Алька. (Отрывок из романа "Все хоккей!")

Подробности

Категория: Елена Сазанович

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1159

                                                                     АЛЬКА

                                                 (Отрывок из романа «Всё хоккей!»)

Однажды я встретил Альку. Прошло уже несколько лет с окончания школы. И вновь это случилось в новогодние праздники.

Оставалось совсем чуть-чуть до Нового года. Я стоял в очереди за абхазскими мандаринами. Их привезли свежими, румяными, и мама сказала, что только здесь и нужно покупать мандарины. Я стоял в очереди  последним, а мандарины уже походили к концу. Но я все равно стоял, надеясь на чудо. Меня попросила мама.

- Я же сказала, очередь не занимать, - буркнула девушка в фуфайке и шапке-ушанке, похлопав грубыми рукавицами перед моими носом. 

Я не смог рассмотреть ее лицо. Впрочем, торгующим мандаринами лица не нужны.

Не знаю почему, но я вдруг разозлился и ляпнул:

- А я очередь занимал не за мандаринами.

- А за чем? – опять же грубые вынырнули слова из-под ушанки.

- За вами.

От растерянности она сдвинула ушанку на затылок, и ее золотистые волосы (я до сих пор не знаю, бывает ли в природе такой цвет волос, если не крашенный) рассыпались по грубой, черной солдатской фуфайке. Я никогда не видел такие волосы, разве в кино - такой контраст золотистого и черного.

- Вы краситесь «Гарньер-Париж»? - ляпнул я от удивления.

- В Парижах я не была, но парик ношу.  Попробуйте, – она стянула свою ушанку, и я наконец увидел ее лицо. Это было красивое лицо. Или не очень. Но мне очень и очень понравилось нестандартной красотой. Широкоскулое, румяное, с россыпью веснушек на неровном носу.

Неожиданно для себя я дернул ее за волосы. Так дергают за косичку понравившуюся девчонку.

- Это не парик, - только и сказал я.

- И не краска, - ответила она. - Я не могу себе позволить ни Гарньер, ни Париж. Я могу позволить другое.

- М-да? И что же? Если это не секрет, конечно.

- Конечно, не секрет. Какие могут быть секреты от случайного покупателя? Секреты бывают только от близких. От мамы, например.

- У меня, к вашему удивлению, нет секретов от мамы, - вызывающе заметил я.

- Ну да? – она и впрямь удивилась. – Все равно. Значит, еще будут. Ты совсем молоденький.

- Не думаю, что будут. И все-таки, раскройте свой секрет, что вы можете себе позволить?

- Например, торговать фруктами на улице.

Я был разочарован.

- И это все?

- А тебе этого мало? Ты же себе такого не можешь позволить, - она бесцеремонно, оценивающе оглядела меня с ног до головы.

По сравнению с ней, я будто только что вышел из лондонского ресторана Julie's - длинное темное пальто в серую клетку, белый шарф, небрежно заброшенный за плечо, лаковые ботинки на толстой подошве, недавно привезенные  из Англии очередным маминым поклонником. Пожалуй, она права. Торговать фруктами я себе позволить не мог.

- И это себе не можешь позволить, судя по твоей здоровой, ухоженной физиономии, - она достала из-под прилавка початую бутылку дешевой водки, проворно налила в одноразовый стаканчик и протянула мне. – Ну, как? Позволишь?

Я отрицательно покачал головой. Я был тверд, как лондонский денди, вышедший из ресторана, в котором не подают спиртное.

Продавщица расхохоталась во весь голос. Чуть грубоватым, хриплым смехом. И все равно у нее была красивая улыбка. Она залпом осушила стаканчик и выбросила в сугроб.

- Не хорошо мусорить на своем рабочем месте.

- А я и не мусорю. Просто хотела проверить, красавчик, ты бы поднял стакан? Так нет, похоже, побрезговал. Только советы, вижу, умеешь давать. Но ничего, мой друг подберет. Он ничем не брезгует. Он настоящий друг.

- И он вас любит? – мой сердце предательски кольнуло.

