Два поклона (рассказ)

Подробности

Категория: Наталья Советная

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1519

Как-то неожиданно вслед за дождём, не дожидаясь затишья, выпал первый снег. Порывистый ветер вдруг стал швырять густую снежную россыпь на мокрую землю. И она как будто посветлела…
Расписание пригородных поездов, словно только и ожидало такой погоды, в тот же день изменилось. Вокзальное радио беспрерывно бубнило: «Будьте внимательны: отменено движение по следующим направлениям….» Но нужная Андрею электричка отправлялась через тридцать минут, и он пошёл к кассе за билетом.

…Хранительница маленькой часовни, монахиня в миру матушка Фотинья, к которой ехал Андрей за советом, жила в небольшом заброшенном посёлке. Когда-то здесь работал военный завод, в домах и бараках жили семьи специалистов, а теперь…
Производственные здания из красного кирпича разрушены (матушка шутит: фильмы о мировой войне и о Чечне у нас снимали, вот на этих развалинах), люди разбежались, разъехались. Летом, правда, дачники оживляют землю садов и огородов, а зимой можно встретить только редких местных жителей да бомжей, которые прибирают «к рукам» то, что не потрудились припрятать хозяева…

Короткий ноябрьский день, кажется, стал ещё короче: час назад, когда Андрей в вагон садился, было совсем светло, а вышел на платформу — сумерки. Огляделся, прикрывая глаза от снега рукой, словно козырьком: справа чернеет большое озеро — ещё не замёрзло, слева — тёмные развалины, зияющие пустыми окнами, холодными, как бездна. Чуть дальше видны крыши одноэтажных домиков. Надо только перейти железнодорожные пути. Андрей поднял воротник куртки, надвинул на лоб чёрную с белой полоской, вязаную шапочку и решительно зашагал по тропинке.
Навстречу из-за покосившегося деревянного сарая выскочил рыжий пушистый кот со вздыбленной ветром шерстью, остановился в нескольких шагах от Андрея и жалобно мяукнул. Двое других: озябшая кошка и котёнок—подросток в нерешительности застыли возле обледеневшего валуна.
—Ну что, бедняги?— Андрей остановился. В сумке — бутерброд с колбасой, мать приготовила в дорогу.
Худенькая женщина с пятилитровым газовым баллоном в руке, обходя незнакомца, пояснила:
—Дачники… Бросают, как мусор.
В её глазах почувствовалась усмешка (к Фотинье, небось, благословляться приехал!) Ветер хлестнул по лицу женщины горстью снега. Она опустила голову, заторопилась.
Андрей протянул руку к рыжему коту, чтобы погладить его, но тот, на ходу проглатывая кусок и жадно урча, отскочил в сторону. «Кис-кис-кис!» — позвал кошку с котёнком, но они только привстали, не сводя настороженных глаз с человека. Андрей оставил на снегу остатки бутерброда: « Не очень-то голодные, видно, что матушка Фотинья подкармливает».
Под окнами дома инокини не смолкают птичьи голоса ни летом, ни зимой, всегда в обилии для них приготовлено корма. Огромные, словно медведи, псы — породистые кавказские овчарки — благодарно и верно охраняют дом. Кошечка Липа, дочка, а может, внучка знаменитой кошки духоностного старца Николая Гурьянова всегда трётся у хозяйских ног. Ее прородительница, с тем же именем «Липа», после смерти батюшки никому, кроме Фотиньи, в руки не далась, только ей свое потомство доверила.
Ещё издали Андрей заметил незнакомого мужчину, стоящего у ворот матушкиного двора. Высокий, худой, в чёрном поношенном драповом пальто, в тонкой шапчонке, нахлобученной на голову с давно немытыми волосами, в спортивных синих штанах и непонятного цвета ботинках без шнурков, он неподвижно смотрел на приближающегося молодого человека. Андрею стало не по себе.
«Пьяный, что ли? Ещё привяжется…» — подумал, с опаской разглядывая незнакомца.
Но стоило только Андрею подойти ближе, как мужчина склонился в гостеприимном поклоне, протягивая вперёд руки, приглашая пройти в калитку. Вся его поза говорила: «Милости просим!»
—Здравствуйте... Спасибо…— Андрей нарушил неловкую тишину и шагнул во двор.

Матушка Фотинья весело взглянула на гостя своими пронзительно-голубыми глазами и удивлённо воскликнула:
— Тебе повезло! Это же ни кто-нибудь, а сам Сашка тебя встретил! Да ещё и пригласил… Повезло, братец, повезло… Снимай куртку!
—Отчего же повезло, матушка? — Андрей присел к столу, не сводил с Фотиньи глаз.

