Поэзия

Подробности

Категория: Павел Баулин

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 2142

Поэт

Когда я понял, что у вас в чести
злословие – постыдной славы завязь,
я помолился:
– Господи, прости
им эту злобу и глухую зависть.

Убого-нагло льстили мне в глаза
и комья грязи в спину мне швыряли.
Я обернулся:
– Вот моя слеза.
Омойтесь и очиститесь. –
Не вняли.

Я вас учил,
где свет лежит, где тьма.
Таланта нет – хоть душу не порочьте!
О, Господи!
Ни сердца, ни ума!
Лишь яд с клыков да жалобы по почте.

…Мой свежий шаг,
мой искренний полёт,
о, как вы ненавидели спесиво!
Бараньи головы!
Когда ж до вас дойдёт,
что я и был ваш светоч и Мессия.



Бескрылая

Женщина пригожа, но бескрыла, -
мастерица снеди и тепла.
Женщина поэта полюбила,
чем подруг ревнивых превзошла.

Он парил меж звёзд,
она – по дому
на метле, а может, без метлы.
Силясь утолять его истому,
тщаньем укреплять его тылы.

А поэт, у светлых грёз в полоне,
изредка мольбам её внимал:
Женщину – синицею в ладони –
К журавлям высоким поднимал.

Но однажды, ради девы встречной,
возжелав свободу обрести,
Он разжал свои персты беспечно,
прошептав: бескрылая, лети!

Камнем в бездну!
Но Господним светом
заслонён был гибельный провал.
Женщине, низвергнутой поэтом,
Горний ангел крылья даровал.

Спасена.
Да ведь она любила!
И легла сомнения печать:
Он же убеждён, что я бескрыла,
жаль его хоть в чём-то развенчать!

И другую блажь в себе открыла,
предвкушая новую вину:
Если тотчас не раскрою крылья,
что же я, поэта обману?

Падала! Итожила потери:
Спрятать крылья или развернуть?
И его не в силах разуверить,
И его не в праве обмануть.



Два сердца

В траве вечерней остывают зори,
как угольки в серебряной золе,
как на ладонях – рваные мозоли,
когда – уставший – припаду к Земле.

Но в этот час блуждающего света,
забыв о сделках,
гонках,
болтовне,
в поту горючих рос
моя планета
прижмётся обессилено ко мне.

Не встану,
даже если и отважусь,
когда меня придавят с двух сторон
планеты нестерпимейшая тяжесть
и тягостно обрушившийся сон.

С Землёй сольюсь!
Ни горечи, ни ссадин.
И в тишине никто не различит,
чьё это сердце, загнанное за день,
так страшно и мучительно стучит.


Молчание пророка

Паутину сплела тишина,
Загустел аметистовый вечер.
Вифлеема звезда не видна,
И на блюде небесном Луна,
как глава Иоанна Предтечи.

Животворное Древо Креста
стиснул кольцами Змей-искуситель.
Гибнет мир в ожиданье Христа,
но безмолвны пророка уста.
И в смятении горьком Спаситель!


Ангел

Как вольна лишь нечистая сила
понуждать вожделеньем своим,
Так же хищно меня ты любила
За полёт, неподвластный другим.


Неизбежна была, как могила,
Рай иллюзий творила. И вот
приручила меня – проучила,
Я забыл свой высокий полёт.

…Ноют крылья,
немеют фаланги
вялых пальцев, и пучит живот.
Престарелый, воркующий ангел
В канареечной клетке живёт.


Ничья

Говори.
- Я ничья, - говорила. –
Ты стоишь у закрытых дверей!
Но шепнула забытая сила:
«Эта женщина будет твоей».

- Я ничья, - трепетала покорно.
- Я – судьба, - лепетала судьба.
И мои ненасытные корни,
задыхаясь, врастали в тебя.

Остывала светло, утомлённо.
Нет минуты щедрей и нежней!
И земное, и женское лоно
ощущало истому корней.

На заре, по-весеннему талой,
встрепенулась уже не в раю.
Сквозь наивные слёзы шептала
про затмение, долг и семью.

Долг – не блажь.
Замигала прореха
меж далёких и дальних огней
и смигнула тебя. Только эхо
гулко ныло в обрубках корней.

Отшумели семейные грозы.
Рад твой свёкор, как бывший парторг…

Ты научишься сдерживать слёзы,
выполняя супружеский долг.


Гостья

- Проходи, коль пришла. Я не трушу.
Ну, не вечно ж мне жить на Земле!
Только тело возьмёшь?
Или душу?..
Проходи, хлеб и соль на столе.
Кстати, где атрибутика драмы?
Где коса, капюшон – балахон?

- Предрассудки, - ответствует дама, -
Зри мой истинный стиль и фасон.

Я с опаской за ней наблюдаю:
Нет во взгляде ни хлада, ни зла…
- Я стихи посвящал тебе.
- Знаю.
Вот поэтому в гости пришла.

- Неожиданно.
- Сущность такая!
- Может, выпьем с тобой?
- Я не прочь.
- Вот смотри, есть бутылка «Токая».
Есть кагор «Украинская ночь».
А закусим… да хоть виноградом.
Спит жена, а готовить – облом.
Исходя из того, что ты рядом,
Полагаю, не чокаясь, пьём?

