Людмила Семина. День Поэзии ветеранов "Комсомольской Правды" в Доме Журналиста
- Подробности
- Категория: Статьи
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2532
Одиннадцать лет назад, весной 2004 года, накануне 80-летия "Комсомольской правды", был учрежден Клуб журналистов всех поколений газеты, который включил тогда более 500 человек. Еще более 200 объединились годом раньше в Международный клуб собкоров "Комсомольской правды".
С тех пор это гигантское сообщество ветеранов "Комсомолки" активно живет и функционирует как две совмещенные общественные организации. Это не юридические лица и не коммерческие структуры. Это самодеятельные объединения на принципах дружбы, взаимопомощи, коллективных мероприятий. Имеется свой клубный сайт, есть блоги и группы в Фейсбуке, выходят буклеты, сборника воспоминаний, газета "6 этаж".
Среди тех, кто вошел в Клуб, много и писателей - прозаиков, поэтов, эссеистов, публицистов. Они издают свои книги, которые Клуб презентует на своих книжных салонах на многочисленных ярмарках и выставках. Работает поэтическая гостиная "Зеленая лампа", где мы слушаем стихи друг друга, в том числе - уже ушедших в мир иной товарищей. А в ноябре прошлого года провели в Домжуре первый клубный День поэзии в формате поэтического марафона. Актриса Ольга Токарская прочла композицию из 34 стихов членов Клуба - как единый поток, без указания авторов (их список
приводился в конце вечера). Нам интересно было не только сравнить стили и смыслы друг друга, но и посмотреть на этот поток как на монолит, как на собственную поэтическую школу "Комсомолки".
Ниже - рассказ о том, что получилось...
26 ноября 2015 года в Домжуре прошел первый клубный День поэзии.
34 стихотворения 12 авторов-членов Клуба были прочитаны актрисой Ольгой Токарской. Состоялось обсуждение...
Стихи были прочитаны единым, смонтированным в три раздела по общей интонации текстом, без указания имен. Только музыкальные паузы для краткого отдыха и переключения. Кстати, теперь эта композиция есть на нашем сайте в разделе БИБЛИОТЕКА КЛУБА. В конце там указаны все авторы и включенные в монтаж стихи. Почитайте, открытия гарантированы. Именно открытиями оказался интересен и наш литературный вечер.
И самое удивительное из них - целостность, монолитность всего объема прочитанных стихов. 12 совершенно разных, по-своему талантливых, самобытных и неповторимых людей, разных поколений, жизненных установок, темпераментов, стилей - от семидесятников Алика Шумского и Виктора Липатова до Иры Савватеевой, только что вступившей на тропу поэтического самовыражения и даже не знавшей того же
Шумского, оказались, как выяснилось, поэтической общностью. Весь вечер потом мы складывали этот пазл: из каких составляющих он сконструирован?
Наша гостья - поэт Елена Рылеева выделила поколенческую составляющую: все авторы - люди советского периода - с их беспафосным, но безусловным оптимизмом, с их поиском духовных и нравственных ординат, с их заточенностью на соцреализм, атеизм, который только сейчас начинает преодолеваться поиском путей к Богу. Возразившая ей Татьяна Корсакова подчеркнула, что присущий нашим поколениям реализм надо объяснять не приверженностью к идеологеме "социалистический", которую мы-то как раз и отрицали в свое время, и не атеизмом, поскольку наше поколение, воспитанное еще верующими бабушками, стихийно оставалось с ощутимыми христианскими корнями, о чем свидетельствует наш яростный поиск через журналистику гуманистических основ мироустройства. Но впечатление единства и однопорядковости того духовного монолита, который прозвучал со сцены, правильное. И этот феномен интересен для более детального анализа. Ведь недаром мы утверждали когда-то, что на нашем Шестом этаже существует свой собственный, особый дух.
Если говорить о стихах, то там именно он и проявился со всей очевидностью. Нас объединила, прежде всего, общая культурная основа, вобравшая в себя лучшие, высочайшие образцы многогранного художественного творчества всего мира: ведь накопление в себе такой культуры - как базиса всякой образованной и развитой личности - было едва ли не главной нашей мотивацией. Кстати, именно в такой цели мы и видели, и понимали осуществление коммунистического идеала - как можно больше способностей и как можно меньше меркантильных потребностей. Идеализм - да, но просвещенный, одухотворенный, опирающийся на большую цивилизационную культуру. Правда, доступная культура была для нас порядком оскоплена. Но что-то и безусловно накопилось. И культура, следование ее законам, планкам, уровням - сразу бросается в глаза.
