Обитаемый остров

          

***

Ну и где теперь твои идеалы?

Выбирайся из тепла одеяла,

открывай глаза на мир, да пошире.

Посмотри, как здесь изводится каждый

от мучительной внимания жажды. 

Посмотри как здесь июль дебоширит. 

 

Вон мальчишечка в отцовской пилотке. 

Все в одной теперь подводной мы лодке. 

Ты не вешай на людей этикеток, 

ведь предание старо ли, свежо ли, 

но положено о самом тяжёлом

по негласному молчать этикету. 

 

Да без разницы уже — чёт ли, нечет. 

Что же ты сейчас рвёшь и мечешь? 

Что, задели, наконец, за живое? 

Перекрыли вдруг поток кислорода: 

огрубевший и глухой глас народа

чередуется с отчаянным воем. 

 

Ты поймёшь, что ты и есть этот голос,

оборвавшийся, как тоненький волос 

с головы у неродного ребёнка. 

Ты для родины ведь тоже — приёмыш, 

изучаешь потайные приёмы,

как вышагивать по крупной щебёнке. 

 

Идеалы? Ну а что идеалы? 

Пей горяченький бульон из пиалы. 

Не пора тебе ещё наверху жить, 

в облаках, где ты так часто витаешь. 

Мир наш грешен — но и ты не святая. 

Осмотрись — здесь совершенно не хуже.

 

 

***

А политики льют елей. 

Он сочится из всех щелей,

мол нам надо вперёд и ввысь. 

Если хочешь — себе налей,

только чур потом не кривись

 

на луч солнца в окно со сна. 

Ты весь вытянут, как сосна,

в высоту уже перешёл. 

Но страна-то с тобой честна:

ну не будет всё хорошо. 

 

Затыкают здесь рот смолой — 

и ни песенки удалой, 

ни в дырявой ходить джинсе.

Лишь молиться на аналой

за себя, за него — за всех. 

 

Ты на милость безмерно щедр. 

Раздаёшь, что орехи — кедр,

сострадание всем подряд. 

Чем пустее запасы недр, 

тем  тусклее глаза горят. 

 

Ты пока ещё жив-здоров.

Наломал уже столько дров, 

как талантливый лесоруб. 

За подачки взамен даров 

ты не видел ведь леса рук. 

 

А политик — не то, что ель: 

постепенно меняет цель, 

постепенно меняет цвет....

 Прорастаешь в любую щель, 

чтобы просто увидеть свет. 

Дом, который...

 

Во взгляде у дома — лампы.

Во взгляде у дома — люди. 

Все двери его открыты,

но только никто не выйдет, 

ведь мы не позволим выйти. 

Все правила в доме — наши: 

как жить в нём, дышать и кушать, 

мы всё здесь предусмотрели. 

 

Смотрите, как всё прекрасно: 

здесь думают наши мысли, 

здесь чувствуют наши чувства,

мурлыкают наши песни,

поскольку своих-то нету.

 

Держите свою свободу, 

ведь вы так её хотели!

Чего испугались сразу?

Не знаете, что с ней делать? 

Так мы вам сейчас расскажем. 

 

Приятней всего ютиться

на лестничной клетке тесной, 

пока кулачок сердечка 

по клетке грудной колотит. 

 

Не стоит смотреть на небо. 

Сияет там вечный разум. 

Того и гляди, ослепит. 

Скажите, оно вам надо?

 

И вот потому-то лучше

жить в нашем красивом доме.

Смотрите, здесь даже души, 

не то что там окна — настежь. 

 

Понаблюдайте: в окнах

светятся счастьем люди, 

светятся жёлтым лампы. 

Лампы, похоже, ярче. 

Когда-нибудь надоест нам, 

и мы их тогда потушим. 

***

Попробуй побыть патриотом,

любить свою родину слепо. 

Ведь ты её копия, слепок. 

Похожи на Кипр  киприоты,

и свой обитаемый остров

они любят горько и остро. 

 

И дело совсем не в природе,

не в птичьих заоблачных трелях, 

в которых мы поднаторели.

Когда у родного народа

есть песни про счастье и горе, 

есть песни про сёла и город, 

 

Ты сам запоёшь во всё горло

про наше небесное братство.

Но лучше за это не браться, 

ведь сразу дыхание спёрло:

а вдруг кто услышит крамолу? 

Молчи, пока ты ещё молод. 

 

Любуешься: лес корабельный, 

сухие столетние сосны.

Затянешь ты вдруг не марш грозный, 

а нежный напев колыбельной.

Уснёт крепко-накрепко лихо, 

в стране прогремевшее лихо. 

 

И чувствуешь: да,  тебе внемлют! 

И небо — там, над головою, 

не спросит: а кто это воет? 

Поэтому эту вот землю

не за черноту, не за имя 

ты любишь — и это взаимно. 

***

Я никогда не лгу. 

Горек неправды плод. 

Я за твоё тепло 

перед тобой в долгу. 

Как мне теперь отдать 

в нашей судьбе отчёт? 

Через тебя течёт 

честная благодать. 

Мутная, как вода, 

чистая, как стихи. 

Волею всех стихий

порваны провода 

и не дойдёт сигнал - 

радостный флажолет. 

Главное — не жалеть 

тех, кого ты прогнал. 

Это — куда честней. 

Зла на них не держи. 

Пропасть открой во ржи, 

радость открой в весне.

Падай в канавы, рвы, 

чувства топчи, как грязь, 

станет слабее связь — 

значит её порви. 

Лезь головой в петлю,

строй из себя ханжу. 

Я уже не скажу, 

как я тебя люблю. 