- Просто обожает! Не веришь? Сейчас сам узнаешь. Мишка! Мишка! Куда ты, подлец, пропал! – она закричала на всю улицу, как истинная продавщица, торгующая абхазскими мандаринами.

Я поежился, представив, как из-за угла вынырнет здоровенный лысый бугай с татуировкой на запястье. Этакий местный грузчик. Только такого парня я мог себе вообразить рядом с этой рыжей девченкой. Я уже даже собрался ретироваться. Но передумал. В конце концов, я умел отражать удары. Хотя мне меньше всего хотелось участвовать в уличной драке. Мне не хотелось огорчать маму перед праздниками.

- Ми-ша! Ау! – продолжала орать девушка. Наконец, из-за угла показался ее друг. Я слегка опешил. А она бросилась к нему и поцеловала в черную лохматую дворняжью морду.

- Привет, мой дружок. Ну, Мишка, покажи этому чистюле на что ты способен, – она кивнула на стаканчик.

Мишка чинно приблизился к сугробу, подтолкнул к себе мордой стакан, вылизал остатки водки и, ухватив зубищами, ловко бросил его в мусорное ведро.

- Вот это называется дружбой! - ликовала девушка. - Ты можешь похвастаться таким другом?

Нет, я не мог. Поскольку у меня друзей вообще не было. Разве что когда-то Санька. 

- И это все, на что вы с ним способны? – я нарочито безразлично повел плечами.

- Нет, еще мы с ним способны сегодня встретить Новый год на улице, под елкой.

- Ну, на улице под елкой сегодня будут справлять тысячи людей. Это не достижение. Всего лишь таже тусовка, которая из квартиры переметнет на свежий воздух.

- Может и переметнет. Только на площадь. А под нашей елкой. Вон той, - она указала большой рукавицей на кривую, потрепанную елку у поворота. – Там вообще никого не будет. Только я и Мишка.

Она ласково потрепала дворнягу по загривку. И выжидающе на меня посмотрела. Мишка взглянул в мои глаза вслед за ней. И в его круглых печальных глазах застыл вопрос.

- Только я и Мишка! - девушка сердито топнула валенком по замерзшему снегу.

- И я!

Мой голос прозвучал с вызовом. И первая мысль, промелькнувшая после отрезвления от предновогодних чар, была довольно стандартна: что скажет мама? Пожалуй, я совершал первое безрассудство в своей жизни. Безрассудные люди чемпионами не становятся. Разве что поэтами. Или торговцами абхазских мандаринов.

- Тебя-то как зовут, джентельмен? – в глазах девушки промелькнула нескрываемая грусть. – Вдруг никогда больше не свидимся.

- Во-первых, свидимся. А во-вторых, меня зовут Виталий.

- Но мама-то тебя по-другому называет, - в ее словах  проскользнула ирония. И я впервые не обиделся за маму.

- По-другому, - с готовностью ответил я. – Ласково, как все мамы. Талик, Талька, Таля.

- Вот чудно! – девушка расхохоталась, встряхнув рыжими волосами. Несмотря на мороз, шапку-ушанку она так и не одела. Может, ради меня. - А я Аля, Алька, Алик. Как все просто. Стоит у тебя отобрать одну букву, и получусь я.

Пожалуй, на имени наше сходство с Алькой заканчивалось. Но об этом я решил умолчать.

В этот предновогодний вечер я впервые солгал своей маме, заявив, что праздную у Саньки Шмырева. Мама  мгновенно поверила и не опечалилась, поскольку из Дании вернулся ее очередной дружок. И мама собиралась с ним встретить Новый год в ресторане в новом блестящем платье, которое он успел ей подарить. Мама, конечно, ради приличия несколько раз печально вздохнула и потрепала меня по светлым волосам.

- Как жаль, сыночек, что ты не сможешь с нами пойти в ресторан. С ровесниками, оно, конечно, веселее, Хотя твой Санька, думаю, не тот случай. А девочки там будут? Сам понимаешь, какие нынче пошли девицы. Так что будь осторожнее.