Второе общее в наших стихах - опора на реальность. Возможно, это след нашей профессии. Все стихи идут от реального, житейского даже повода; в них много актуального, социального, философского, зеркально отражающего то, что составляет течение жизни здесь и сегодня, в душе ли одного человека, или в более глобальном масштабе. Возникают та ясность и простота изложения, та отшлифованность смыслов и формы, в которых прочитываются как привычка уважать читателя, так и отсутствие авторского интереса к декадансу, зауми, кокетству и словесной эквилибристике. Это не значит, что нам чужды эксперимент, авангардизм, опыты Велимира Хлебникова или фантазии Кафки. Но в своем поэтическом самовыражении мы, прежде всего, исследователи жизни, а не литературной ткани. Что вовсе не мешает создавать стихи как совершенные тексты.
Итак, дух Шестого этажа, Большая культура и профессия прежнего журналиста как исследователя человеческой жизни (сегодня журналист уже нечто другое) - вот так, сошлись мы во мнениях, можно охарактеризовать поэтическую школу "Комсомольской правды". Чтение стихов именно эту школу и заявило как данность. Хотя никто из нас никогда на эту тему не думал, ни к какой школе себя не причислял, и вообще - за редким исключением - к поэтам себя по гамбургскому счету не относил. А вот оказалось, что сложилась и школа, и плеяда, которую мы будем пополнять, и качественная, серьезная, яркая, интересная поэзия.
Кстати, еще один штрих к характеристике нашей школы: среди них нет, как все тут же отметили, т.н. "женских" стихов, как, впрочем, и специфически мужских; все - общечеловеческие.
Второе неожиданное открытие - очень заметное разделение всех прочитанных стихов на те, что зазвучали, и те, которые оказываются сильней, звонче, ритмичней, когда их читаешь глазами, с листа, а вот при озвучивании что-то теряется, даже у тех, которые безусловно мелодичны и напевны. Так что лидерами зазвучавших стихов, которые к изначальным смыслам и словам сумели при чтении их вслух добавить особую энергетику музыкального воздействия, стали все три стихотворения Владимира Любицкого, Нины Аллахвердовой и Лидии Титовой. Причем, если у Владимира и при визуальном прочтении стихи выглядели мощными, а Послевоенное - еще и пронзительным, до слез, то стихи Лидии - очень камерные и визуально неровные, когда глаз спотыкается, теряя ритм, со сцены зазвучали необыкновенно красивой и полифоничной виртуозной мелодией, как если бы мы слушали инструментальное исполнение. Стихопоэмы Нины (короткие, но очень емкие) на глаз вообще воспринимаются почти прозой, а оказывается их надо читать вслух - и появляется свой звуковой строй, гармоничный и нетривиальный. Уже только ради такого открытия стоило приглашать актрису, показавшую, что далеко не все секреты стихосложения нам известны.
В ряду зазвучавших стихов оказались Куклы Виктора Липатова, Ругаем Россию Валерия Володченко, Черная дыра Марины Князевой, любовный стих Ольги Кучкиной, Лунный восход Наталии Моржиной, Осень Ирины Савватеевой. Почему - и не скажешь. Тем более, что, например, Плаха Марины Князевой - целый спектакль, актриса читала его с особым удовольствием, интонируя и меняя регистры. Но совсем простая и маленькая Черная дыра Князевой пробирала в простом же исполнении до мурашек, а Плаха осталась в памяти именно спектаклем, где слушатели - всего лишь восхищенные зрители. И у Валерия Володченко очень простой по строю стих о России, где весь эмоциональный удар приходится на последнюю строку, меняющий смысл на противоположный, - тоже до мурашек.
Конечно, это не значит провала других стихов. Это значит, что одни стихи звучат сильней с голоса, другие требуют интимного общения поэта со своим читателем, наедине и вдумчиво.
Таковы стихи Виктора Злобина, выбранные им для этого вечера. Мы знали Виктора как поэта нежного, но с озорным юмором, с шутками-прибаутками. А тут он прислал три философских стиха, обнажающих существо явления. Недаром именно они стали смысловым центром композиции в каждом из разделов. Вчитываться и размышлять приходится и над моими стихами, которые, несмотря на их отмеченную коллегами стройность и завершенность, не вызвали все-таки, как другие, непроизвольного "ах". Меня это не огорчает: как всякий автор уверена в том, что сделано. Просто они, как и некоторые другие, не сразу раскрывшиеся, наверное, более долговременного воздействия. А нужны читателю всякие: и мгновенного очарования, и долго постигаемые...
