Силуэты настроения. Сборник поэзии
- Подробности
- Категория: Анатолий Берлин
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 1698
Силуэты настроения
Синие ирисы
То гнетущий, то солнечный блик на губах,
И подсолнух как символ желтеет впотьмах,
Краски юга в пейзажах, гармония, страх,
И душа изболелась от стигм.
А в созвучиях света, в контрастах его,
И в безумстве мазка на зловещих панно
Гениальность являет своё торжество,
Только мир это позже постиг.
В провансальском кувшине теснятся цветы,
Проступает пятном серый лик нищеты,
Распустившихся ирисов синие рты
Предвещают терзаний итог.
Над полями кричит вороньё неспроста...
В небе, вихрем кружащем по пряже холста,
Рассыпая мазки, угасает звезда...
Истекающий жизнью Ван Гог.
Предосеннее
В витринах осень, день затих,
Пожухлый лист недолговечен…
Как хорошо ложится стих
В последний августовский вечер.
И я под таинством небес
Ступаю, шелестя губами,
Не замечая тех чудес,
Что ворошатся под ногами.
Пряду я кружево из букв,
Как одержимый юный Вертер,
Предательски: «Шарлотта Буфф» *
Срывает с губ упругий ветер.
Короткий миг забытых встреч
Напомнит трепетное скерцо,
И аромат покатых плеч
Пронзит измученное сердце.
* прототип образа Лотты в романе Гёте
«Страдания юного Вертера»
Львы стерегут Петербург
Эту дикую кошку
обнаружил рассвет…
На гранитную крошку
теневой силуэт
Наползает из бездны,
и рычит, как живой,
Возле сонных подъездов
лютый зверь молодой.
Припорошен ли снегом,
солнцем скудным умыт,
Он под северным небом
неизменно стоит.
Оторочен лохматой
медной гривой густой,
Он могучею лапой
катит шар пред собой.
Спит, замаявшись, город,
только львам не уснуть:
Паутиною морок
опустился на грудь
Площадей и соборов,
своенравной Невы,
На огни светофоров,
ширь проспектов прямых.
День за днём, год за годом
горделивые львы
Сторожат в непогоду,
берегут от беды
Город юности нашей,
город нашей любви…
И ветрами раскрашен
вечный «Спас-нА-крови».
На срезе времени
На срезе Времени есть и моё кольцо –
след прожитой не понапрасну жизни –
И сто колец вокруг…
В них каждое лицо
знакомо мне с рождения до тризны.
Кружит Вселенная, осенний спад грядёт,
корону неба звёзды увенчали,
Пластинка старая уже который год
поёт во тьму мелодию печали.
На срезе Времени есть и моё кольцо…
Мой Петербург
Луна бледна, печальны лица.
Петра Великого столица.
Надменный город демиургов,
Ощерившийся Шлиссельбургом.
Чадит лампадою у моря,
Он видел в жизни много горя.
Шумит, проспектами натружен,
Он как окно России нужен.
Он на костях стоит, шатаясь,
Адмиралтейством прикасаясь
К небесной хляби…
Пики шпилей
Сынов отчизны не щадили.
Столица вечных наводнений,
Столица казней и гонений,
Убежище для евразийца,
Недобрый град, цареубийца.
В нём Летний сад, собор Покрова,
В нём всё величие Петрово,
Сенатской ужас и Дворцовой –
России силуэт багровый.
В нём Пушкин, Блок, Набоков жили,
Позорно Бродского судили,
Здесь бредила Марина тризной,
Здесь Мандельштама бродит призрак.
Пишу, печалью дышат строки
О не свершившейся Европе.
Дрожу внутри, дрожу снаружи,
Холодный город сердце вьюжит.
Музей Дали
Усы пронзительно зависли…
Голова от экспозиций захмелела…
И глаза, глаза и много тела…
Крупный план, детали, даль кромешная,
Ракурсы и экскурсы в нездешнее.
Буйству мысли не дано пределов,
Гений страсти, что же ты наделал?!
На Галу взглянув в пикантных видах,
Сильный пол задерживает выдох.
Здесь, за гранью, чудеса сбываются,
Здесь абсурд и сюр переплетаются,
Вижу образы, ко мне со стен сошедшие,
И зрачки, немного сумасшедшие.
Колыбельная
Утихли голоса, часы каминные
С луною спелой дышат в унисон,
А ты не спишь, не спишь часами длинными,
Ресницами покачивая сон.
Ложится полумрак на одеяло,
И полудрёма оплела кровать,
Душа стремится улететь в Начало
И побродить, пока ты будешь спать.
Мерцает сумрак чуткий, утро вскоре,
Светлеет диск на небосклоне снов,
И звездное стаккато в мощном хоре
Стихает под камланье ведунов.
Я помолюсь на образ в старой раме,
Поберегу твой сон – ещё поспи-ка...
Пускай поляна манит васильками,
И пусть тебе приснится земляника.
Манеры
Как Петербург во мне звучит
Особым стилем поведенья!..
Я был прилежный ученик,
Отца вбирая наставленья.
Он чтил строжайше этикет –
Все тонкости придворных правил,
Исчезнувших сквозь толщу лет,
(Которым следовал мой дед)
Он ныне многих бы забавил:
Знал, как в гостиную войти,
Как ангажировать на танец,
Умел при ссоре честь блюсти,
Являя благородства глянец.
Не допускал он «моветон»,
Не позволял себе излишеств…
Так вёлся наш неброский дом –
Не без достатка, но без пиршеств.
Сегодня правит простота –
Двоюродная тётка хамства:
Живут, как с чистого листа,
Потомки славного дворянства.
Я не могу не замечать
Подробностей мирского быта –
На всём давно стоит печать:
«Упрощено» или «Забыто».
И вот смотрю на мир в глазок
Из кельи своего смущенья:
Как от реальности далёк
Отцовский кодекс поведенья.
Домашний концерт
Как всё в природе неизменно:
Оставив след, уходят дни,
И так же временно и тленно
Всё то, что было нам сродни.
Блистала скрипка в прошлом веке,
Вновь разбудив её покой,
К её вибрирующей деке
Приникла женщина щекой.
Рыдает скрипка струнным гласом,
И я восторженно ловлю
Пронзённое волной экстаза
Признание: Я Вас люблю !!
Мне виден образ знатной дамы,
Сокрывшей возраста секрет,
Породы стать, изгиб упрямый
Поджатых губ…
И флажолет,
Прикосновением рождённый,
Опасный, звонкий, как хрусталь, –
Он, как любовник утончённый,
Тревожа слух, уносит вдаль.
Осень
Какая медленная осень…
Позёмка снегом медь волос
Засыплет позже.
Нынче озимь
Смиренно дремлет.
Стук колёс
И перекличку будней дальних
Покоит память…
Звон печальный
Буравит остриём гвоздя.
А солнце низкое и злое
Следит и тащится за мною,
Теней проклятье громоздя.
Ты, опостылевший дневальный,
Владыка, золотой шаман,
Метни холодный луч прощальный
На мой нательный талисман.
Осколки памяти
Петра томленье,
в веках застывшая Нева,
Оград смиренье,
отважность каменного льва,
Рассвета влажность,
пробитый шпилем, тучи плед,
Соборов важность,
кабриолета свежий след.
Стрела проспекта,
мостов чугунных кружева,
Сирени ветка,
зеленой бронзы старина,
Театров звуки
и перламутровый лорнет,
Поэта руки
и ненавязчивый сонет.
Прелестниц бывших
ещё неотразимый шарм,
Салонов пышность,
игривое “cherchez la femme”,
И шепот тайный,
мазурки выход на паркет,
И стол игральный,
квартет, записка и корнет.
Очарованье
и пересуды давних лет,
В любви признанье
и данный смолоду обет,
Круженье вальса,
волна блестящих эполет,
Движенье пальца
и конь, гарцующий вослед.