В том же длинном пальто с небрежно переброшенным белым шарфом я направился на встречу Нового года. И чувствовал себя полным дураком, так до конца и не понимая, зачем нужно так легкомысленно губить праздник. Лондонские денди не справляют Новый год на улице как бездомные бродяги. Им больше подходят шикарные рестораны. Поэтому, когда я увидел общипанную елку с редкими мигающими огнями и ни одной души вокруг, то облегченно вздохнул. Даже подумал, что успею еще до двенадцати в ресторан. И резко повернул обратно. Но звонкий голос меня остановил.

- Эй, денди! Ты куда? Испугался?

Я обернулся.

Алька и ее лохматый приятель Мишка вызывающе смотрели на меня. Алька не удосужилась даже переодеться перед праздником. Тот же ватник, шапка-ушанка и джинсы, заправленные в большие валенки. Правда вместо водки в ее толстых рукавицах была бутылка шампанского.

- Стрельнем? – она направила на меня шампанское, как автомат.

И что я делаю здесь? – подумалось мне в очередной раз. Если бы меня увидела мама рядом с этой продавщицей, да еще под елкой, она бы, наверное, сошла с ума. Я подходил Альке так же, как ее дворовый пес вписывался в интерьеры Эдинбургского замка.

- А я думала, что ты испугаешься, - захохотала девушка, показав свои белые безупречные зубы.

-  К твоему сведению, я хоккеист. А трус не играет в хоккей.

- Ну да? – Алька притворно вытаращила глаза. - А похож на артиста. Я думала хоккеисты другие.

- Ты так говоришь, потому что хоккей видела только по телевизору.

- А что, вне телевизора все спортсмены так любят наряжаться?

- Только те, у кого есть вкус, –  с достоинством парировал я.

- А-а-а, - восхищенно протянула Алька. Это восхищение прозвучало как откровенное издевательство. - А что, для того, чтобы махать клюшкой, нужен особенный вкус? Я-то думала, глупенькая, что нужна всего лишь сноровка.

- Вообще-то, нужен талант. Но вкус и сноровка не помешают.

Алька посмотрела на свои большие мужские часы и звонко присвистнула.

- Чуть Новый год не прозевали. Так и остались бы куковать в старом.

- Лучше бы, какие часы прокуковали, - хмуро ответил я. – Что это за Новый год без часов.

Алька вновь взглянула на часы. И громко крикнула своему псу.

- Ну, Мишка, пора! Новый год!

Мишка по команде громко гавкнул. Один раз, два, три… Он гавкал равномерно, с интервалом, словно отсчитывал секундные стрелки. Как положено.  Ровно двенадцать раз. В это время Алька разлила шампанское по пластиковым стаканчикам и один протянула мне.

- С Новым годом, хоккеист! Не забудь загадать желание!

Мы залпом выпили, едва Мишка гавкнул двенадцатый раз.

- С Новым годом, Алька!

Мы символически поцеловались три раза. Щеки Альки горели от мороза. И меньше всего в солдатском ватнике она напоминала снегурочку. Но моя голова почему-то пошла кругом. И я свое головокружение списал на шампанское.

- Ну что, хоккеист, не жалеешь, что пришел под елку? Разве ты когда-нибудь так справлял Новый год?

- Нет, и наверняка больше уже не буду. Но это не значит, что он не получился скучным.

- А это и есть самый скучный праздник для взрослых, потому что они слишком много от него ждут. А дожидаются только в детстве. Потому что мало хотят.

Я огляделся кругом. Народ уже высыпал на улицу. Кое-где раздавались песни и крики, взрывались петарды, и пестрое конфетти падало прямо в снег.

- И что дальше? – я притворно зевнул.

Алька зевнула вслед за мной.

- Откуда мне знать? Я ведь сама впервые здесь встречаю Новый год. Просто хотела над тобой подшутить. Но, видимо ничего не получилось.

- Не получилось, Алька, не получилось.

Я сдвинул ее шапку ушанку на затылок. И ее волосы, золотистые, мягкие рассыпались по черной фуфайке. Их тут же проворно запорошили снежинки. И я легонько прикоснулся  губами к ее волнистым заснеженным волосам.