И все же у каждого из нас - при всей общности - своя выраженная индивидуальность, что определяет и выбор тем, и их интерпретацию, и литературный почерк. Это тоже ярко проявилось. Как точно заметила в обсуждении Элла Щербаненко, сначала запоминаешь отдельные строчки: "жалко куклят" Липатова, "пятку пяткою лаская" Кучкиной, "ругаем ее, ругаем, задыхаемся ...от любви" Володченко, "птичка не вылетит, годы не те" Шумского, "колючесть папиных бровей" Любицкого, "как старая пластинка недослушана" Титовой, "всю голубую простынь неба дал зацепить в щепоть Господь" Князевой... У каждого есть находки, за которые не стыдно и перед большой поэзией. Вам, кто начнет читать наш стихомонтаж, вашему поиску таких обжигающих строк можно позавидовать.
Интересно было также наблюдать переклики тем. Вот замечательный стих Любицкого о послевоенной трофейной скрипке, ценность которой забыта настолько, что ее сменяли на еду; а следом - легкий, но тоже горький в финале стих Саши Шумского, получившего на отдыхе в пионерском лагере заботливое родительское письмо , которое показалось тогда надоедливым и пустяшным - и вот "до сих пор не написал ответа"... Как поздно осознаем мы иногда, что нельзя девальвировать память о ценностях своих предшественников.
А вот тема жены: "неслучившаяся невеста, и, господь хранил, не жена" - это гимн гибельному увлечению мужчины (В. Володченко); "- Мое замужество? Не спрашивайте!
Страшное дело!" - это стих об осознании женщиной своего права и ответственности быть женой (Н. Аллахвердова); "и дан был жданный, но не смогла ему стать желанной" - стих жены с "опаленным крылом не-музы" (Л. Семина).
Вот тема жизненных итогов, актуальная для нас особенно: "Я в Чёрной Дыре хочу натопить –Я устала в космическом холоде жить" (М. Князева); "О чем грустит усталый человек? О неизведанном? О том, что жизнь – не милость?" (В. Липатов); "Я счастлива. У нас - все дома" (Н. Моржина); "Старые люди ходят со старыми палками. Прими их души, Господи, попозже, но прими, когда они насытятся друг с дружкой перепалками" (О. Кучкина); "Старость – это время синтеза: Все дела твои подсудны. Оправданья – относительны, Приговоры – абсолютны" ( В. Любицкий).
И так далее... Пересказывать можно все, но лучше перечитать. Главное, что тут хотелось бы вслед за выступавшими отметить, что даже минор у всех наших поэтов - жизнеутверждающий, без надрыва и проклятий, а мажор - искренен и целомудренен, показывает чистые и благородные души, не разъеденные цинизмом, ложным пафосом, прагматическими расчетами.
Теперь дело за второй волной клубной поэзии. Еще так много превосходных поэтов ждут подтверждения принадлежности к славной плеяде воспитанников школы Шестого этажа: Алексей Дидуров, Владимир Сидоров, Виктор Широков, Андрей Чернов, Олег Хлебников, Наталья Вареник, Владимир Муссалитин, Виктор Сагидов, Виктор Дюнин, Юрий Рост, Виктор Шуткевич и другие, которых еще надо возродить в памяти. Список открыт...
Клубный день поэзии. Композиция № 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ . НОТА «МИ»
(послевоенное)
Лишь радость маминого вскрика,
Колючесть папиных бровей,
И скрипку – маленькую скрипку,
Случайный воинский трофей…
Я больше ничего не помню
О том далёком мирном дне –
Он был как праздник новогодний:
Плясали тени на стене,
И люди плакали счастливо
Почти отдельно от теней,
А скрипка пряталась пугливо,
Как очевидец сиротливый, –
Мы не притрагивались к ней.
Наверное, она умела
Любить и, властвуя всецело,
Влюблённых опалять огнём –
Но тут как будто онемела
В плену невольничьем своём.
И много дней она, немая,
Жила у нас не на виду
До той поры (какой – не знаю),
Как бабушка моя родная,
Семью от голода спасая,
Её сменяла на еду.
Отец о торге том проведал –
И, отказавшись от обеда,
Он слёг с инфарктом от того,
Что будто бы кого-то предал
Или навек ушла Победа
Из рук наследника его…
А я, признаться, и не чаял
Той скрипкой овладеть сполна –
Чужой осталась мне она,
Лишь вспоминал о ней печально…
Как вдруг однажды зазвучала
Во мне волшебная струна.
Я зарыдал во сне – мне пыткой
Казались бабушкин обед,
К обеду сваренная рыбка,
Отца бессильная улыбка
И наша импортная скрипка,
Которой затерялся след.
Вторая смена
Да будет горн!
Да здравствует линейка!