Воспоминания
Всю боль твоих стихов впитал в себя я,
Неравнодушных не осталось клеток.
Слеза свинцово-грустная, скупая,
Скатилась из зимы в начало лета.
Колючих слов оттаявшие грозди
Застыли продолжением сюжета,
Но волшебство твоей улыбки поздней
Оставило былое без ответа.
Под ретушью проглядывая робко,
Давно просохла правда от рыданий,
Лишь изредка стегнёт по сердцу плётка,
Сплетённая из строк воспоминаний.
* * *
Радости оставшейся гроши
Собираю горсткою скупою‚
Сочетая молодость души
С мудростью житейской‚ возрастною.
Из приоритетов бытия
Выбираю самое святое‚
Гонку спешно прожитого дня
Поделив на Жизнь и Остальное.
Жизнь моя – стихи‚ друзья и ты,
Разговоры, шёпот сокровенный...
Дороги мне милые черты
Кропотливо созданной Вселенной‚
Где по тропам Млечного Хребта
Даже в день холодный и дождливый
Я бреду небритый и счастливый...
То‚ что Остальное‚ – суета.
Omnia praeclara rara*
В гранит закован Петербург...
Мосты, истерзанные влагой,
Проспектов строгость, златоглавых
Соборов непреклонный дух,
И Летний сад, дождём омытый,
И невский запоздалый лёд…
На глыбе – всадник именитый
Взирает со своих высот
На пасмурный парад фантомов
На крышах зданий‚ во фронтонах,
На важный вид колонн Ростральных,
Творенья зодчих гениальных;
Атланты Северной Пальмиры –
Верхушки шпилей – держат вес,
Подобных царственной порфире
Зарёй окрашенных небес.
Бледны задумчивые лица…
Неповторимая столица.
* Всё прекрасное редко (лат)
Deja vu
Хрусталь блестит, хоть люстры стары,
Камин, графиня со стены
Глядит из бронзовой оправы,
И канделябры зажжены.
В углу две элегантных трости,
Идут каминные часы,
Хозяев нет, далече гости,
Лакей лениво трёт усы.
А стол накрыт, на нём сверкает
Сервиз на дюжину персон,
Степенно свечи догорают...
И снится мне чудесный сон:
Я в этом доме жил когда-то...
И, покоряясь волшебству,
Играю «Лунную сонату»,
Переживая deja vu.
В Европе
Дождём размыты силуэты,
неразличимы лица.
Бредут, как призраки, поэты
по улицам столицы.
Река зонтов, видавших виды,
как по лужайке тропка.
Расплёскивают свет софиты
над тенями барокко.
Неповторимым обаяньем
семья балконов важных
утяжеляет лица зданий,
холодных и вальяжных.
Ласкает моросящий ветер
пастельные полотна.
Уютный эркер чист и светел.
...мост, площадь и колонна.
Цветение сакуры
Туманом припудрен задумчивый парк,
Проснулась одетой японская вишня,
В цветах её зреет медовый нектар –
Природы весенней восторженный дар
И пчёл целомудренных райская пища.
Шарфом бело-розовым станет гореть
Аллея влюблённых…
Причуда творенья
Уже незаметно опала на треть,
Недолго ещё декорациям тлеть,
Оставив интимную тему цветенья.
Лишь крокусы – спутники грустных стволов,
Живые свидетели бывшего чуда,
Следят за агонией тех лепестков,
Что выткали нежно-белёсый покров
На скрытом в тумане ковре изумруда.
Настроение
Депрессия… Луна зависла,
Прозрачный день окончил путь,
И на душе надрывно, кисло,
Пойти напиться где-нибудь?
Кому ты светишь так уныло,
Мерзейшее из всех светил?
Ты только лик отворотила,
Как я за грош тебя пропил.
Моя душа
Прощай земная твердь
Пора уйти в Астрал
Я жизни круговерть
Всем телом испытал
Материальный мир
(Что груб и недалёк)
Всего на час факир
Мне преподал урок
И вечная душа
Пройдя по кругу вновь
Впорхнула в малыша
Чтобы дарить Любовь.
Силуэты настроения
Глотаю грусть из кубка прошлых лет…
В вечернем небе – красок переборы.
И кипарисов стройные уборы
Тёмно-зелёный низвергают свет.
Под саваном забытого вчера
День торопливый скроется привычно,
И все живое мелодраматично
Замрет на миг – до самого утра.
Безропотно недремлющая тень
Ласкает силуэты настроенья;
Преодолев оковы сновиденья,
Взлетит лучом последующий день.
Ожидание дождя
Некоторые люди гуляют под дождём,
другие просто мокнут…
(Из инета)
Знамением удачи для меня
Всегда являлся дождь калифорнийский.
Но даже в середине октября,
Набухшие под серым небом низким,
Возможностью свершения дразня,
Седые тучи редко дарят брызги.
Их дернуть бы, упрямых, за вихор,
Чтоб ливнем разродились на ладони,
Чтоб торопливых капель перебор
Нам скерцо простучал о подоконник.
Я помолюсь Всевышнему, а Он –
Творец, мудрец, философ и художник –
Молитвою моею изумлён,
Прольёт на грустный мир
счастливый дождик.
Войди в мой дом
Войди, мой гость, стряхни житейский прах
и плесень дум у моего порога ...
Максимилиан Волошин
“Войди, мой гость, стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога” ...
Пускай готовит долгая дорога
Извивы, утаённые от Бога,
А ты, мой друг, замешкавшись в сенях,
Оставь в углу свой посох и свой страх.
Ты будешь счастлив временным блаженством,
Уснёшь, и в ретушированных снах
С лукавою улыбкой на устах
Отрада явится тебе в наряде женском.
Дохнёт волной каминного тепла,
Укутает уютом жуть ночную
И, отодвинув полог от окна,
Посеребрит рассветом тьму тугую,
Прольётся свежестью, как музыка в строках:
«Войди в мой дом, стряхни житейский прах».
Акварель
Ручеёк родился из дождя,
замокрилась зелень под ногами,
листья отставного сентября
в ворожбе бесшумного огня
догорают в необъятной гамме
красок буйных вперемешку с днём,
робкой тени от сухой осины
и крикливой стаи журавлиной,
рваных туч, набросанных кругом,
и воспоминаний о былом.
... всё осталось милым и родным,
вечным,
но уже не молодым.
Волна
Волна литая, шумом подогрета,
Взмывает вверх, готовя свой бросок.
И перед буйством дерзкой силы этой
Не устоит заносчивый песок.
Волна мечтает, набирая силу,
Поспорить с неприступною скалой,
То выгнувшись изящной полу-лирой,
То рухнув мощной глыбой ледяной.
Намереваясь берег отодвинуть
Маниакальной яростью воды,
Упругий гребень за спину закинув,
Ликует в предвкушении беды.
И, захлебнувшись отходящим валом,
Перемешав песчинок якоря,
Под взглядом тёмной тучи – зазывалы
Разбрызгивает синие моря.
Блуждание во сне
Железным пальцем тычет Вий
В мой сон тяжёлый, как вериги,
В злобе ночных перипетий
Блуждаю от Ухты до Риги,
И не найду, где мне сойти,
Чтоб Петербургом зацепиться
За самый краешек пути –
Ни зги, испуганные лица.
Проснуться не хватает сил,
Камены плоть мою терзают,
Хочу писать, но нет чернил…
Смогу прийти в себя? — Не знаю…
Благоговение
Музыки классической пассажи,
Мастеров полотна в Эрмитаже
Породят эмоций совершенство
Со слезою чистого блаженства.
Вспыхнет и умрёт, не долетев,
Искорка внезапного прозренья
О безумии и роли Провиденья,
Гениальности простейшего мазка
По шершавой вечности холста.
Талисман
Я брёл по берегу реки и птиц не замечал,
И думы тяжкие мои кораблик мой качал.