 

 

***

На личном фронте идут бои.

Любовь опасна для молодых. 

Почувствуй резкий удар под дых — 

тебя убили. Причём, свои. 

 

А ты кричишь им: «За что? За что?» 

Они с насмешкой тебе в ответ: 

«Нам спать мешает твой яркий свет. 

Ты лучше окна плотней зашторь. 

 

А то заметят в тылу врага 

святого слова стеклянный блеск — 

и нас повалят, как валят лес, 

и жизнь нам станет не курага.»

 

Ты рухнешь оземь, как будто ты — 

сухие стебли свободных трав, 

терпеть не в силах подобных травм. 

Они — уходят: светлы, чисты. 

 

Проходит время — а ты жива, 

покинешь город, который жмёт, 

с трудом, но вспомнишь, как пахнет мёд, 

и сушку с чаем пойдёшь жевать. 

 

И дождь всё  так же идёт в четверг, 

и горек шёпот степной травы. 

А ты лежишь всё — лицом наверх. 

А ты на небо идёшь на вы. 

***

Вдыхать ноздрями запах первых лип,

тех самых, до которых не дорос. 

Как липовый листок к тебе прилип 

годами тебя мучивший вопрос: 

ну сколько на душе ножом скрести

короткое словцо одно — «прости»?

 

Нести с собой багаж своих грехов, 

разрушенный на четверть Колизей, 

два томика нечитанных стихов,

полученных в подарок от друзей. 

Взгляд, жаждущий тепла, к словам приник,

попав случайно на страницы книг. 

 

Узнать родных и в профиль, и в анфас, 

черты души, не говоря — лица. 

Обняться с ними по команде «фас!»,

которую отдал нам полицай. 

К родным вернуться вопреки всему, 

перенеся войну, тюрьму, суму...

 

И, будучи счастливым, не считать

воронами летящих лет и зим. 

Тебе и зеркала-то не чета, 

поскольку ты вполне в них отразим. 

И мысль пронзает острая, как гвоздь, 

что жизнь твоя прошла уже — насквозь. 

 

Пока идёт цветочная пурга, 

гулять по небу снова допоздна, 

и не бояться, будут ли ругать.

Пускай немного поздно — да познать 

все тайны мира — сразу, до основ, 

значения коротких летних снов. 

***

Не успехами — так успешками 

будем хвастаться всем с усмешками.

В шрамах пояс весь плечевой. 

Раз не собственный дом  - так сталинки, 

не сапожки из замши — валенки. 

Это лучше, чем ничего. 

 

Это лучше, чем одиночество 

тех, кому умирать не хочется 

ни за родину, ни за Че. 

Это лучше святого, грешного 

и приевшейся каши гречневой,

ведь по сути, они зачем? 

 

Достижения наши скромные — 

это разве что съесть скоромного 

в заключительный день поста. 

А на большее разве хватит сил? 

В ослепительно-белой святости 

распишись и печать поставь, 

 

будто след на снегу от обуви. 

Разве ты никогда не пробовал 

за собою сжигать мосты? 

Чаша горя, до дна испитая 

заставляла тебя испытывать

за страну свою жгучий стыд. 

Потому — откажись от имени,

и в прихожей одежду зимнюю

как тяжёлый сними доспех. 

Загадай: будет вечным лето пусть, 

будет длинной-предлинной летопись, 

где напишут про твой успех. 

****

Если петь осанну — значит только хором. 

Значит, даже в школах возводить бойницы. 

Всюду ощущаем стойкий запах хлора,

словно в коридорах близкой психбольницы. 

 

Осень поперхнётся новым эпизодом, 

нежности звериной повторится приступ. 

Так что до начала следующей оды 

выживут в итоге лучшие хористы. 

 

Ну чего ты ноешь? Ведь рубец-то зажил. 

Ты на всё, что видишь, смотришь с укоризной. 

Нету перспективы в городском пейзаже. 

Нету перспективы в нашей глупой жизни. 

 

Так тогда откуда мы всё время слышим 

нам самим во славу радостные гимны? 

Всё, что мы имеем, нам даётся свыше, 

 В комнатушке тесной холод полузимний. 

 

Ведь у нас ни пуха, ни пера — да к чёрту!

Всё что мы имеем — это пара коек. 

Всё, что нам осталось — лишь писать да чёркать 

грустные баллады о своём покое. 

 

Сколько слов хвалебных в воздухе повисло, 

как на стенах дома — виноград неспелый.

И неважно, что там будет в наших мыслях.

Песни мы напишем. Только бы их спели. 

***

Постзакатное небо оттенка опала

наклонилось устало над киевской трассой. 

Мы за тысячу жизней его покупали, 

чтобы позже уснуть на казённых матрасах. 

 

Постсоветского китча отсутствие стиля

переходит на мебель, одежду, посуду.

Мы ещё никого ни за что не простили, 

чтобы взять и так просто убраться отсюда. 

 

Пост-издание книги заезженных истин, 

от которых так резко несёт скипидаром,

нам подарит наш бог, и он так бескорыстен,

что готов нам отдать весь тираж даже даром. 

 

Посттравматика шока от сложных условий, 

тех, в которых нам жить за неделей неделя. 

Но на что не сподобится слабое слово — 

то получится сразу у сильного дела. 

 

Постмодерная юность смеётся над нами. 

Её путь белоснежными  нитками вышит. 

Про успехи солдат нам вещает динамик, 

только сами солдаты его не услышат. 

 

Поствоенное время наступит нескоро.

Сколько новых истерик нам небо закатит? 

Кто-то, сидя в автобусе, тронется с горя.

Мы останемся, молча любуясь закатом.