Сосновый бор,
За ним узкоколейка,
Где между шпалами
зеленый молочай,
Где после грома вспыхнула свеча
И небо стало бело-голубым.
Я это лето тоже не забыл.
И помню: ты была ужасно рада,
когда в футбол у первого отряда
Мы выиграли лагерный финал.
(Мне в той игре поставили фингал.)
Перед грозой нас мучила истома,
А вечером пришло письмо из дома.
Письмо из дома: «Слушайся врача.
Купайся меньше. Кушай. Не скучай».
«О, господи, какая ерунда волнует их!»,
Подумал я тогда
И до сих пор не написал ответа…
Вторая смена. Середина лета.
СЕРДЦЕБИЕНИЕ
Что такое стихи и поэзия?..
Для кого-то – любовь и печаль.
Для кого-то – хожденье по лезвию,
Когда жизни постылой не жаль.
Этим видятся крылья могучие
И полёт высоко над землёй.
Те взволнованы: слёзы горючие
Льются тайно над чьей-то бедой.
Ну а этот, восторгом охваченный,
Суждено ему в бездну упасть.
И останется долг неоплаченный,
И погаснет безумная страсть…
Пусть в душе кутерьма и распутица.
Погоди, не спеши ты к реке.
Всё увидит, поймёт и заступится
Муза мудрая с кружкой в руке.
Разве есть у кого-то сомнение,
Что поэзия - ритмы, стихи –
Человечества сердцебиение,
Где божественны даже грехи?..
ЛЕОНИДУ ФИЛАТОВУ
Домишки, укрытые снегом,
кривые скелеты берез.
Повязана времени бегом,
глазею до рези и слез.
Равнина, гора, мелколесье,
плетенье мостков и стропил,
могилка случайная вместо
кого-то, кто жил здесь и был.
На санках согбенная тетка
ребенка везет налегке,
нескоро, видать, довезет-то,
жилья не видать вдалеке.
А дальше на белых просторах
под красным, как жар, кирпичом,
строенья растут, по которым
придут полоснуть кумачом,
ножом, топором и обрезом
и красным, как жар, петухом,
чтоб снова огнем и железом
и стадом – за пастухом.
Привольно, и скрытно, и скудно
раскинулась вечная Русь,
люблю тебя сильно и трудно,
жалею, не знаю, боюсь.
***
Мы ругаем тебя, Россия,
Позволенья не испросив...
Без оглядки.
С размахом.
Сильно.
Как и водится на Руси...
Нет,
на сердце не держим
камень -
Видно, это у нас в крови,
Что ругаем тебя, ругаем...
Задыхаемся…
от любви.
ИЗ ПОЭМЫ «ЗАПИСКИ УМНИКА»
Пятниста, пятниста Сенатская площадь;
Цыганка в монистах рубашку полощет.
А чья же там кровь, на рубашке той белой?
—Того, чье в Неву было брошено тело.
А кто он — лакей, половой иль сапожник,
По белой рубахе признать невозможно.
Пятниста от крови Сенатская площадь,
И ржет с голодухи цыганская лошадь.
Студено стекает с рубахи водица,
Рубаха цыгану всегда пригодится.
ЛУННЫЙ ВОСХОД
В низине рыдала и выла собака.
Луна из бездонных космических вод,
кровавая, лезла от хлада и мрака
на тихий, уютный земной небосвод.
Одно за другим загорались окошки
домиков дачных. И все, день угас.
Собака в низине стонала. А кошки
с небес не сводили прищуренных глаз.
Домишки осели, притихли безмозгло.
Низина темнела, туманом полна.
На наш обжитой небосвод,
к нашим звездам,
чужая, огромная лезла луна.
***
Заржавел куст рябины под осенним дождем.
Лоскутами обвисли промокшие листья.
Как всегда обреченно в предзимье живём,
принимая за кровь красных ягод сокистья.
И смородины лист задубел-загрубел,
он в соленья для вкуса уже не годится.
Оставляет предзимье нас всех не у дел –
королевскую ль рать, иль гражданские лица.
Ветер в окна бросает сопригоршни брызг,
сквозняки по щелям всё пронзительней дуют.
Все знакомые люди рассорились вдрызг,
за пустые понятья друг с другом воюют.
Что за мёртвое время – предзимья пора…
Раздирает рассудок от дикого страха:
то ль за взгляды не те – обухом топора,
то ли с фронта на вечную память – горсть праха.
Опадает с рябины последний листок
и по лужам плывет перевернутой лодкой.
У предзимья сегодня кровавый исток.
Добела не отмыть ни словами, ни водкой.