Я брёл, а волн негромкий всплеск молитвою звучал,
И было сумрачно окрест, безлюден был причал.
Стоял, необитаем, дом, пустынен был лиман,
И лес, как сказочный фантом, опущен был в туман.
Ступил на каменный порог – зачем, не зная сам…
У ног лежал «куриный бог»* – дырявый талисман.
* «Куриный бог» или дырявый камень - очень мощный талисман, и сама его находка уже свидетельствует о том, что судьба готова проявить к вам благосклонность
Былое и встреча
Графиня, позвольте спросить, как прошла Ваша жизнь?
Довольны ль мужьями, собою довольны ли, кстати?
Ещё не наскучило Вам по ночам ворожить?
И что за сонеты хранятся у Вас в Аттестате,
Которому с девичьих нежных и искренних лет
Доверен невинный, а, может, и «винный» секрет?
Насколько я помню – всегда Вы любили носить,
Пардон за намёки, намеренно дерзкие платья,
Лихие гусары умели стрелять и любить…
С тех пор, как расстались, в какие кидались объятья?
И ветер интрижек давно ли затих в парусах?
Какие рессоры сломались в пути? – Да не суть в адресах…
Как брат Ваш – игрок, не однажды крутивший рулетку,
Известный бретёр и поклонник «бальзаковских» дам?
Дошли до нас слухи, что кончил какой-то нимфеткой,
Играл неудачно на скачках, развёлся к почтенным годам.
Он слыл сибаритом, уж это я помню наверно...
Мы с ним на охоте сдружились – он пил непомерно.
В салоне у Вас был заведомо важен престиж:
Политика, званья, чины и награды в избытке…
Крупны ли брильянты, давно посещали Париж?
Какие, мадам, Вас настигли скандалы, убытки?..
И всё: из-за дамы сегодня стреляться не станет никто…
Состарился век и накинул на плечи манто.
Улитка
Под ноющей ногой хрустит моллюск.
Валентин Бобрецов
Выползла улитка на дорогу.
Дождь прошёл,
асфальт прохладен, пуст.
Невдомёк прохожему и дрогам,
как он хрупок – маленький моллюск.
Проклинаю ноющую ногу,
экипаж слепой, как Божий суд.
Медленно к печальному итогу
тащится душа,
уж слышен хруст
сапога бездушного – то дворник
полупьяный бродит поутру...
Только я, подняв её за «домик»,
опустил во влажную траву.
Весь этот мир как на ладони
Паранормален мир суровый,
И мы, на мистику ворча,
Реинкарнаций жаждем новых,
Гадаем тайно по ночам,
Осмысливаем, что неясно,
Не веря, но надеясь: вдруг!?
Теряем время понапрасну –
Гаданья лгут, смущая дух.
Что там сокрыто за вратами?
Как намагниченные мы…
Планеты гонятся за нами
В тиши космической волны,
И нет спасенья от погони,
Под лунным светом – суета…
Весь этот мир – как на ладони.
…жаль, что не видно ни черта.
Страсти
Я вижу рыцаря сверкающего лета...
Эдмон Ростан
На ринге два рыцаря –
два петуха.
Ставки растут,
улюлюканье, свист,
Ажиотаж,
как на бирже, когда
Час до открытия.
Вызов и риск.
Доспехи у рыжего –
золото чистое,
Второй – воронёный
с голубизной.
Головы вверх,
будто молятся истово
Два гладиатора,
выйдя на бой.
Гордо ступая,
рыжий вальяжится.
Полон величья
боец – фаворит.
Опытный,
он нападать не отважится:
Грозно, надменно
соперник глядит.
Торс мускулистый
и гребень атласный,
Шпоры стальные –
в них лезвия бритв.
Видно, молодчик –
драчун экстра-класса
И за плечами
с полдюжины битв.
Выждать и выжить –
и вспышка инстинкта
Повелевает
азарт одолеть.
Нервы решают
исход поединка,
Смелость без выдержки –
верная смерть.
Вот и атака!
Жестокая схватка!
Грудью на грудь –
и у зрителей шок.
Силы последние,
все без остатка,
Оба вложили
в летальный прыжок.
Доля секунды
и лезвием рыжий
Ловко соперника опередил,
и, бездыханный,
Тот в красную жижу
вспоротый
рухнул
и крылья сложил.
А победитель
уже после стычки,
Перья на шее
в жабо распустив,
Клюнул несчастного,
так, по привычке,
И отошёл…
истомлён,
полужив.
…
Гибнут быки
и дерутся пернатые,
Рвутся собаки
на запах врага...
Я ненавижу
челюсти сжатые
И предпочту
тараканьи бега.
Тебе
Много лет мы прожили с тобой...
Жесты‚ мысли – все давно знакомо‚
Но активный‚ шумный‚ озорной,
Я лечу на свет родного дома‚
Где мне никогда не суждено
Скучно жить и маяться бездельем‚
И смотреть в унылое окно‚
Осушив стакан с порочным зельем,
Где тепло твоих прелестных рук
Напоило стены вдохновеньем‚
Где среди литературных мук
Муза пронесётся сновиденьем,
И польётся снова мой рассказ
О любви‚ о жизни и сомненьях‚
Где уж не припомню сколько раз
Отмечал я День Благодаренья –
Дату благодарности судьбе
За случайность нашей давней встречи...
Два бокала, лица в серебре,
И неугасающие свечи.
Часы
Мы сверяли наше время по часам,
По событиям, морщинкам, по стихам,
По звучанию любимых голосов,
Неизменно повторявших: Будь здоров!
Жизнь в балансе, словно точные весы,
Подступают нашей осени «призы»,
Стрелок бег неудержим, чеканный шаг
Совпадает с ритмом сердца: так-тик-так.
Вот по этой-то причине стар и млад
С поклонением глядят на циферблат,
А за таинством рассыпанных секунд
Прячет маятник свой шёпот: «Зайт гезунд»*.
* Будьте здоровы (идиш)
Вместе
Позвольте мне поздравить нас двоих
Со счастьем, что уже неоспоримо,
Мы пьём за жизнь, что не промчалось мимо
Событий, нам сегодня дорогих…
И оживляет память каждый стих.
Люблю тебя не юношеской страстью,
Она взрослела с нашей сединой,
Родимая, ты делишь жизнь со мной –
Наш долгий путь взаимного согласья
И частный случай истины простой:
Любовь даётся, чтобы, помудрев,
Понять, какой мы подвиг совершили,
Мы ссорились, мирились и дружили,
Пред Вечностью душой не постарев,
Я – твой «Близнец», и ты – мой верный «Лев».
P.S.
С улыбкой повторюсь: Вглядитесь в наши лица…
Ну, разве не Близнец? Ну, разве же не Львица?
Ты шёл и шёл…
Набор, гудки, автоответчик,
и голос – Александр Виленчик*
Тебя не много баловала жизнь –
Ни женщины, ни деньги и ни слава:
Житейские простые рубежи,
Скупые передышки у привала.
Ты шёл и шёл. И, выбившись из сил,
Упорно волочил свои заботы,
А в дом частицу сердца приносил
И то, что заработал до субботы.
Как светлячок, светился ты душой,
Любил жену, друзей и сытный ужин.
Лицо твоё сверилось добротой,
И всем ты будешь бесконечно нужен.
* Многолетний и близкий друг
***
В нашем доме полно гостей,
В нашем доме полно любви,
Мы не можем жить без друзей –
Позови их в дом, позови.
Посреди круговерти всей,
Что подарено, сбереги…
В нашем доме полно друзей,
Встреч, поэзии и любви.
Благодарю за будни
Благодарю тебя за мудрость‚
За прочность нашего альянса‚
За опьяняющую юность
Неувядающего станса‚
Где я грешил стихом неловким
И состоялся как художник.
Ты вслед за мной‚ таким неробким‚
Несла в ладонях‚ словно крошки‚
Таланта моего построчность
И всё его несовершенство‚
Мои просчёты и порочность…
Высокой верности блаженство
Твою испытывало прочность.
