мокрый постер - 

больной потомок окон РОСТА

у остановки в тумбу врос.

 

Найт-клуб. Универсам. Аптека.

Дождь пишет на асфальте мелко

по-русски: «Господи спаси»,

по-арамейски: «мене, текел»

и чуть жирнее: «Упарсин». 

 

Который день сочатся хляби.

В тумане ангелы, кораблик.

Волшебнице не повезло:

Вест, шепелявя, «Шкрибли, Шкрабле»,

у Мэри Поппинс вырвал зонт.

 

Из  признаков зимы лишь темень.

Я понимаю, что не в теме,

что надо подводить итог,

что, к сожалению, не с теми

делил рождественский пирог,

что Бог..., а собственно, что Бог?

 

Сажусь в автобус «единица»

и думаю, куда бы смыться

от накопившихся проблем.

но рвется тонкий стебель смысла

под тяжестью пустых фонем

 

ЭЛЕГИЯ

Тонут у причальной стенки

в сотне метров от залива

баржа под названием Ленка

и речной буксир Мария,

 

автогена ждут наверно,

с них мальчишки ловят рыбу.

Я в знакомую таверну

отволок с Марии рынду.

 

Там хозяин чуть с приветом -

Кукина поет под банджо.

Он за так нальет поэту,

даст закуску, и неважно,

 

что есть счастье, что есть горе,

чье всю жизнь таскаешь иго.

Рядом Гена сел Григорьев,

а Царев напротив, Игорь.

 

Тут подходит к нам Иосиф,

тот, что с нобелевской лирой...

В Петербург вползает осень,

гонит листья между линий.