***
Измучены бессонницею города,
Дома бездыханно чернеют окнами,
Натянуты, как нервы, антенны и провода
Над громадами каменными и бетонными.
В этом городе улицы сдавлены,
И я, как птица полузадушенная,
Как будто всеми навсегда оставлена,
Как старая пластинка недослушана.
Небо хмурое, серо-синее,
Ни звезды, ни даже облака.
Что же сделать, чтоб остаться сильною,
Не застынуть в печальном облике?
Вспомню светлое, немного грустное -
Летним вечером звезды низкие,
Старый дом, наполненный звуками,
Голосами родными, уже не близкими.
На плахе. Мария Антуанетта
Как я легко взошла на плаху!
Засохшего цветка острей
Здесь древесина кровью пахнет –
Всей непролитою моей –
Кипучей бешеною кровью,
Что яда слаще, мёда злей,
Чернейшей - в темноте альковной
И алой - в свете площадей.
Я неземное утешенье
В минуту смертную нашла –
Стою – бессмертное растенье
За миг до лезвия ножа.
Стою – склонилась – на колени –
Извивы локонов – наверх.
Всей низкой жизни веселее
Мой безудержный низкий смех.
Смеюсь в объятьях лютой страсти,
От наслаждения – смеюсь –
Смеюсь от боли, как от счастья,
Смех вплавлен в жизненный прикус!
Во сне рыдают смехом дети,
Хватая простыни в щепоть.
И мне в лихое лихолетье
Дал простынь зацепить Господь –
Всю голубую простынь неба
В ажурах тонких облаков.
Ведь смерть всегда, всегда – победа –
Освобожденье от оков –
От страхов, слухов, лести, фальши,
От лжи, что разжижает кровь –
Смотри, народ, по-настоящему
Падёт здесь королевский лоб!
Взаправду – шея – лебединая –
Её желал, таясь, холуй –
Отдаст, отдаст ей гильотина
Свой сладострастный поцелуй!
И – зарычит зверино площадь,
Молясь, рыдая и кляня!...
К ботинкам палача отскочит
Лихая голова моя.
И я узнаю миг свободы –
И – сверху – вниз – опять наверх!
Я отдаю себя народу
В число его бессчётных жертв.
И будет сладостно и пылко
Твердить, что воля – удалась.
И каждый выучит затылком,
Как сладко окрыляет казнь!
ПОМОЛЧИМ
Давай немного помолчим.
Когда слова острее бритвы,
Мы не дадим простора им,
И вспомним тихие молитвы.
Упрёки ложные, поверь,
Наносят раны, что кинжалы.
Не обойтись нам без потерь,
Когда мы холодны, как скалы.
Лишь только нежности порыв,
Той, что мудра и молчалива,
Поможет совершиться диву,
И не скатиться под обрыв.
Давай немного помолчим,
Сердцами вверившись надежде,
И снова трепетно, как прежде,
Друг другу руки подадим.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НОТА «СОЛЬ»
Воспоминание о последнем дне каникул
Пускай с утра задерживают рейсы
Сплошные грозовые облака,
Сквозь них пробьются, словно эдельвейсы,
Четыре габаритных огонька…
Во «Внуково» антенны укачало
Ветрами бесконечных перемен,
Опережая осени начало,
Кружится лист вокруг твоих колен.
А ты стоишь, загаром похваляясь,
(Сейчас тебя таксисты позовут),
Смешная, длинноногая, как аист,
За лето позабывшая Москву.
И дождь, как тот ударник с танцплощадки,
В своем усердии бездарно беспощаден,
Выстукивает в памяти слова:
«Поедем в лес.
Там желтая листва».
***
Я приду к вам из апреля
По ручьям и по лугам
Из эфира и капели
В платье светлом Боттичелли
Всем цветы раздам.
Расскажу: у нас, в апреле,
Уж леса зазеленели,
Птицы те, что прилетели,
Ждут вас по садам.
Я желаю, чтоб в апреле
Вам приснились детства сны.
Все плохие предсказанья,
Злые предзнаменованья
Опрокиньте на рассвете
В реки звонкие весны.
Реки во море вольются,
Значит, все худое, стылое,
Больное, синева морей
Растворяет и уносит,
А на берег тихо бросит
Только жемчуг просветленья
Да янтарь волненья
От любви моей.
Ранним утром легким шагом
С заплетенною цветами
Светло-русою косой
Я приду к вам непременно
И прольюсь росой.
***
Редкий случай: на бульваре – никого.
Слева-справа шелест мимолетных шин.
Разогрелось и сияет молоко
из стаканов фонарей. Ты не спеши.