А коварная гостья смеётся:
- Разве мы на поминках, поэт?
Золотое токайское льётся.
Бормочу:
- Да, пока ещё, нет…

Внутрь вино – откровенье наружу:
- Так зачем ты пришла?
- Посмотреть
на того, кто смутил мою душу,
написав «Я люблю, тебя, Смерть».

Внутрь вино, а наружу отвага:
- Забирай меня, гостья, с собой!
- Не могу, что тебе не во благо
совершать, мой поэт дорогой.
И покуда тебя обожаю,
не посмею к себе призывать…

Что ответить мне гостье? Не знаю.
Видно, надо кагор открывать.

Незабвенная тайна кагора,
Раскрывающий души «Токай»!..
И смущенье впотьмах коридора,
И решительный выдох:
«Прощай»!

- Что за шум? - возникает супруга, -
Запах странный, бутылки пусты…
- Это сон, мы приснились друг другу.
- Будет сон, если пьянствуешь ты!

- Сон, родная, и в этом всё дело.
Посмотри на себя – это сон.
Ну, когда б наяву ты одела
вороной капюшон – балахон?


Закат

Качается лес не случайно.
Помедли в беспечной ходьбе.
Налево – не чаща,
а тайна,
Она неизвестна тебе.

Всё в жизни не скучно,
не пресно,
спасибо за это судьбе.
но с поля доносится песня,
Она непонятна тебе.

Захлопнет красавица ставни,
но взгляд её памятен, жгуч.
Да только другому оставлен
под камнем томящийся ключ.

День кончен.
Добавишь: пустячный,
и к дому пойдёшь наугад.
Он жалкий,
а вовсе не страшный –
сорвавшийся с неба закат!

Подушку во сне обнимаешь.
Спит женщина, лес и жнивьё.
И ты ещё не понимаешь,
что это уже не твоё.



Божьи создания

На полпути от морга до погоста
мигнула жизнь огарочком свечи:
Нудистский пляж «кому за девяносто»,
Дурман гниющей плоти и мочи.

Обслуга не брезглива, как эпоха,
Витают летаргические сны.
И всё же брезжит немощная похоть
в беззубом излиянии слюны.

Дискуссии о пользе эвтаназий,
Альцгеймера жестокий приговор.
В пылу маразматических фантазий
внезапно разрешившийся запор.

Запретная, отчаянная зона! -
порывов оскоплённых обелиск.
Заложники болезни Паркинсона
на берегу суровой речки – Стикс.

Нудистский пляж «кому за очень много», -
живые души, гибнущая плоть…
Но этой нескончаемой дорогой
их наказал? их наградил Господь?

…Карающие проблески сознанья
И ужас постижения всего
несовершенства Божьего созданья
по образу и логике Его.



Недельный отпуск

Берёз полночное сиянье,
и тяжесть ртутная росы.
И наше новое свиданье,
Россия средней полосы.

Взметни же сосны голубые
над скорбью ивовой лозы.
Мы целый век в разлуке были,
Россия средней полосы.

Не хмурь ореховые брови,
не прячь медлительной красы.
Здесь – отчий кров,
я – кровь от крови
России средней полосы!

В края,
что мне даруют милость,
своё дыханье донеси –
моей любви неистребимость –
Россия средней полосы.

Вослед за близким расставаньем,
Россия средней полосы,
возникни не воспоминаньем,
В душе – берёзовым сияньем,
На сердце – тяжестью росы.



В доме-музее поэта N

Смотрительница – зябкая старуха,
сухая, как бесснежная зима,
приятельски шептала мне на ухо:
- А он приходит. Видела сама.

В костюме синем,
вон, как на картине,
Покурит и усядется за стол.
Бывает, разведёт огонь в камине,
Однажды даже девушку привёл!

Недавно обзавёлся ноутбуком.
Неужто на том свете Интернет?
А может, связь… между живым и духом?
Он был – изобретательный поэт!

Что странно: хоть он нынче не из плоти,
Пьёт водку. Правда, ничего не ест.
- А разве вы меня не узнаёте,
шепчу старухе, -
это я и есть.

Та – в обморок.
А я – в отдел культуры:
- Смотрительница - не в своём уме!
Что, нет у вас иной кандидатуры?
Заведующий так ответил мне:

- В музее нет смотрительницы, душка!
Дежурства там - студенческий подряд.
Когда-то да, работала старушка,
Преставилась лет пять тому назад.


Судьба

С жизнью – бесконечные ничьи:
сделки, компромиссы, договоры…
Реки превращаются в ручьи,
в холмики – заснеженные горы.

Все мечты не проданы ещё.
Куплены не все услады быта…
Нет уже ни горок, ни ручьёв,
лишь пустыня,
страшная, как бритва.

Спящий под надёжною плитой,
горько ль слышать из своей чужбины?
Снова реки полнятся водой,
Снова к небу тянутся вершины!


Сокровенное

Прозрачные лужицы,
матовый лёд,
Предзимье в наряде неброском.
Старинное солнце над миром встаёт,
над миром и нашим погостом.

Неясные тени парят от земли
сквозь день, набирающий силы.
И близкие завтрак уже принесли,
тоскуют у свежей могилы.

В пупырышках небо над ними дрожит.
и воздух – озябший и пресный.
И так оглушительно хочется жить,
что я попытаюсь воскреснуть.