Поэзия

Подробности

Категория: Олег Сешко

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1189

Рождение (три стихотворения)

* * *

Капли из кружки винной

Стали «небесной манной».

Вышел мужик из ванной,

Шею из петли вынул.

Сел на крыльце нахмурен,

Вытянул в вечность ногу,

Бросил окурок Богу

- Позже вернусь, покурим.

Вырвало совесть слогом,

Вырос цветок в тетради.

Солнце в губной помаде

Жалось к печальным строкам.

Пчёлы в саду проснулись,

Взвились, усов касаясь,

Лесом гора косая,

Шла к мужику сутулясь.

Сердце кричало «Счас я,

Счас заведусь, ребятки!»

Дождь, на несчастье падкий,

Рядом с душою шлялся.

Пенилось утро пивом,

В птичьем теряясь хоре...

Вышел мужик из горя,

Умер мужик счастливым.

* * *

Если нужно уйти, погасите свет,

Я сотру ваши лица с цветных витрин,

И поставлю табличку «Отец един!»

Оснований менять на другого нет.

На волшебной горе медоносных пчёл,

Где из месяца в месяц метёт пурга,

Он из белого ветра стихи слагал,

Чтобы я их для мамы потом прочёл.

Собирал в тюбетейку лечебный мёд,

Раздавал аскорбинки по всей земле,

Первомайским флажком приходил ко мне,

К маме тоже, бывало, журналом мод.

А когда я из вечности ждал письма

И бесстыдно подслушивал мамин плач,

На балкон прилетал черноморский грач

С новым сборником песен «Багама ма».

Иногда прибегали стада зверей,

Тарабанили правду ямальских тундр,

Я тогда осознал, что отец мой мудр,

Самого Яромудра в сто крат мудрей.

Повелитель животных, детей и пчёл,

Придающий планете любой наклон.

Мне казалось, что папа большой дракон,

Огнеликий дракон с языком – мечом,

Мне хотелось лететь над страной лесов,

Нападать на красавиц, творить добро,

Над Японией где-то крошить ядро,

Но тревожила мама набором снов.

В девятнадцать пришёл молодой шаман

Передал нам стихи и одно «Прости»,

Что-то хрустнуло вдруг в теменной кости,

«Наконец-то одна», - улыбнулась мам.

Прилегла в уголке, не сумела встать,

Изошла паутиной морщин - седин...

Повторяя до смерти «Отец един!»

Целовала ночами его тетрадь.

* * *

Страх семенил ногами, страх подвигался ближе.

Я убегал подъездом, падал в чужие лица,

Мне предлагала деньги девушка в синем ситце,

Маленький добрый мальчик, вслед закричал мне:

- Ты же...

Ты же всевышний, дядя, мне о тебе вещали

Туча на небе стылом, знатный великий дворник,

Бабушка (помню песню), мой гороскоп, мой сонник

Встречу мне рисовали, в самом ещё начале.

Холод мечтою пахнет, словно судьба дворами.

Терпишь, когда заплачет, то что смеялось нынче?

Ты же всевышний, дядя, только к семье привинчен,

Сердцем в ночи щемящим, кровью, детьми, тенями.

- Ты же всевышний, сынка,- впилась в плечо старуха,-

Дай нам немного жизни, холода полглоточка,

Небо съедают дрязги, полночь кусает полночь,

Верим в тебя, о боже, верим в земную помощь.

Если не ты, всё небо, завтра свернётся в точку.

- Всё, что захочешь, братец, звёзды ещё остались

Хочешь звезду героя? Дважды, и трижды можем.

Нужно помочь, солдатик, не убивай... - в прихожей

Медленно таял маршал, на обнажённой коже.

Странно, что вспомнил маму, глядя на китель талый,

Значит, осталась мама в шаткой моей основе.

С неба сходили снегом ангелы всех сословий.

- Что там случилось, мама?

- Веры в народе мало...

- Веры в народе мало? Где же достать лекарство?

- Вспомни отцово слово, слово разверзнет землю.

Выйди под снег под стоны.

- Слова достанет всем ли?

Хватит души помочь им или уйти несчастным?

- Хватит, мой милый. Знала, что не остыну в сыне,

Встань за отца, всевышний, чти именины предков.

Утро саднило в горле, билось в грудную клетку,

Мама и папа вместе были со мной отныне.

***

Лётчица

Тесно собаке в комнате, в старом промозглом хосписе.

Голуби в лунном омуте песни поют о космосе,

Мухи влетают в форточку: «Хай» тебе от поклонников!»

Ангелы чешут мордочки, сидя на подоконниках.

Смотрит на всех растеряно, зависть во взгляде вышита.

Кажется - не растение, а не взлетишь повыше-то!

В ухе свербит высотами, хочется в небо коршуном.

Пчёлкой жужжать над сотами тоже ей не положено.

«Кто он великий выдумщик, "Главный над эскадрильями?"

В хоспис его бы вытащить, вдруг нарисует крылья мне.

Боль заберёт нечаянно (счастье когда-то было ведь).

Ноги вернёт хозяину, дело за малым – выловить!

Значит, прорваться к выходу, лапы в пути изнашивать.