Места много: прошагаем вразнобой,
посмеемся и поплачем невпопад,
покудесим над нескладною судьбой,
поколдуем, вызывая снегопад…
Успокой на вечер дребезжащий нерв.
Полегчает на плечах твоих тоска.
Этот добрый дядя-милиционер
лишь покрутит молча пальцем у виска.
ЖЕНЩИНА
Когда «Песнь песней» Соломона
Слагалась в царственных дворцах,
Превыше Бога и Закона
Любовь восславилась в сердцах.
Не меркнет издревле сценарий:
В любовном трепете уста,
И между спелых полушарий
Как луч, распятие Христа.
И смотрит старец умилённо:
Се – жизнь, и в яви, и в мечте.
Её несёт в себе Мадонна,
И с ней Спаситель на кресте!
Ревность
Я ревную тебя…
Боже правый! –
Сердцу годы, увы, не броня.
Говорливый, весёлый, кудрявый,
Мой соперник сильнее меня.
Он романтик, он дерзок порою,
На мечты и посулы богат,
Он судьбой увлечён, как игрою,
Никаких не боится преград.
Он как ангел – лишь воображаем,
Ты не знаешь о нём ничего.
Но когда я тебя обижаю,
Ты нет-нет да и вспомнишь его.
Знает он о любви лишь по книжкам –
Я свою через годы пронёс.
Но ревную тебя как мальчишка:
Затаённо, нелепо, всерьёз.
Да, ты рядом со мною, ты – дома,
И надёжен мой давний причал,
Но ревную к себе, молодому,
Как, бывало, к другим ревновал.
И хоть годы вернуть не смогу я –
Не соперник мне юный двойник:
Я, родная, тебя не ревную –
Просто, видно, люблю за двоих.
***
Ведьма с ласковыми глазами
Тихо спит на моем плече…
Мне давным-давно предсказали
Этот гиблый полет к свече.
Это все мне давно известно.
Ночь, как губы твои, нежна…
Неслучившаяся невеста,
И, господь хранил, не жена.
ЖЕНА
- Мое замужество? Не спрашивайте!
Страшное дело!
Вообразите!
Увидел женщину с букетом ирисов,
Высокую, в шелках,
И так изменился,
Что не слушается
Даже врача.
Ходит теперь,
Опираясь на трость.
Смотрит в ту сторону,
Куда скрылась незнакомка.
Живу, затаив дыхание.
Ведь он – мой муж!
Купил котелок,
Какие теперь не носят,
Говорит, что именно такой
Идет джентльмену,
Помахивающему тростью!
Он теперь себя так называет.
Шутит,
А у самого глаза полны
Слез.
Что мне делать?
Как спасти мужа?
Ах, это невозможно?
И надеяться, говорите вы,
Не на что?
Тогда
Закрою глаза:
- Нет ничего этого!
Стисну зубы,
Не издам
Ни звука.
И не сдвинусь
С места.
И не станет
Ни этой женщины
В шелках,
Ни расцветших ирисов,
Ни трости,
Ни котелка!
Это я вам говорю.
ИОГАННУ СЕБАСТЬЯНУ БАХУ
Я живу, как в органе,
В своей старой квартире,
Трубы-форточки открываю
попеременно четыре.
Как живется в органе,
правду вряд ли скажу-
Дело тут не в обмане -
В расходящейся гамме,
Что я сердцем пишу.
Только с западным ветром
Вдруг послышалась фуга -
Я соседей стесняюсь,
Я дрожу от испуга.
Мир звенит, изменяясь,
Звуки, как колдовские дожди.
В них почти растворяюсь,
Ноты стонут в груди.
Исчезает реальность,
И рассудок, и смысл,
Я меняю тональность,
Где басовый регистр?
Только кто там у двери,
Затихает орган...
Ни за что не поверю,
Никому не доверю...
Это Вы, Иоганн?..
***
Запоминать не обязательно
Банальность вечную одну:
Твоя любовь –
мой круг спасательный…
И омут, где я утону.
Еще раскаиваться будем,
Что понимание придет:
Нелепы мы, когда не любим, –
Как птицы,
сшибленные влет.
Мужчина
Старый,
старый воин,
Который видит души погибших
И никому не признается в этом,
Чтобы не казаться странным,
Прославленный многими победами
В боях,
в которых никогда не оберегал
свою жизнь,
плакал сегодня оттого,
что так и не встретил женщину,
которой он смог бы отдать все.
НЕ-МУЗА
Казалось, птицей взлечу на небо,
Увижу сверху – где быль, где небыль.
Сребристой рыбою нырну в поток -
Пьянящим будет судьбы глоток.