Маленький чёрный котёнок с белыми лапками и таким же кончиком хвоста (точь-в-точь как у кошки-мамы Липы) обнюхал Андрееву дорожную сумку, осторожно забрался на неё и свернулся клубочком — спать. У хозяйки, сразу приметившей это, ещё больше потеплел взгляд, обращённый на гостя из Бреста, сына бывших соседей по городской квартире…

Сколько лет прошло с той поры, когда она, кандидат физико-математических наук, женщина в возрасте, покинула своё жильё, ища тихого пристанища — подальше от людей и большого города, но поближе к Богу, для уединения в сердечной молитве. Крепкий сарайчик в заброшенном посёлке показался ей вполне пригодным для такой жизни.
Это сейчас живёт матушка Фотинья в крепком деревянном домике с часовней, построенном с помощью друзей по благословению Владыки и старца отца Николая, а тогда!… Летом, впрочем, даже уютно было, тепло. Зимой же знойный воздух от горячей буржуйки поднимался под потолок сарайчика, а вода в ведре, на земляном полу, промерзала почти до дна. Но никогда Фотинье не было так хорошо, как здесь!
— Я молитвы читаю — словно разговариваю с Господом. А потом — Святых отцов, Евангелие… Стихи тоже очень люблю, особенно Сергея Бехтеева — про святого нашего Царя-батюшку… И вот уже как будто Господь мне отвечает… и так тепло, так радостно становится и душе, и телу, что часов никаких не замечаю: вечером на молитву становлюсь, а как рассветает — не вижу… Хорошо я жила тогда! — подытожила матушка. — Если бы не этот Сашка!
Андрей не перебивал, слушал.
—Как только вечер, включал мужичок свой старенький магнитофон. Ты же понимаешь, Андрюша, если б это действительно музыка была... А то «бум-бум-бум…» по мозгам — никакой мочи терпеть. Представь: осень поздняя, ни машин, ни людей, лес рядом, тишина, покой и вдруг — скрежет, рёв, эстрадные горлопаны не слова — всякую мерзость выплёскивают… Голова раскалывалась, я спать не могла! Пыталась смириться. А потом пошла — наискосок, через дорогу — просить.
Смотрю: мужичок, Сашкой звали его дачники, пьяненький совсем. Днём по дачам пройдет, где что подберёт, а скорее, сворует. К вечеру поменяет это «добро» в соседней деревне на бутылку и пьянствует под музыку до утра. Потом выспится и опять — по дачам.
— Саша, — говорю, — сделал бы ты тише музыку: спать не могу, голова болит…
Хозяин свое долговязое тело с кушетки поднять не смог. Только глаза скосил удивлённо: «Чё?!»
Я просьбу свою тихо повторяю. И тут он вдруг как заорёт:
—Да ты кто такая?! Кто такая? Тебя спрашиваю!
Смиренно отвечаю:
—Светлана Николаевна я. По соседству с Вами живу.
Сашка ещё громче орёт:
—Ты откудова тут взялася? Здеся моя земля. Я тут с малолетства проживаю. Войну — дитёнком! — после этих слов всхлипнул. — Хочу и буду слушать! Ты мне — не указ. Ты… Тут пошло — такая-сякая —убить тебя мало!
Вернулась домой ни с чем. А сосед на следующий день магнитофон — на подоконник и форточку открыл…

Из комнаты показалась Липа: она потёрлась лохматым бочком о ноги хозяйки, потом запрыгнула на колени к Андрею, покружилась, плавно переминаясь с ноги на ногу, улеглась.
—Не к каждому идёт, — Фотинья одобрительно посмотрела на гостя. — Погладь её, погладь — кто ж ласки-то не любит?
Большая, тяжёлая ладонь Андрея нежно опустилась на голову кошки и заскользила вниз по спине. Липа блаженно растянулась, замурлыкала...

—Измучилась я совсем от Сашкиной музыки. Несколько раз увещевать пыталась. Бесполезно! Всякими словами меня ругал, стал с обеда магнитофон включать. Продолжалось так месяца два. Однажды я не выдержала…

В тапках на босу ногу, в наброшенном прямо на рубашку пальто, прибежала в дом к Сашке и упала перед ним на колени:
—Сашенька, ты прав! — Слёзы катились из моих глаз. — Ты живёшь здесь с детства, а я пришла сюда непрошено-незвано... Я такая, как ты говоришь про меня — это так! И убить меня мало — да, да! Только умоляю тебя, Христом Богом прошу: сделай хоть чуть-чуть тише свою му-зы-ку-у..!

Сашка, сидевший за обеденным столом, покрытым старой, дырявой, выцветшей клеёнкой, на которой стояла пустая бутылка из-под креплёного вина, и лежало недоеденное, в хлебных крошках, зелёное яблоко, оторопело смотрел на меня, моргая бескровными веками.
И вдруг… сорвался с табуретки, бросился ко мне, схватил под руки и стал поднимать с колен, приговаривая: «Николаевна, да что ты? Как можно, Николаевна? Встань, встань, говорю тебе! Да я…» — Сашка метнулся к окну, секунду постоял, раздумывая, потом выскочил в коридор и вернулся, держа в руке топор: «Да я эту музыку!...Смотри, Николаевна…» Он размахнулся и со всей силой обрушил его на завывающий ящик.