Над всем‚ что было‚ есть‚ и будет‚
Мосты чудесные нависли…
Благодарю тебя за будни‚
За чувства, образы и мысли.
Мольба
Роди мне девочку, жена,
Зеленоглазую блондинку,
Какую видел на картинке,
Которая во сне жила.
Я свой закат ей подарю,
Поэзией украшу детство,
Стихи оставлю ей в наследство...
Тебя о дочери молю.
Весёлый бантик, две косы
И кружева на белом платье,
И смех, и детские объятья,
Тревоги долгие часы...
Мне дочь отчаянно нужна,
Она продлит моё блаженство
Своим невинным совершенством...
Роди мне девочку, жена.
Внезапное
Всяческих много ересей
можно познать до дна,
С полным набором прелестей
есть у меня жена,
Есть у меня желания,
порох не отсырел…
Если бы знать заранее,
где у тебя предел,
Можно бы так, бесхлопотно,
путь пробежать трусцой…
Мне не хватает опыта
Жить не спеша, с ленцой.
Прошедших лет не замечаю
Моя жена немного постарела?
О чём Вы говорите – не пойму.
Её глаза, её душа и тело
Прекрасны, как всегда, – не потому,
Что у любимой не видны морщины…
Пусть годы растворяются, как дым,
Я для неё единственный мужчина,
Оставшийся навечно молодым.
И я прошедших лет не замечаю,
Не слышу боли в сердце, не ропщу…
Есть женщина – она моя Святая,
И я бокал вина не расплещу.
Разбитые сердца
Разбитые сердца срастаются без гипса,
А в том, что вкось и вкривь, никто не виноват
Валерий Рыльцов
Читаю твои мысли вслух
С восьми до двух, с двух до восьми,
Читаю мысли, чёрт возьми,
Их мне транслирует петух.
С укором по небу летим,
Нас обвенчал старик Шагал.
„Зачем уходишь? – я кричал,
Люблю и знаю, что любим “.
Разлад наш, словно в горле кость,
Разбиты сердце и мечты,
Мне вкось и вкривь твои черты,
И сам я вкривь, и сам я вкось.
Цикады, пойте гимн любви,
Увы, никто не виноват,
Что боль срастается не так…
Лечу в лазоревой дали.
Со мною вместе ты летишь,
Внизу репейник и бурьян,
И я, насмешник и буян,
Простил и знаю, что простишь.
Гламур
Взгляду шанса нет для отступленья:
Декольте подчёркивает бюст,
Юбка коротка до оглупленья,
И жаргон, срывающийся с уст…
Женщина несчастна – это видно:
Каблуки немыслимой длины,
Ноги как приманка, – очевидно,
Ими все экзамены сданы.
Счастлива другая – ей, похоже,
Доказательств достаёт вполне:
Оттеняет бархатную кожу
Мягкий макияж и свет извне.
Сникерсы и яркие футболки,
Джинсы и улыбка на губах,
Лёгкая походка, голос звонкий,
Муж в академических кругах.
Василёк
У дороги, где пыльный бугор,
Я пригнул тонкий стебель цветка,
Васильковый нехитрый узор
Был растрёпан июнем слегка.
Мы взглянули друг другу в глаза,
И прошёл холодок по спине:
«Раз меня пощадила гроза,
Не срывай» … вдруг послышалось мне.
Весеннее
Весна подоспела, оттаяла жизнь,
Работы добавилось дворникам,
На ветках акаций — бутоны, и стриж
Запрыгнул на край подоконника.
Его не впущу я в свой дом никогда —
И жить ему под черепицею —
В народе твердят, что несчастье, беда
Влетает в ваш дом вместе с птицею.
Я живность люблю, я ей рад по весне,
Когда размножением мается,
Но раз есть приметы, то надо бы мне
Им верить… Чего не случается?
Весна
… из джунглей памяти моей,
желая мне добра,
явилась суть простых вещей,
потерянных вчера.
Весна подкралась чудом струй,
Волнением во сне,
Твой прошлогодний поцелуй
Напоминая мне.
Коснулась выбритой щеки
Пронзительным лучом,
Потом проникла в сундуки,
Открыв своим ключом.
Достала хлам ушедших дней
И выцветших картин,
Несуществующих людей,
Остатки бригантин.
Из джунглей памяти моей,
Из ссылки, из глуши
Вернула суть простых вещей –
Несметные гроши.
Зимний секрет
По девственному снегу
Бредём вдвоём,
Летят снежинки к небу
И водоём
Укрылся белой шубой,
И рыба в нём,
Сомкнув немые губы,
Спит подо льдом.
Неспешно ветер дует
Закату вслед,
А нас любовь балует
В семнадцать лет.
Блестят в глазах слезинки,
А в них рассвет…
И падают снежинки,
Храня секрет.
Разочарование
Я ждать устал, когда заснёт твой сын
За ширмою, в кроватке деревянной,
И посмотрел украдкой на часы –
Ещё не поздно, но уже не рано.
Я осмотрелся: выцветший торшер
И канделябр – недавняя находка,
Будильника усталая походка
Озвучивает тусклый интерьер.
Пеньки свечей подмигивают робко,
Отбрасывая хоровод теней,
Едва заметна в сумраке верёвка,
Забытый лифчик съёжился на ней.
Я обещал, – и ты ждала, конечно.
Твои надежды – тоненькая нить:
Я свой визит легко мог отложить
На день, неделю, может быть, на вечность...
Но я пришёл, терзаемый развязкой,
Затем, чтобы, себя переломив
И неохотно расточая ласки,
Согреть тебя в ответ на твой порыв.
Напрасно ожиданье – сын не спит,
Остыл в стакане терпкий чай цветочный,
Будильник хромоногий, как нарочно,
Всё громче по моим вискам стучит...
На цыпочках сквозь полумрак гостиной
Я проскользнул, прикрыв бесшумно дверь...
А жизнь казалась непомерно длинной,
И за окном проказничал апрель.
Когда в последний раз ты видел росинку?
«Только очень хороший друг мог задать
такой удивительный вопрос» ...
Галина Коваленко
Когда в последний раз ты умывался росами,
Вдыхал благоухание ромашек, васильков,
Иль по лесу один бродил с ружьишком бросовым,
Лукошко нёс огромное, а в нём полно грибов?
Когда ты топором беседовал с валежником
И не дышал, чтоб белочку случайно не спугнуть,
Бежал по снегу талому, подмигивал подснежнику,
Лошадку запрягал, чтобы пуститься в путь?
Когда в последний раз сидел на речке с удочкой,
И, словно завороженный, следил за стаей птиц,
И слушал тишину, озвученную уточкой,
Растроганно слезу ронял из-под ресниц?
Когда в последний раз ты любовался грозами,
Озон глотая с влагою, подставив ветру грудь,
Когда рябину спелую срывал, как пьяный, гроздьями
И, загадав желание, смотрел на Млечный Путь?
Когда дымком костра ты поцелуй закусывал
И пил берёзы сок, по землянику шёл?..
А звёздный хоровод кружил, объятый музыкой...
...и был ты молодым, и было хорошо...
Лето
японский сонет
Как ярко поле
пронизано лучистым
вином столетий.
Где солнца вволю,
доверчиво и чисто
играют дети.
Сердце веселье вокруг
сыплет беспечно,
Радуйся жизни, мой друг,
Лето не вечно.
Всего-то нужно...
Пусть мир бушует своей зарёй,
Своим закатом, своей слезой,
Своею правдой, что нелегка,
Своим уменьем любить слегка,
Своей мечтою построить дом.
Всего-то нужно... побыть вдвоём.
Мне нравится деревня
Я люблю, когда скрипит калитка,
Самовар на углях, крепкий чай,
Вдалеке цыганские кибитки,
Крики петухов, собачий лай.