Ковыль-травою в степь разольюсь,
Вокруг колёс его узлом завьюсь.
И расстаралась. И дан был жданный.
Но не смогла ему стать желанной.
С небес упала. И захлебнулась.
Трава увяла. Я обманулась.
Брожу потерянно по листьям палым,
По отпечаткам кленовым, алым.
Любви служила самозабвенно –
В разрыв аорты, до спазма в венах.
Но опаленным крылом не-музы
Махну устало - в разрыв союза
Неутоленного соучастья,
Не оправдавшегося женского счастья.
Других нашёл. И другим дарил.
Пусть и попроще. Пусть и без крыл.
Но с ними жил – с душой враспах.
Со мной в обнимку, да впопыхах.
Терпели-пели – каждый в отдельную -
Любовь постылую, любовь постельную.
Брожу по прошлому. А в складках блузы
Саднит фантомно крыло не-музы…
***
Спина широкая мужская
к спине прижата узкой женской,
и пятку пяткою лаская,
всю ночь плывут они в блаженстве,
еще любим, еще любима,
постель залита светом лунным,
плывут, плывут неумолимо
одним возлюбленным Колумбом,
теплом друг друга согревая,
плывут во время, что остудит,
еще живой, еще живая,
туда, где их уже не будет.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НОТА «ДО»
Куклы за ниточки дергают кукол других.
Куклы другие сигналят по ниточкам третьим.
Мир весь запутался в нитках тугих:
Стронемся вроде к тому, да того ли мы встретим.
Куклы роятся, торгуют, летают и спят.
Куклы рожают и войны свои затевают.
Что тут поделаешь? Только вот жалко куклят.
Есть всё хотят. И беспомощно рты разевают.
Как их оставить — ничтожных, родных, дорогих…
Тут же погибнут в тисках беспощадных.
Но вырастают и дергают кукол других,
Третьих, четвертых, и сотых, и -ардных…
Всей-то и жизни
Всей-то и жизни – розетка листа
Травяного,
тропиночный росчерк…
Небо в осколках сияющих точек
Елей,
заостренных в небеса…
Всей-то и жизни, что –
трав шелестенье
В поле открытом -
да запах тепла
Земляной -
и над пылью легла
Сладкая влага уснувших растений…
Всей-то и жизни, что –
сладость цветка
Полевого
в невзрачности скромной…
Всей-то и жизни, что – поле -
– а кроме -
Поле такое, что слепит глаза!
Одесский фотограф
Старый фотограф, добрый шарманщик,
Птичка не вылетит - нас не обманешь.
Кот в сапогах или чертик с рогами
Красок добавят в сказочной гамме.
Все остальное будет реальным:
Сад. Выпускница в платьице бальном,
Бронзовый Пушкин.
Майор с «половиной».
(Все удовольствие - рубль с полтиной.)
Чертик смеется, и кот удивлен.
В старом саду осыпается клен.
Осень в Одессе, пустой Ланжерон,
Старый фотограф сядет в вагон...
Много народу в десятом трамвае
(Мало народу в нем не бывает.)
Старый фотограф на мир не в обиде:
Он эти лица, кажется, видел.
Вот выпускница в платьице бальном.
(Встречи в трамвае - это реально.)
Справа - знакомый майор в орденах,
Карточек много - память одна.
...Утром он пленку зарядит в кассету,
За сигаретой сходит к соседу.
Чайник согреет на общей плите.
...Птичка не вылетит - годы не те.
***
Старые собаки ходят со старыми людьми.
Старые люди ходят со старыми палками.
Прими их души, Господи, попозже, но прими,
когда они насытятся друг с дружкой перепалками.
Чёрная дыра
Я поставила печку в Чёрной Дыре,
Пусть станет тепло в этой чёрной норе,
В этой узкой дыре, в этом лазе без сна,
Я в затворку печную грузила дрова –
И теперь не дышу, и не ем, и не сплю:
Я топлю.
Я топлю. Я топлю…
Я в Чёрной Дыре хочу натопить –
Я устала в космическом холоде жить.
***
О чем грустит усталый человек?
О неизведанном? О том, что жизнь – не милость?
О том, что вспомнилось забытое навек?
Душа его немного притомилась.
Душа его, как заяц на снегу.
Стреляли бы, да белым все закрашено.
Душа: уйдут, тогда сбегу.
Что у судьбы излишнего запрашивать…
Душа тиха, трепещет, будто лист.
Сердчишко бьется, мечется в тревоге.
И слышится в ушах разбойный свист.
И думает душа о всемогущем Боге.
(моя теория относительности)
Старость – это время синтеза:
Все дела твои подсудны.