- Но ведь это не значит, что ничего не получилось вообще.

Всю новогоднюю ночь мы бродили по улицам. Я так и не понял, что делаю рядом с этой продавщицей в солдатском ватнике и ее беспородистым псом. Общих тем для разговора у нас фактически не было, и мы просто молчали.

Чтобы наше молчание в конце концов не превратилось в пытку, я пригласил девушку в ночной бар. Пожалуй, это было ошибкой. Здоровый мордатый охранник вежливо пропустил меня вперед и встал стеной перед Алькой.

- Рабочие понадобятся только к утру, перед закрытием бара, - резко заявил он.

Алька не обиделась, не возмутилась. Она скривила страшную гримасу и прохрипела.

- А грабители вам не понадобятся?

Охранник машинально схватился за оружие. И я поспешил увести девушку от греха подальше.

- Не хватало, чтобы нас еще повязали, - зло бросил я  в ее смеющееся лицо.

- А это было бы здорово! – Алька всплеснула руками. – Представляешь, мы с тобой, наедине, проводим новогоднюю ночь в обезьяннике. Когда еще выпадет такой шанс? Это тебе не четыре стены, телевизор и салат оливье. Скукотище!

Мне вдруг до ужаса захотелось оказаться в четырех стенах у телевизора. Уплетая за обе щеки салат оливье. И уже от всей души жалел, что поддался на эту авантюру, не будучи даже по натуре авантюристом. Поэтому оказавшись у старенького, четырехэтажного дома с единственным расписанным на все лады подъездом, я поспешил ретироваться. Мысленно поздравляя себя, что не родился в таком доме и никогда не окажусь на месте этой продавщицы.

- Пока, Алька. Как-нибудь увидимся, - как можно беспечнее бросил я ей на прощание.

- Ага, приходи за мандаринами. Я тебе без очереди отоварю - лучшим товаром. Не волнуйся, гнилье не подсуну.

Едва отдалившись на несколько метров от подъезда, я услышал позади себя звонкий лай, какой-то шум, напоминающий шлепок о землю и хрип, похожий на вздох.

Я мигом очутился у подъезда. И увидел растрепанную Альку. Ее шапка ушанка и рукавицы валялись в стороне, а она двумя руками удерживала рвущегося Мишку. У ног девушки, прямо в сугробе, лежал здоровый парень, он тихо стонал и держался за глаз. 

- Учись, хоккеист! – Алька гордо встряхнула пышными волосами. – Я его одной левой. Ну и Мишка, конечно, не растерялся, - она ласково потрепала собаку по лохматой морде.

- Извини, Алька, извини. Я как-то не сообразил. Конечно, тебя следовало провести до квартиры. Вон, у вас даже в подъезде выкручена лампочка.

- Еще чего! – фыркнула Алька. - Я, если хочешь знать, вообще ничего не боюсь! И никого! Вот так.

И она для убедительности топнула ногой. 

– А вот тебя действительно следует провести. Сейчас знаешь, сколько швали на улицах! Пошли, хоккеист! – и она подтолкнула меня вперед.

Это меня окончательно взбесило. Я со всей силы схватил ее за руку и потащил в подъезд. Там была такая кромешная темень, что я тут же споткнулся о что-то твердое, не удержался на ногах и упал, потащив за собой Альку. Ее волосы, мягкие, пушистые рассыпались по моему лицу, и я почувствовал ее холодное, замерзшее дыхание. И нашел ее губы.

Алька жила на первом этаже. Ничего не соображая, мы, целуясь и спотыкаясь в темноте, добрались до ее квартиры, открыли дверь и упали на высокую кровать. Я успел подумать, что на такой высокой кровати, скрипящей железными пружинами, спал только в далеком детстве. У бабушки. Как это было давно. И бабушка тогда еще была, и железная кровать, и общипанный голубь, и я, такой маленький, такой другой. Как легко, как хорошо все было тогда.

Как легко и хорошо мне было с Алькой сейчас.

• < Назад