Я люблю плетень, что у осины,
А ещё, когда свеча чадит,
И когда ухожена скотина,
И нетрезвый конюх не храпит.
Я люблю, когда снежок подталый
Долго помнит брички лёгкий след
И ещё, чтоб странник чуть усталый
Робко постучался на ночлег.
Я люблю, когда в платочках новых
Девки песни дерзкие поют,
И хранят соломенные вдовы
Исходящий от печи уют.
Я люблю рубахи из поскони,
Крепостных пожизненную лень,
И когда прядут ушами кони,
И когда к закату клонит день.
Я люблю прозрачный, колокольный
Звон по выходным, озёр туман,
Дух деревни, малостью довольной,
И ворон, галдящих по утрам.
Я люблю до одури, до боли
Пряный запах вытопленных бань,
И когда судачат бабы в поле,
Мужиков ухабистую брань.
Я люблю, когда приходят роды,
Стоны и молитвы, детский плач,
По грибы и ягоды походы,
Лучший в целой волости первач.
Слушая птиц
Я песнями дышу, как воздухом лесным
после грозы.
Могучего оркестра
литавры стихли.
Царствие весны,
Которое капелью неуместной
от птичьих отвлекает голосов,
позирует в подтаявшем наряде.
Здесь, в гамме нескончаемых часов,
мне птичий щебет темою приятен.
И, наслаждаясь звуков торжеством,
я с грустью вспоминаю отчий дом.
Осень в ноябре
Залохматилась осень,
замахрились листы,
ярко-рыжая проседь
зажигает костры,
серо-бурою кляксой
тучу гложет заря,
размалёваны краской
небеса ноября,
приуныли каналы,
на реке сиротно,
проникает устало
свет в стальное окно,
и бредут мои ноги,
и на сердце отстой,
и не видно дороги
в город детства родной.
Танец
Я‚ мимо действа проходя случайно‚
Скосив глаза на лифчик золотой‚
С иронией‚ восторгом и отчаяньем
Любуюсь кляксой чёлки – запятой
Танцующей панельной терпсихоры*...
Вокруг меня, мгновенье оценив,
Всё множатся пылающие взоры...
Эротика её колен шальных
Рисует вожделение на лицах...
Отечески из под фаты небес
Сквозь всполохи пугающей зарницы
За танцем дерзким наблюдает Зевс.
* Терпсихора – муза танца, одна из дочерей Зевса
Тасуя колоду
Любовь – это годы, прожитые вместе
Дина Рубина
Жизнь моя – кручёная дорога…
В ней азарт и страсть, и вера в Бога,
И пари с разборчивой судьбою –
Всё сравнимо с карточной игрою.
Распасовки, взятки, эпизоды…
Вытащил я козырь из колоды –
Даму сердца с бережной душою,
Меченую на любовь со мною.
Радуясь находкам и потерям,
Верю в карту, часто в прикуп верю,
И, тасуя новую колоду,
Не считаю прожитые годы.
Юности нашей романс
Случайностей в нашей судьбе не бывает.
Минуя законы Ликурга,
По северной моде Нева замерзает
В студёный сезон Петербурга.
И наши дороги, ведущие к небу,
Присыпаны давнею болью,
И как мне дойти до тебя я не ведал,
А встретил на шумном застолье.
Мы в юность смешную вернуться решили,
Поддавшись былому азарту,
И вспомнили, как мы невинно грешили
За старою школьною партой.
Смотри, как вернувшись к губительной прозе,
Снежинки стремительно тают…
И так же, как прежде, при сильном морозе
Коленки твои замерзают.
Мне вспомнились песни, прогулки, качели
И много отчаянных свадеб,
А дети и внуки уже повзрослели…
Давай, на скамейку присядем.
Мы выдохнем всё, что годами копилось,
Я трону тебя за запястье…
Вернём себя в чудо, что в детстве случилось,
Коснувшись сединами счастья.
Вечер
Мерцают догорающие свечи,
Распространяя терпкий аромат.
Легла тревога тяжестью на плечи.
Глаза устало тлеют, не горят.
Прошли восторги – всё уже старо.
Не остановит взор случайная красотка.
И кровь, что раньше грела, как вино,
Течёт лениво, медленно и робко.
Неистребимый духа оптимизм,
Энтузиазм запретного свиданья…
Как было всё давно!
И правда тризн
Жестоко сократила расстоянье
Меж мною и конечною чертой
И девальвировала прошлые ошибки;
А мысли каждодневной чередой
С лица стирают волшебство улыбки.
Из тех счастливчиков, кому досталось жить,
Никто не избежит телесной муки,
А интеллект – так тот молчит от скуки,
И нет вопроса: «Быть или не быть?» …
Повесть о внебрачном ложе
Нет повести печальнее на свете…
Уильям Шекспир
Я отказал недавно милой даме
Распить в интиме чашечку кофе...
Она сверкнула влажными глазами,
Послав меня на аутодафе.
Нежданное фиаско гордость гложет,
Что свойственно для женщины любой.
Она была на двадцать лет моложе
Меня, уже познавшего покой.
И гложет стыд, и негодует совесть…
Как мне теперь в глаза её взглянуть?!
„Нет повести печальнее “, но повесть –
Не этой злободневной были суть.
Ещё не стар я, впрочем, и не молод,
Жена души не чает за талант,
Но диабет, других "болячек" ворох...
А потому, давно уж не гигант.
Что здесь первично? Неудачи призрак?
Неверности позорное тавро?
А, может, мерзкий увяданья признак,
Тычки больного сердца под ребро?
Но даме отказать в нужде интимной,
Прикрывшись жалким лепетом: "женат",
Не по-мужски, хотя и легитимно...
Я, вероятно, редкий экспонат.
Та же Луна
Как раньше мечталось, чтоб «девка» и «хата»,
И пара увядших в кармане рублей…
A ночь так безжалостно коротковата,
Что ей не угнаться за страстью моей.
Всё было свежо, каждый раз, как впервые,
Состарился век, и состарился сам…
Всё та же Луна, да не те уж «гнедые» …
Укутавшись пледом, смотрю на экран,
Где сверстников лица ещё молодые…
И ластится кот мой к усталым ногам.
Чёрный Свет
Вот идёт эфиопка –
как пантеры шаги,
Мягко движется попка
на вершине ноги.
Элегантности росчерк
по проспекту весны,
Плавной поступи почерк,
как в балансе весы.
Профиль древней камеи,
две жемчужных звезды,
У подножия шеи –
наливные плоды.
Дуновенье пассатов
в вихре линий крутых,
Взгляды млечных агатов,
смелость губ налитых.
Свежесть бархатной кожи –
как роса поутру,
На туманы похожий
дым волос на ветру.
Света блики и тени
в очертанье пупка,
На изгибах коленей,
в пирамиде лобка.
Повторяя в движенье
постоянство реки,
Обнажит на мгновенье
тайну стройной руки,
Тонкой талии гибкость –
стать природы своей,
И извечную дикость
благородных кровей...
Как в ночи хризантема,
пред поэтом возник
Образ примы Гарема –
вдохновенья родник.
Суламифь
Песнь всех песней поёт лишь о Ней...
«Песнь Песней»
I
Любил своих наложниц Соломон,
Любил рабынь, семьсот прелестных жён,
Экзотику египетского платья,
Царицы Савской страстные объятья,
И музыкальных дочерей Седона,
Что лирой услаждали Соломона.
Но вот в обитель пышную царя,
Который жил, судьбу благодаря,
Душистые ветра спустились с гор.
Росою напоён был их напор,
И виноградников цветущих аромат
Своею свежестью ласкал чудесный сад,
Прервав владыки неглубокий сон...
Поднялся в горы мудрый Соломон,
В зарю шагнул, и первая слеза
Там опустилась, где нежна лоза.
Он спрятался за зеленью густой,
Пленённый песней девичьей простой.