Стало тихо. Такая… небесная тишина. Мы с Сашкой замерли… Начал он шёпотом, но потом всё громче, громче:
—Ты, Николаевна, прости меня… Ты — Че-ло-век! Да если кто тебя обидит… Со мной будет дело иметь. Вот так!
Сашка помог мне подняться, усадил на табуретку, а сам открыл окно, через которое морозной волной в комнату хлынул свежий воздух.
— А музыку эту мы теперь — оп! — воскликнул Сашка с восторгом и столкнул разбитый магнитофон вниз. Высунулся вслед за ним из окна, посмотрел по сторонам и снова громко крикнул кому-то невидимому:
— Николаевна — Человек! Попробуйте только её обидеть — за мной дело не станет. Я сказал!

…Кошка Липа приподняла голову, внимательно посмотрела на матушку Фотинью, потом встала, мягким прыжком перелетела к ней на колени, потопталась немного, ткнулась мордочкой в руку, но ложиться передумала и, соскочив на пол, направилась к спящему котёнку.

—Понятно теперь, мой дорогой, почему тебе повезло? — матушка подошла к Андрею и ласково взъерошила ему волосы.
— Да ничего тебе непонятно! — неожиданно строгим голосом продолжила она. — Пойдём-ка в часовню — я тебе что-то покажу!
Андрей стал подниматься по ступенькам наверх, навстречу ему сладко повеяло благоуханьем.
—Что это, матушка? Какой дивный аромат! Откуда?
—Иди, иди сюда, — Фотинья прошла вперёд и, перекрестившись, остановилась возле небольшой металлической иконы без оклада, — видишь, как благовонное миро из раны Иисуса истекает?
Густая душистая жидкость действительно сочилась по холодной поверхности чеканки и стекала на ковровую икону Богородицы.
—Знаешь, как ко мне попала эта обложка Царского Евангелия с образом воскресшего Господа? — матушка победно смотрела на Андрея. — Сашка принёс!
—Сашка? — недоверчиво переспросил молодой человек.
—После нашего с ним примирения история-то не закончилась…
Пригласила к себе в гости, чтобы показать ему иконы, про Господа рассказать и про грехи… Сашка зашёл и встал как вкопанный перед образом Цесаревича Алексея... Ты же, Андрюша, знаешь, что я очень святых Царственных Мучеников почитаю.
Андрей подошёл ближе к иконе, с которой светлый, прекрасный лик тринадцатилетнего мальчика, убиенного вместе с родителями в 1918 году, ясными, прощающими глазами смотрел на него. А руки! Руки, скрещенные на груди, словно перед причастием Святых Христовых Тайн, выражали всю боль страданий этого ребёнка… Андрей вдруг почувствовал себя виноватым перед ним. И слёзы накатились неожиданно…
—Вот! — радостно воскликнула матушка Фотинья. — И Сашка расплакался! Разрыдался, всхлипывал как дитя…
А недели через две он мне эту металлическую обложку и принёс. Где взял — неведомо. Что это такое — сам не понимал. Но принёс! Я тогда не представляла, какой это бесценный подарок… Когда батюшка Владимир в часовню приехал,— продолжала рассказывать Фотинья, — то, встав на стул перед иконой, принялся её с помощью лупы разглядывать. Сначала обнаружил знаки царские. Затем пробу: из самоварного золота изготовлена была обложка. А потом батюшка как вскрикнет! Как запричитает бабьим голосом: «Господи! Прости меня, грешного! Прости, Гос-по-и-и-и-и!»
Я испугалась: «Отец Владимир, что случилось?» А он мне показывает: «Смотри, прямо на моих глазах из раны Христа капелька миро выделилась и потекла….Господи-и-и, прости мне мои сомнения! Матушка, прости меня, я же, грешным делом, думал, что ты сама иконы елеем мажешь, как будто они мироточат…», — снова заплакал батюшка, становясь пред иконой на колени.

…Когда Андрей, торопясь к поезду, в сумерках вышел за ворота, то чуть не столкнулся с тем высоким, худым, в старом драповом пальто мужчиной, стоящим на прежнем месте, словно в карауле. К его ногам в старых, без шнурков ботинках ласково льнул рыжий кот, а пепельная кошка и котёнок что-то грызли неподалёку. Мужчина почтительно посторонился, пропуская матушкиного гостя, и тот быстро зашагал к железнодорожной платформе по тропинке, припорошенной чистым снегом. Но неожиданно остановился. Оглянулся — Сашка всё ещё смотрел в его сторону.
И Андрей вдруг поклонился ему.

Два поклона: рассказы / Наталья Советная. - Минск: Белорусская Православная Церковь, 2015. - 167 с.:ил.
 

• < Назад
• Вперёд >