Оправданья – относительны,
Приговоры – абсолютны.
Заблуждения простительны
Под влиянием минуты.
Но… ошибки относительны –
Результаты абсолютны.
Раз предашь святую истину –
Поздно каяться прилюдно:
Поведенье – относительно,
Уваженье – абсолютно.
Надо оставаться искренним
В разноликом море людном:
Окруженье – относительно.
Убежденья – абсолютны.
Ордена на чьём-то кителе,
Кто-то пал в сраженье лютом…
Все парады относительны,
Лишь Победа – абсолютна.
Жить борцом или просителем,
Посчитав, что спорить глупо?
Диктатуры – относительны,
Только судьбы – абсолютны.
Как истории носители
В чьей-то памяти подспудно,
Мы уходим относительно –
Остаёмся абсолютно.
И на внуков упоительно
Удивляясь поминутно,
Мы стареем относительно,
Молодеем – абсолютно.
***
Мы переедем в новый дом
(на самом деле – ветхий, древний!)
и безмятежно заживем.
А покосившиеся стены
и в хмарь текущий потолок
теплы, шершавы, деревянны…
А за окном чертополох,
слоеные ломти тумана,
а над туманами – луна,
полна, упруга и медова.
Звон комариный у окна.
Я счастлива.
У нас все дома.
Разговор
Старший сын.
Как хорош он под парусами.
Как хорош он, слушающий другого,
Как хорош он, провожающий поезда.
Переплывший столько водных пространств,
Улыбается безбрежной улыбкой:
-- Будь спокойна!
Ты отправилась в путь.
Плыть в одиночестве – не значит быть одинокой!
Мы станем приносить тебе добрые вести!
Не думай о нас!
И не избегай своего.
Мы так гордимся тобой!
- Ты говоришь это как сын? – спросила.
Он покачал головой.
- Нет. Я говорю тебе это как человек,
Повстречавшийся на своем пути
С другим человеком.
ФИНАЛ. НОТА «ЛЯ» МАЖОР
***
Шубы, плащи, сарафаны,
Легинсы, сланцы, банданы…
В декаду вместился сезон.
Мгновенно морозы забыты,
Мгновенно все окна отмыты
И мусор на свалку свезен.
Березы, сережки, пыльца…
Солнце, сиянье лица.
Первый румяный загар.
Прогулки, свидания, ночи.
Под окнами кто-то хохочет.
Новый любовный угар.
Последних ветров ураганы,
Первой грозы барабаны,
И, наконец, водолей.
Фонтаны забили. И трели –
Стыдливо пока, еле-еле –
Пробовать стал соловей.
***
Мне осень напевала в тишине
Простые позабытые мотивы
О том, как зябнут звезды в вышине,
Как листья облетевшие красивы...
Мне осень толковала мудрость книг:
Мол, ни о чем печалиться не стоит,
Мол, все пройдет, и только этот миг
Чего-то значит и чего-то стоит.
Мне осень говорила о любви,
Шутила и смеялась, не смолкая,
И шорохом ноябрьского дождя
Звучала эта музыка простая.
Мне осень говорила... Капал дождь...
И лист щеки коснулся, облетая....
И день прошел, и дождь прошел - ну что ж!
Осталась эта музыка простая:
И в снежно-белоснежной тишине
Я слышу позабытые мотивы
О том, как зябнут звезды в вышине,
Как листья облетевшие красивы...
БЫЛИ ИСПОЛНЕНЫ СТИХИ Нины Аллахвердовой («Жена», «Мужчина», «Разговор»), Валерия Володченко («Мы ругаем тебя, Россия», «Ведьма», «Когда не любим»), Виктора Злобина («Сердцебиение», «Помолчим», «Женщина»), Марины Князевой («На плахе. Мария Антуанетта», «Всего-то и жизни», «Черная дыра»), Ольги Кучкиной («Леониду Филатову», «Спина широкая мужская…», «Старые собаки»), Виктора Липатова («Из поэиы «Записки умника», «Куклы», «О чем грустит усталый человек?»), Владимира Любицкого («Послевоенное», «Ревность», «Моя теория относительности»), Наталии Моржиной («Лунный восход», «Редкий случай», «Мы переедем в новый дом»), Ирины Савватеевой («Мне осень напевала»), Людмилы Семиной («Заржавел куст рябины», «Не-муза», «Шубы, плащи, сарафаны»), Лидии Титовой («Измучены бессоницей города», «Я приду к вам из апреля», «Иоганну Себастьяну Баху»), Александра Шумского («Вторая смена», «Воспоминание о последнем дне каникул», «Одесский фотограф»)