Пред ним за низкой каменной стеной -
Смуглянка с тёмно-рыжею копной
Искрящихся бесчисленных кудрей,
Пронзённых солнцем...
Смотрит царь царей –
Глаза его, как стрелы из бойниц,
На тени от трепещущих ресниц,
На дивный стан, упругие сосцы,
На жадность губ, блестящие резцы...
И речь ведёт, желанье надломив,
Чтобы услышать имя – Суламифь.
II
Настала ночь, безмолвье сторожа.
А Суламифь не спит и, чуть дыша,
Робея перед будущим прекрасным,
Себя лелеет благовонным маслом,
Неторопливой занята игрою,
Изгибы тела обводя рукою.
Освещены луною плечи, грудь,
Круг бёдер, шеи долгий путь,
И мрамор стройных оголённых ног,
И прелести, что видел только Бог.
Хрустит песок, недвижна Суламифь,
А царь, тихонько двери отворив,
Вдруг припадает к девичьему рту
И пьёт невинность, радость, красоту,
Дыханье частое и молодости жар.
И чувствует занявшийся пожар.
Безумные слова, смущенья миг,
Блаженная слезинка, сердца крик,
Восторженного тела аромат
И ласки, что касанием пьянят,
Соединились в таинство любви
И за собой две жизни увлекли.
III
Рабыни одевают Суламифь,
Её в царицу разом обратив,
В тунике цвета солнечных лучей
Она ещё желанней и милей.
А Соломон, поэт, мудрец и царь,
К коленям смуглым, как златой янтарь,
Склонив главу, возлюбленной своей
Описывает таинства зверей,
Рассказ ведёт о звёздах, колдовстве,
Каменьев драгоценных естестве,
И пролетают быстро день за днём.
Уж семь ночей, как Суламифь с царём,
Предавшись неге, страстью неземною
Смущают высочайшие покои,
Украшенные мрамором скульптур,
На ложе пышном из тигровых шкур.
Вино несут им, яства и масла,
И украшенья, коим несть числа.
IV
Красавица Астис, порочная царица,
Мужчинами не может насладиться,
Её сжигает ревности огонь,
И в сердце сладострастном гнев и боль.
Она отвергнута великим Соломоном,
Дворец её наполнен мукой, стоном,
Не утолить ни сказочным богатством,
Ни оргий бесконечных святотатством
Злой ненависти алчущей Астис
К той девочке, что с гор спустилась вниз.
Любовника зовёт в свои покои –
Является послушно смелый воин
И получает женщины приказ:
Убить двоих немедля, сей же час.
Ночь побеждает вечер догоревший,
А стражник, от коварства онемевший,
Желанием снедаем и борьбой,
Свой меч блестящий грозною рукой,
Войдя бесшумно в спальню к Соломону,
Забыв закон повиновенья трону,
Ползучий страх на сердце победив,
Заносит над несчастной Суламифь.
Удар короткий, удивлённый крик,
Царя безумный побледневший лик
И стон его, пронзивший темноту...
Стоит мудрец, поверивший в мечту,
Над телом, остывающим в крови,
Над девочкой, познавшей миг любви.
..................................
Прошли века, остался древний миф
Об обожжённой солнцем Суламифь.
Преждевременное
Я ухожу. Прощайте, люди,
Прощайте те, кого я знал.
Меня, надеюсь, не осудят
Друзья, которых полон зал,
За то, что оставляю песню,
Её куплетов не допев,
За то, что жил я интересно,
Деля с любимой кров и хлеб.
Я не боялся грозных споров,
Не мелочился, не юлил,
И, усмиряя вздорный норов,
Любил сей мир по мере сил.
Испытывал и боль, и радость,
Пытался обмануть недуг,
И согревал родимой святость
Теплом своих озябших рук.
Я жил, как все… А, может, лучше,
Писал стихи, оставив вам
Урок любви, благополучья –
Свой опыт жизни по слогам.
Cogito
…Предпочитая движение мысли
иным прогулкам.
Игорь Царёв
Раздумывая, существую...
Роятся мысли день и ночь,
Одна торопится другую
Сменить.
Не в силах превозмочь
Их бег стремительный, упругий,
Я подставляю лоб ветрам,
И рифмы – верные подруги –
Творят мой виртуальный храм.
Улавливаю ход событий,
Предвижу времени разбег,
И чудом истинных наитий
Отмечен электронный век.
Мне путешествовать не надо:
Я видел всё – не всё сказал,
Я – узник светлого экрана,
Я мышью чуткой правлю бал.
По адресу прекрасной даме
Пересылаю новый стих,
Очаровав её словами –
Значеньем каждого из них.
Поэты Эпохи
Мне встречались Поэты Эпохи…
Я казался себе дилетантом,
Постигая безумные строки
Одиночек со звёздным Талантом.
Проза жизни пестрит лабудою –
Ткань стихов украшают мониста,
А слова, словно рокот прибоя,
Словно россыпи звуков арфиста.
Что нас ждёт, мы не знаем и сами,
Но рождает поэтов планета,
И Земля, умываясь слезами,
Как в кольчугу, стихами одета.
Не дать пропасть строке
Друзья и недруги по школе
Во мне воспитывали волю
И кулаками, и кастетом…
А я при этом стал поэтом.
Лилась мелодия куда-то
С негромких струн певца Арбата,
А мне всегда хотелось битвы,
Мой слух был острым, словно бритва,
И различал оттенки брани
Слезой и спазмами гортани.
Всегда ценил я мудрость слова,
Которое судьбы основа,
Когда поэты, словно маги,
Кладут его на лист бумаги.
Рождённый в недрах интеллекта,
Язык родного диалекта
Звучит то чисто, то с прононсом,
Всё время согреваем солнцем,
Передающийся наследно –
Не дать строке пропасть бесследно.
Сашки нет…
Ушёл один, ушёл другой…
Как жить мне с этой пустотой?
На фотографии брюнет –
Красивый, статный, как поэт,
А вот он позже: гордый дед…
Гляжу, а Сашки больше нет !
Он был мне другом сорок лет,
Мы спелись в слаженный дуэт,
А сколько юмора, бесед…
И вот его на свете нет !
Любил он джаз – трубу, кларнет,
Умел спланировать бюджет,
Ещё горазд был дать совет…
Подумать страшно: Сашки нет !
Непрерываемый сюжет:
Расцвет – закат, закат- расцвет…
Беда, несчастье, полный бред,
Что Сашки рядом с нами нет.
Политика и интернет –
Всё в жизни суета-сует:
Он процарапал в сердце след
Внезапной смертью – Сашки нет !
Вхожу в постылый кабинет,
Где на стене его портрет,
Слеза мне застит белый свет,
Ведь Сашки, Сашки больше нет!
У каждого свой плач
Поэту плакать не дают стихи –
Они бурлят в груди, стремятся в космос,
И, выстраданы, капельками воска
Стекают, пока дремлют петухи.
Мне ночь не в силах подарить покой…
Хочу без слёз – не потому, что гордый,
Уткнуться в стих своей опухшей мордой
И выплакаться рваною душой.
***
Церквушка, купол, голубой озон,
вслед за грозой проснувшаяся птичка,
колоколов чуть слышный перезвон,
привычная собачья перекличка,
коров тепло, росинки на траве
и счастье знаний в новом букваре.
Сквозь полусон разносит лёгкий бриз
мирскую мимолётную печаль,
побагровевших листьев злой каприз
тревожит записную пастораль,
полыни горькой терпкий аромат
проносится над таинством оград.
От резкой боли вздрогнет чуткий лес,
услышав стон грядущего безлюдья…
На пасторали той поставит крест
прицел артиллерийского орудия.
Огонь! Огонь! – и погружает враг
величие в безумие и мрак.
Я сплю не зря…
В копилку мыслей опуская
Порядок срочных дел на завтра,
Я просыпаюсь, твёрдо зная,
Куда пойду, окончив завтрак.