Ангелы с жиру пыхают, вот бы хлебнули с нашего -

Толстыми стали, ленными! Эх, проморгали прошлое…

Нынче-то здесь, за стенами, служба им стоит дёшево.

Чёрт с вами, спите, толстые. Вам не поднять хозяина. 

Помню, бежала вёрстами, в небо смеялась, лаяла…

Таял хозяин куполом, белой снежинкой ласковой;

В зиму летели кубарем, резали снег салазками,

Падали в реку буйную, шторм побеждали аховый,

Пели под шестиструнную, чай разбавляя сахаром.

Ангелам было весело, резвыми были, жаркими.

Двадцать второго вечером в пух разодрались ангелы,

Сгинули той же полночью. Не было двое суток их.

Скоро пять лет исполнится случаю с парашютами…

Спят, не летают год уже. Крылья примерить хочется.

В самую пору, то-то же! Станет собака лётчицей.

Тссс, погодите, что-то здесь… что-то не очень правильно…

Спите, не будьте жмотами. Ноги бы для хозяина».

Над перелеском, хатами, над одинокой хижиной

Выла стихи хвостатая, верная, тёмно-рыжая.

Жалась к больному, гордому, грела крылами пыльными.

Сказку слагал за городом "Главный над эскадрильями".

***

Настя

Газета «Красная звезда», страница восемь:

На двадцать танков – пистолет и десять ружей.

Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин,

Бюстгальтер с летнего плеча сползает в осень.

Знобит, коробится внутри, дождит слезливо,

Нашла от прошлого ключи, взглянув под коврик. 

Жених - безусый лейтенант, не подполковник.

Сменить коньяк с Алиготе на спирт и пиво,

Гулять от взгляда до любви, и душу – в клочья,

Сегодня тело – шоколад, кипеть в экстазе.

Пускай заблудший старый лес поёт Настасье,

И чёрный город, приобняв, целует сочно.

Пускай державные кресты гудят молитвой,

Горячей кровью над свечой густеет пламя.

Судьба поджала куцый хвост, объевшись днями.

Так что наивно распыляться, друг мой ситный.

В беде всесильны, как всегда, одни лишь черти,

В беде глухие небеса помочь не смогут.

Всё, что просила, расцвело полночным смогом,

Не достучаться до небес мне бабьим сердцем.

Там наверху жируют, пьют, гуляют, спят ли?

Для них одиннадцать ребят – пустая строчка…

Нет больше в тексте запятых, поставим точку.

Всё, что зовётся пустотой, живёт навряд ли.

Почто, скажи ты мне, живых людей - под танки?

Любых богов мой подполковник стоил дюжин!

Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин,

А к ней опять, в который раз, приходит ангел.

***

Птицы

Это не важно, сынок, что апрель ещё,

Будет июнь, мы насыплем по более,

Ты не жалей  ни печали ни боли им,

Птица голодная – жалкое зрелище.

Чуть отойди, приоткрою ворота я.

Славные птахи, найдёшь ли ты где таких.

Вырастить только бы к лету нам деток их,

Просятся в небо птенцы желторотые.

Крохи совсем. Подождём до июня мы,

Рано ещё им лететь за родителем,

Тише цыплята, надеюсь, простите нам,

То, что Земля опоясана рунами.

Крылья окрепнут, обучитесь пению,

Горе земное взойдёт разнотравием,

Небо тогда распахнётся во здравие,

Выпущу к людям, имейте терпение.

Вдоволь напьётесь печали, страдания,

Скорби горячей, холодной апатии.

Самые вкусные слёзы у матери,

Той, что детей отдала на заклание.

Слёзы мужские безумно полезные,

Редко встречаются, дорого ценятся.

Девичьи слёзы – пустая безделица,

Слёзы ребёнка – роса поднебесная!

Знаешь сынок, там хватает питания,

После недели птенцам не до родины.

Твари, которых с тобою разводим мы,-

Птицы мечты, по земному преданию. 

То, что заложено в этом понятии,

Необъяснимо с позиции вечности.

Сила мечты в глубине человечности.

Но… это тема другого занятия!

***

Время

Вдоль причала усталой памяти

Расцветало время да выцвело,

Стало время ликом, как сныть бело:

«Не хочу,- кричит,- по часам идти!»

Быть безумной гранёной полночью,

Сном разбитым, забытым именем.

Ведь не зря для себя ты выменял

Две судьбы на одну невольничью. 

Стань холодной бедовой рыбиной,

Ощути чистоту дыхания.

Буду полнить тебя стихами я,

Шелуху ты в моря отрыгивай.

То, что днями-годами прожито,

Разберём по костям сознания.

Править душу легко в изгнании,

Одиночество примешь кожей ты.

Соль морская под небо вытолкнет,

Если дно ощутить не боязно.

Через горы по жизни - поездом,

Пусть завидуют - мой воспитанник.

Поживёшь, доброты поделаешь -

За похлёбку. Забудь про золото.

Будет к старости детство в пору, то

Значит ты человек не тело лишь.

Значит, жалость тобой не изгнана,

Значит, мир твой в душе незыблемый.

А иначе – вернёшься рыбиной

И мы вместе начнём всё сызнова.