Ещё не брезжит утро светом,
Ещё не слышен птичий гомон,
Уже спешу, гонимый ветром
Урочных дел вдали от дома.
Ведомый призраком успеха,
Осуществляю снов программу,
Ориентируясь по вехам,
С ночной сверяясь стенограммой.
Другу-художнику
Спился художник,
поэт и безбожник,
бабник и друг.
Спился, родимый,
рифмой гонимый
в замкнутый круг.
Здесь, на чужбине,
славное имя –
выстрел пустой.
Спился от горя,
мыслей и боли,
жизни пустой.
Взрослая дочка –
Последняя точка.
Что её ждёт?
Беды-печали…
Нервы устали –
вот он и пьёт.
Сколько осталось?
Много ли, малость?
Загнанный зверь
Жив, пока пьяный,
чувствуя раной
близость потерь.
***
Изнуряет моё тело
неизбывная печаль.
Мне до боли не хотелось
провожать друзей. И жаль,
что уходят постепенно
от своих земных оков,
от забот обыкновенных,
от друзей и от врагов
те, кого мы так любили,
те, кто честно нас любил,
чьи тела лежат в могиле…
Как их много, тех могил!
В мир иной уходят души,
И ликуют, возвратясь,
ты дыханье их послушай
и поймёшь благую связь,
и узнаешь в чьих-то внуках
столь знакомые черты…
И уже близка наука
объяснить без суеты,
что тела, конечно, бренны,
но, частицы бытия,
мы едины во Вселенной,
я есть ты, и ты есть я.
Нет у песни нот
Вспоминая Игоря Царёва
Вдохновение – песня ангела,
а сомнение – шепот демона,
что же песня мне душу ранила,
видно шёпотом она предана.
На святой Руси нет у песни нот,
память прошлого, да истошный звук,
от лихой езды перекошен рот,
звон бубенчиков, да снега вокруг.
Кто-то истово Богу молится,
кто-то крестится на беззвучии,
только с бесами если водишься,
не сойдёт тебе, хоть везучий ты.
Словно нищенка пошаманила,
перекроена, переделана,
в храме слышится песня ангела,
вперемежку с ней – шёпот демона.
Светило
Светить, и никаких гвоздей…
Владимир Маяковский
Нашедший себя подобен солнцу
Японская мудрость
Солнышко светит и греет нас грешных,
Духом убогих, рассудком успешных,
Лиц образованных, неучей тоже,
И стариков, и людей помоложе.
Всех без разбора ласкает светило,
Стало быть, стронция солнцу хватило,
Чтобы заполнить теплом и уютом
Сейфы земного людского приюта.
Мне бы хотелось вот так, без оглядки,
Силою Слова лечить беспорядки
И врачевать им пороки людские,
Чтобы с экранов лишь вести благие
Денно и нощно вещал каждый диктор,
Чтобы звучали Мацуев и Рихтер,
Чтобы стихи о любви, чтобы песни,
Чтобы народы без злобы и мести
Мудро решали судьбы логарифмы…
Где только взять подходящие рифмы?
Так оно было
Задушен ветрами пожарищ,
С ухмылкой я звался „товарищ“,
Но, вырвавшись раз на пленэр,
Услышал с улыбкою: „Сэр“.
Захлопнулась дверь за конвоем,
Стоял я счастливым изгоем,
Впервые за тысячу лет
Расправив согбенный хребет.
Окидывал взглядом и мыслью
Фривеи и пляжи, и листья
Взметнувшихся в небо дерев,
От счастья слегка одурев.
Так было, и вспомнишь не сразу…
Войдя в свою зрелую фазу,
Я понял (откуда невесть),
Что Ангел у каждого есть.
Творец рядом
циклон как циклоп – и страшён и силён
тактильным своим кулачищем,
проворен, как лань, деструктивен как слон,
вращает своё корневище…
всё в жизни нелепо – так кажется мне,
но где-то в зародыше действа
инкогнито, прячась в своей глубине,
таится Творец лиходейства.
не ведая сути, мы все – муравьи
на фоне вселенского чуда…
взгляни на себя, на меня посмотри:
недурственный шарж для этюда.
Вопрос – ответ
Откуда столько спеси в вас, откуда эта блажь?!...
С какой-то целью нам дано пройти крутой вираж,
Капризный сохранив баланс, судьбы не омрачить
И сквозь игольное ушко верблюда протащить.
В полёте
Все мы ангелы с одним крылом
и летать можем только обнявшись
Из Инета
Любить весь мир, положим, сложно…
За что любить и почему?..
Но выход есть: всегда возможно
Любить людей по одному.
Жить для себя, поверьте, скучно.
Достойно всяческих похвал
Жить для других, а мне сподручно
Любить лишь тех, с кем я летал.
Друзья случились не случайно:
Судьбою правит алгоритм,
Который задан изначально,
Определяя жизни ритм.
Хочу летать, бежать по лужам,
Пусть счастья дождик моросит,
Мы, ангелы, над миром кружим,
Нас всех полёт объединит.
Форма Бога
Мудрость – это дар от Бога.
Мыслю много – мысли строго
И спонтанно, и логично
Размножаются привычно.
Я пишу, и мне диктует
Кто-то Высший, как целует,
И протоптана дорога –
Мудрым словом славить Бога.
Почти плагиат
Арина Родионовна, старушка,
Не Разум и не ум, а безделушка.
Борис Трошин
Как было, так и будет – глупость вечна,
Бесстыдна, пошла и бесчеловечна.
Кой-кто умён. Другой не глуп, но плут…
А мне бесценны лукоморье, дуб,
Кот на цепи, русалка – хохотушка,
Арина Родионовна – старушка,
Кощей над златом, сказочки итог,
И Пушкин сам, и живший в нём пророк.
У Вечности в гостях
Мир развивается по написанному Богом сценарию,
и не берите на себя смелость утверждать,
что вы знаете лучший его вариант
Пусть всё идёт, так, как задумал Бог,
А Он частицей обитает в каждом.
Наш мир един и выучить урок
Придётся всем, незрячим нам, однажды.
Уверен я, что добрый ангел мой
Живёт инкогнито в подвале подсознанья
И властвует над суетной судьбой,
Её меняя собственным стараньем.
Я повторяю снова: мир един,
И те дела, что совершают люди,
Определят, что ждёт их впереди,
Прибудет „манны“, или же убудет.
И с новым воплощением душа,
Вдохнув в пришельца все земные страсти,
Взлетает снова, крыльями шурша,
Чтоб насладиться Вечностью и Счастьем.
***
Да, их вела Рука Безумия
и Воля Провиденья
Безумны ли все гении? Где грань?
Единым стеблем связаны друг с другом,
Цветы их, опалённые недугом,
Загадочны, как синяя герань.
Завещаны им тернии судьбой
За замысел, дерзнувший воплотиться,
За ту идею, что свободной птицей
Взлетела над уснувшею Землёй.
Что суждено – богатство ли, сума
Создателю великого творенья,
Который только волей Провиденья
Прошёл по краю, не сойдя с ума?
В рассудочном сознании моем
Нет места ни разгулу, ни надрыву –
Присущи только избранным прорывы…
В них гениев по боли узнаём.
Продолжение биографии
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Беранже
Инфаркт – недуг неравнодушных,
Тех, кто неистов и умён.
Прошло сквозь жизнь немало душ их
За истечение времён.
Во всех вселенских ипостасях,
Собою создавая миф,
Они творили зоны счастья
И для себя, и для других.
А чей-то ген, во мне живущий,
Мой скромный заполняет мир,
И вдохновляет вслед идущих,
Являя им ориентир.
Мудрец, готовый сдвинуть гору,
Он продолжает звёздный путь…
А мне бы отодвинуть штору
И в продолженье заглянуть.
* Памяти академика Будкера
Радуйся
Всё всегда заканчивается хорошо. Если всё
закончилось плохо, значит это ещё не конец.
Пауло Коэльо
Радуйся, коль всё пошло не так,
Принимай напасти, словно шутки:
В отпуске случился вдруг пустяк –
Скажем, задержали рейс на сутки.
Наслаждайся – ты не сел на мель!
Далеко не каждый смог позволить
Улететь за тридевять земель,
Чтобы окунуться в синем море.
Радуйся тому, что туфли жмут:
Плачет тот, кто был рождён калекой,
В бизнесе не так дела идут?
Значит, бизнес есть у человека.
Не печалься более о том,
Что мотор в машине не завёлся,
Если в доме у тебя дурдом,
Значит, ты семьёю обзавёлся.
Если даже изменил супруг,
Что с того? Тебя он любит тоже…
И не сетуй, у твоих подруг
Нет мужчины вовсе, дай им Боже.
Счёт огромен – оплати его,
Значит ты живёшь под тёплой крышей…
Быть счастливым – это мастерство,
Радуйся, пока творишь и дышишь.
Путь в философию
Мне для собственной воли не выдалось дня,
Надоело бывать, где не ценят меня.
Всем обязан, ни разу не взявши взаймы,
Я в долгу у друзей, у родных, у жены.
Вечно занят, как будто мне нечего есть,
Я мечтаю без спешки за книги засесть,
Отпустите грехи обязательств – оков –
Завалю вас томами хороших стихов.
Поворотов судьбы изучая следы,
Одолею озноб ожиданья беды,
Отрешусь от соблазна взглянуть на итог,
Сбросив истины боль на измученный лоб.
На излёте дороги – протяжной, прямой,
Возвращаясь из жизни далёкой домой,
Встречу мудрость, с которой судить о житье
Я смогу, балансируя на острие;
И философом стану незаметно для всех…
И Омара Хайяма мне приснится успех.
Никогда я не скитался по Руси
Никогда я не скитался по Руси,
В деревнях попутных коротая срок,
И в телеге жёсткой не исколесил
Я размытых непогодою дорог.
Не вдыхал я ароматов зрелых трав,
Не сидел, обняв дивчину, у плетня,
Никогда не ночевал в крутых стогах,
Не касался я ни сбруи, ни коня.
Не согрела мне та матушка постель,
Я уехал – и дороги нет иной…
Почему ж кричит надсадно коростель,
Остро пахнет наливною бузиной?
Оказалась неизбывною юдоль,
Что певец российской удали воспел, –
Потому в стихах залётных та же боль…
Неужели я, болезный, обрусел?
Или просто в подсознанье не стереть,
Как клюют поутру бойко караси…
По спине моей гуляет, словно плеть,
Память белая студёных русских зим.
Памятник неизвестному поэту
Люди мира, на минуту встаньте!
Исак (Александр) Соболев
У святых – суровы лица…
И величественный Храм –
Символ Северной столицы –
Лёг к застуженным ногам.
Преподобный «Исаакий» –
Кто упомнит подвиг твой?
Только в Храме может всякий
Голосить за упокой.
Век за веком забирался
Страх под кожу у людей,
А в Москве Исаком звался
Беспартийный иудей.
Не кликушествовал всуе,
Не боялся стукачей,
Жил поэт, судьбой рискуя,
И не славил палачей.
Несгибаем, словно воля,
Усмиряя гнев и страсть,
Словом, стиснутым до боли,
Бичевал родную власть.
Отдан сукам на закланье,
Изувеченный войной,
Прозябал в глухом изгнанье
Вместе с женщиной святой.
В нежном сердце буря крепла,
Колокольный звон стоял,
Это ожили из пепла
Те, кого он потерял.
Монументом для поэта
Бухенвальдский стал набат,
Он разнёсся над планетой,
Увеличенный стократ.
Завещали ветераны
Не молчать колоколам…
Мир залечивает раны,
Стонет Тихий океан.
Восхождение
Когда бегут мурашки по рукам
От зарифмованного благородства,
Когда в глазах порозовевших дам
Для умиленья слёз не остаётся,
Я знаю, что удался мой сонет –
Эмоций буйных необычный ракурс,
И мой, доселе выцветший портрет
Тотчас обрёл неповторимый статус,
И чувствами наполненная мысль,
Взметнувшись гордостью фонтана из неволи,
Уже несёт меня в святую высь –
Навстречу новой непонятной доле,
Навстречу ненаписанным стихам –
Привычной смеси радости и боли …
Пускай бегут мурашки по рукам
От зарифмованной поэтами любови.
Снова о себе
Умею проследить тенденцию
И смоделировать итог,
И поразит интеллигенцию
Сентенциозность моих строк.
Мне импонирует решительность,
В несчастье друга не предам,
Не одобряю раздражительность,
Хотя грешу нередко сам.
Люблю людское обаяние,
Не принимаю простоту, *
Ценю я щедрость и внимание,
Изящность форм и красоту,
Упорство, точность, силу творчества
И многогранность бытия ...
И состоятельность пророчества
Друзей, поверивших в меня.
* Ту, что примитивизм
Творческий вечер
Поэт на сцене скромного театра…
Волнует зал рифмованный бальзам.
Мерцают свечи, тени по углам
От канделябров лёгких из шпиатра…*
Под музыку духовную рояля
Рахманинов вздыхает у свечи,
Ведёт свою поэзию в ночи
Несмелый автор с лексикою Даля.
А в зале тесном – взглядов тишина.
Лишь барабанит дождь по крыше хрупкой,
Застыл мужчина с незажжённой трубкой,
С ним женщина – пронзительно бледна.
И льётся рифм размеренный поток,
И образы витают в белых платьях,
И слушатель у лирики в объятьях
Подводит дням седеющим итог.
Прикрытые волнением глаза,
Эмоции на лицах обновлённых,
Касание желаний возвращённых,
Хрустальная забытая слеза…
* Шпиаутеръ – легкий сплав цветных металлов
Ненависть к белому пуделю*
Нет повести печальнее на свете…
У. Шекспир
Идёт белый пудель, душистый и стройный,
И лапы в манжетах ступают достойно,
Сама элегантность, пропорции, стать…
Ну как пережить превосходства печать
Соседским собакам различных пород?
И жаждет расправы весь сучий народ.
Неистово, словно понёсшие кони,
Псы рвут поводки из хозяйских ладоней,
И сводит им мышцы и челюсти злость:
Догнать и загрызть эту белую кость…
Ведь больно подумать и страшно признаться,
Что им за собратом своим не угнаться
Ни мордой, ни нравом, ни стрижкой «под бокс»…
Такой уж Господь учинил парадокс:
Где в зависть собачью район погружён,
Там разум не властен, неведом резон…
А пуделефобство рычит над планетой,
И нет на земле хуже повести этой.
* Пудель – это ещё не человек, но уже не собака
(Из инета)
***
Гиппопотам – как много звуков,
Как-будто Боги бьют в тамтам.
Я околдован дробью букв –
Прислушайтесь: гип-по-по-там!
В нём что-то видится большое,
Как Колизей, как Нотр-Дам,
Я слышу громы пред грозою,
Произнося: Гиппопотам…
Есть в этом слове смысл священный,
Произнесённый по слогам.
И я шепчу самозабвенно:
Гиппопотам, гиппопотам.
Где слово правды?
Они от анемии совести
Лечились до цирроза печени
Игорь Царёв
На мне ответственность лежит
За сказанное слово,
Не Агасфер, но вечный жид –
Мне не дано другого.
Скитаюсь в лабиринте фраз,
Не понят и неслышен,
Побит толпой в который раз,
На участь не обижен.
Страданьем обернётся звук
Или благами рая?
«Распятых» врачевать от мук –
Поэта цель святая.
Звучат фанфары, в бубен бьют,
С экранов льётся пламя,
Убогий, нищенский уют
Раскачивает знамя.
Где слово правды о вожде?
Люд проклят повсеместно!
С трудом держу себя в узде…
И интеллекту тесно.